О моей чести я не  прошу  вас  хлопотать,  ваша  светлость,  я  сумею
сберечь ее сам, - ответил я, - смертью меня  тоже  не  пугайте,  если  бы  я
боялся смерти, я не стоял бы здесь перед вами. Но об  одном  я  сказать  вам
должен. Мой полковник поклялся разделаться с  несколькими  из  ваших  дворян
точно так же, как вы разделаетесь со мной. Говорю я это не в виде угрозы,  а
для предостережения. Мой полковник всегда выполняет свои обещания.
     - Ваш полковник - как вы его величаете - сам скоро не будет знать,  как
ему спасти свою шкуру, - ответил герцог, насмешливо улыбаясь.  -  Сколько  у
Монмауза людей? Я улыбнулся и отрицательно качнул головой.
     Герцог сердито обернулся к советникам и воскликнул:
     - Мы должны заставить этого изменника говорить!
     - Не мешало бы ему пальцы повинтить, - сказал  какой-то  старый  солдат
очень свирепой наружности.
     - Зачем винтить? - возразил другой. - Просто  засунуть  между  пальцами
зажженную спичку. Этот фокус прямо чудеса делает. На что упорный народ  были
шотландские бунтовщики, защитники Ковенанта, но и  их  сэр  Томас  Дальзелль
приводил к истинной вере зажженной спичкой.
     Седой господин в бархатистом черном костюме вмешался в разговор:
     - Сэр Томас Дальзелль, -  сказал  он,  -  изучал  военное  искусство  в
Московии  и  сражался  с  турецкими  варварами.  Мы,  христиане,  не  должны
подражать обычаям этих дикарей.
     - Я удивляюсь на  вас,  сэр  Виллиам,  -  возразил  господин,  желавший
угостить меня зажженной спичкой,  -  вы,  кажется,  хотите  по-великосветски
войну вести. По-вашему выходит, что воевать и менуэт  танцевать  -  это  все
едино.
     - Сэр, - горячо возразил сэр Виллиам, - я  участвовал  в  битвах  в  то
время, когда вы были младенцем. Вы еще с погремушкой справиться не могли,  а
я уже имел маршальский жезл. Когда вы на поле битвы, вы  имеете  право  быть
суровым и даже жестоким, но пытка -  это  мерзость.  Законами  Англии  пытки
воспрещаются, и не нам нарушать этот закон.
     Спор грозил превратиться в ссору. Герцог воскликнул:
     - Довольно, господа, довольно! Благодарю вас, сэр Виллиам, ваше  мнение
я считаю весьма ценным. Равным образом я дорожу и вашим  мнением,  полковник
Хирн. Вопрос этот мы обсудим подробно. Алебардисты,  отведите  арестанта,  и
пусть к нему пошлют священника. Он должен свести свои счеты с Богом.
     - Вы приказываете, ваша светлость, свести его на гауптвахту? -  спросил
капитан стражи.
     - Нет, отведите его в старую  башню  Ботлера.  Меня  вывели  в  боковую
дверь, а дежурный дворянин выкрикнул новое имя. Стража, окружавшая  меня  со
всех сторон, вела меня по бесконечным коридорам, и наконец  мы  очутились  в
старинной части  замка.  Здесь,  в  угловой  башне,  была  небольшая  пустая
комната. В ней было сыро и пахло плесенью. Потолок был высокий, сводчатый, а
через узкое отверстие в стене проникал свет. В комнате не было ничего, кроме
деревянной койки и стула.
     Капитан ввел меня в комнату, а сам остался  у  двери.  Некоторое  время
спустя он, однако, вошел ко мне и  ослабил  оковы.  Капитан  был  человек  с
грустным лицом. Его впалые глаза имели торжественно-скучное  выражение.  Эта
погребальная внешность  находилась  в  странном  несоответствии  с  нарядным
мундиром.
     - Будьте мужественны, друг мой, - произнес он  замогильным  голосом,  -
немножко сдавит горло, вот и все. Нам пришлось повесить тут одного человека.
Это было дня два тому назад, и он хоть бы что. Даже не  простонал  ни  разу.
Старый Спендер, палач герцога, знает хорошо свое дело. Он каким-то особенным
манером делает мертвую  петлю  так,  что  умирающие  даже  никакой  боли  не
чувствуют. Поэтому, друг, будьте мужественны. Вас  мучить  не  будут,  и  вы
будете в руках хорошего мастера.
     Я сел на кровать и воскликнул:
     - Ах, как мне хотелось бы уведомить как-нибудь Монмауза, что его письмо
доставлено по назначению!
