рва мы слышали только  звяканье  и
топот; по мере приближения драгун этот  топот  увеличивался,  превращался  в
сплошной рев, в нечто  похожее  на  гром.  Чувствовалось,  что  приближается
какая-то несокрушимая сила. Ах, я, право, не могу даже этого описать.
     Нам с Рувимом, неопытным  солдатам,  казалось  совершенно  невозможным,
чтобы наши слабые преграды и наше плохое оружие  могло  бы  хоть  на  минуту
задержать натиск драгунов. Повсюду я видел  бледные,  сосредоточенные  лица,
широко открытые, неподвижные, суровые глаза; в  лицах  крестьян  было  видно
упорство, но упорство это  порождаемо  было  не  столько  надеждой,  сколько
отчаянием. Раздавались восклицания, слышались молитвы.
     - Боже, спаси твой народ!
     - Боже, буди милостив к нам, грешным!
     - Пребудь с нами в сей день!
     - Прими души наши, милосердный Отец! Саксон лежал в телеге.  Глаза  его
блистали, как бриллианты. В неподвижно вытянутой руке  он  держал  пистолет.
Следуя его примеру, и мы целились в первый ряд неприятеля. Вся наша  надежда
была в этом приготовляемом нами залпе. Удастся  нам  расстроить  неприятеля,
нанести ему потери - и мы спасены.
     Но когда же это Саксон выстрелит? Враги уже  совсем  близко,  не  более
десяти шагов. Я вижу бляхи на панцирях драгун, я вижу  их  пороховые  сумки,
болтающиеся на перевязях; еще один шаг - и вот наконец Саксон  стреляет!  Мы
даем дружный залп. Стоящие сзади нас коренастые  мужики  осыпают  неприятеля
градом тяжелых камней. Я помню шум, который производили эти камни, ударяя  о
каски и латы. Точно град стучал по железной крыше. На минуту скачущие кони и
их красивые всадники окутались дымом, а затем дым рассеялся и нам  предстала
совершенно другая сцена. Дюжина людей и лошадей валялись на земле в какой-то
страшной, кровавой куче.  Скачущие  сзади  всадники  налетали  на  сраженный
нашими пулями и камнями  первый  ряд  и  падали  также.  Я  видел  храпящих,
вздымающихся на  дыбы  лошадей;  слышался  стук  кованных  копыт,  виднелись
шатающиеся люди.  Одни  подымались,  другие  падали.  Люди  были  без  шляп,
растерянные, обезумевшие, оглушенные падением  и  не  знающие,  куда  девать
себя. Это был, так сказать, передний план картины, представившейся нам. А на
заднем плане происходило бегство. Остаток отряда, раненые и здоровые, бешено
мчались назад, торопясь добраться  до  безопасного  места  и  перестроиться.
Радостный крик подняли наши  крестьяне.  Послышались  хвала  и  благодарение
Богу. Большинство бросились вперед,  и  несколько  оставшихся  еще  здоровых
солдат были перебиты или взяты в плен нашими.  Победители  жадно  схватывали
карабины, сабли и перевязи. Некоторые из них служили в милиции и знали,  как
обращаться с этим оружием.
     Победа, однако, была еще далеко не полная.  Атаковавший  нас  с  фланга
отряд смело ринулся на живую изгородь. Отряд был встречен  градом  камней  и
бешеными ударами пик и кос. Но все-таки двенадцати драгунам, а то и  больше,
удалось  прорваться  через  защиту.  Очутившись  среди  крестьян,   солдаты,
вооруженные длинными  саблями  и  защищенные  броней,  начали  наносить  нам
большие потери.  Правда,  крестьянам  удалось  зарубить  серпами  нескольких
лошадей, но и в пешем строю солдаты с большим успехом отбивали бешеную атаку
плохо  вооруженных  противников.  Командовал  драгунами  сержант,   человек,
по-видимому,  очень  энергичный  и  страшно  сильный.   Он   ободрял   своих
подчиненных словом и примером. Одному крестьянину удалось убить  его  лошадь
пикою, но в то время как лошадь падала, сержант ловко соскочил с нее и одним
взмахом разрубил нападавшего на него пуританина.  Шляпу  сержант  держал  на
левой руке  и  размахивал  ею,  собирая  своих  людей.  Каждого  пуританина,
приближающегося к  нему,  он  поражал.  Наконец  удар  секирой  ослабил  его
сопротивление. Он не мог держаться на ногах и стал  на  колени.  Удар  цепом
перешиб его саблю около самой рукоятки. Увидя падение своего вождя,  драгуны
обратились в бегство. Но храбрый малый, несмотря  на  то  что  был  ранен  и
истекал кровью, продолжал защищаться. Конечно, он был бы убит, если бы я  не
схватил его в охапку и не бросил в телегу. Он  был  настолько  благоразумен,
что смирно  лежал  там  до  самого  окончания  схватки.  Из  дюжины  драгун,
прорвавшихся в наш лагерь, спаслось только четверо. Остальные лежали  убитые
или раненые по обеим сторонам живой изгороди, сраженные косами или сбитые  с
лошадей  камнями.   Всего-навсего   было   убито   десять   драгун,   ранено
четырнадцать,  а  семерых  взяли  в  плен.  Мы  овладели  десятью  лошадьми,
двадцатью с лишком карабинами и большим количеством пороха, фитилей и  пуль.
