шими  головами.
Мгла словно разверзлась, и в  пламени  я  увидал,  как  обезумевшие  раненые
лошади метались по лощине. Наши всадники делали усилия, чтобы остановить их.
Но, как говорили некоторые, эти усилия  были  не  особенно  энергичны.  Наша
конница, обескураженная происшествием у канавы,  упала  духом  и  была  рада
случаю, чтобы показать пятки врагу. Милорд Грей держал себя в  этом  случае,
как подобает  храброму  воину.  Он  сделал  все  от  него  зависящее,  чтобы
остановить бегущую конницу. Но усилия  его  были  напрасны.  Наши  эскадроны
помчались назад, давя  пехоту  и  утопая  в  болоте.  Всю  тяжесть  сражения
пришлось вынести одним пехотинцам.
     - Ложись на землю!  -  скомандовал  Саксон  громовым  голосом,  который
покрывал собою треск мушкетов и вопли раненых.
     Пиконосцы  и  косиньеры,  повинуясь  команде,  бросились  на  землю,  а
мушкетеры, стоя на коленях, стреляли в  темноту,  целясь  в  те  места,  где
блестели фитили неприятельских. мушкетов. Перестрелка  шла  по  всей  линии.
Короткие, быстрые залпы солдат отвечали на беспрерывный и беспорядочный  рев
крестьянских мушкетов. На дальнем фланге нашей армии выдвинули на  передовую
линию наши четыре орудия, и до нас доносился их глухой рев.
     Наш храбрый священник мэстер Иосия Петтигрью ходил между рядами  солдат
и говорил:
     - Пойте, братие, пойте и призывайте Господа в день вашего испытания.
     Повинуясь этому приказанию, наши люди  громко  запели  хвалебный  гимн.
Скоро он превратился  в  громовой  хор,  ибо  был  подхвачен  таунтоновскими
горожанами, стоявшими  направо  от  нас,  и  углекопами,  стоявшими  налево.
Услышав эти звуки, солдаты по ту сторону канавы подняли дикое "ура!", и весь
воздух наполнился кликами.
     Наши мушкетеры стояли на самом берегу Бруссекского  рейна.  Королевские
войска также  подошли  к  рейну  очень  близко,  так  что  расстояние  между
враждующими армиями было очень незначительно, всего каких-нибудь  пять  пик.
Рейн мешал дальнейшему движению, и поэтому открылась ожесточенная  стрельба.
Хлопья огня летали над нашими головами, лица наши горели.  Весь  воздух  был
наполнен звуками, пули летали  во  всех  направлениях.  К  счастью,  однако,
раненых и убитых у нас было очень немного, ибо королевские солдаты  метились
чересчур высоко. Мы  старались  изо  всех  сил  пристреляться.  Саксон,  сэр
Гервасий и я объезжали  ряды  стоявших  на  коленях  стрелков  и  направляли
прицел.
     - Стреляйте спокойно и медленно, - говорил Саксон. По ту сторону  рейна
стали раздаваться крики и стоны, по которым мы поняли, что стреляем удачно.
     - Мне кажется, что мы можем  удержаться  здесь.  Их  огонь  слабеет,  -
сказал я Саксону.
     - Я боюсь их конницы, - ответил Саксон, - если конница стоит вон в  тех
деревушках во фланге, значит ей канава не помешает. Я жду драгун с минуты на
минуту.
     Сэр Гервасий подъехал к самому краю рейна, остановил лошадь и  галантно
раскланялся с офицером, который подъехал к противоположному краю рва.
     - Послушайте-ка, сэр! - крикнул он. - Скажите нам, с кем мы имеем честь
сражаться? Это не гвардейская пехота?
     - Это  Домбартонский  полк,  сэр,  -  крикнул  в  ответ  офицер,  -  мы
постараемся, чтобы вы всегда помнили о встрече с нами.
     - А мы постараемся перепрыгнуть через канаву, - ответил сэр Гервасий, -
нам очень хочется познакомиться с вами поближе.
     Сэр Гервасий дал шпоры лошади, которая  вместе  со  всадником  полетела
прямо в рейн. Солдаты заревели от  восторга.  Немедленно  же  человек  шесть
наших мушкетеров бросились в рейн и, увязая в грязи по пояс, вытащили оттуда
баронета. Но конь, подстреленный врагами, погиб.
     Баронет поднялся на ноги и произнес:
     - Это  не  беда.  Теперь  я  буду  сражаться  пешим,  как  мои  храбрые
мушкетеры.
     Солдаты наши, услыхав эти слова, крикнула "ура".
