Оттуда  мы  можем  пройти  в
Вельдщир, жители которого расположены к вашему величеству.
     - Пусть будет  так!  -  беззаботно  согласился  король.  Он,  очевидно,
согласился с предложением Грея не потому, что он находил его самым лучшим, а
потому, что все предложения казались ему плохими. Затем он горько усмехнулся
и спросил:
     - Что вы скажете, господа? Сегодня утром я получил  известие,  что  мой
дядя посадил в Тауэр и Флитскую тюрьму двести купцов только за то,  что  они
преданы делу протестантизма.  Дело  кончится,  кажется,  тем,  что  половина
народа будет сидеть в тюрьме, а другая половина - стеречь узников.
     - А может быть, ваше величество, будет и другое, - ответил Вэд,  -  мне
кажется, что через несколько дней дядя сам попадет в Тауэр.
     Лицо Монмауза мигом  прояснилось,  и  он,  смеясь  и  потирая  руки  от
удовольствия, воскликнул:
     - Ха-ха-ха! Вы так думаете? Вы так думаете? Что  же,  мне  кажется,  вы
попали в точку. Вот и дело  Генриха  считали  потерянным,  но  сражение  при
Босворте решило спор в его пользу. К вашим полкам, господа! Через полчаса мы
трогаемся в поход. Полковник  Саксон  и  вы,  сэр  Стефен  Таймвель,  будете
прикрывать тыл и  оберегать  обоз.  Это  почетное  место,  если  принять  во
внимание, что нас со всех сторон окружает неприятельская конница.
     Заседание было кончено, и все поспешили к своим частям. Лагерь пришел в
движение. Затрубили в рога, заколотили в барабаны, и скоро армия выстроилась
в путь. Передовая конница еще раньше тронулась  по  направлению  к  Бату.  В
авангарде шли пятьсот всадников Девонширской милиции. За ними в порядке  шел
полк, составленный из моряков, люди  из  Северного  Сомерсета,  первый  полк
таунтоновских граждан,  мендипские  и  багвортские  углекопы,  кружевники  и
шерстонабивники из Хонитона, Веллингтона и Оттерисент-Мэри. Далее  следовали
дровосеки, скотоводы, степняки и жители Квантока. Позади шли пушки  и  обоз,
охраняемые нашей бригадой и четырьмя полками конницы.
     Красные мундиры Фивершама следовали  за  нами  по  тому  берегу  Эвона.
Большое количество улан и драгун переправились через реку и  сосредоточились
у нас в тылу, но Саксон и сэр Стефен искусно защищали обоз от их  нападений.
Мы встретили драгун такой ожесточенной стрельбой из  мушкетов,  что  они  не
осмелились подойти к нашему тылу на  близкое  расстояние  и  тем  более  его
атаковать.


     Глава XXVIII
     СВАЛКА В СОБОРЕ УЭЛЬСА

     Теперь, мои дети, я вступил в область истории и должен сообразоваться в
своем рассказе с историческими событиями  и  хронологией.  Может  быть,  мой
рассказ от этого пострадает, но что  же  делать?  Это  великая  историческая
драма, и если бы я, говоря об этой драме, выдвигал на первый план себя, меня
следовало бы обозвать дерзким глупцом. О себе я  поэтому  буду  рассказывать
лишь постольку, поскольку это  нужно  для  более  живого  описания  событий.
Тяжело  мне,  дети,  вспоминать  об  этих  временах,  но  меня  утешает   то
соображение, что как малые, так  и  великие  дела  человеческие  управляются
случайностью или тем, что нам кажется случайностью. Дело, которое  мы  тогда
делали, оказалось  вовсе  не  таким  бесполезным,  как  тогда  казалось.  Мы
принесли на алтарь отечества не напрасные жертвы.
     Коварный род Стюартов уже не  сидит  на  английском  троне,  религия  в
Англии есть дело, предоставленное совести каждого. Кому этим обязана Англия?
Да никому иному, как сомерсетским мужикам, которые  первые  восстали  против
католического ига. Армия Монмауза была авангардом  того  ополчения,  которое
вступило в Лондон три года спустя, когда Иакову  и  его  жестоким  министрам
пришлось спасать жизнь позорным бегством.
     В ночь 27 июня, а вернее, на рассвете  28-го  мы  добрались  до  города
Фрама. Дождь снова начал нас преследовать, и в Фрам мы вошли,  промокшие  до
костей, жалкие, облепленные с ног до головы грязью. Отсюда мы на другой день
направились снова в Уэльс, где провели ночь и следующий день. Надо было дать
время солдатам отдохнуть и обсушиться.