Конная рота, став на почтительном расстоянии, дала последний,  беспорядочный
залп, а затем помчалась прочь и исчезла в роще, откуда она вынырнула.
     Эта победа досталась нам не даром:  мы  понесли  тяжелые  потери.  Трое
человек у нас было убито, а шесть ранено мушкетным огнем. Один из них  очень
серьезно. Пять человек были серьезно ранены  в  то  время,  когда  фланговый
отряд ворвался в лагерь. Можно было надеяться на выздоровление только одного
из этих пяти человек. Кроме того, у нас один человек погиб  от  собственного
старинного пистолета, который разорвался. А другого лягнула лошадь и сломала
ему руку. Общие наши потери равнялись, стало быть, восьми убитым и такому же
количеству раненых. Конечно, это сравнительно немного; очень уж свирепо было
нападение,  и,  кроме  того,  неприятель  превосходил  нас   дисциплиной   и
вооружением.
     Крестьяне пришли в такой восторг от своей победы, что громко требовали,
чтобы  им  позволили  преследовать  бегущих  драгун.   Особенно   настойчиво
требовали этого те, которые захватили лошадей. Сэр Гервасий, Джером и  Рувим
вызвались командовать ими. Но Децимус Саксон  наотрез  отказался  дать  свое
разрешение  на  это.  Также  неблагосклонно  отнесся  Саксон  к  предложению
преподобного Иисуса Петтигрью, который выразил намерение стать на  телегу  и
сказать  соответствующую  случаю  проповедь.  Проповедь  эта   была   должна
закончиться общей благодарственной молитвой за победу.
     - Верно-верно, добрый мэстер Петтигрью, - сказал он, - на Израиля сошло
великое благословение, и было бы, конечно,  недурно  вознести  благодарность
Творцу и предаться благочестивым рассуждениям. Но время еще  не  пришло.  На
все свое время: и молиться, и трудиться. - А затем, обращаясь  к  одному  из
пленных, Саксон спросил: - Эй вы, приятель, к какому полку вы принадлежите?
     - Я не обязан отвечать на ваши вопросы! - мрачно ответил драгун.
     Саксон грозно взглянул на пленника и крикнул:
     - А что, если я тебя велю связать да дать сотню-другую палок? Тогда  ты
заговоришь?
     Лицо у Саксона было такое свирепое, что  солдат  испугался  и  поспешно
ответил:
     - Это рота второго драгунского полка.
     - А где самый полк?
     - Мы его оставили на дороге между Ильчестером и Лангпортом.
     - Слышите ли? - сказал Саксон. - Нам не приходится терять времени, а то
на нас налетит вся свора. Кладите-ка убитых и раненых в телеги, да запрягите
в эти телеги двух коней. Пока мы не будем в Таунтоне, мы  не  можем  считать
себя в безопасности.
     Мэстер Иисус  перестал  противоречить;  он  теперь  и  сам  видел,  что
благочестивыми упражнениями заниматься некогда. Раненых мы уложили в  крытый
фургон на подушки и перины, а мертвых положили в телегу, которая шла  позади
нас, защищая наш тыл. Крестьяне, которым принадлежали телеги,  нисколько  не
сердились на нас за то,  что  мы  завладели  их  собственностью.  Совершенно
напротив: они помогали нам запрягать лошадей и всячески угождали нам.
     Не прошло и часа после окончания стычки, как мы снова двинулись в путь.
Над землею уже сгущались сумерки. Когда мы удалились на несколько сот  ярдов
от места нашей победы, я оглянулся назад. На белом полотне дороги  виднелись
черные точки: это были тела убитых нами драгун.


