меч. - Если уж надо воевать, буду воевать здесь.
     - Да что же,  место  прекрасное!  -  ответил  я.  Как  раз  перед  нами
возвышались  две  обрывистые  скалы,  расстояние  между  ними   было   равно
приблизительно футам пятнадцати. Мы въехали в эту  расщелину,  и  я  крикнул
Саксону, чтобы он ехал к нам, но его лошадь шла гораздо быстрее, чем наши, и
когда я ему кричал, он был более чем в ста ярдах от нас. Нас он не слыхал, и
звать его было бесполезно.
     - Ну ладно, пускай его едет! - сказал я поспешно. - Ставь  свою  лошадь
вот за этой скалой, а я поставлю Ковенанта  здесь.  Это  будет  своего  рода
препятствие для ослабления силы атаки. С лошади не сходи, а руби их мечом, и
руби сильнее!
     Итак, мы стояли в тени скал и ожидали наших страшных преследователей.
     Вспоминая об этом происшествии, дорогие дети, я всегда думаю,  что  для
нас с Рувимом это была трудная проба или испытание, называйте как хотите. Мы
были молодые, неопытные воины, и вот при каких обстоятельствах нам  пришлось
обнажить мечи для первого раза. И сам я думаю, да и другие в  этом  со  мною
соглашались, что из всех опасностей, грозящих человеку, самые страшные - это
опасности диких и свирепых животных. Если  ты  с  человеком  сражаешься,  то
знаешь, что это человек, у которого и слабые стороны есть, который  может  и
струсить при случае, а ты, дескать,  этим  и  воспользуешься;  не  то  дикий
зверь. Тут уж никаких таких надежд питать не приходится. Мы с Рувимом  знали
наперед, что псы растерзают нас непременно,  если  мы  их  не  зарубим.  Да,
друзья мои, бой со зверем - бой неравный. Жизнь человеческая драгоценна,  вы
нужны друзьям и знакомым, а собаки - что!
     Все эти мысли нам с Рувимом пришли в голову в  то  время,  когда  мы  с
обнаженными мечами сидели, успокаивая наших испуганных лошадей и ожидая злых
собак.
     Ждать  нам  долго  не  пришлось.   В   ушах   наших   снова   прозвучал
продолжительный громкий лай, а затем водворилась глубокая тишина, нарушаемая
только быстрым, прерывистым дыханием испуганных лошадей. А затем внезапно  и
бесшумно на площадке между скалами, ярко освещенной лунным светом, появилось
громадное, красно-бурое животное.  Собака  бежала,  низко  пригнув  к  земле
черную морду. Появилась она и  сейчас  же  исчезла  во  мраке.  Животное  не
остановилось, не замедлило бега, не оглядываясь  по  сторонам,  оно  неслось
вперед по своему следу.
     Вслед за этой собакой появилась вторая, а затем - третья. Все они  были
громадны и при тусклых лучах месяца казались еще больше и страшнее,  чем  на
самом деле. Как и первая, эти собаки не обратили на нас никакого внимания  и
устремились по следу, оставленному Децимусом Саксоном.
     Первую и вторую собаку я пропустил. Я не ожидал того, что они  пробегут
мимо, но когда третья выпрыгнула на освещенную месяцем площадку,  я  вытащил
из правого кобура пистолет и, поддерживая  его  длинное  дуло  левой  рукой,
сделал выстрел. Пуля попала в цель, так как пес свирепо завыл от бешенства и
боли, но на меня он не бросился, а продолжал бежать по следу.
     Локарби тоже выстрелил, но в то время, когда  был  сделан  этот  второй
выстрел, собака уже исчезла в кустах, и едва ли  этот  выстрел  причинил  ей
вред.
     Собаки пробежали так бесшумно и быстро, что их можно  было  принять  за
страшные привидения ночи. Если бы не свирепый вой, которым ответил  один  из
псов на мой выстрел, я счел бы их за бестелесных собак  сказочного  охотника
Герна.
     - Вот так звери! Но что же нам делать, Михей? - воскликнул мой товарищ.
     - Они идут по следу Саксона, - ответил я, - мы должны поспешить,  а  то
он один с ними не управится. А что, погони-то за нами не слышно?
     - Ничего подобного.
     - Значит, они вернулись  обратно,  а  собак  спустили  на  нас  в  виде
последнего средства. Собаки, конечно, дрессированные и,  сделав  свое  дело,
вернутся в город. Однако, Рувим,  надо  поторапливаться:  мы  должны  помочь
товарищу.
