восток.  Последние  состояли  главным  образом  из
старых людей и детей, которых  отправляли  подальше  от  места,  охваченного
мятежом. Многие двигались,  везя  ручные  тачки,  в  которых  была  навалена
домашняя рухлядь и жалкая утварь. Эти  предметы  составляли  богатство  этих
бедняков.
     Более зажиточные крестьяне двигались  на  небольших  подводах,  которые
везли маленькие лохматые лошадки, вскормленные в сомерсетских степях. Лошади
были полудикие, и управляли ими слабые руки, и вследствие  этого  несчастные
случаи были нередки. Мы то  и  дело  натыкались  на  плачущих  женщин  и  на
валявшиеся в канавах тележки. Совершенно напротив, крестьяне, двигавшиеся на
запад, были молодец к молодцу. Шли  они  или  совсем  налегке  или  с  малым
количеством клади. Загорелые лица, тяжелая обувь, блузы. Большинство из  них
были рабочие, судя по этим признакам, но среди рабочих мы-видели там  и  сям
людей в высоких сапогах и  плисовых  куртках.  Это  были  мелкие  фермеры  и
свободные землевладельцы.
     Эти последние шли группами вооруженные дубовыми толстыми  палками.  Эта
палка, на  вид  невинная,  становится  страшным  оружием  в  руках  сильного
человека. Время от времени один из таких путников затягивал псалом;  а  все,
находившиеся вблизи, немедленно же подхватывали, - и песнь начинала  греметь
на протяжении нескольких миль сразу.
     На нас эти люди иногда поглядывали с  видимым  недоброжелательством,  а
иногда начинали между собой шептаться, качая  головами;  очевидно,  наш  вид
вызывал в них подозрительность.
     В толпе мы замечали широкополые шляпы и женевские плащи. Так  одевалось
пуританское духовенство,
     - Наконец-то мы очутились в стране Монмауза! - сказал мне  Саксон.  Сэр
Гервасий Джером и Рувим ехали впереди. - Глядите-ка на этих поселян. Все это
сырой материал, и из него придется выработать солдат.
     Я взглянул на коренастые, здоровые фигуры, на смелые мужественные  лица
и ответил:
     - Материал во всяком случае неплохой. А разве вы думаете, что  все  эти
люди идут в лагерь Монмауза?
     - А то куда же? Поглядите-ка на этого долговязого пастора в широкополой
шляпе. Обратите внимание, как он хромает.  Левая  нога  у  него  совсем  .не
сгибается.
     - Ну так что же? Наверное, его дорога утомила.
     - Хо-хо-хо! - рассмеялся Саксон. - Видал я на своем веку.  много  таких
хромых. В свои панталоны человек  засовывает  меч.  Это  старый  пуританский
фокус. А вот погодите, как только он почувствует  себя  в  безопасности,  он
сейчас же вытащит этот меч наружу и начнет им действовать,  уверяю  вас.  Но
пока пуританин еще надеется встретить королевских драгунов,  он  стыдится  и
прячет оружие. О, эти пуритане - твердый народ. Это  фанатик,  про  которого
говорится:

     Он дела веры и любви
     Творит, купаяся в крови.

     Да, этими двумя стихами старый Самюэль Бутлер очертил всего пуританина.
А поглядите-ка вон на того молодца. За пазухой в блузе у него торчит коса. Я
даже вижу очертания этой косы. Попомните мое слово: у каждого из этих плутов
спрятан где-нибудь или наконечник  пики,  или  серп.  Наконец-то  в  воздухе
повеяло войной. Поверите ли вы, что я чувствую себя точно  помолодевшим.  Вы
понимаете меня,  товарищи!  Право,  я  рад,  что  не  застрял  в  брутонской
гостинице.
     - А вы ведь как-будто колебались, - сказал я.
     - Да-да, это верно. Во-первых, женщина она красивая, а затем и домик  -
хоть куда. Против этого сказать ничего нельзя. Но, видите ли,  в  чем  дело,
милейший: брак это такая  крепость,  в  которую  войти  легко,  а  выбраться
трудно. Тут даже такой герой, как старик Тилли, ничего поделать не может. На
Дунае я со  всеми  этими  штуками  отлично  познакомился.  Мамелюки  однажды
нарочно оставили в стене брешь. Императорские войска попались в ловушку: они
полезли в эту дыру и очутились в тесных улицах. Мало,  кто  вернулся  назад.