     Глава XVI
     ПРИБЫТИЕ В ТАУНТОН

     Пурпуровые тени  вечера  окончательно  спустились  над  землей.  Солнце
исчезло  за  далекими  горами  Квантока  и  Брендона.   Тем   временем   наш
крестьянский отряд  успел  миновать  Корри-Райвель,  Рантэдж  и  Хенгад.  Из
коттеджей и деревенских домиков, крытых красной черепицей,  к  нам  выбегали
навстречу жители. В руках  у  них  были  кувшины  с  молоком  и  пивом.  Они
приветствовали  наших  крестьян  и  предлагали  им  еду  и  питье.   То   же
повторялось, когда мы проходили через небольшие деревни. И старые,  и  малые
кричали  "ура"  королю   Монмаузу   и   выражали   пожелания   успеха   делу
протестантизма.
     В  деревнях  остались  главным  образом  старики  и  дети,  но   иногда
находились и молодые люди, оставшиеся дома  по  робости  или  по  каким-либо
другим причинам. На  этих  молодых  людей  воинственный  вид  нашего  отряда
производил неотразимое впечатление.  Особенно  сильно  действовали  на  этих
молодых людей наши победные трофеи. Они хватали  первое  попавшееся  им  под
руку оружие и присоединялись к нам.
     Стычка  с  драгунами  уменьшила  численность  нашего  отряда,  но  зато
беспорядочная толпа крестьян  превратилась  в  более  или  менее  сплоченную
военную силу. Особенно содействовало этому  превращению  то  обстоятельство,
что нами командовал Саксон. Он отдавал краткие  приказания,  его  похвалы  и
выговоры произносились также кратко и суровым тоном. Все это производило  на
людей впечатление; они начинали подтягиваться. В  нашем  отряде  водворялась
понемногу дисциплина. Люди шли в строю, соблюдая порядок и не мешкая.
     Саксон ехал во главе отряда, я ехал  рядом,  с  ним,  мэстер  Петтигрью
по-прежнему шел между нами. Затем ехала телега с убитыми, которых  мы  везли
для того, чтобы похоронить их приличным  образом.  Позади  телеги  двигались
сорок с лишком человек, вооруженных косами и серпами. Оружие  они  несли  на
плечах,  затем  двигался  фургон  с  ранеными,  за  которым  шли   остальные
крестьяне. Тыл замыкался кавалерией под начальством сэра Гервасия Джерома  и
Рувима Локарби. Ехали на отнятых у драгун лошадях десять-двенадцать крестьян
в латах, взятых у неприятеля, и вооруженные их саблями и карабинами.
     Саксон во время всего пути то оглядывался назад, то с  тревогой  бросал
взоры вокруг. Он, очевидно, боялся погони.
     Наконец,  после  долгого  и  утомительного  похода,  внизу,  в  долине,
замелькали огоньки Таунтона. Саксон испустил вздох облегчения и заявил,  что
теперь всякая опасность миновала.
     - По пустякам я тревожиться не люблю, - сказал он, - но нечего сказать,
хороши бы мы были, если бы нас настигли драгуны. А  это  очень  легко  могло
случиться. Обремененные пленными и ранеными, мы не  могли  быстро  двигаться
вперед. Теперь же, мэстер Петтигрью, я спокойно могу выкурить трубку. Мне не
нужно уже навостривать уши при всяком шорохе и шуме.
     - Ну, пускай бы они нас догнали, - упорно заявил священник. -  Чего  же
нам бояться, если нас охраняет рука Господня?
     - Так-то оно так, - нетерпеливо ответил Саксон, - но беда  в  том,  что
сатана силен. Разве избранный народ не был побеждаем и уводим в плен? Что вы
скажете на это, Кларк?
     - Я скажу, что одной стычки в день более чем достаточно, - ответил я, -
ведь мы были в отчаянном положений, я так  понимаю.  Что  если  бы  драгуны,
вместо того чтобы атаковать  нас,  продолжали  нас  обстреливать,  нам  ведь
пришлось бы или делать вылазку, или же погибнуть всем до единого? Не  правда
ли?
     - Совершенная правда, я потому-то и запретил нашим стрелять, -  ответил
Саксон, - мы молчали, и драгуны вообразили, что у  нас  самое  большее,  что
имеется, это один-два пистолета. Вот они и решились на атаку. Наш  залп  был
тем ужаснее для них, что был совершенно неожидан. Я готов держать пари,  что
все солдаты после этого залпа вообразили, что их завлекли в западню. Помните
ли вы, как плуты улепетывали? Они делали это точно по команде.
