прогнал  турок  с
Вены и на востоке  Европы  водворился  мир,  подобные  мне  бродячие  рыцари
счастья  остались  не  у  дел.  Войны  нигде  не  было,  кроме  Италии,  где
происходили ничтожные стычки. Солдату в таких стычках принимать  участия  не
стоит. Там ни славы, ни  долларов  не  приобретешь  Вот  я  и  отправился  в
путешествие по Европе. Положение  дел  повсюду  было  самое  неутешительное,
везде царил полный и  безоблачный  мир.  Счастье  улыбнулось  мне  только  в
Голландии. Прибыв в Амстердам, я узнал, что там находится отходящее вскоре в
Гвинею судно "Провидение", а судно это,  надо  вам  сказать,  принадлежит  и
находится под командой моих двух братьев - Нонуса и Квартуса. Я отправился к
братьям и предложил им себя  в  качестве  компаньона.  Они  приняли  меня  в
товарищи, но с условием, чтобы я уплатил стоимость третьей части груза. Пока
судно стояло в порту, я успел познакомиться с  несколькими  изгнанниками,  а
они, узнав о моей преданности протестантизму,  представили  меня  герцогу  и
мистеру Румбольду, который и поручил мне и  отвезти  в  Англию  эти  письма.
Теперь вы, надеюсь, понимаете, почему эти письма очутились у меня?
     - Но как же вы с вашими письмами попали в воду? - спросил отец.
     Искатель приключений сконфузился было,  но  потом  быстро  оправился  и
ответил:
     - Но это вышло по чистой случайности.  Это  было  своего  рода  fortyna
belli, а вернее сказать, fortyna pacis. Я просил высадить меня  в  Портсмуте
для того, чтобы иметь возможность передать эти письма,  а  они  мне  на  это
ответили, грубо эдак и по-мужицки, что ждут, когда же я внесу  причитающуюся
мне долю в предприятие, то есть тысячу гиней.  На  что  я  в  тоне  братской
фамильярности сказал, что деньги - пустяки и что не в деньгах  счастье.  При
этом я обещал внести свою долю после того, как мы продадим в Гвинее товар  и
я получу свою долю дохода. Братья тогда мне сказали, что я  обещал  уплатить
деньги и поэтому должен их уплатить немедленно. Я стал тогда  им  доказывать
аристотелевским, то есть индуктивным, и платоновским, то  есть  дедуктивным,
методом, что, не имея в кармане ни одной гинеи, я не могу уплатить им  целую
тысячу. Я указал им также на то, что участие такого честного  человека,  как
я, в их предприятии составляет само по себе такой  огромный  барыш,  что  за
какими-нибудь несчастными гинеями им гнаться нечего. Я напомнил братьям, что
репутации у них неважные и. что они поэтому должны радоваться, что я вошел в
их компанию. В конце  концов  я  также  честно  и  откровенно  предложил  им
разрешить наши недоразумения дуэлью, причем предоставлял им свободный  выбор
между пистолетом и шпагой. Всякий  порядочный  кавалер  был  бы  рад  такому
предложению, но  эти  низменные,  мелочные,  торгашеские  душонки  поступили
иначе. Они схватили мушкеты, и братец Нонус произвел в меня выстрел. Братец,
Квартус последовал бы этому пагубному примеру, если бы я не  вырвал  у  него
мушкет из рук и не разрядил его во избежание возможного несчастья.  Разряжая
мушкет, я, кажется, попал в  братца  Нонуса,  и  пуля  пробила  в  его  теле
небольшое отверстие. Видя, что ссора,  несмотря  на  мои  мирные  намерения,
разгорается, я решил покинуть корабль и  поэтому  должен  был  расстаться  с
прекраснейшими  ботфортами.  Сам  Ванседдор  мне  говорил,  что  это  лучшие
ботфорты из всех, которые ему приходилось продавать из своей лавки.  Носы  у
этих ботфорт были четырехугольные, подошвы - двойные... Увы! Увы!
     - Странно, что вас вытащил из воды сын именно того человека, к которому
вы везли письмо, - сказал отец.
     - Воля Провидения, я это так понимаю, - произнес Саксон, - у меня  есть
еще двадцать два письма, которые я должен раздать.  Если  вы  мне  позволите
воспользоваться вашим  гостеприимством,  я  сделаю  ваш  дом  своей  главной
квартирой.
     - Пожалуйста, пользуйтесь моим домом как своим собственным, -  поспешно
ответил отец.