Старую птицу на такую хитрость не поймаешь. Я, знаете, что сделал?  Разыскал
одного  городского  сплетника  и  расспросил  его  о  милой  вдовушке  и  ее
гостинице. Как  оказывается,  характер-то  у  нее  неважный.  Очень  она  уж
сварлива. Говорят, что и муж-то помер не  столько  от  водянки,  как  уверял
врач, сколько от того, что она его изводила. И опять-таки в Брутони  недавно
появилась другая  гостиница.  Хозяин  опытный  и  ловкий  человек  и  многих
клиентов от хорошенькой вдовушки уже успел переманить. А кроме всего прочего
вы, наверное, заметили, что Брутон чертовски скучный и сонный город. Взвесил
я все это, да и решил, что самое лучшее  будет,  если  я  осаду  с  вдовушки
сниму. Хорошо  еще,  что  я  могу  отступить  с  оружием  и  всеми  военными
почестями.
     - И вы поступили прекрасно, - сказал я, - спокойная и сонная  жизнь  не
по вас. Но скажите, что вы думаете о нашем новом товарище?
     - Клянусь верой! - сказал Саксон. - У нас скоро образуется целый конный
полк, если мы будем принимать  к  себе  всякого  дворянина,  нуждающегося  в
работе. А насчет этого сэра Гервасия я думаю именно то,  что  сказал  ему  в
глаза в гостинице. Он, по-видимому, гораздо мужественнее, чем это кажется  с
первого взгляда. Эти молодые дворяне от-чаянньж народ, и их хлебом не корми,
а дай только подраться хорошенько. Если я боюсь чего, так это  того,  что  у
него  нет  настоящей  закалки.  Он  испугается  трудностей  похода  и  может
отступиться от дела. А потом у него внешность неподходящая; все  эти  святые
пуритане  возненавидят  его  за   одну   его   внешность.   Сам-то   Монмауз
легкомысленный человек, но как-никак, а на его  военных  советах,  наверное,
решающий голос будут иметь пуритане... Да поглядите сами  на  него,  как  он
сидит на своем красивом сером жеребце и поглядывает на  нас.  Шляпа  у  него
набекрень, грудь открытая, без  лат,  хлыст  прицеплен  к  верхней  пуговице
камзола, одной рукой он подбоченился, а ругательств у него на языке  больше,
чем лент на одежде. А затем смотрите-ка, как он поглядывает  на  крестьян...
Вот если он хочет сразиться  за  этих  фанатиков,  ему  придется  переменить
манеры... Эге! Слышите! Никак сэр Гервасий уже впутался в историю!
     Действительно, Рувим и сэр Гервасий остановились и ожидали, пока  мы  к
ним приблизимся. Но едва они остановились, как толпа крестьян, шедшая  рядом
с ними, остановилась и окружила их. В толпе слышался глухой ропот, мы видели
угрожающие движения руками.
     Другие крестьяне, увидя, что происходит что-то  неладное,  поспешили  к
товарищам, стоявшим около сэра Гервасия и Рувима.
     Мы дали шпоры лошадям и,  пробившись  через  толпу,  которая  с  каждым
мгновением становилась все более  многочисленной  и  опасной,  добрались  до
наших приятелей, которые были теснимы со всех сторон. Рувим  держался  рукой
за рукоять сабли, а сэр  Гервасий  беззаботно  ковырял  зубы  зубочисткой  и
глядел на гневную толпу с видом добродушного презрения.
     - Облить эту  компанию  одним-двумя  флаконами  духов  было  бы  совсем
нелишне, жаль, что у меня нет пульверизатора, - сказал он мне спокойно.
     - Держитесь наготове, но к оружию пока  не  прибегайте,  -  скомандовал
Саксон. - Какого черта  взбесились  эти  свиньи?  Явно,  что  они  замышляют
недоброе. Эй, приятели, чего вы разорались?
     Этот окрик Саксона имел следствием то, что толпа подняла страшный  крик
и гам. Вокруг нас толпились  люди,  мелькали  злобные  лица,  сверкали  злые
глаза, там и сям блестело оружие, откуда-то появившееся. Сперва в этом  реве
ничего  нельзя  было  разобрать,  но  вскоре  стали  раздаваться  явственные
восклицания:
     - Долой папистов!
     - Долой идолопоклонников!
     - Поразим сих еретиков окаянных!
     - Долой их!
     - Убивайте этих филистимлян, гордящихся своими конями!
     Над нашими головами просвистел сперва один камень, а  затем  другой.  В
видах самозащиты мы обнажили сабли.