     - А крестьяне бились мужественно, - сказал я.
     - Тинктура кальвинизма самое лучшее средство для того, чтобы сделать из
человека хорошего воина, - сказал Саксон, - поглядите-ка хотя бы на шведа  в
его  домашней  жизни.  Это  честный,  добродушный  малый,  и  ничего  более.
Солдатских добродетелей у него никаких нет, разве только  вот  что  пиво  он
любит пить в большом количестве. Но возьмите этого  самого  шведа,  угостите
его несколькими подходящими текстами из писания, дайте ему в руки пику, а  в
начальники - Густава-Адольфа, и ни одна  пехота  в  мире  не  устоит  против
шведской. Да что шведы? Возьмем хотя бы молодых  турок,  совсем  не  знающих
военного дела. И, однако, эти турки за свой Коран дерутся нисколько не хуже,
чем эти храбрые ребята, приведенные вами, мэстер Петтигрью. Турки  за  Коран
дерутся, а эти - за Библию. Вот и вся разница.
     - Надеюсь, сэр, - важно сказал пастор,- что вы не хотите  этими  вашими
замечаниями  поставить  священное  писание  на  одну  доску  с   сочинениями
обманщика Магомета? Вы, конечно, понимаете, сэр, что нет  и  не  может  быть
ничего  общего  между  сатанинским  неистовством   неверных   са-рацинов   и
самоотверженным мужеством верных христиан?
     - Ни под каким видом! - ответил Саксон, украдкой поглядывая на  меня  и
ухмыляясь. - Я хотел только сказать, что  сатана  с  необычайным  коварством
подражает Творцу.
     - Вот это верно, мэстер  Саксон,  вот  это  верно!  -  грустно  ответил
пастор. - Всюду царит грех и раздор. Трудно, ах как трудно идти по истинному
пути. Я прямо удивляюсь вам, мэстер Саксон, вы вели жизнь воина, а это такая
жизнь, где легко уклониться от истины. И однако, вы остались чистым, и  ваше
сердце предано истинной вере.
     - За это надо не меня хвалить, а  Господа,  поддерживающего  слабых,  -
благочестиво ответил Саксон.
     - Поистине такие люди, как вы, сэр, крайне необходимы в армии Монмауза!
- воскликнул Иисус Петтигрью. -  У  них,  говорят,  есть  опытные  воины  из
Голландии, Бранденбурга и Шотландии, но, к сожалению, все  эти  люди  весьма
мало преданы  святому  делу.  Они  произносят  такие  клятвы  и  божбы,  что
крестьяне, слыша их, приходят в ужас. Попомните мое слово, эти люди навлекут
гнев Божий на армию. Есть, правда, там  и  люди,  преданные  истинной  вере,
рожденные и воспитанные в среде верных, но - увы! - Эти святые люди не имеют
никакого понятия о военном искусстве. Благословенный Господь проявляет  Свою
мощь и в слабых  сосудах,  но  факты  остаются  фактами.  Возьмем  человека,
который по своим проповедям признан светилом, но какую пользу может принести
это светило в стычке с врагом вроде хотя бы сегодняшней! Взять хотя бы меня.
Я могу сказать недурную проповедь. Меня слушают с удовольствием  и  находят,
что я говорю слишком кротко, но к чему мне это  маленькое  дарование,  в  то
время как приходится строить баррикады и пускать в ход  телесное  оружие?  И
вот оттого-то и происходит столь прискорбное противоречие.  Люди,  способные
предводительствовать, ненавистны народу, а те, кто народу  близок,  военного
дела не знают. Вы, мэстер Саксон, исключение. Сегодня мы  убедились,  что  у
вас есть и мудрость духовная, и мужество, приличное вождю. Ведете вы трезвую
и  благочестивую  жизнь,  помышляя  о  благе  и  противоборствуя  Аппалиону.
Повторяю вам: среди протестантов вы будете Иисусом Навином или же  Самсоном.
Вы потрясете столбы в храме Дагона. Один  из  сих  столбов  -  прелатизм,  а
другой - папизм.  Вы  хороните  под  развалинами  этого  храма  развращенное
правительство.
     Децимус Саксон ответил на эти похвалы совсем  особенным  стоном.  Таким
образом стонали все ханжи, желающие показать свое смущение.
     Выражение лица у Саксона было теперь какое-то постное, святое,  вел  он
себя степенно, не без торжественности и то и дело возводил очи к небу или же
складывал молитвенно руки. Он проделывал и другие приемы, бывшие  в  ходу  у
крайние сектантов. Я прямо не  мог  надивиться  на  тонкое  лицемерие  этого
человека. Он так  умел  входить  в  роль,  что  было  совершенно  невозможно
различить в его поведении глубокую фальшь.