     - Я ваш вечный слуга, сэр, - воскликнул  Саксон  и,  вскочив,  приложил
руку к сердцу и низко поклонился, - ваш  дом  кажется  мне  тихой  пристанью
после греховного и несчастного общества моих братьев. Теперь вам  предлагаю,
сэр, пропеть гимн и затем успокоиться от дневных трудов.
     Отец  охотно  согласился,  и  мы  хорошо  пропели  гимн  "О,  блаженная
страна!". После этого я проводил Саксона в его комнату. Уходя,  он  захватил
недопитую бутылку с шафрановой водкой, которую мать оставила на столе. Водку
он взял, по его собственным словам, в качестве  предохранительного  средства
против перемежающейся лихорадки, которую он схватил во время турецких войн и
которая по временам к нему возвращается.
     Поместив Саксона в самой лучшей нашей спальне, я вернулся  к  отцу.  Он
продолжал сидеть в своем уголке, молчаливый и задумчивый.
     - Ну, что вы скажете о моей находке, батюшка? - спросил я.
     - Человек знающий и благочестивый, -  ответил  отец,  -  но  по  правде
сказать, он  привез  мне  такие  хорошие  вести,  что  я  принял  бы  его  с
распростертыми объятиями даже в том случае, если бы он был сам римский папа.
     - Но какие же новости?
     - Вот какие! Вот какие!  -  воскликнул  радостно  отец,  вынимая  из-за
пазухи письмо. - Я тебе прочту это письмо,  мой  мальчик.  Впрочем,  нет,  я
лучше сперва высплюсь и прочту его тебе завтра. У  нас  будут  тогда  головы
свежие. Да наставит меня Господь на путь  истинный,  а  тиран  да  погибнет!
Молись о вразумлении, мой сын, и твоя и моя жизнь теперь ставятся на карту.


     Глава VI
     ПИСЬМО ИЗ ГОЛЛАНДИИ

     На следующий  день,  проснувшись,  я  отправился,  как  этого  требовал
обычаи, в комнату нашего гостя, справиться. не  нужно  ли  ему  чего-нибудь.
Толкнулся в дверь - не отворяется, это меня удивило. В этой двери не было ни
ключа, ни крючка изнутри. Я навалился на дверь,  и  она  стала  поддаваться.
Просунув голову в дверь, я понял, в чем дело:  тяжелый  сундук,  стоявший  у
окна, .был придвинут к двери с целью помешать войти кому-либо в  комнату.  Я
вознегодовал. Как же это так? Этот человек находится в  доме  моего  отца  и
принимает  такие  меры  предосторожности,  будто  он  очутился  в  воровском
притоне. Я напер еще раз на дверь плечом, сундук отодвинулся, и  я  вошел  в
комнату.
     Саксон сидел на кровати, оглядываясь, где он находится.  Голову  вместо
ночного колпака он повязал белым платком, и под  этой  повязкой  его  сухое,
морщинистое, гладко выбритое лицо было уморительно. Длинный и  сухой  Саксон
походил на гигантскую старуху. Бутылка  от  шафрановой  водки  стояла  около
кровати пустая. Очевидно, опасения Саксона  оправдались,  и  он  имел  ночью
приступ перемежающейся лихорадки.
     - А, это вы, мой юный друг! - наконец произнес Саксон. - Что же  это  у
вас обычай, должно быть, такой брать штурмом комнаты гостей в  столь  ранний
час утра?
     - А у вас, должно быть, тоже обычай, - сурово ответил я, - загораживать
двери спальни в то время, когда вы находитесь в доме честного человека? Чего
вы боялись, хотел бы я знать? Зачем вам понадобились такие предосторожности?
     - Экая горячка! -  пробурчал  Саксон,  снова  опускаясь  на  подушку  и
закрываясь одеялом. - Немцы назвали бы  вас  ofeuerkopf",  или,  еще  лучше,
"follkopf", что в буквальном переводе означает "глупая  голова".  Я  слышал,
что ваш отец был в молодых годах сильный и горячий человек. Полагаю,  что  и
вы от своего родителя не отстанете. Знайте же, юноша, что лицо, имеющее  при
себе важные документы, documenta, preciosa sed perictlosa, должно  принимать
все меры предосторожности. Нельзя подчиняться случаю. Вы правильно  сказали,
что я нахожусь в доме честного человека, но разве я могу предвидеть будущее?
А вдруг на ваш дом будет учинено ночью нападение? Да, в таких делах, молодой
человек... Впрочем, что тут толковать! Я сказал достаточно, а теперь я  буду
вставать и через несколько минут сойду вниз.
