- ответил пуританин, -  я  даже  в  этом
великом решете  духовном,  которое  называется  Лондоном,  никогда  не  был;
надеюсь, впрочем, войти в него с мечом в руках. Вот только дайте нам  войска
короля разбить, а уж с этими театрами мы расправимся как  следует.  Кромвель
удовольствовался только тем, что закрыл их, а мы их разрушим.  Мы  камня  на
камне не оставим и самое место, где они стояли, солью  посыпем,  чтобы  весь
народ знал, что здесь стояли эти вертепы.
     Мэр, услыхав эти рассуждения, сказал:
     - Вы правы, Джон Деррик, но мне кажется, что было бы приличнее, если бы
вы говорили с гостями вашего хозяина более тихим  голосом  и  менее  дерзко.
Кстати, о театрах, полковник... Это он правду сказал. Мы закрыли  тогда  все
театры,  мы  не  хотели  позволить,  чтобы  между  пшеницей  росли  плевелы.
Вспомните, какие плоды приносили эти театры во времена Карла. Все эти Гвинны
и  Пальмери  были  паразитами  и   королевскими   лизоблюдами.   Вы   бывали
когда-нибудь в Лондоне, капитан Кларк?
     - Нет, сэр, я вырос и воспитывался в деревне.
     - Тем лучше для вас, - ответил хозяин и продолжал: - А мне вот пришлось
побывать в Лондоне два раза: первый раз я был там в дни Жирного  парламента.
Ламберт привел свою дивизию в столицу, чтобы припугнуть коммонеров. Я  стоял
на квартире в Саузворке под вывеской  "Четырех  крестов".  Гостиницу  держал
благочестивый человек, некто Джон Дольман. Я помню, что у  нас  с  ним  была
весьма назидательная беседа относительно предопределения. И тогда,  господа,
в Лондоне царили спокойствие и трезвость. Уверяю вас, что любой человек  мог
тогда ночью идти от Вестминстера в Тауэр совершенно спокойно. Никакого крика
и гама. Только и слышно было чтение молитвы и пение гимнов. Тогда в  Лондоне
был порядок. Бывало, только смеркнется -  и  на  улице  нет  уже  ни  одного
скандалиста, ни одной девки. Если кого  и  увидишь,  так  только  степенного
человека, который  куда-нибудь  по  своему  делу  идет,  или  сторожевого  с
алебардой. Это, я вам говорю, было во времена  Кромвеля.  Второй  же  раз  я
попал в Лондон по такому случаю: правительство  приказало  срыть  укрепления
Таунтона. Я и сосед  мой,  перчаточник  Фостер,  были  во  главе  депутации,
посланной Таунтоном в Тайный совет Карла. И кто мог поверить,  что  в  такой
короткий срок в Лондоне произойдет такая перемена? Все гады, загнанные  нами
в свои норы, выползли на свет Божий и опоганили улицы и площади. Святые люди
теперь не знали, куда деваться в Лондоне,  и  скрывались  в  домах.  Да,  мы
увидали, что князь духов нечистых, Аполлион, царствует в  Лондоне.  Хорошему
человеку не было возможности по  улицам  ходить.  Или  к  нему  какой-нибудь
пьяница привяжется и в канаву столкнет,  или  накрашенная  девка  пристанет.
Куда ни взглянешь, везде пестрота, фалбалы всякие, юбки раздуваются  во  все
стороны, плащи в  кружевах,  шпоры  звенят,  перья  на  шляпах  развеваются,
повсюду ругательства и божба - нам показалось, что мы попали в ад. Вы можете
себе представить, что делалось тогда в Лондоне, если  даже  тех,  которые  в
каретах ездили, ухитрялись грабить!
     - Это как же так? - спросил Рувим.
     - А вот как. Я пострадал сам и  могу  поэтому  рассказать  вам  все  по
порядку. Побывали мы с Фостером в Тайном совете. Приняли нас холодно. Оно  и
понятно: Тайному совету мы были так же приятны, как приятен сборщик  налогов
жене земледельца. А затем нас пригласили в Букингемский дворец  к  вечернему
приему короля. Полагаю, что пригласили нас не  из  вежливости,  а  больше  в
насмешку. Мы было хотели отказаться, но боялись, чтобы король нашим  отказом
не обиделся, а ссориться нам не хотелось. А мы все еще рассчитывали на успех
в нашем деле. Итак, пришлось ехать во дворец. Моя  дома  сработанная  одежда
мало подходила для дворца, но я решил ехать в  ней.  Купил  я  только  новый
черный жилет, отделанный шелком, да хороший парик. За  парик  я  заплатил  в
лавке на Нью-маркете три фунта десять шиллингов.