     И вот через толпу пробился высокий пастор,  которого  мы  заметили  еще
прежде,  и  начал  успокаивать  толпу.  Благодаря  величественной  осанке  и
громовому голосу это ему удалось. Когда крики утихли, пастор обратился к нам
и вопросил:
     - Кто вы такие? Стоите ли вы здесь за дело Господа или же  поклоняетесь
Ваалу? Кто не с нами, тот против нас.
     - Что вы разумеете под  Господом  и  под  Ваалом,  преподобный  сэр?  -
спросил сэр Гервасий Джером. - Мне кажется, мы  объяснимся  гораздо  скорее,
если вы перестанете говорить по-еврейски и изъяснитесь  с  нами  на  простом
английском языке.
     Пастор, покраснев от гнева, ответил:
     - Теперь не время для легкомысленных слов. Если вы хотите сберечь  свои
шкуры, то отвечайте, за кого вы сражаетесь: за кровавого  узурпатора  Иакова
Стюарта или же за его высокопротестантское величество короля Монмауза?
     - Как! Он уже успел стать королем?! - воскликнул Саксон. - Узнайте же в
таком случае,  что  мы  являемся  четырьмя  недостойными  сосудами,  едущими
предложить свои услуги делу протестантизма.
     - Врет он, добрый мистер Петтигрью, подло лжет! -  воскликнул  здоровый
мужик, стоявший недалеко от пастора. - Разве добрые протестанты надевают  на
себя такие шутовские одеяния? Глядите-ка...
     И, указывая на сэра Гервасия, здоровенный мужик продолжал:
     - Это явный амалекитянин, что явствует  из  его  одежды.  Одет  он  как
подобает жениху римской блудницы. Мы должны поразить их копием.
     - Благодарю вас, уважаемый друг, - произнес сэр Гервасий. - если бы  вы
стояли ближе ко мне, я поблагодарил бы вас  еще  чувствительнее  за  мнение,
высказанное вами обо мне.
     - Ну, а чем же вы докажете, что вы нг состоите в услужении у узурпатора
и не направляетесь вперед для утеснения верных? - спросил снова  пуританский
священник.
     - Но я уже вам объяснил, милый человек, - нетерпеливо ответил Саксон, -
что мы едем из Гэмпшира для того, чтобы сражаться с Иаковом  Стюартом.  Ведь
мы же едем с вами в лагерь Монмауза, каких вам еще надо доказательств?
     - Кто вас знает? Может быть, вы лжете, чтобы  освободиться  от  нас,  -
ответил пастор, посоветовавшись шепотом с двумя крестьянами, которые играли,
по-видимому, роль вождей. - Мы вам  предлагаем  следующее:  идите  вместе  с
нами, но наперед отдайте нам ваши сабли, пистолеты и прочие телесные орудия.
     - Но я уже вам объяснил, милый человек, - сказал  наш  руководитель,  -
кавалер, охраняющий свою честь, не  может  отказаться  от  своего  оружия  и
свободы. Кларк, становитесь рядом и рубите первого мерзавца, который  к  нам
сунется.
     Толпа подняла бешеный  крик.  В  воздухе  взвились  дубины,  засверкали
острия кос, но священник снова успокоил свою паству и обратился ко мне.
     - Кажется, я не ослышался? - сказал он. - Вас зовут Кларк?
     - Да.
     - А ваше христианское имя?
     - Михей.
     - Место жительства?
     - Хэвант.
     Пастор говорил шепотом с крестьянином, стоявшим с ним  рядом.  Это  был
человек с седой бородой, лицо у него было суровое, жесткое. Одет  он  был  в
черную клеенчатую куртку.
     Поговорив с этим человеком, пастор снова обратился ко мне:
     - Если вы действительно Михей  Кларк  из  Хэванта,  то  вы  можете  мне
назвать по имени опытного воина, который долго сражался в Германии и  должен
был прибыть с вами в лагерь верных.
     - А это вот он самый, - ответил я, - зовут его Децимус Саксон.
     - Верно ведь, верно, мистер Питтергрью, - воскликнул старый крестьянин,
- Дик Румбальд это самое имя и называл. Он сказал, что с ним приедет или сам
старик Кларк, или его сын. Ну, а кто это такие?
     - А это мистер Рувим Локарби тоже из  Хэванта,  а  рядом  сэр  Гервасий
Джером. Оба они едут охотниками служить герцогу Монмаузу.
     - В таком  случае  рад  встрече  с  вами,  -  сердечно  сказал  храбрый
священник. И затем, обращаясь к толпе, он крикнул:
     - Друзья, за этих господ я отвечаю! Они на стороне честных людей и идут
защищать святое дело.