     - Ваша одежда высохла, и я ее вам сейчас подам, - сказал я.
     - Не хлопочите, пожалуйста, молодой человек, - ответил он. - Я не  имею
ничего против той пары платья, которую мне одолжил ваш батюшка.  Конечно,  я
имел в своей жизни и лучшие костюмы,  но  теперь  мне  пригодится  и  одежда
вашего батюшки. В дороге не наряжаются, а я теперь не при королевском  дворе
нахожусь.
     Для меня было совершенно  очевидно,  что  платье  моего  отца  во  всех
отношениях было лучше, чем  то,  в  котором  к  нам  явился  наш  гость.  Но
разговаривать с Саксоном не приходилось. Он зарылся головой в  одеяло  и  не
обнаруживал никакого желания продолжать со мной разговор. Мне не  оставалось
ничего более как сойти вниз.
     Отец хлопотал, приделывая новую пряжку к портупее, а  мать  и  служанка
приготовляли завтрак.
     - Выйдем-ка со мной на двор, Михей, - сказал  мне  отец,  -  мне  нужно
сказать тебе слово.
     Работа еще не начиналась,  и  двор  был  пуст.  Утро  было  прекрасное,
солнечное. Мы уселись на низкий каменный помост, на котором  готовится  кожа
для дубления.
     - Сегодня утром я пробовал руку, упражнялся саблей, - начал мой отец. -
Удары я наношу по-прежнему хорошо, но защита уже не та. Руки перестали  быть
гибкими. При случае, конечно, и мое теперешнее искусство сойдет, но - увы! -
я уже не тот боец, что прежде. Ах, Михей, ведь я  командовал  левым  флангом
лучшего конного полка,  какой  только  когда-нибудь  был  в  Англии!  Однако
роптать не стану: Бог дал, Бог и взял. Я стар, и вместо меня мой сын возьмет
мой меч и станет сражаться за то же дело, за которое сражался и  я.  Пойдешь
ли ты на мое место, Михей?
     - Пойду ли? Но куда идти? - спросил я.
     - Тише, сынок, тише, слушай: прежде всего не  нужно,  чтобы  твоя  мать
знала об этом, ибо сердца женщин слабы. Авраам, когда  собрался  принести  в
жертву Богу своего первенца, едва ли сказал об этом своем намерении Сарре. Я
так думаю, что он ничего на этот счет  не  говорил.  Вот,  возьми  письмо  и
прочти его. Ты знаешь, кто такой Дик Румбольд?
     - Как же. Вы мне несколько раз о нем говорили. Это ваш старый товарищ?
     - Он самый. Крепкий и правдивый человек. Благочестив он был всегда.  Он
даже еретиков умерщвлял благочестиво.  После  того  как  армия  святых  была
рассеяна, Дик вернулся к частной жизни.  Но  и  сняв  мундир,  он  продолжал
гореть ревностью к святому делу. Жил  он  в  Годдесдоне.  Там  у  него  было
солодовое  заведение...  Ты,  конечно,  слышал  о  знаменитом   заговоре   в
Рай-Хаузе, в котором оказалось замешано столько  добрых  людей.  План  этого
заговора был составлен в доме Дика Румбольда.
     - Но ведь заговорщики замышляли подлое убийство!
     - Ну-ну! Не увлекайся  словами.  Это  злые  еретики  оклеветали  добрых
людей. Никакого тут  подлого  убийства  не  было.  Заговорщиков  было  всего
тридцать человек, и они собирались напасть на Карла и  Иакова  в  то  время,
когда те ехали в Ньюмаркет. Напасть они хотели на них, заметь,  белым  днем.
Кроме  того,  с  принцами  было  пятьдесят  гвардейцев.  Предполагалось   не
убийство, а честный бой. Допустим, что король  и  его  брат  были  бы  убиты
пистолетом или саблей, но ведь и нападающие рисковали тем же самым. Убийства
тут никакого не было.
     Произнося эти слова, отец вопросительно взглянул на меня, как бы ожидая
моего  согласия,  но,  по  правде  сказать,  я  не  был   удовлетворен   его
объяснением. Я не мог оправдать подлого нападения на невооруженных и  ничего
не подозревающих людей, хотя бы они и ехали в сопровождении телохранителей.