     Молодой  пуританин,  сидевший  напротив,  поднял  глаза  к  потолку   и
пробормотал что-то укорительное для людей,  приносящих  "жертву  Дагону".  К
счастью для молодого человека, вспыльчивый мэр не слыхал его бормотания.
     - Парик - это, конечно, одно только тщеславие, - продолжал  мэр,  -  вы
меня извините, сэр Гервасий Джером, но я, при всем к вам  уважении,  париков
одобрить не могу; у каждого человека  есть  свои  собственные  волосы.  Надо
только причесать их получше, ну, попудрить немножко  и,  поверьте  мне,  это
куда лучше парика.  Дело  не  в  коробке,  а  в  том,  что  в  этой  коробке
содержится. Но нам с мистером Фостером пришлось вдаваться в  эту  суету.  Мы
наняли коляску и  поехали  во  дворец.  Едем  мы  по  бесконечным  улицам  и
беседуем, а беседа у нас была полезная и серьезная для души. Вдруг я  слышу,
кто-то меня дернул сзади за голову. Шляпа с меня соскочила и упала на камни.
Я поднял руки, хвать себя за голову, ан парика-то и нет. Исчез парик.  Ехали
мы по улице Флит, и в коляске никого, кроме меня и моего соседа Фостера,  не
было, а он был так же изумлен, как  и  я.  Стали  мы  искать,  обыскали  всю
коляску, но нигде парика не было. Парик исчез бесследно.
     - Ну и что же дальше? - спросили мы в  один  голос.  -  Куда  же  делся
парик?
     - Вот этот-то трудный вопрос и пришлось решать нам с соседом  Фостером.
Уверяю вас, что мы сперва подумали даже, что сделались жертвами дьявольского
наваждения и что Бог нас наказывает за суетность и угождение  и  нами  шутит
злое привидение вроде Тедворского барабанщика, о котором тогда ходило  много
рассказов. Тоже немало болтали тогда еще ио замке  с  привидениями  в  Малом
Бортме. Это недалеко отсюда, в Сомерсетском графстве. С  такими  мыслями  мы
обратились к везшему нас кучеру и рассказали ему о случившемся. Кучер слез с
облучка и, узнав, что мы  приписываем  исчезновение  парика  нечистой  силе,
разразился глупым хохотом. Затем, подойдя к задку экипажа, он указал нам  на
разрез в одном месте кузова. Вор просунул руку в это отверстие  и  стащил  с
меня парик. Кучер рассказал мне, что в Лондоне есть  целое  сословие  воров,
которые занимаются только  похищением  париков.  Они  так  и  дежурят  около
парикмахерских заведений и следят за теми, кто купил хороший парик. Для того
чтобы похитить парик, воры пускаются на разные хитрости. Могу вам прибавить,
что мой парик так и пропал и найден не был и мне пришлось  покупать  другой.
Иначе нельзя было предстать пред очи короля.
     - Действительно, странное приключение! - воскликнул Саксон.  -  Однако,
расскажите, что же было дальше, на приеме короля?
     - Ничего хорошего не было. Карл никогда не  отличался  любезностью,  но
нас он принял отменно кисло. Его братец - папист - был также  мало  любезен.
Приглашены мы  были  только  потому,  что  нам  хотели  показать  весь  этот
придворный блеск и треск. Пускай, дескать, рассказывают там на  западе,  как
хорошо король живет. Народу мы нагляделись при дворе всякого. Были  здесь  и
придворные, у которых спины  хорошо  гнутся,  и  аристократы,  чванные,  как
павлины, и бабы с голыми плечами.  На  этих  срамниц  прямо  неприятно  было
смотреть. Кромвель, конечно,  посадил  бы  их  всех  в  исправительный  дом.
Военные  были  в  разноцветных  мундирах.  Повсюду  шелк,   золотое   шитье,
страусовые перья... Мы с соседом Фостером чувствовали себя в положении  двух
ворон, попавших в павлинье стадо.  Но  конфузиться  мы  и  не  думали.  Чего
конфузиться человеку, который создан по образу и подобию Божию? И памятуя  о
Творце, мы держали  себя  как  подобает  независимым  английским  гражданам.
Герцог Букингемский стал на наш счет острить.  Рочестер  улыбался,  а  девки
захихикали, но мы с моим другом не обращали  на  этих  насмешников  никакого
внимания. Мы были заняты интересным разговором; насколько мне  кажется,  мы,
стоя в этой придворной толпе, обсуждали догмат об обсуждении  и  оправдании.