     А перестрелка становилась все ожесточеннее. Я да и многие из нас  прямо
диву давались, глядя на наших храбрых крестьян. Пули они себе клали в рот и,
степенно заряжая мушкеты, спокойно  стреляли  из  них.  Они  вели  себя  как
настоящие, опытные воины. Они оказались достойными  противниками  лучшего  в
Англии полка.
     Над болотом показался  серый  свет  утра,  а  сражение  все  оставалось
нерешенным.  Туман  висел  над  землей  перистыми  хлопьями,  от   выстрелов
образовалась и повисла над рей-ном черная туча. Иногда эта туча разрывалась,
и тогда мы видели по ту сторону канавы  бесконечный  ряд  красных  мундиров.
Точно перед нами стоял какой-то батальон великанов. Порох  ел  мне  глаза  и
щипал губы. Наши солдаты стали падать кучами, ибо при утреннем  свете  враги
целились гораздо лучше. Убит был, между прочим, и наш добрый капеллан  Иосия
Петтигрью. Он упал в то время, как пел псалом.
     - Хвала и благодарение Богу! - воскликнул он и отошел в вечность вместе
со многими своими прихожанами.
     Убиты были также Виллиамс  и  унтер-офицер  Мильсон.  Это  были  лучшие
солдаты в роте. Тяжелораненые обнаруживали необычное мужество: уже  лежа  на
земле, они продолжали заряжать мушкеты  и  стрелять.  Близнецы  Стокелеи  из
Сомертона, подававшие большие надежды  молодые  люди,  лежали  безмолвные  и
неподвижные в траве с лицами, обращенными к серому небу лежали они рядышком.
Они были неразлучны в жизни, и смерть их также соединила...
     Трупы виднелись всюду, раненых была масса,  но  несмотря  на  это  наши
солдаты продолжали оставаться на своих местах. Саксон на своей гнедой лошади
двигался между рядами, ободряя и хваля воинов.  Крестьяне  верили  в  своего
сурового, бесстрастного  вождя  безгранично.  Один  его  вид  вливал  в  них
надежду.
     Те из моих косиньеров,  которые  знали,  как  управляться  с  мушкетом,
бросились вперед и заняли места павших.
     По мере того  как  разгоралась  заря,  поле  сражения  становилось  все
виднее. Теперь я мог различить, как обстоят дела в других места. Направо  от
нас чернели ряды людей из Таунтона и  Фрома.  Они,  подобно  нам,  сражались
лежа. Густые ряды их мушкетеров лежали на  самом  краю  Бруссекского  рейна,
посылая смертоносные залпы  в  неприятеля.  Таунтоновцы  обстреливали  левый
фланг того же полка, с которым сражались мы. Рядом  с  Домбартонским  полком
стоял другой полк. Мундиры этих солдат были с  широкими  белыми  отворотами.
Если не ошибаюсь, это была Вельдширская милиция. По обеим  сторонам  черного
рва возвышались две груды трупов: одна темная, а другая красная.  Эти  груды
мертвых служили как бы прикрытием для живых. Стволы мушкетов  покрывали  эти
страшные груды. Налево от нас лежали в траве и кустах пятьсот  углекопов  из
Мендипса и Багворзи. Они бодро распевали псалмы, но  вооружены  были  плохо.
Только у одного из десяти  было  ружье,  из  которого  он  мог  отвечать  на
неприятельские залпы. Они не могли идти вперед или  отступать.  И,  сознавая
это, углекопы лежали в кустарниках, терпеливо выжидая, что  им  прикажут  их
начальники. Далее, на расстоянии полумили и больше, тянулось  густое  облако
дыма, которое прорезывалось во всех направлениях языком пламени. Было видно,
что наши войска стойко и мужественно выполняют свой долг.
     Пушки, стоявшие налево, теперь молчали. Голландские артиллеристы  нашли
нужным предоставить островитянам сводить счеты, как  они  найдут  нужным,  и
убежали в Бриджуотер. Пушки эти были захвачены королевской конницей.
     В таком положении были дела, когда по нашим рядам вдруг пронесся крик:
     - Король едет! Король!
     И действительно, мы увидели Монмауза. Он был  без  шляпы,  глаза  имели
дикое выражение и блуждали. С ним ехали Бюйзе, Вэд и еще человек  двенадцать
свиты. Остановилась эта кавалькада на  очень  близком  расстоянии  от  меня.