     - Заговор не удался, - продолжал отец, - и Румбольд должен был  спасать
свою жизнь. Ему удалось  спастись  от  преследователей,  и  он  добрался  до
Голландии. Здесь он нашел многих врагов правительства, которые собирались  и
беседовали между собою. Ими получались довольно частые известия  из  Англии,
особенно из западных графств и из Лондона. В известиях этих говорилось,  что
теперь самое время сделать вторжение в Англию и что если они его сделают, то
получат помощь деньгами и вооруженными людьми. Голландские  изгнанники  были
не прочь принять  план,  но  некоторое  время  нуждались  в  вожде,  который
пользовался бы популярностью среди английского населения и  который  бы  мог
довести до конца такое большое дело. Теперь они имеют такого вождя.  Лучшего
нам и не надо. И знаешь,  кто  такой  этот  вождь?  Это  возлюбленный  вождь
протестантов, герцог Монмауз, сын Карла Второго.
     - Незаконный сын, - заметил я.
     - Может быть,  незаконный,  а  может  быть,  законный.  Некоторые  люди
утверждают, что Люси Вальтер была законной  женой  Карла.  Но  законный  или
незаконный, герцог Иаков Монмауз  придерживается  здравого  учения  истинной
церкви и любим народом. Пусть только он появится на западе Англии, и солдаты
начнут расти, как цветы в весеннее время.
     В виду того, что работники начали уже собираться на дворе  и  толпились
недалеко около нас, отец умолк, встал и, отведя меня в дальний конец  двора,
продолжал:
     - Монмауз идет в Англию. Он ждет, что все храбрые протестанты соберутся
около его знамени. Герцог Арджил командует  отдельной  экспедицией,  которая
зажжет пламя. восстания в горной Шотландии. Между ними, заговорщики надеются
низвергнуть гонителя верных... Но  я  слышу  голос  Саксона.  Пойду  к  нему
навстречу. А то он скажет, что я принял его по-мужицки. А ты, сынок,  прочти
письмо. Прочти его внимательно и помни, что наступает время,  когда  храбрые
люди будут сражаться за веру и свободу. Необходимо, чтобы среди этих честных
людей находился представитель старого бунтовского дома Кларков.
     Я взял письмо и отправился в поле. Там, усевшись под одиноким  деревом,
я принялся читать его. Видите ли вы этот желтый листок в моих руках?  Это  и
есть то самое письмо, которое привез нам некогда Децимус Саксон и которое  я
прочел в то светлое майское утро, сидя под тенью боярышника.  Я  вам  прочту
это письмо, слушайте:
     "Моему другу и товарищу в деле Божием, Иосифу Кларку. Знай,  друг,  что
помощь близка и что освобождение грядет к Израилю. Знай, что злой  король  и
нечестивцы, поддерживающие его, будут поражены  и  окончательно  низвержены,
так что никто  из  них  не  познает  места  своего  на  земле.  Готовься  же
засвидетельствовать  свою  верность  святому  делу  и  не  уподобься   слуге
нерадивому, которого господин его нашел спящим. Богу угодно было, чтобы  мы,
сыны гонимой Церкви, из Англии и  из  Шотландии  собрались  сюда,  в  добрый
лютеранский город Амстердам. А когда нас собралось много,, то  мы  и  решили
взяться за доброе дело. Между нами есть много именитых людей, как-то: милорд
Грей из Йорка, Уэд, Дэр из  Таунтона,  Айлофф,  Гольмс,  Холлис,  Гуденоф  и
другие, имена коих  узнаешь  впоследствии.  Из  шотландцев  здесь  находятся
герцог Арджил, пострадавший много за Ковенант, сэр  Патрик  Юм,  Флетчер  из
Сальтуна, сэр Джон Кохран, доктор Ферюсон, майор Эльфинстон.
     К сему списку мы охотно присоеденили бы Локка и старого Галя Людло,  но
- увы! - Они, подобно людям Лаудикийской  Церкви,  ни  холодны,  ни  горячи.
Свершилось важное событие: Монмауз, предававшийся долгое время  изнеженности
с женщиной Мидианкой по имени Венворт, устремил наконец душу  свою  к  более
возвышенным целям и изъявил согласие добиваться английской короны. Но  в  то
же время выяснилось, что шотландцы предполагают  иметь  своего  собственного
вождя. И вследствие этого нами решено, что Арджил  -  ходящие  без  панталон
дикари   называют   его   Мак-Калом-Мором-   будет   командовать   отдельной
экспедицией, которая  высадится  на  западном  берегу  Шотландии.  Здесь  он
надеется собрать пять тысяч воинов, к которым присоединятся  все  сторонники
ковенанта и западные виги. Эти люди будут великолепными солдатами,  если  им
дадут богобоязненных и опытных офицеров, знающих  военные  обычаи.  С  этими
словами Арджил сумеет занять Глазго и прогнать войска короля к северу.  Я  и
Айлофф отправляемся с Арджилом. Возможно, что в то время, когда  твои  глаза
будут читать эти слова, наши ноги  будут  уже  попирать  шотландскую  почву.