Насмешки летели мимо. Тут же рядом шла игра на деньги  и  танцы.  Так  мы  и
простояли весь вечер. Видя, что  из  нас  посмешище  устроить  нельзя,  лорд
Кларендон сказал, что мы можем уходить. Откланявшись королю и всей компании,
мы удалились.
     - Ну, я так бы не поступил, - воскликнул молодой пуританин, внимательно
слушавший рассказ хозяина, - вы должны были поднять руки вверх и призвать на
них Божие Правосудие. Так  поступали  древние  пророки,  приходя  в  грешные
города.
     - Вы не так поступили бы! - нетерпеливо воскликнул мэр. - Беда, молодой
человек, в том, что вы не умеете  поступать  как  следует.  Молодой  человек
должен молчать в присутствии старших. Молодой человек говорит только  в  тех
случаях, когда его просят высказаться. Разве вам неизвестно, что Гнев  Божий
идет на свинцовых ногах, но зато поражает железными руками? Король и все эти
люди потерпели наказание или потерпят его, но одному Богу дано знать времена
и дни. Грешник терпит наказание, когда ноша его беззаконий переполняется,  а
нам судить об этом не дано. Не нам, людям, учить Бога.  А  насчет  проклятий
надо помнить, что у них  есть  повадка  возвращаться  назад,  на  тот  самый
насест, с которого они слетели.  Помните  это,  Джон  Деррик,  и  не  будьте
чересчур щедры на проклятия.
     Молодой  подмастерье,  выслушав  выговор,  молча  поклонился.  Мэр  же,
помолчав немного, продолжал рассказывать:
     - Вечер был тихий, ясный, - сказал он, - и мы решили пойти из дворца  к
себе пешком. Никогда я не забуду тех гнусностей,  коих  нам  тогда  пришлось
быть свидетелями. Если бы добрый мистер Буниан из Эльстоу был в тот вечер  с
нами, он, конечно, прибавил бы еще несколько лишних страниц к своей "Ярмарке
тщеславия".  Женщины  -  набеленные,   нарумяненные,   бесстыдные,   мужчины
горланят, хвастают, ругаются неприличными словами. На улицах стоял  какой-то
содом. Не христианский город был перед нами, а какой-то  пьяный  вертеп.  По
Сеньке -  шапка.  Такие  именно  подданные  и  нужны  для  такого  короля  и
правительства. Кое-как мы добрались до более тихих улиц и уже  находились  в
уверенности, что наши приключения кончились. Но вдруг  из  темного  переулка
выскочила пьяная ватага вооруженных людей и набросилась с саблями на  нас  и
прохожих. Мы были прямо поражены. Казалось, что мы не в  английской  столице
находимся, а на каком-то  острове,  населенном  дикими  язычниками,  которые
устраивают мирным жителям засады. Эти пьяные буяны были  из  тех  людей,  по
всей вероятности, которых описал несравненный Джон Мильтон;  называл  он  их
"сынами Велиала, упоенными вином и дерзостью". Ах, господа, в последние годы
у меня стала остывать память, а было время,  когда  я  знал  наизусть  целые
главы этой благородной и благочестивой поэмы.
     - Но как же вы отвязались от этих буянов, сэр? - спросил я.
     - Ну вот, видите, они окружили нас и еще несколько  почтенных  граждан,
шедших домой, и, размахивая обнаженными саблями, стали требовать,  чтобы  мы
положили на землю свое оружие и воздали бы поклонение. "Кому  же  мы  должны
кланяться?" - спросил я.  Тогда  пьяницы  показали  на  какого-то  человека,
принадлежавшего к их компании. Он был  одет  почище  других  и  находился  в
состоянии полного опьянения. "Это наш великий государь!" - кричали  пьяницы,
указывая на этого человека. "Над кем же он царствует, ваш государь?" - опять
спросил я. "Да над нами же, над  нами,  -  ответили  они,  -  над  сатирами.
Неужели  же  ты,  невежда,  не  видишь,  с  кем  имеешь  дело?  Ты  в  руках
благородного Ордена Сатиров". - "Вы ошибаетесь, - ответил я, - Ваш настоящий
король - не этот человек. Ваш король лежит в бездне, скованный ангелами,  но
наступит  время,  когда  он  придет  на   землю   и   соберет   вас,   своих
верноподданных, вокруг себя". - "Эге, да это изменник!" - закричали  пьяницы
и без дальних разговоров накинулись на нас  с  саблями  и  кинжалами.  Мы  с
соседом Фостером прижались к стене и стали работать мечами. Одного или  двух
бродяг нам, кажется, пришлось-таки отправить на тот  свет.  Особенно  удачно
ткнул Фостер ихнего  короля.  Его  величество  завизжал,  как  поросенок,  и
покатился на мостовую. Но нас  было  только  двое,  а  их  целая  куча.  Нам
пришлось бы кончить жизнь на этом месте, если бы на шум  не  явился  караул.