     Утром наш Вельдширский полк отправился на  парадный  смотр  на  площадь
перед собором, в котором Монмауз слушал благодарственное молебствие. В самом
деле, мы достигли в краткий промежуток времени больших успехов.
     Смотр кончился. Распустив  солдат,  мы  возвращались  домой,  но  около
собора нам пришлось натолкнуться на громадную толпу народа.  Толпа  состояла
из  грубых  углекопов,  навербованных  в  Багворти  и  Ор.  Рабочие  слушали
товарища, который, стоя  на  телеге,  говорил  им  проповедь.  Оратор  делал
безумные, отчаянные жесты. Сразу было видно фанатика, для  которого  религия
есть пункт помешательства. Неистовая проповедь, очевидно, пришлась по  вкусу
толпе,  ибо  из  нее  то  и  дело  раздавались  одобрительные   возгласы   и
благочестивые стоны и вздохи. Мы остановились поглядеть.
     Лицо у проповедника было дикое;  потрясая  рыжей  бородой  и  лохматыми
волосами, из-под которых  сверкал  возбужденный  взор,  он  громким  хриплым
голосом говорил проповедь.
     - Чего мы не сделаем для Господа, - вопил он, -  чего  мы  не  совершим
ради Его великой святости? Почему Его рука отяготела на нас?  Почему  мы  до
сей поры не освободили страну сию, подобно Юдифи, освободившей народ  Божий?
Воззрите! Мы хотели мира - и где же он? Мы хотели времен благих  -  и  перед
нами смута и горе! Почему все сие,  спрашиваю  я?  Оттого,  братья,  что  мы
оскорбили Бога и не  обратились  к  Нему  всем  сердцем.  Устами  своими  мы
восхваляли Господа, но наши дела были далеки от Него.
     Сами вы знаете, что прелатство  -  проклятое  дело  и  что  сего  греха
Всевышний не терпит. И однако, мы, служители Бога  Вышнего,  что  сотворили?
Разве вы не видели своими собственными глазами пышных  храмов,  воздвигнутых
прелатами? Не позор ли для Творца - сии храмы?  Кто  смотрит  на  эти  храмы
греха и не стирает их с лица земли, тот приобщается  к  греху  прелатства  и
прогневает Господа. Доколе вы будете  хромать  на  оба  колена?  Горе  тебе,
грешное поколение! Вы не холодны и не горячи, и поэтому-то отяготело на  вас
Божие проклятие. Оставил вас Бог. Мы были  в  Шептоне  и  Фраме  и  оставили
подобные сему идольские капища нетронутыми. В Гластонбери мы также  пощадили
идолопоклоннический храм, и горе нам за это! Плохо тому, кто, возложив  руку
на плуг, оглядывается назад. А теперь  глядите  сюда!..  -  Последнюю  фразу
проповедник выкрикнул диким голосом и обратился к  красному  собору:  -  Что
означает эта громадная куча камней? - продолжал он. - Не есть ли это  алтарь
Ваала?  Не  построен  ли  этот  храм  для  тщеславия?  Разве   мы,   истинно
благочестивые люди, строим храм? Ведь в этих храмах проповедуется хитроумное
и лукавое учение, которое есть ни что иное, как вывернутый наизнанку папизм.
Можем  ли  мы  терпеть  подобные  надругательства  над  верой?  Неужели  мы,
избранные чада великого Бога, потерпим,  чтобы  этот  очаг  духовной  заразы
остался неприкосновенным? Если мы сами не хотим  помочь  Всевышнему,  то  не
можем рассчитывать и на Его помощь. Мы  пощадили  много  прелатских  храмов,
братья. Неужели мы пощадим и этот?
     Толпа заволновалась как море, и послышался громовой вопль:
     - Нет! Нет!
     - В таком случае разрушим это храм так, чтобы не  оставалось  камня  на
камне.
     - Хорошо, хорошо! Разрушим!
     - Так приступим же к этому святому делу.
     - За работу, братья! - раздался чей-то исступленный голос.
     Проповедник  спрыгнул  с  телеги  и  бросился  к  собору.  Толпа  диких
фанатиков бросилась за ним. Одни ломились, дико крича,  в  отворенные  двери
собора,  другие  ломали  колонны  и  .пьедесталы   статуй,   третьи   рубили
скульптурные украшения и старались повалить стоявшие в нишах статуи святых.