     Едва  пастор  произнес  эти  слова,  как  бешенство   толпы   сменилось
неописуемым восторгом. Крестьяне  ликовали  и  осыпали  нас  преувеличенными
похвалами и лестью. Теснясь около нас, они гладили наши сапоги, держали  нас
за камзолы, жали нам руки  и  призывали  на  нас  благословение.  Пастору  с
великим трудом удалось освободить нас  от  любезностей  толпы,  и  крестьяне
снова двинулись в путь. Мы ехали посреди них, причем пастор шел между мной и
Саксоном. Рувим немедленно же сострил, что пастор по своей  фигуре  является
самым подходящим посредником между мной и Саксоном. И действительно, он  был
выше меня ростом, но не так широкоплеч, как я. Саксон, наоборот, был  ростом
выше пастора, но в плечах пастор  был  шире  искателя  приключений.  Лицо  у
пастора  было  длинное,  худое,  со  впалыми  щеками,  брови  были   густые,
щетинистые, глаза сидели глубоко в орбитах и имели грустное  выражение,  но,
когда  пастором  овладевал  религиозный  порыв,  эти  меланхолические  глаза
начинали блестеть и становились дикими.
     - Зовут  меня,  джентльмены,  Иисус  Петтигрью,  -  произнес  он,  -  я
недостойный работник в винограднике Господа и свидетельствую об  Его  святом
завете голосом и мышцею своей. Сие мое верное стадо я веду  на  запад,  дабы
они были готовы к жатве в час, когда всевышнему угодно будет  собрать  своих
верных .людей.
     - А почему вы  не  поставили  этих  людей  в  строй?  Они  должны  идти
стройными колоннами, - сказал Саксон, - они бредут врассыпную  вроде  гусей,
когда их на Михайлов день гонят на ярмарку. Неужели  вы  не  опасаетесь?  Не
написано ли, что пагуба приходит внезапно? Придет враг, поразит, и не  будет
избавления.
     - Да, друг мой,  но  ведь  написано  также:  "Возложи  на  Господа  все
упование твое, ибо  человеческое  разумение  тщетно".  И  потом,  я  не  мог
поставить моих людей в боевой порядок, мы могли бы таким образом привлечь  к
себе внимание конницы Иакова Стюарта, с которой мы  могли  встретиться.  Мое
желание заключается в том, чтобы довести мое стадо до  лагеря  благополучно.
Там им дадут вооружение, а то очень уж шансы неравные.
     - Правда, сэр, вы решили очень умно, - мрачно  произнес  Саксон,  -  вы
правы: если конница налетит на этих добрых людей, то пастырь  останется  без
паствы.
     - Ну нет, это невозможно! - с жаром сказал мистер Петтигрью. -  Скажите
лучше, что и пастырь, и паства благополучно  совершат  свой  тернистый  путь
мученичества и достигнут Нового Иерусалима. Знай,  друг,  что  я  пришел  от
Монмауза для того, чтобы привести к его знаменам всех этих людей. Я  получил
от него - то есть не от него, а от мистера Фергюсона -  повеление  поджидать
вас и еще нескольких верных, которые должны прийти к нам с  востока.  Вы  по
какому пути ехали?
     - Через Солсберийскую равнину и Брутен.
     - Наших никого не видали?
     - Никого, - ответил Саксон, - в Солсбери мы встретили Голубую  гвардию,
а затем эта же гвардия или, может  быть,  какой-нибудь  другой  конный  полк
встретился нам уже на этой стороне степи, около деревни Мира.
     Иисус Петтигрью покачал головой и сказал:
     - Вот как! Орлы уже слетаются! Это люди в пышных одеждах. У них, как  у
древних ассириян, кони и колесницы, коими они похваляются,  но  напрасна  их
похвальба. Ангел Господен дохнет на них ночью.  Господь  в  праведном  гневе
своем поразит их, и сила их, и мощь всеконечно сокрушатся.
     - Аминь! Аминь! - крикнули несколько крестьян, слышавшие слова пастора.
     - Гордые возвысили рог свой, мистер Петтигрью, -  вымолвил  седобородый
пуританин, - они высоко поставили светильники свои,  светильники  греховного
обряда и поклоннического богослужения. Но светильники сии  будут  низвержены
руками верных.
     Мужчина с  красным  лицом,  принадлежавший  судя  по  одежде  к  классу
свободных земледельцев, добавил:

     - Увы, эти светильники, на вид столь пышные,  издают  только  копоть  и
гарь, оскорбляющую ноздри христиан. Так было и  в  древности,  когда  старый
Нолль взял в руки свои щипцы и снял с этих  светильников  нагар.  Где  щипцы
сии? Друзья мои, это мечи верных.