Солдаты своими алебардами вышибли из рук сражающихся оружие и арестовали нас
всех. А пока длилась стычка, граждане соседних  домов  поливали  нас  водой,
точно мы были не люди, а дерущиеся на  крыше  коты.  Вода  ничьего  пыла  не
охладила, но зато мы все оказались в  самом  жалком  виде.  Потащили  нас  в
кутузку, и там нам  пришлось  провести  ночь  вместе  с  буянами,  ворами  и
публичными  женщинами.  Впрочем,  мы  с  соседом  Фостером   пожалели   этих
несчастных и сказали им несколько слов утешения, дав  совет  исправить  свою
жизнь. Утром нас отпустили домой, и мы поспешили, конечно, отрясти  прах  от
ног наших и покинуть Лондон. У меня никогда не было желания повидать еще раз
Лондон. Вот теперь другое дело. Великая мне радость будет, если я вступлю  в
столицу вместе с  храбрыми  Сомерсетскими  полками.  Хотелось  бы  мне  быть
свидетелем того, как король Монмауз украсил свою голову короной, добытой  им
в честном бою с папистом и клятвопреступником.
     Едва мистер Стефен  Таймвель  окончил  свой  рассказ,  как  послышалось
шарканье ног и все стали вставать из-за стола.  Обед  был  кончен.  Покидали
столовую медленно и в  порядке,  соблюдая  старшинство.  Все  пуритане  были
удивительно похожи друг на друга. Выражение лиц угрюмое  и  хмурое,  походка
важная, глаза опущены вниз. Я привык с  детства  к  этим  обычаям  и  манере
держать себя, но никогда я не бывал в таких больших обществах.
     Мы хотели тоже удалиться, но мэр нас задержал.
     - Подождите немножко. Виллиам, принесите там бутылку старого  хереса  с
зеленой печатью. Этих вещей я не подаю моим домочадцам. Они вполне  довольны
хорошим ростбифом и добрым пивом. Но в  то  же  время  отчего  не  выпить  с
друзьями бутылку хорошего вина? Это полезно и для тела, и для  души.  А  ты,
моя девочка, иди делай свое дело.
     - А вы опять на работу? - спросила Руфь.
     - Да, мне еще нужно побывать в ратуше. Я не окончил осмотр оружия.
     - Ну в таком случае я  приготовлю  для  вас  одеваться,  а  также  надо
приготовить комнаты для наших гостей, - произнесла  девушка  и,  улыбнувшись
нам всем своей хорошей улыбкой, вышла из комнаты.
     - Если бы я управлял городом так же, как она управляет  домом,  то  это
было бы очень хорошо, - сказал мэр, - она умеет о всем вовремя позаботиться.
Она точно мои мысли читает и предупреждает  мои  желания  прежде,  нежели  я
успел их высказать. Я и общественные-то обязанности выполнять могу, несмотря
на старость, только потому, что у меня все в доме хорошо. Не  бойтесь  этого
хереса, господа. Я выписал его из Лондона, от Брукса и Хеллерса. На это вино
можно положиться.
     - Значит, и из Лондона можно что-нибудь хорошее получить, - ответил сэр
Гервасий.
     - Правда, правда! - улыбнулся старик. - Ну, а что  вы  скажете  о  моей
молодежи, сэр? Вы, наверное, таких молодых людей не видали? Ведь вы, если не
ошибаюсь, вращались в придворном обществе?
     - Как вам сказать?! - весело ответил сэр Гервасий. - Я не сомневаюсь  в
том, что это очень хорошие молодые люди. Задору только  мало  в  них.  В  их
жилах не кровь течет, а кислое молоко.
     -  Ну  нет,  в  этом  вы  ошибаетесь,  -  горячо  возразил  мэр,  -  вы
несправедливы к моей молодежи. Они только сдерживают свои страсти и  чувства
- знаете, как опытный  всадник  управляет  своим  конем...  Заметили  ли  вы
благочестивого юношу, который сидел от вас направо? Мне  пришлось  два  раза
остановить его. Чересчур уж в нем много этого рвения. Этот молодой человек -
хороший юноша. Он умеет управлять собою.
     - Что вы хотите сказать? - спросил я.