Саксон дал шпоры лошади, подскакал к королю и отсалютовал ему рапирой.  Лица
короля  и  Саксона  представляли  резкий  контраст.  У  ветерана  было  лицо
спокойное и важное. Этот человек владел собою вполне и делал все  возможное,
чтобы бороться с судьбой. Другое дело - человек, которого мы признали  своим
вождем  и  за  права  которого  мы  боролись.  Он   производил   впечатление
потерявшегося голову безумца.
     - Ну, что  вы  думаете,  полковник  Саксон?!  -  растерянно  воскликнул
Монмауз. - Как идет битва? Все ли у нас благополучно? Ах,  Боже  мой,  какая
ужасная ошибка! Какая ошибка, какая  ошибка!  Выберемся  ли  мы  отсюда?  Не
отступить ли нам? Вы как думаете?
     - Мы держимся здесь, ваше величество, - ответил Саксон, - конечно, если
бы у нас были палисады или эстакады, устроенные  по  шведскому  образцу,  мы
могли бы держаться еще лучше. Мы бы отразили даже нападение конницы.
     - Ах,  эта  конница!  -  воскликнул  злополучный  Монмауз.  -  Если  мы
выберемся из этого положения, Грей мне ответит за конницу. Она  бежала,  как
стадо баранов. Скажите, разве можно сделать что-нибудь с таким войском?  Тут
и гениальный полководец окажется бессильным. О, несчастный день! Скажите, не
перейти ли нам в наступление?
     - В наступлении теперь нет никакого смысла, ваше величество, -  ответил
Саксон, - наше неожиданное нападение не удалось. Я послал за телегами, чтобы
замостить эту канаву. Я  поступил  в  данном  случае  согласно  предписаниям
военной науки. В трактате "De vallis  et  fossis"  рекомендуется  устраивать
мосты из телег обоза, но теперь и это бесполезно. Мы должны сражаться здесь,
где мы находимся сейчас.
     - Вести войска через этот рейн значит губить их, - воскликнул Вэд, - мы
понесли тяжкие потери, полковник Саксон, но, кажется, и красные  мундиры  не
отделались дешево. Поглядите-ка, какие груды трупов виднеются по ту  сторону
канавы.
     - Держитесь крепче! Ради Бога, держитесь крепче! - воскликнул  Монмауз.
- Конница бежала, командиры тоже бежали. Что я могу сделать с такими людьми?
Что мне делать? Увы-увы!
     Он дал шпоры лошади и помчался далее, ломая руки и изливаясь в  горьких
жалобах.
     О, дети мои, смерть в  сравнении  с  бесчестьем  кажется  ничтожеством,
сущим ничтожеством. Представьте себе, что этот человек переносил  свое  горе
молчаливо. С какой радостной благодарностью мы вспоминали бы теперь  о  нем,
нашем царственном вожде. Но ведь он оказался ниже тех смиренных  пехотинцев,
которые следовали за  его  знаменами.  Он  шатался  как  трость,  колеблемая
ветром, то и дело обнаруживая волнение, переменчивость  характера  и  просто
трусость. Но все это давно прошло. Давно он покоится в сырой земле.  Забудем
о слабодушии этого несчастного человека,  сердце  у  него  было,  во  Всяком
случае, доброе. Вернемся, однако, к рассказу.
     Великан немец, проскакав несколько шагов, остановился, повернул  лошадь
и воротился к нам.
     - Мне надоело скакать взад и вперед. Скачешь как  паяц  на  ярмарке,  -
произнес он, -  останусь  я  лучше  с  вами  и  приму  участие  в  сражении.
Тише-тише, миленькая лошадка. У лошадки моей хвост оцарапан  пулей,  но  это
ничего. Лошадка у меня военная и на такие пустяки внимания не обращает. Эге,
приятель, а ваша лошадь куда девалась?
     - Она на дне канавы, - ответил сэр  Гервасий,  счищая  мечом  грязь  со
своего платья, - уже половина третьего. Мы  занимаемся  этой  забавой  целых
полтора часа. И воевать-то приходится с пехотным полком, а я  ждал  кое-чего
получше.
     У немца засверкали вдруг глаза, и он воскликнул:
     - Ну, у меня есть  нечто  для  того,  чтобы  вас  утешить.  Mein  Gott!
Глядите! Разве это не прекрасно? Глядите, друг Саксон, глядите!
     Солдат-немец пришел в восторг вовсе не от пустяка. Он  глядел  направо.
Из тумана, который продолжал висеть густой  пеленой,  мелькали  по  временам
серебряные лучи и слышался  странный,  глухой  гул  -  словно  шум  морского
прилива, который ударяется о скалистый берег.