     - Да ведь вы же доставили письмо - чего же вам огорчаться!  Великолепно
доставили, как говорится, из рук в руки. Напрасно  вы  с  герцогом  говорили
нелюбезно. Он только не любит, когда  его  раздражают  и  приводят  в  гнев.
Сказали бы что-нибудь о бунтовщиках, - гляди, - он вас и помиловал бы!
     - Я удивляюсь, как это вы, будучи воином, можете го  ворить  мне  такие
вещи, - сказал я холодно.
     - Ну-ну, не сердитесь. В конце  концов,  ваша  шея,  а  н чт город, - заметил Саксон.
     - Около Бристоля возведены новые укрепления, - сказал я, - там же стоит
пять тысяч глочестерского войска. Я, проезжая  мимо,  видел  массу  рабочих,
которые работают над новым укреплениями.
     - Если Бофорт перейдет на нашу сторону, то  и  Бристоль  будет  наш,  -
произнес Стефен Таймвель. - В Бри-. столе же, мне хорошо  известно,  -  есть
много  благочестивых   и   честных   людей,   которые   обрадуются   приходу
протестантской армии. Мы  даже  можем  и  осадить  город.  Зная,  что  часть
осажденных нам сочувствует, мы имеем право рассчитывать на верный успех.
     -  Гром  и  молния!  -  воскликнул  нетерпеливый  немец,  нисколько  не
стеснявшийся присутствием короля. - Можно ли говорить об осадах, когда у нас
нет ни одного осадного орудия?
     - Бог пошлет нам особые орудия!  -  послышался  певучий  носовой  голос
Фергюсона. - Разве не помог Бог иудеям разрушить стены Иерихона безо  всяких
осадных орудий?  Разве  не  воздвиг  Бога-человека  Роберта  Фергюста  и  не
сохранил ли Он его от тридцати пяти  смертных  приговоров  и  двадцати  двух
осуждений? Есть ли что невозможное Богу? Осанна в вышних! Осанна в вышних!
     - Доктор прав, - заявил один английский сектант с четырехугольным лицом
и кожей, напоминавшей дубленую шкуру, - мы слишком много  говорим  о  земной
тщете и переходящих плотских нуждах и потребностях. Мы слишком мало  уповаем
на небесный Промысл. Пусть вера будет нам посохом, опираясь на который, мы и
пойдем по  каменистому  и  трудному  пути  нашему.  -  Сектант  поглядел  на
придворных и, возвысив голос, продолжал: - Да, господа,  вы  можете  сколько
угодно смеяться. Слова благочестия вам смешны, но я вам говорю, что это вы и
подобные вам наводят гнев Божий на нашу армию.
     - И мы думаем так же! - гневно закричали несколько сектантов.
     - Верно-верно! - подхватили пуритане, и мне показалось, что  я  услыхал
голос Саксона.
     Один из  придворных  вскочил  с  места  и  с  красным  от  гнева  лицом
воскликнул, обращаясь к королю:
     - Неужели вашему величеству  приятно,  чтобы  нас  оскорбляли  в  вашем
присутствии? Долго ли мы будем подвергаться  этим  дерзостям?  Мы  не  менее
религиозны, чем они, но мы - дворяне, мы поклоняемся Богу  в  сердце,  а  не
таскаем своих чувств по уличным перекресткам, как эти фарисеи.
     - Не  смей  порочить  святых  Божиих!  -  громко  и  сурово  воскликнул
пуританин. - Внутренний голос говорит мне, что лучше поразить тебя  насмерть
здесь, в присутствии короля, нежели дозволять тебе порочить  возрожденных  к
новой жизни людей.
     При этих  словах  придворные  и  сектанты  вскочили  со  своих  мест  и
схватились  за  оружие.  Противники  стояли  молча,  бросая  друг  на  друга
уничтожающие, полные ненависти взгляды.
     Мирные члены совета поспешили успокоить враждующих;  все  снова  заняли
свои места. Тишина водворилась.
     Лицо короля потемнело от гнева.
     - Вот как, господа! - сердито  произнес  он.  -  Вы  так  мало  питаете
уважения к моей особе,  что  ругаетесь,  словно  в  кабаке,  и  готовы  даже
драться. Что это такое? Разве зала совета - харчевня? Где  ваше  уважение  к
королю? Я, господа, не потерплю этого позора, откажусь лучше от  своих  прав
на престол и вернусь в Голландию или  же  поеду  сражаться  за  христианскую
религию с турками. Знайте, господа, что я буду жестоко расправляться с теми,
кто осмелится волновать армию религиозными распрями. Пусть  каждый  верит  и
молится по своему  и  не  пристает  со  своими  религиозными  убеждениями  к
ближним. Вас, мэстер Бранвель, мэстер Джеймс и сэр Генри  Ноттоль,  я  лишаю
права участия в совете. Вы придете  сюда  только  тогда,  когда  я  прикажу.