     - В таком случае мне придется пришпорить тебя еще  раз,  моя  маленькая
Дидоночка, - воскликнул Рувим. - Ну-ну  же,  лошадка,  постарайся.  Ей-Богу,
Дидона, у меня не хватает духа  тебя  пришпорить.  Уж  постарайся  сама  для
хозяина!
     Лошадь точно поняла слова  хозяина  и  принялась  галопировать,  причем
скакала так усердно, что я, несмотря на все усилия, не мог опередить Рувима,
и Ковенант все время шел позади Дидоны.
     - Должно быть, он поехал сюда, - произнес я,  тревожно  всматриваясь  в
ночной мрак, - он говорил, что подыщет удобное место для  того,  чтобы  дать
псам отпор. А может быть, ввиду  того  что  мы  все  равно  отстали,  он  не
надеялся на лошадь и утикает от погони.
     - Ну от этих собак ни на какой лошади не  уедешь.  Они  его  все  равно
настигнут, -возразил Рувим. - Саксон это, конечно, понимает.  Эге!  Что  это
такое?
     При свете месяца мы увидели на земле что-то черное и  неподвижное.  Это
был труп собаки, конечно, той, в которую я выстрелил.
     - Ну, слава Богу, с одной покончили, остаются только две! -  воскликнул
я радостно.
     В этот момент, налево от нас и совсем близко, раздались два пистолетных
выстрела. Мы направили лошадей в эту сторону и мчались теперь во весь опор.
     И вдруг во мраке ночи раздался оглушительный рев и лай.  Сердце  у  нас
обоих захолонуло, теперь это был уже не такой лай, который мы слышали  в  то
время, как собаки шли по следу, отыскивая свою жертву. Это  был  непрерывный
глухой рев, настолько свирепый, что сомнений для нас не оставалось  никаких.
Очевидно, псы настигли свою жертву.
     -  Помилуй  Бог!..  Вдруг  они  его  стащили  с  лошади!  -  воскликнул
прерывающимся от волнения голосом Рувим.
     Та же самая мысль пришла и мне в голову, мне приходилось присутствовать
на охоте на выдру, и я слыхал лай и рев, который подымает  стая,.  настигнув
свою жертву и терзая ее в клочья. Теперь происходило это самое.
     На сердце у меня было очень скверно. Я обнажил меч и решил, если мне не
удастся спасти  товарища,  ответить,  по  крайней  мере,  как  следует  этим
четвероногим дьяволам. Продравшись кое-как через молодые заросли  дрока,  мы
прибыли к нашей цели.  Глазам  нашим  представилась  совершенно  неожиданная
сцена.
     Прямо перед нами виднелась круглая  лощинка,  ярко  освещенная  лунными
лучами. В  середине  лощинки  возвышался  гигантский  камень.  Таких  камней
рассеяно  много  в  Солсберийской  долине;  это  -  остатки   доисторических
жертвенников. Камень имел никак не менее пятнадцати  футов  в  вышину  и  во
время оно стоял, разумеется, прямо, но ветер, непогода и  осыпающаяся  почва
изменили его положение. Камень стоял под известным  наклоном,  и  вследствие
этого ловкий человек мог вскарабкаться на его вершину.
     И вот на верхушке этого камня, неподвижный, со  скрещенными  по-турецки
ногами, сидел Децимус Саксон, похожий на  диковинного  идола  прежних  дней.
Децимус сидел, важно попыхивая своей  бесконечно  длинной  трубкой,  что  он
делал всегда при  затруднительных  обстоятельствах.  А  внизу,  у  основания
монолита (так называют эти камни наши ученые), заливались бешеным  лаем  две
громадные ищейки.  Собаки  прыгали,  становились  одна  другой  на  спину  и
бесновались, стараясь добраться до бесстрастной фигуры, сидевшей наверху, но
все было напрасно. В бессильном бешенстве они и  подняли  тот  оглушительный
рев, который нас так напугал.
     Любоваться этой страшной сценой нам пришлось недолго, ибо  собаки,  как
только нас завидели, бросили свои бессильные попытки добраться до Саксона  и
устремились на нас с Рувимом. Одна  изних,  громадное  животное  с  горящими
глазами и разинутой пастью, прямо бросилась на Ковенанта, стараясь  схватить
его за шею. При лунном свете я видел белые громадные  зубы.  Но  я  встретил
собаку как следует.  Сильным  ударом  наотмашь  я  разрубил  ей  морду.  Пес
повалился, корчась, в лужу собственной крови.
     Рувим с  намерением  встретить  собаку  пришпорил  лошадь,  но  бедная,
усталая Дидона  устрашилась  свирепого  пса  и,  сделав  несколько  скачков,
внезапно стала. Всадник полетел  через  голову  лошади  прямо  на  животное.