     Серебряные полосы мелькали все чаще и чаще, глухой  шум  превращался  в
топот и оглушительный рев, и вдруг белая завеса тумана точно разорвалась,  и
мы увидели нескончаемые ряды королевской кавалерии, которая неслась прямо на
нас.
     На нас словно катилась громадная морская волна. Перед нами  сверкали  и
переливались лазурь, пурпур и золото. Это было  замечательное,  поразительно
величавое зрелище. Прямо глаз оторвать было нельзя. Движение этого огромного
количества  всадников  происходило  быстро,  плавно  и  в  полном   порядке.
Получалось такое впечатление, что на  вас  движется  неотразимая  сила.  Эта
громада  двигалась  на  нас  стройными,   сомкнутыми   рядами.   Мы   видели
развевающиеся знамена, косматые гривы коней, блеск стали...
     Два фланга этой несущейся на нас армии были скрыты туманом.
     Впечатление этой лихой атаки усиливалось  по  мере  того,  как  драгуны
приближались. Звяканье оружия и сбруи, крепкая ругань солдат, топот копыт  -
все это производило такое действие, точно вас  готов  смести  с  лица  земли
страшный вихрь. И что противопоставить этому вихрю? Только пику семи  футов.
Да, нужно многое, чтобы не растеряться в такую минуту, чтобы сохранить  руки
крепкими, а сердце спокойным.
     Но как ни прекрасно было  зрелище  кавалерийской  атаки,  нам,  как  вы
можете легко догадаться, милые дети, некогда было им  любоваться.  Саксон  и
Бюйзе бросились к пиконосцам и стали их выстраивать. Был  устроен  сомкнутый
строй в три ряда, по немецкому обычаю. Первый ряд стоял на  коленях,  второй
наклонившись, а третий - прямо. Образовалась таким образом целая  щетина  из
пик. Стоявшие около нас таунтоновцы  образовали  темное  кольцо,  блестевшее
сталью. В середине этого кольца стоял сам досточтимый мэр. Мне он был  виден
с моего места. Его белая борода развевалась по ветру, и  он  говорил  что-то
своим высоким голосом.
     А рев несущейся на нас волны делался все громче и громче.
     - Крепче держись, молодцы! - скомандовал Саксон громовым голосом.
     - Концы пик упри в землю! Упрись на правую  ногу!  Не  отступай  ни  на
дюйм!
     Рев покрыл все звуки, и живая волна нахлынула на нас.
     У меня нет никакой надежды, чтобы  я  мог  вам  описать,  как  все  это
происходило... Я помню, что трещали древки пик, я помню пронзительные  крики
и страшные, точно задыхающиеся стоны, я слышал фырканье лошадей  и  звяканье
сабель, ударяющихся о  пики.  У  меня  у  самого  осталось  от  всего  этого
неопределенное и тусклое воспоминание, и поэтому я не могу  передать  вам  в
точности своих впечатлений. Попав в такую кашу,  нельзя  наблюдать  за  всем
сражением,  но  зато   эпизоды   битвы,   виденные   собственными   глазами,
запечатлеваются в памяти навсегда.
     Я помню только клубы дыма. Через эти облака показывались стальные каски
и свирепые лица солдат. Помню также красные ноздри коней,  поднимавшихся  на
дыбы и пятившихся от стальной щетины пик.
     Я точно вижу перед собой молоденького безбородого офицера. Он ползет на
четвереньках под косами наших крестьян, они рубят его, и он громко стонет...
Я вижу также перед собой широколицего бородатого драгуна на серой лошади. Он
подскакал к нашим косиньерам и хочет прорваться через их ряды. Он  не  может
прорваться и ревет от бешенства...
     Эти маленькие ужасные подробности не забудешь до самой смерти.  Я  даже
хорошо запомнил, что у этого драгуна были большие, белые зубы и ярко-красные
десны. Рядом с ним стоял белолицый драгун с тонкими  губами.  Он  перегнулся
через шею лошади и замахнулся на меня саблей. При этом он ругался  так,  как
могут ругаться только драгуны.
     Да, эти образы встают передо мной всякий раз, когда я вспоминаю об этой
свирепой схватке. Я рубил направо и налево, забывая о том, что надо защищать
себя. Вокруг меня стоял сплошной гул, слышались крики и стоны. Благочестивые
восклицания крестьян перемешивались с ругательствами солдат. Голос  Саксона,
ободрявшего пиконосцев, покрывал собою все.
     И наконец  туча  всадников  поползла  назад,  кружась  по  лощине.  Мои
товарищи испустили крик торжества. Сэр Гервасий,  стоявший  со  мной  рядом,
протянул мне открытую табакерку. Да, мы отразили лучшую в Англии конницу, мы
могли гордиться собой.