     - Ну, между друзьями скрывать нечего, - ответил мэр, - дело, вийите ли,
в том заключается, что в день Благовещения он просил руки моей внучки  Руфи.
Срок учения он почти кончил, а его отец Сэм  Деррик  считается  почтеннейшим
ремесленником. Для моей внучки он был бы подходящим мужем, но вот  беда,  он
ей не понравился.  У  девушек  бывают  свои  фантазии.  Так  эта  свадьба  и
расстроилась. И, несмотря на это, он живет с ней под одной кровлей и сидит с
ней рядом за столом, не показывая и виду, что он огорчен. А между тем он был
очень сильно влюблен в Руфь, и страсть, конечно, не успела в нем  погаснуть.
Со времени сватовства у нас дважды был пожар. Горели шерстяные  склады.  Оба
раза пожар потушен благодаря распорядительности Джона Деррика. Трудно  найти
подобных  молодых  людей.  Любовь  его  отвергнута,  но  он  переносит  свое
несчастье спокойно.
     - Мне бы очень хотелось верить вам, сэр, - ответил сэр Гервасий Джером,
- иногда человек  при  первом  знакомстве  кажется  антипатичным,  но  этому
чувству отвращения, как говорят, не надо доверять. Надо помнить совет  Джона
Драйдена. Я имею в виду следующее двустишие:

     Пороки по поверхности души скользят и исчезают,
     Жемчужины души на дне ее бездонном вечно пребывают.

     - Ту же мысль высказал и почтенный Самюэль Бутлер, - прибавил Саксон, -
в своем бессмертном "Гудибрасе" он говорит:

     О людях смело не суди,
     Но прежде в корень погляди.

     - Я удивляюсь на вас, полковник Саксон, - сурово вымолвил хозяин, - как
это вы  можете  относиться  благосклонно  к  столь  развратной  поэме.  Она,
говорят, и сочинена-то была для того, чтобы выставить в смешном виде  святых
людей. Чего доброго, вы, пожалуй,  станете  хвалить  нечестивое  и  безумное
произведение Гоббса и его зловерную мысль:  "Король  доставляется  Богом,  а
закон издается королем"?
     - Видите ли, - лукаво  извернулся  Саксон,  -  я  презираю  и  ненавижу
Бутдера за то, что он направил свою сатиру на то, что выше насмешек, но сама
по себе сатира изумительно талантлива. Я восхищаюсь  сабельным  клинком,  но
мне нет дела до того, что этот клинок защищает неправое дело.  Ведь  это  же
вопрос совсем особенный.
     - Ну, для моих старых мозгов ваше рассуждение слишком тонко, - возразил
упрямый старый пуританин, - наша Англия разделена на два лагеря. Одни  стоят
за Бога, другие - за антихриста. Тот, кто не с нами, - против нас. Всех, кто
сражается под знаменем  дьявола,  мы  должны  презирать  и  поражать  нашими
мечами.
     - Это верно, - ответил Саксон, наливая себе вина, - я  не  лаодикиец  и
временным владыкам служить не намерен. Я надеюсь  послужить  своему  делу  и
мечом, и проповедью.
     - В этом я нисколько не сомневаюсь, мой достоуважаемый друг, -  ответил
мэр, - извините меня, если я сказал что-нибудь  резкое...  Но  вот  что  мне
неприятно, - я должен сообщить вам грустные новости. Народу  я  об  этом  не
говорил. Не нужно, чтобы люди падали духом, но вам  я  скажу.  Я  знаю,  что
неудача еще более утвердит вас в намерении добиться торжества правого  дела.
Дело, господа, в том, что Арджилю не удалось поднять восстание в  Шотландии.
Он и его товарищи попались в плен  и  находятся  в  руках  такого  человека,
который никогда не имел понятия о том, что такое сострадание.
     Мы все вскочили с мест и растерянно  глядели  друг  на  друга.  Спокоен
остался один только сэр Гервасий Джером, который был невозмутим от природы и
никогда не волновался. Вы помните, конечно, дети, то, что я  вам  говорил  в
начале. Монмауз возлагал большие надежды на восстание в Шотландии. Арджиль и
шотландские  изгнанники  отправились  в  Айршир  с  целью  поднять   местное
население. Они надеялись отвлечь на себя  значительную  часть  войск  короля
Иакова. Если бы им это удалось, поход на Лондон был бы  сопряжен  с  гораздо
меньшими затруднениями. На Арджиля возлагались нами большие надежды,  ибо  в
Айршире находились его собственные имения. Думали,  что  он  в  одних  своих
имениях соберет  н