     Когда Саксон простонал,  мне  стало  на  него  ужасно  досадно,  и  мне
захотелось напомнить ему о том, что я его знаю и что меня-то он  ни  в  коем
случае не проведет.
     - А рассказывали ли вы почтенному батюшке, - спросил я, - о том, как вы
находились в плену у мусульман и как вы храбро защищали христианскую веру  в
Стамбуле?
     - Да неужели же? - воскликнул пастор. - О, я с  удовольствием  выслушаю
ваш рассказ, мэстер Саксон. Я даже не могу понять, как это такой достойный и
твердый в вере муж освободился из плена кровожадных и безбожных мусульман?!
     - Не люблю я говорить о себе, - ответил  кротким  и  смиренным  голосом
Саксон, бросая в  то  же  время  на  меня  исполненный  яда  взор,  -  пусть
рассказывают мои товарищи по несчастью о том, что я претерпел за  веру.  Это
не мое дело. Я не сомневаюсь, мэстер Петтигрью,  что  и  вы  на  моем  месте
поступили бы точно таким  же  образом.  Однако  в  Таунтоне  ведут  чересчур
спокойную жизнь. Теперь еще совсем рано, не больше десяти часов, а во многих
домах огни уже погашены. Ясно, что  войско  Монмауза  не  добралось  еще  до
Таунтона, а иначе вся долина бы горела  костром.  Теперь  тепло,  и  солдаты
должны располагаться лагерем под открытым небом.
     - О, разумеется, армия не могла так скоро дойти до Таунтона, -  ответил
пастор, - я слышал, что главная задержка заключается в недостатке оружия  и,
кроме того, люди не знают дисциплины. Ведь вы должны  же  принять  и  то  во
внимание, что Монмауз высадился в Лайме 11 числа, а сегодня  только  14.  За
это время нужно было сделать очень многое.
     - Целых четыре дня, - проворчал старый солдат.  -  Лучшего  я  от  них,
впрочем, и не ожидал. Чего ждать, если среди них нет опытных солдат? Клянусь
саблей, что Тилли и Валленштейну потребовалось бы менее четырех дней,  чтобы
дойти до Таунтона. Они бы пошли даже в том случае, если бы  вся  королевская
конница преграждала им путь. Удар надо наносить внезапно  и  изо  всех  сил.
Однако сообщите нам, досточтимый сэр, что вы знаете про армию. По дороге  мы
ничего, кроме слухов  и  предположений,  не  слыхали.  Правда  ли,  что  при
Бридпоре Монмауз потерпел поражение?
     - Да, говорят, что при этом в городе  было  кровопролитие.  Первые  два
дня, насколько мне известно, были посвящены вербовке верных, и потом  искали
вооружения для них. Вы качаете головой? Что же, вы  правы.  Пятьсот  человек
кое-как вооружили, и они двинулись вдоль берега под командой Грея из Уорка и
юриста Вэда. В Бридпорте этот отряд встретился с красной милицией Дорсета  и
частью Портмоновского желтого полка. Если верны  слухи,  сражение  кончилось
вничью. Грей и его кавалерия вернулись в Лайм очень быстро, но уверяют,  что
это поспешное отступление произошло не  потому,  что  верные  испугались,  а
потому, что лошади им попались все тугоуздые и всадники их  никак  не  могли
сдержать. Вэд, командовавший  пехотой,  бился  храбро  и  одержал  верх  над
королевскими войсками. В армии все негодуют против Грея, но Монмауз не хочет
быть суровым. Грей - единственный аристократ, примкнувший к восстанию.
     - Вздор! -  сердито  воскликнул  Саксон.  -  У  Кромвеля  было  немного
аристократов, и, однако, он здорово колотил короля, в армии которого  дворян
было столько же, сколько ягод в лесу. Если народ на нашей стороне, чего  нам
гоняться за этими расфранченными  барами  в  париках?  Это  белоручки  и  их
тоненькие рапиры так же страшны, как дамские шпильки.
     - Ну, - возразил я, - если все великосветские франты ценят жизнь так же
мало, как сэр Гервасий, то лучших товарищей я не желаю.
     - Вот что правда, то правда! - сердечно воскликнул мэстер Петтигрью.  -
И, однако, несмотря на свое мужество, он одевается  в  разноцветные  одежды,
подобно прекрасному Иосифу, и