Рувиму пришлось бы плохо, если бы он был предоставлен собственным силам.  Он
мог защищать свою глотку от зубов свирепой ищейки несколько  моментов  самое
большее.  Но  я,  видя  отчаянное-положение  товарища,  вытащив   оставшийся
заряженным пистолет и, сойдя с коня, всадил пулю в бок псу, который  боролся
с Рувимом. Животное пронзительно завыло, пасть его закрылась, и оно медленно
упало  на  землю.  Рувим  встал,  испуганный,  ушибленный,  но  ни  мало  не
пострадавший.
     - Я тебе обязан жизнью, Михей, дай Бог, чтобы я прожил  столько,  чтобы
иметь время тебе отплатить за это, - сказал он.
     Саксон, слезший с камня, прибавил:
     - А я обязан вам обоим. Я плачу всегда мои долги.  Я  помню  и  зло,  и
добро. Как я без вас слез бы с этого пьедестала? Мне пришлось бы сидеть  тут
до скончания века, питаясь собственными сапогами. Santa maria!  Ловкий  удар
вы нанесли, Кларк. Голова пса разлетелась вдребезги словно гнилая  тыква.  А
что собаки за мной гнались - это неудивительно. Я забыл в Солсбери не только
шелковый платок, но и запасную подпругу. Псы гнались и за мной, и за Хлоей.
     - А где Хлоя? - спросил я, обтирая окровавленный меч.
     - Хлоя сама о себе хлопочет. Видите ли, как было дело.  Видя,  что  псы
меня догоняют, я сделал в них выстрел сперва из одного пистолета, а потом из
другого, но извольте попасть в цель в то время, когда ваша лошадь скачет  со
скоростью двадцать миль  в  час.  Дела  мои  оказывались  весьма  скверными.
Зарядить пистолеты во второй раз было некогда, а моя  рапира...  Это  лучшее
оружие для дуэли, но зачем она, когда приходится иметь дело  с  собаками?  Я
прямо не знал, что предпринять, и вдруг  увидел  этот  камень,  поставленный
добрыми древними жрецами. Очевидно, ставя  этот  камень,  жрецы  знали,  что
делают услугу храбрым кавалерам, спасающимся от гнусных  четвероногих,  я  и
забрался на него не мешкая, да и мешкать-то некогда было, ибо одна  из  моих
пяток все-таки попала в ротик собачке. Она бы меня  стащила  вниз,  если  бы
сумела разжевать шпору, но шпора,  к  счастью,  оказалась  несъедобной...  Я
думаю, все-таки, что одна из моих пуль попала в собаку.
     Саксон зажег хлопчатобумажную бумагу, хранившуюся в портсигаре, и  стал
осматривать труп собаки.
     Оглядев пса, нападавшего на Рувима, он воскликнул:
     - Эге, эта собака продырявлена точно  решето.  Скажите,  добрый  мистер
Кларк, чем это вы заряжаете ваши пистолеты?
     - Двумя свинцовыми пулями, - ответил я.
     - И, однако, две свинцовые, пули сделали в теле собаки по крайней  мере
двадцать дыр. И о, чудеса-чудеса! Из кожи собаки торчит горлышко пузырька!
     - Боже мой! - воскликнул я. - Теперь я вспомнил.  Моя  дорогая  матушка
положила в дуло одного из пистолетов пузырек эликсира Даффи.
     Рувим закатился хохотом.
     - Вот так так! - воскликнул он. - Хо-хо-хо! А ты и всадил этот  элексир
в собаку. Представь себе, что эта история рассказывается у нас в  "Пшеничном
снопе", то-то  смеху  будет.  Михей  спас  жизнь  Рувиму,  застрелив  собаку
пузырьком элексира Даффи!
     - Не одним пузырьком, а также и пулей, Рувим,  хотя,  конечно,  смешнее
будет, если о пуле совсем не упоминать. Слава  Богу,  что  пистолет  еще  не
развалился. Но что вы теперь полагаете делать, мистер Саксон?
     - Отыскать свою кобылу, если это только возможно,  -  ответил  искатель
приключений. - Мы находимся в необозримой  пустыне,  и  теперь  ночь.  Найти
теперь лошадь также трудно, как найти штаны шотландца в куче  белья.  Это  я
опять из "Гудибраса".
     - А вот лошадь Рувима Локарби не может далее двигаться, - ответил я,  -
впрочем, если только зрение меня не обманывает, я вижу огонек вон там!