     Но, к сожалению, далеко не вся наша армия могла хвалиться, подобно нам,
победой. Только избранные отряды смогли  отразить  натиск  тяжелой  конницы,
нападение закованных в сталь  воинов.  Крестьяне  из  Фрома  были  буквально
изрублены и стерты с лица земли. Многие из них, отступая  перед  неудержимым
напором врага, были сброшены в тот самый рейн, которой остановил наше ночное
наступление. Другие были изрублены и лежали кучами на поле. Это была ужасная
картина. Только очень немногие из крестьян Фрома избежали злой судьбы  своих
товарищей, присоединившихся к нам. Что касается  горожан  Таунтона,  то  они
удержались, но ряды их значительно поредели. Перед их кольцом  лежала  целая
гора коней и всадников, что свидетельствовало о силе  атаки  и  о  бешенстве
сопротивления.
     Налево от нас  дикие  углекопы  были  сразу  же  смяты  кавалерией,  но
несмотря на это продолжали  свирепо  бороться.  Они  бросались  на  землю  и
прокалывали животы  лошадей.  В  конце  концов  им  удалось  отбить  драгун.
Девонширскую милицию рассеяли и  перерубили.  Бедные  милиционеры  разделили
участь крестьян из Фрома.
     Во все  время  схватки  королевская  пехота,  стоявшая  по  ту  сторону
Бруссекского рейна, продолжала осыпать нас градом пуль.  Мушкетеры,  занятые
борьбой с драгунами, не могли отвечать на эти залпы.
     Не нужно было иметь большую опытность в военном деле, чтобы убедиться в
том, что битва нами проиграна. Дело Монмауза было погибшим.
     Солнце еще не взошло, но было уже совсем светло. Наша кавалерия бежала,
пушки приведены в негодность, а линия наша оказывалась прорванной во  многих
местах. Многие из наших полков были окончательно расстроены. На нашем фланге
перестраивались,  готовясь  к  новой  атаке,   Голубой   гвардейский   полк.
Танжерская конница и два драгунских полка. Налево от нас гвардейская  пехота
перебросила мост через рейн, перешла на нашу  сторону  и  двигалась  вперед,
тесня шаг за шагом наш отряд из северного Сомерсета. С фронта нас продолжали
упорно обстреливать. Мы отвечали на этот огонь слабо и неуверенно, ибо ночью
многие повозки с порохом заблудились  и  амуниция  была  на  исходе.  Многие
заряжали мушкеты камнями вместо пуль.
     Прибавьте ко всему этому, что многие  из  наших  частей  были  серьезно
расстроены первой атакой и что армия наша уменьшилась, по крайней  мере,  на
треть.
     Но несмотря на это, наши  храбрые  крестьяне  держали  себя  необычайно
мужественно. Они оглашали поле битвы ликующими восклицаниями и  обменивались
друг с другом веселыми шутками. Они держали себя так,  словно  это  была  не
кровавая битва, а просто детская игра. Чем бы, дескать, игра  не  кончилась,
но довести ее до конца нужно.
     Среди нас появился Децимус Саксон. Вся его рапира была покрыта кровью.
     - Здесь ли капитан Кларк? - крикнул  он.  -  Поезжайте  скорее  к  сэру
Стефену Таймвелю и  скажите  ему,  чтобы  он  со  своими  людьми  немедленно
присоединился к нам. Порознь нас непременно  разобьют,  а  вместе  мы  можем
выдержать вторую атаку.
     Я дал шпоры Ковенанту и, добравшись  до  наших  соседей,  передал  мэру
слова Саксона. Сэр Стефен был ранен пулей, и  его  белоснежная  голова  была
повязана красным платком. Он нашел совет нашего полковника  благоразумным  и
скомандовал таунтоновцам, чтобы шли к нам. У  таунтоновских,  граждан  запас
пороха был больше, чем у нас, и их мушкетеры  оказали  нам  большую  услугу,
открыв убийственный огонь по обстреливавшему нас Домбартонскому полку.
     Саксон и Бюйзе отправились навстречу сэру Стефену. Глаза старика метали
огонь.
     - Кто мог ожидать чего-либо подобного?! - воскликнул  он.  -Ну  что  вы
теперь думаете о нашем благородном монархе, защитнике протестантского дома?
     - Да, он неважный солдат, - ответил Бюйзе, - но это, может быть, не  по
причине трусости, а просто потому, что он не привык к военному  делу.  Почем
знать, м