Более сильная экспедиция отправляется с Монмаузом. Она высадится на западном
берегу Англии в таком месте, где мы уверены встретить много друзей. В письме
я не называю этого места, ибо оно может быть прочтено и не тобой одним. Но о
месте высадки ты будешь своевременно уведомлен. Я написал всем добрым людям,
живущим вблизи берега, прося их помочь и поддержать восстание. Король слаб и
ненавидим большинством своих подданных.  Нужен  только  один  сильный  удар,
чтобы низвергнуть его  корону  в  прах.  Монмауз  двинется  через  несколько
недель, закончив необходимые приготовления и  выждав  благоприятную  погоду.
Если ты можешь прийти к нам на помощь, мой старый товарищ, то я знаю, что ты
придешь. Ты не из тех, кого надо понуждать  к  защите  нашего  знамени.  Но,
может быть, мирная жизнь и годы помешают тебе принять участие в войне. Тогда
присоединились к нам в своих молитвах и, подобно святому пророку  древности,
умоляй Господа, чтобы он даровал нам победу. Кроме сего, я слышал, что  дела
твои процветают и что Бог тебе дал много земных  благ.  Если  это  так,  то,
может быть, ты найдешь возможным снарядить на  свой  счет  одного  или  двух
воинов. Или же послать дар в нашу военную казну, которая не очень-то богата.
Уповаем мы не на золото, а на наши мечи и на  правоту  нашего  дела,  но  от
золота, однако, не откажемся. Если мы падем, то падем как мужи и  христиане.
Если же мы победим, то увидим, как клятвопреступник Иаков  будет  переносить
несчастье, когда оно выпадет на его долю. Сей Иаков, гонитель святых,  имеет
сердце, подобное мельничному жернову. Он улыбался,  когда  мучители  по  его
повелению истязали верных в Эдинбурге, вывертывая им пальцы из суставов.  Да
будет рука Всевышнего с нами
     Я весьма мало знаю человека, который подаст тебе это письмо, но сам  он
говорит, что принадлежит к числу избранных. Если  ты  отправишься  в  лагерь
Монмауза, непременно  возьми  его  с  собою.  Я  слышал,  что  этот  человек
участвовал в германской, шведской и турецкой войнах и хорошо  знает  военное
дело. Передай мое почтение твоей супруге, скажи ей, чтобы она почаще  читала
послание к Тимофею, глава II, стихи 9 и  15.  Твой  брат  во  Христе  Ричард
Румбольд".
     Прочтя очень внимательно это длинное письмо, я положил его в  карман  и
вернулся  домой  завтракать.  Когда  я  входил  к  вам   в   комнату,   отец
вопросительно на меня взглянул.  Я  понял,  что  означает  этот  взгляд,  но
готового ответа у меня еще не было. Я не знал, на что решиться.
     В этот день Децимус Саксон собирался в путешествие по окрестностям  для
того, чтобы раздать письма. Саксон обещал вернуться в самом скором  времени.
Перед  уходом  его  случилось  маленькое  несчастье.  В  то  время  как   мы
разговаривали о предстоящем нашему гостю путешествии, брат схватил  коробку,
в которой отец хранил порох, и начал с нею играть. Порох вспыхнул,  и  куски
металла полетели во все  стороны,  ломая  стены.  Взрыв  был  так  громок  и
неожидан, что мы с отцом вскочили, но Саксон, который сидел спиной к  брату,
продолжал спокойно сидеть на своем месте, причем на его  суровом,  загорелом
лице не отразилось ни малейшего следа  волнения.  Богу  угодно  было,  чтобы
никто от этого случая не пострадал. Даже сам брат Осия  оказался  совершенно
невредимым, но этот случай заставил меня глядеть на нашего нового  знакомого
с большим, чем прежде, уважением. Появление  Саксона  на  деревенской  улице
произвело сенсацию. Его длинная, узловатая фигура,  его  жесткое,  загорелое
лицо, выглядывающее из-под, заломленной набекрень шляпы с серебряным шитьем,
его  молодцеватый  вид  -  произвели  должное  впечатление.  Мне  было  даже
неприятно, что на Саксона так внимательно смотрят. А что, как  его  спросят,
кто он такой, и арестуют? Последует  обыск,  компрометирующие  письма  будут
найдены,