Теперь, господа, можете расходиться. Пусть каждый идет к своему делу. Завтра
утром мы с помощью Божией двинемся на север, попытаем счастья там.
     Король поклонился, показывая, что заседание кончено.
     Затем он отвел лорда Грея в сторону и стал с  ним  беседовать.  Король,
видимо, был встревожен. Придворные вышли из залы толпой,  звякая  шпорами  и
саблями. Среди них было несколько англичан и много шотландцев и иностранцев.
Виднелись также  фигуры  сомерсетских  и  девонширских  помещиков.  Пуритане
столпились и вышли вслед за придворными. Шли они не как всегда, с опущенными
вниз глазами и степенно. Лица у них были угрюмые, брови  нахмурены,  таковы,
наверное, были древние иудеи, собирающиеся истреблять своих врагов.
     И действительно, в армии было неспокойно. Дух сектантства и религиозной
распри носился в воздухе.  На  площади  перед  дворцом  постоянно  слышалась
проповедь. Пуритане жужжали не умолкая, словно мухи. Все телеги и бочки были
превращены в церковные кафедры, и около каждой из этих кафедр создался  свой
маленький кружок слушателей. Идя по  лагерю,  мы  вдруг  остановились  перед
волонтером, который, одетый в рыжую куртку с  перевязью  и  высокие  сапоги,
говорил слово об оправдании делами. Немного далее  гренадер  в  ярко-красном
мундире изъяснял догмат о Святой  Троице.  В  тех  случаях,  когда  бочки  и
телеги, с которых проповедывалась религия, находились слишком близко одна  к
другой, между проповедниками завязывался  горячий  спор;  слушатели  криками
выражали свое одобрение и неодобрение.  Эти  необычные  сцены  казались  еще
более фантастичными благодаря обстановке. Фигуры проповедников были  озарены
мелькающим огнем костров.
     Я пробирался через эту толпу, и на сердце у меня было тяжело.  Сцена  в
совете произвела на меня удручающее впечатление. Можно  ли  рассчитывать  на
успех, если среди сторонников одного  и  того  же  дела  господствует  такое
разделение и взаимная ненависть? Саксон, напротив, был весел. Глаза  у  него
блестели, и он не без удовольствия потирал руки.
     - Закваска хорошая, тесто всходит, - произнес он, -  что-нибудь  должно
из этого выйти.
     - Я не вижу, что может выйти из междоусобицы, - ответил я.
     - Хорошие солдаты - вот что выйдет, товарищ, - произнес Саксон,  -  они
обтачивают себя  на  свой  манер  о  точильный  камень  религии.  Эти  споры
воспитывают фанатизм,  а  фанатик  -  это  материал,  из  которого  делаются
победители Разве  вы  не  слыхали,  что  армия  старого  Нолля  делилась  на
пресветериан, независимых, исступленных, анабаптистов,  исповедников  Пятого
царства, браупистов и еще двадцать разных сект?  Все  эти  люди  ожесточенно
между собой спорили, но воины они были  чудесные.  Такой  армии,  как  армия
Кромвеля, мир не видал ни до, ни после.

     Любой сектант, ты так и знай,
     Тебя загонит палкой в рай.

     Это я опять старого Самюэля вспомнил. Пускай эти  добрые  люди  орут  и
ссорятся. Их религиозные споры полезней всякой маршировки, право полезнее.
     - Но что вы скажете об этой распре в королевском совете?
     - А вот это гораздо серьезнее,  это  очень  серьезно.  Все  веры  можно
примирить, но нельзя примирить пуританина  с  легкомысленным  атеистом.  Это
вода и масло. Масло - это пуританин, ибо он,  как  масло,  всплывает  всегда
наверх. Придворным придется самим защищать себя, а за пуритан - вся армия. Я
доволен тем, что мы завтра идем в поход. Я слышал,  что  королевские  войска
уже идут по Солсберийской равнине. Если они не добрались до нас,  то  только
потому, что у них отстал обоз и они его поджидают. Они все  везут  с  собой.
Они знают, что симпатии местного населения не на их стороне. Ах, друг Бюйзе,
как дела?