     -  Этого  допускать  нельзя,  -  коротко  произнес  Саксон,  -   нельзя
оскорблять таким  образом  религиозные  чувства  многих,  и  для  кого?  Для
немногих фанатиков? Да таким образом  вся  церковная  Англия  отступится  от
нашего дела. Если фанатикам удастся разрушить соборы, это  будет  хуже,  чем
если бы мы проиграли сражение. Сэр Гервасий, приведите немедленно свою роту,
а мы в ожидании вашего прихода будем сдерживать этих фанатиков  собственными
силами.
     Баронет увидал в толпе зевак одного из своих унтер-офицеров и крикнул:
     - Эй, Мастертон, скорее идите в лагерь и скажите Баркефу, чтобы он  вел
сюда роту. Мушкеты зарядить. Я же пригожусь здесь.
     В это время мы увидали какую-то громадину, которая лезла прямо на  нас.
Саксон радостно воскликнул:
     - Ага, вон и Бюйзе! Да и лорд Грей с  ним!  Милорд,  мы  должны  спасти
собор. Эти фанатики хотят его разграбить и сжечь.
     К нам подбежал седой старик  со  связкой  ключей  в  руках.  Он  был  в
отчаянии.
     - Сюда-сюда,  господа!  О,  поспешите  же,  господа!  Остановите,  если
можете, этих беззаконников. Они разбили статую апостола Петра. Они  разобьют
все статуи, если их не остановят.  Восточное  окно  разбито.  Они  притащили
бочку пива и поставили ее на алтарь. Господи-господи! Кто мог  бы  подумать,
что такие ужасы творятся в христианской стране?
     Старик громко рыдал и топал ногами от бессильного гнева.
     - Это соборный сторож, сэры, - сказал кто-то из толпы, - он  состарился
в этой должности.
     - Сюда, сюда, лорды  и  джентльмены!  -  кричал  старик,  проталкиваясь
сквозь толпу. - Увы, они расшибли статую апостола Павла!
     И  действительно,  из  собора  послышался  оглушительный  треск.   Было
очевидно, что фанатики произвели какое-то новое  разрушение.  Сторож  с  еще
большей поспешностью бросился вперед, и мы очутились у низкой дубовой двери,
которую он отпер. Пройдя по вымощенному  камнем  коридору,  мы  очутились  в
церкви недалеко от алтаря.
     Храм был полон народом.  Бунтовщики  бегали  взад  и  вперед,  ломая  и
разрушая все, что им попадалось под руку. Многие из них  были  действительно
фанатики, верившие в то, что делают настоящее дело. Но много было между ними
плутов и мошенников, которые всегда припутываются к  армиям,  находящимся  в
походе. Фанатики срывали со стен иконы и ломали их, рвали  и  выбрасывали  в
окно молитвенники, а воры между ними хлопотали над массивными  подсвечниками
и уносили из собора все, что представляло какую-нибудь ценность. На  кафедре
стоял какой-то бродяга в лохмотьях. Он обрывал с нее красный бархат и бросал
его вниз, в толпу. Другой, повалив  аналой,  старательно  обламывал  с  него
медные украшения. В боковом приделе толпа  людей  опутала  веревками  статую
евангелиста  Марка  и  дергала  ее  вниз.   Статуя   зашаталась,   упала   с
оглушительным треском и рассыпалась в мелкие куски.  Дикие  вопли  фанатиков
приветствовали это. Шум стоял невообразимый.
     Но наиболее возмутительная сцена творилась в алтаре.  Негодяи  вытащили
туда бочку пива и поставили ее на престол: Около бочки  собралось  с  дюжину
человек. Один из  них  с  грубыми  шутками  рубил  бочку  топором,  стараясь
открыть. В тот момент, когда мы вошли, он только что прорубил верхнюю доску,
и черное пиво запенилось.  Толпа  со  смехом  тянулась  к  бочке  со  своими
стаканами и кружками. Увидав это  возмутительное  зрелище,  немецкий  солдат
грубо выругался и, кинувшись вперед, протолкался к алтарю. Еще момент, и  он
вскочил на  престол  и  стал  рядом  с  вожаком  бунтовщиков.  Вожак  стоял,
наклонившись над бочкой и стараясь зачерпнуть в стакан пиво. Солдат  схватил
его железной рукой за воротник. Через момент пятки его сверкнули в  воздухе,
а голова погрузилась на дно бочки. Пенистое пиво разлилось  по  полу.  Затем
Бюйзе схватил бочку вместе с умирающим в ней углекопом, и подняв ее, швырнул
вниз по мраморным ступеням, ведшим в церковь. Мы в  это  время  "при  помощи
десяти-двенадцати человек, последовавших за  нами  в  собор,  вытолкнули  из
алтаря буянов и выгнали их за решетку, отделявшую хоры от храма.