     Мрачный смех большинства одобрил эту благочестивую выходку товарища.
     Пастор воскликнул:
     - Да, брат Сандкрофт,  в  речах  твоих  скрывается  сладость,  подобная
небесной манне. Путь наш долог и утомителен. Облегчим же его  песнею  хвалы.
Где брат Зитльвет, глас коего подобен кимвалу и гуслям?
     - Не ищите его, мой благочестивый мистер Петтигрью! - ответил Саксон. -
Иногда мне самому приходилось возвышать  свой  голос  перед  Господом,  и  я
начну.
     И без дальнейших сговоров Саксон громовым басом затянул  гимн,  который
дружно был подхвачен пастором и крестьянами. Вот этот гимн:

     Господь - мой шлем. Господь - мой щит,
     Господь со мной - прочь шлем пернатый!
     Пусть в битве Бог меня хранит.
     Не нужны мне стальные латы!
     Бог вам помощник! Боритесь смело!
     Храбро сражайтесь за правое дело!
     Господь - Ты мой надежный щит!
     Ты слуг своих спасаешь правых.
     Господь от смерти защитит,
     Спасет тебя от ран кровавых.
     И сердце верное твое
     Пусть силы грешных не боится!
     Блеснет архангела копье,
     И дело гордых разорится.
     Бог вам помощник! Боритесь смело!
     Храбро сражайтесь за правое дело!
     Вот еще себя грех сильным мнит
     И правду дерзко попирает.
     Бог силу грешных сокрушит.
     И солнце правды засияет.
     Бог вам помощник! Боритесь смело!
     Храбро сражайтесь за правое дело!

     Саксон уже умолк, а преподобный Иисус Петтигрью продолжал,  размахивать
своими длинными руками и без  конца  повторял  припев  к  гимну.  Бесконечно
длинная вереница шедших за нами крестьян вторила пастору.
     - Весьма этот гимн душеспасителен, - произнес Саксон.
     Глядя на него, я негодовал, а Рувим и сэр Гервасий удивлялись.  Дело  в
том, что Саксон усвоил себе опять ту же манеру, которую  он  пускал  в  ход,
гостя у моего отца. Говорил он в  благочестивом  тоне  и  гнусавым  голосом,
наподобие пуритан.
     - Да, весьма-весьма сей гимн душеспасителен! - повторил снова Саксон. -
Пропетый на поле битвы, он укрепляет и воодушевляет.
     - Верно, верно! - подтвердил священник. - Ох, сэр, если  ваши  товарищи
так же благочестивы, как вы, то вы вчетвером стоите целой уланской бригады.
     Эти слова пастора вызвали шумные одобрения пуритан, а пастор между  тем
продолжал:
     - Вы, сэр, как я слышал, постигли всю  военную  науку,  и  я  потому  с
удовольствием  передам  вам  начальствование  сим  малым   отрядом   верных.
Командуйте, пока мы не доедем до лагеря.
     - Что же, - ответил спокойно Децимус Саксон. - Это хорошо; пора,  давно
пора этим  людям  поступить  под  руководство  настоящего  солдата,  -  ваше
предложение, мистер Петтигрью, подоспело в самый  раз.  Кажется,  мои  глаза
меня не обманывают. Вон на том горном склоне я вижу блеск сабель и лат. Наши
благочестивые упражнения привлекли к нам неприятеля.


     Глава XV
     СТЫЧКА С КОРОЛЕВСКИМИ ДРАГУНАМИ

     Рядом с дорогой, по которой двигались мы и  разношерстная  толпа  наших
сторонников, вилась другая боковая дорога. Шла она по склону заросшей  лесом
горы. Гора тянулась на расстоянии четверти мили, а затем начиналась  лощина,
переходившая в другую гору.
     Вот на вершине-то этой дальней горы росла группа деревьев.  Из-за  этих
деревьев и сверкала сталь, обнаружившая присутствие вооруженных людей.
     На дороге у  подошвы  горы  виднелось  совершенно  явственно  несколько
всадников. Фигуры их отчетливо вырисовывались на горизонте.
     Общий вид местности, живописный и чудный,  говорил  о  царстве  мира  и
невозмутимого спокойствия. Склоняющееся  к  западу  солнце  золотило  своими
лучами землю, там и сям виднелись деревенские  колокольни  и  башни  замков;
трудно было поверить тому, что на эту чудную долину спускается грозовая туча
войны, готовая разразиться громами и молниями.
     Крестьяне поняли, что очутились в опасном полож