     - Ganz gut, - ответил встретившийся с нами в толпе немец-великан, - что
здесь за гомон? Разорались, как грачи на закате солнца. Удивительный народ -
англичане, преудивительный, черт вас подери! Не найдется у вас двух человек,
которые мыслили бы  одинаково  по  религиозным  вопросам.  Кавалеру  подавай
цветной костюм, божбу и сквернословие,  а  пуританин  скорее  позволит  себя
зарезать, чем расстанется с черным платьем и Библией. Одни орут:
     "Да  здравствует  король  Иаков!"  -  а  другие  галдят:  "Ура   королю
Монмаузу!" Этого мало: есть у вас и республиканцы вроде  мэстера  Вэда.  Они
кричат, что короля  совсем  не  надо.  Я  начал  слушать  эти  споры  еще  в
Амстердаме. Верите ли, что  голова  кругом  идет  от  этого  крика  и  гама.
Старался я понять, чего вам, англичанам, нужно, и спрашивал у  многих  людей
объяснений. Одни  говорят  так,  другие  -  иначе.  Из  этих  объяснений  я,
признаться, ничего не понял... Ну, мой молодой Геркулес, я очень рад, что вы
благополучно вернулись. Руку  вам  протягивать  боюсь,  право,  боюсь  после
тогдашней переделки. Помните небось? Ну, худого влияния, надо надеяться,  на
вас ваше путешествие не оказало?
     - Признаться, оказало.  Веки  у  меня  точно  свинцом  налиты  и  глаза
слипаются, - ответил я, - спать мне очень мало довелось. За эти  три  дня  я
спал всего часа два на корабле да столько же на тюремной койке. Вот  и  весь
мой сон во время путешествия.
     - А завтра нам вставать надо рано. Рожок протрубит раньше восьми часов,
- сказал Саксон, - мы поэтому с вами расстанемся. Отдыхайте после трудов.
     И оба солдата, простившись со мной, двинулись по  Верхней  улице,  а  я
поспешно направился к гостеприимному дому мэра, сэра Стефена Таймвеля. Мэр и
домочадцы встретили  меня  с  большим  радушием,  но  заставили  меня  снова
рассказать о своем полном приключений путешествии. Только  после  этого  мне
позволили идти спать.

     Глава XXVII
     ДЕЛО ОКОЛО КЕЙНСКОГО МОСТА

     Наступил понедельник 21 июня 1685 года. День был ветреный и  пасмурный.
Свинцовые тучи медленно ползли, низко нависая над землей, и шел  непрерывный
дождь. Едва рассвело, как по всему городу, начиная с Тонского моста и кончая
Шоттерном,  послышались  резкие  звуки  военных  рогов.  Полки  выстроились,
раздались слова команды, и авангард быстро  двинулся  к  Восточным  воротам.
Авангард выступил из Таунтона в том же  порядке,  в  котором  он  вступил  в
город. Наш полк и бюргеры замыкали шествие. Командовали  этой  частью  армии
Децимус Саксон и Стефен Таймвель. Будучи опытными в военном деле людьми, они
сделали все от них зависящее для  того,  чтобы  обезопасить  эту  часть  сил
Монмауза от нападений королевских  драгун.  В  тылу  авангарда  был  помещен
сильный отряд конницы.
     Все заметили, что за время нашего трехдневного  пребывания  в  Таунтоне
армия улучшилась в смысле порядка и дисциплины. Солдаты  не  теряли  времени
даром, и непрестанные военные упражнения принесли им большую  пользу.  Армия
возросла и в количестве. Теперь  в  ней  насчитывалось  около  восьми  тысяч
человек. Люди были хорошо накормлены и бодры. Тесными, стройными рядами  они
двигались вперед, шлепая по лужам. Здесь слышались грубые деревенские шутки,
там раздавалось пение гимнов. Сэр Гервасий ехал во главе  своих  мушкетеров.
Их напудренные косы размокли от дождя. Уланы Локарби и  мои  косиньеры  были
навербованы главным образом из полевых рабочих, привычных  к  непогоде.  Они
спокойно и терпеливо брели по грязи, и их красные лица были мокры от  дождя.
Впереди  шла  таунтоновская  пехота.  В  середине  находился  обоз.  Конница
замыкала шествие.
     И армия, как длинная змея, поползла к горам. Добравшись до вершины, мы,
прежде чем спуститься в долину, остановились: нужно было дать время  подойти
шедшим сзади полкам. Я взглянул  на  расстилавшийся  перед  нами  прекрасный
город Таунтон. Многим из нас не суждено было увидеть этого города во  второй
раз.