     - Это блуждающий огонек, - ответил Саксон и  продекламировал  из  своей
любимой поэмы:

     Манит, зовет издалека
     И в топь заводит бедняка.

     Впрочем, нет, - продолжал он, - огонь горит ярко  и  ровно.  Так  горят
лампы,  свечи,  ночники,  фонари  и  другие   инструменты,   приспособленные
человеком к целям освещения.
     - А где свет, там и жизнь, - воскликнул Рувим, - двинемся-ка на огонек,
может быть, мы найдем себе убежище.
     - Полагаю, что мы  не  наскочим  на  наших  друзей-драгун,  -  произнес
Саксон, - чтобы им опаршиветь. Как это они узнали, что мы едем к Монмаузу? А
впрочем, может быть, этот самолюбивый офицерик сумел убедить товарищей,  что
я затронул честь полка, и они послали за нами погоню. Уж только попадись мне
этот мальчишка! Я его не отпущу так скоро, как сегодня. Ну-с, ведите лошадей
и пойдем на огонь. Больше нам делать ничего не остается.
     Пробираясь  между  болотинами,  мы  пошли  по  степи.   Светлая   точка
продолжала гореть во мраке. Приближаясь к этому источнику наших  надежд,  мы
строили догадки, откуда мож"т происходить этот свет.  Предположим,  что  это
человеческое жилье: но кто же это такой? Это, очевидно, человек, недовольный
даже  Солсберийской  равниной.  Она  показалась  ему  недостаточно  дикой  и
пустынной, и он построил себе  жилье  вдалеке  от  дорог,  пересекающих  эту
дивную степь.
     Действительно, дорога находилась во многих милях позади нас. Кроме нас,
в это место степи никто, наверное, никогда не  заходил.  И  мы-то  забрались
сюда по необходимости и случайно.
     Если нашелся пустынник, желавший навсегда уединиться от мира  и  людей,
то он достиг своей цели.
     Постепенно приближаясь к светлой точке, мы увидали, наконец, освещенное
окно небольшого домика. Домик был построен в ложбинке, и заметить его  можно
было только с той стороны, с которой мы к нему подходили.
     Небольшое пространство перед  домом  было  очищено  от  кустарников,  а
посередине этого лужка ходила пропавшая Хлоя, пощипывая  траву.  Лошадь,  по
всей вероятности, подобно нам, пошла на огонек в надежде разжиться  овсом  и
водой. Саксон крякнул от удовольствия и, взяв лошадь за уздечку, повел ее за
собой. Мы приблизились к двери одинокого домика.


     Глава XI
     ПУСТЫННИК И ЗОЛОТОЙ СУНДУК

     Сильный желтый свет, привлекший наше внимание,  выходил  из  отверстия,
прорубленного в двери и игравшего роль окна.  Когда  мы  подошли  к  домику,
желтый свет сменился красным, а затем  вдруг  превратился  в  зеленый.  Лица
наши, стали  поэтому  мертвенно-бледными;  особенно  страшен  был  при  этом
освещении Саксон. Лицо его стало лицом мертвеца.
     А затем мы ощутили странный и неприятный запах, выходящий  из  избушки.
Что за странность такая! Разные света, этот запах, пустыня кругом...  Старый
солдат не был чужд суеверий и поэтому оробел. Он остановился и вопросительно
взглянул на нас. Мы с Рувимом, однако, твердо  решили  постучаться  в  дверь
одинокого дома. Саксон не стал противоречить, но пошел позади. Я слышал, как
он бормотал вполголоса .приличные случаю заклинания.
     Подойдя к двери, я постучал в нее рукояткой меча и крикнул, что  пришли
усталые путники, ищущие убежища на ночь.
     В ответ на эти мои слова в избушке  послышалось  движение  и  поспешные
шаги. Затем мы услыхали звон металла и шум запирающихся Замков. Наконец  все
смолкло. Я готовился постучать вторично., но  за  дверью  раздался  сильный,
резкий голос:
     - Здесь, господа, очень тесно, а насчет провизии  и  совсем  плохо.  Вы
находитесь всего в шести милях от Эмсбери, а там есть гостиница,  называется
"Герб Сесилей". В этой гостинице вы найдете все нужное и для  вас  самих,  и
для ваших коней.
     - Ну-ну, мой невидимый друг! - воскликнул Саксон, ободренный  тем,  что
услыхал человеческий голос. - Вы, право же, принимаете нас далеко нелюбезно.
Во-первых, одна из наших лошадей окончательно разбита, да и другие не  могут
двигаться далее. До "Герба Сесилей" нам добраться  так  же  трудно,  как  до
"Зеленого  человека"  в  Любеке.  Прошу  тебя,  добрый  человек,  пусти  нас
переночевать.