     С первого взгляда могло показаться, что мы усмирили бунтовщиков. На это
было совершенно неверно. Неистовые фанатики позабыли о соборе и  устремились
на нас. Они срывали иконы, статуи и деревянную резьбу,  и  мы  увидали  себя
лицом к лицу с бесчисленной толпой, которая прямо ревела от бешенства. Этими
людьми  овладело  религиозное  неистовство.  О  дисциплине  они   совершенно
позабыли.
     - Бейте  прелатистов!  -  ревела  толпа.  -  Долой  друзей  антихриста!
Поражайте их у самого алтаря! Долой их!
     И эта дикая, обезумевшая толпа окружала нас со всех сторон.  Одни  были
вооружены, другие нет, но все до единого дышали жаждой крови и убийства.
     Лорд Грей спокойно улыбнулся и произнес:
     - Гражданская война порождает гражданскую  войну.  Нам,  господа,  надо
дождаться помощи, и поэтому давайте защищать решетку.
     И, произнеся эти слова, он обнажил рапиру и стал в  середине.  По  одну
сторону от него стали Саксон и сэр Гервасий, а по другую Бюйзе, Рувим  и  я.
Места  здесь  было  немного  и  хватало  только  для  шести  человек.   Наши
немногочисленные  помощники  стали  вокруг  решетки,  которая  была  высока,
крепка; прорваться через нее было трудно.
     Неистовство  углекопов  теперь  достигло  высшей  степени.  Повсюду   в
полутемном соборе сверкали пики, косы  и  ножи.  Дикие  крики,  отдаваясь  в
куполе, напоминали вой волков. Виновник  мятежа,  фанатический  проповедник,
кричал:
     - Идите вперед, мои братья! Идите вперед против них. Пускай  они  стоят
на высоком месте. Бог еще выше  их.  Неужели  мы  испугаемся  их  обнаженных
сабель и оставим дело Божье? Неужели мы потерпим,  чтобы  эти  сыны  Амалика
защитили идольский алтарь? Вперед, вперед, во имя Божье!
     - Во имя Божье! - вторила уже не криком, а как-то рыча толпа. - Во  имя
Божье!
     И куча фанатиков, постоянно увеличиваясь, стала сперва приближаться,  а
потом ринулась на острия наших сабель.
     Я не видел, что происходило во время стычки направо и налево  от  меня.
Бой был такой горячий, а толкотня такая ужасная, что  приходилось  хлопотать
только о себе. То, что наших врагов было много, служило нам  же  на  пользу.
Стеснясь в кучу, они не могли управлять как следует своим оружием.  Какой-то
дородный углекоп свирепо замахнулся на меня своим орудием, но сделал промах.
Сила удара была так ужасна, что он  сам  зашатался.  Я  воспользовался  этим
моментом и, прежде чем он опомнился,  пронзил  его  палашом.  Первый  раз  в
жизни, мои дети, я тогда убил человека в гневе. И никогда не  забуду  этого.
Лицо у него стало бледное, испуганное; он глянул на меня через плечо и  упал
на пол. В это время на меня напал другой бунтовщик, но я его  ударил  сперва
левой рукой, а потом палашом плашмя по голове. Он потерял сознание и полетел
вниз.  Бог  видит,  что  я  не  хотел  убивать  этих  несчастных,  заблудших
фанатиков, но  нам  приходилось  защищать  себя.  Затем  на  меня  накинулся
какой-то житель болот, похожий больше на лохматого,  дикого  зверя,  чем  на
человека. Он обхватил меня за колени, а его товарищ занес  надо  мною  цепь,
которая ударила меня по плечу. Третий подбежал с пикой и хотел  вонзить  мне
ее в бедро. Но я одним ударом разрубил пику надвое, а другим  размозжил  ему
голову. Увидя это, человек с  цепью  отошел  назад.  Человека,  похожего  на
обезьяну и продолжавшего держаться за мои колени, я оттолкнул  ударом  ноги.
Таким образом я сравнительно благополучно отбил нападение. Рана,  нанесенная
пикой, была незначительная. Кроме этого я еще чувствовал  боль  в  голове  и
плече.  Я  оглянулся  и  увидел,  что  мои  товарищи   отделались   так   же
благополучно, как и я. Саксон держал рапиру в левой руке. Она была  в  крови
по самую рукоять. Правая рука у него была слегка ранена,  и  из  нее  капала
кровь. Перед ним лежали два убитых углекопа. Перед сэром Гервасием  Джеромом
лежало в одной куче не менее четырех тел. В то время, когда  я  обернулся  к
нему, он вынул из карманатабакерку и, открыв ее, подал  с  изящным  поклоном
сэру Грею. Сэр Гервасий держал себя крайне  беззаботно,  точно  находился  в
лондонской кофейне. Бюйзе стоял, опершись на свой громадный палаш, и  угрюмо
глядел на лежавший перед ним безголовый труп.  По  одежде  я  узнал  в  этом
бездыханном теле вожака проповедников. Что касается Рувима, то он сам не был
ранен, но пришел в отчаяние, увидев мою  ничтожную  рану.  Я  насилу  уверил
своего приятеля, что  эта  рана  немногим  серьезнее  тех  ран,  которые  мы
получали, когда вместе с ним воровали крыжовник.