     На темных крышах и стенах все  еще  виднелись  белые  платки,  которыми
махали провожающие нас жители. Рувим подъехал ко мне. Вынув  из  сумки  свою
запасную  рубашку,  он  размахивал  ею  в  воздухе,  вызывая   улыбки   всех
пиконосцев. Но Рувим не замечал этих улыбок, он был погружен в свои мысли.
     В то время как мы мысленно прощались с Таунтоном, из-за плотной  завесы
свинцовых туч вырвался солнечный луч и  упал  на  колокольню  церкви  святой
Магдалины.  В  свете  этого  луча  мы  явственно  увидали  развевающийся  на
колокольне  голубой  флаг  Монмауза.  Это   было   принято   за   счастливое
предзнаменование, и войска, увидав флаг,  крикнули  громкое  "ура",  которое
стало перекатываться по горам  и  долине.  Люди  махали  шляпами,  слышалось
звяканье оружия.
     Затем снова затрубили рога, затрещали барабаны. Рувим спрятал  в  сумку
свою рубашку, и мы  снова  зашлепали  по  грязи.  Скучно  было  смотреть  на
нависшие над нами серые тучи и. расстилавшиеся перед  нами  такие  же  серые
горные склоны. Суеверные люди сказали бы, наверное,  что  небеса  оплакивают
наше злополучное предприятие.
     Весь день мы шли таким образом по лужам, причем ноги солдат  утопали  в
грязи по щиколотку. К вечеру мы прибыли в  Бриджуотер,  где  к  нашей  армии
присоединился небольшой отряд новобранцев.  Городской  муниципалитет  охотно
пожертвовал  в  нашу  казну  несколько  сотен  фунтов.  Надо  сказать,   что
Бриджуотер  -  зажиточный  город.  Главный   источник   его   благосостояния
заключается в торговле по реке Паррету.
     Переночевав  в  Бриджуотере,  мы  снова  двинулись   В   путь.   Погода
ухудшилась, и дождь лил как из ведра. Местность эта такова, что  в  сухое-то
время представляет из себя сплошное болото, а теперь по случаю  дождя  здесь
было нечто невообразимое. Все овражки наполнились водой, вышли из берегов  и
превратились в большие озера. Отчасти эта погода была нам и на руку, так как
грязь  препятствовала  нападению  на  нас  королевской  конницы,   но   идти
приходилось крайне медленно. Весь день наша армия тонула в  лужах  и  грязи,
капли дождя блестели и в  дулах  мушкетов,  и  на  шерсти  тяжелоподкованных
лошадей. Разлившийся широко Паррет мы  перешли  около  Иставера  и,  миновав
мирное село Бодрин, шли вплоть до Польденских гор. Здесь затрубили  рога,  и
мы сделали остановку в Ашкотской роще. Солдаты съели  скудный,  незатейливый
обед.
     После отдыха снова двинулись в путь. Дождь продолжал идти, непрерывный,
безжалостный  дождь.  Дорога  наша  шла  через  богатые  рощи  Пайперз-Иппа,
Вальтон, страдавший от наводнения, и гордый своими плодовыми  садами  Стрит.
Уже совсем стемнело, когда армия добралась до поседевшего от старости города
Галстонбери. Жители города встретили нас с горячим радушием; мы обсушились и
отдохнули.
     Следующий день опять был холодный и  дождливый.  Армия  успела  сделать
только краткий переход до Уэльса.  Это  очень  большой  город,  построен  он
красиво и имеет чудный собор. В стенах собора,  снаружи,  наделаны  ниши,  в
которых стоят из камня изображения святых. Этот собор напоминает  мне  храм,
виденный  мною  в  Солсбери.  Жители  Уэльса   всей   душой   преданы   делу
протестантизма. Армию они приняли так хорошо, что  военную  казну  почти  не
пришлось трогать. Все продовольствие мы  получили  даром.  В  этот  день  мы
пришли в  первый  раз  в  непосредственное  соприкосновение  с  королевскими
войсками. В момент, когда дождь перестал идти и туман рассеивался,  мы  ясно
различали панцири всадников, стоявших на горах близ дороги. Наши  разведчики
то и дело доносили о том,  что  повсюду  видны  сильные  отряды  королевских
драгун.
     Одно время драгуны собрались в большом количестве в нашем  тылу.  Можно
было думать, что они хотят атаковать наш обоз. Саксон отправил  в  тыл  полк
пиконосцев, и драгуны снова убрались в горы.
     Из Уэльса мы двинулись в Шептон-Маллет. Сабли и каски  драгун  мелькали
кругом нас во всех направлениях.
     Вечером мы добрались до Кейнского моста, отстоявшего менее чем  в  двух
милях от Брист