     За дверью опять послышался стук замков и стук болтов и засовов,  и  она
медленно отворилась. Мы увидали человека, который с нами разговаривал.
     Он стоял на пороге ярко освещенный светом, выходившим  из  домика.  Это
был человек очень почтенной наружности. Его волосы были  белы  как  снег,  и
внешность говорила о недюжинном уме и пылком характере. Когда вы смотрели на
высокое задумчивое чело  этого  человека  и  на  длинную  белую  бороду,  вы
говорили себе, что видите философа, но, взглянув  на  его  острые  блестящие
глаза, на гордый орлиный нос, на гибкую, прямую фигуру, вы начинали  думать,
что это воин, обладающий большой силой, которую не могли сломить годы.
     Держал себя незнакомец важно и одет был богато,  хотя  и  скромно  -  в
черную  бархатную  одежду.  Это  богатство  одежды  находилось  в   странном
противоречии с убожеством его пустынного жилища.
     - Ага! - произнес он, глядя на нас пристально. - Двое  из  вас  еще  не
знают военного дела, но третий, я вижу, старый  солдат.  И,  кроме  того,  я
вижу, что за вами гнались.
     - Как это вы узнали? - спросил Децимус Саксон.
     - Ах, друг мой, в свое время я тоже принадлежал  к  военному  сословию.
Глаза мои не так уж слабы, и я могу видеть, что вы долго и  усердно  шпорили
ваших лошадей. Нетрудно также понять,  почему  окровавлен  меч  этого  юного
великана. Он, конечно,  не  ветчину  резал,  а  предавался  менее  невинному
занятию. Однако оставим это пока. Каждый настоящий солдат  заботится  прежде
всего о своей лошади. Прошу вас, спутайте лошадей и оставьте их около  дома.
У меня, к сожалению, нет здесь прислуги.
     Странное помещение, в которое мы вошли, было как бы продолжением  горы,
к которой оно было пристроено.  Углы  большой  комнаты  были  во  мраке,  но
посредине горел яркий костер из угля, а  над  костром  висел  подвешенный  к
потолку  медный  горшок.  Около  огня   стоял   длинный   деревянный   стол,
заставленный странными по форме склянками,  чашами  и  трубочками.  Названий
всей этой утвари и ее назначения я не знал и не знаю. На полке виднелся  ряд
бутылок, наполненных разноцветными жидкостями и порошками. На другой полке -
книги в темных переплетах. Кроме этого,  в  комнате  стоял  другой,  грубой,
топорной работы, стол, двое  шкапов,  три  или  четыре  деревянных  стула  и
несколько больших щитов, прибитых к стенам. Щиты  были  покрыты  непонятными
цифрами и фигурами. Дурной запах, который  мы  слышали,  подойдя  к  домику,
здесь, в комнате, был очень силен. Исходил этот запах из медного горшка  над
огнем. Содержимое горшка кипело и бурлило. По комнате ходили пары.
     Хозяин дома вежливо поклонился нам и сказал:
     - Я последний представитель очень старого  семейства.  Зовут  меня  сэр
Иаков Клансинг из Снеллобейского замка. Рувим наклонился ко мне и шепнул:
     - Неужто в его Снеллобейском замке воняет так же, как здесь?
     К счастью, старый рыцарь не слыхал этой шутки.
     - Прошу вас садиться, - продолжал сэр Иаков. -  снимайте  шлемы,  латы,
сапоги. Представьте себе, что вы находитесь в гостинице, и будьте как  дома.
Простите меня, что я на одну минуточку вернусь к начатому  мною  опыту.  Это
дело не терпит отлагательств.
     Саксон немедленно начал снимать с себя военные доспехи, но внимание мое
было привлечено хозяином. Его изящные манеры и ученая  внешность  возбуждали
мое любопытство и восхищение. Сэр Иаков приблизился к  горшку,  от  которого
шел дурной запах, и начал помешивать  кипевшую  в  нем  жидкость.  Лицо  его
отражало беспокойство. Было очевидно, что он  слишком  долго  из  вежливости
занимался с нами и боялся теперь, что  его  опыт,  очевидно,  очень  важный,
испорчен. Он опустил в горшок большую ложку, зачерпнул немного  жидкости,  а
затем медленно влил ее снова в сосуд.  Я  увидал  кипящую  жидкость  желтого
цвета. Сэр Иаков, видимо, успокоился.  Лицо  его  прояснилось,  и  он  издал
восклицани