     Фанатики были отогнаны, но бой был далеко не кончен.
     Бунтовщики потеряли десять человек, в том числе и своего вожака. Они не
прорвали нашу линию, но эта неудача только увеличила их бешенство. С  минуту
они отдыхали в боковом приделе, а затем с диким ревом кинулись на  нас.  Они
делали отчаянные усилия, прорваться к алтарю. Этот бой был еще  ожесточеннее
и  продолжительнее,  чем  первый.  Один  из  наших  сторонников,  защищавший
решетку, был поражен прямо в сердце и  упал,  не  издав  ни  стона.  Другому
проломили голову громадным камнем, который был брошен  каким-то  обезумевшим
гигантом. Рувима сбили с ног дубиной, и он был бы  непременно  стащен  вниз,
если бы я не поспел и не отразил нападающих. Сэра  Гервасия  также  сбили  с
ног, но он сражался лежа и, как раненая дикая кошка,  бешено  поражал  всех,
кто к нему приближался. Бюйзе и Саксон, став спиною  друг  к  другу,  твердо
отражали нападения неистовой толпы, поражая всякого; кто подходил к  ним  на
близкое расстояние. Но как ни мужественна была наша  оборона,  бунтовщики  в
конце концов взяли бы над нами перевес численностью. Признаюсь, я уже  начал
опасаться за исход сражения и готовился к смерти. Но как раз в эту минуту  в
соборе раздался тяжелый, мерный  топот,  и  в  церковь  ворвались  мушкетеры
баронета. Они шли скорым шагом, спеша нам  на  выручку.  Фанатики  не  стали
ждать нападения и бросились в разные стороны, прыгая по скамьям.  Мушкетеры,
взбешенные тем, что их любимый капитан ранен, начали  беспощадное  избиение.
Минуту или две творилось нечто ужасное. До нас доносился топот бегущих  ног,
мягкие удары по телу, стук  мушкетов  о  мраморный  пол,  стоны.  Многие  из
бунтовщиков были убиты, но большая часть побросали оружие  и  подняли  вверх
руки. Все они по приказанию лорда Грея были арестованы.
     У ворот собора был поставлен  большой  отряд  охраны  для  того,  чтобы
предупредить воинственные выходки фанатичных сектантов.
     Когда затем собор был  очищен  и  порядок"  восстановлен,  мы  получили
наконец возможность подумать о себе  и  подсчитать  наши  собственные  раны.
Впоследствии, дети мои, мне пришлось много скитаться и участвовать во многих
войнах. Я бывал в таких переделках, в сравнении  с  которыми  эта  стычка  в
соборе сущий пустяк. Но, несмотря на это, никогда и нигде  кровопролитие  не
производило .на меня такого ужасного  впечатления,  как  здесь.  Представьте
себе торжественный полумрак собора, и в этом полумраке около  решетки  лежат
груды трупов. Тела скорчены, а лица белы как  мел  и  неподвижны.  Ах  какое
страшное было это зрелище!  Через  немногие  оставшиеся  неразбитыми  стекла
льется  вечерний  свет,  и  на  лицах  этих  неподвижных  фигур   образуется
ярко-красные и бледно-зеленые пятна. На полу и скамьях сидят раненые люди  и
умоляют, чтобы им дали воды. Из нас шестерых никто  не  остался  невредимым.
Трое из людей, защищавших решетку,  были  убиты,  а  один  лежал  оглушенный
ударом. Бюйзе и сэр Гервасий получили  много  ушибов.  Саксон  был  ранен  в
правую руку. Рувима сбили с ног дубиной и,  конечно,  пронзили  бы  насквозь
пикой, но его спас великолепный панцирь, подаренный  ему  сэром  Клансингом.
Обо мне говорить не стоит. Но в голове у меня шумело подряд несколько часов,
так что я ничего не слышал. Сапог оказался полон  крови.  Но  это,  пожалуй,
вышло к лучшему. Хэванский цирюльник Снексон не раз говаривал, что