ть в себя небольшое помещение. Пришли и воины, и  придворные,  и
кавалеры,  и  пуритане.  Общая  опасность  сблизила  их.  Почувствовав,  что
наступает кризис, они забыли  то,  что  их  разделяло,  и  манеры  их  стали
совершенно иные. Сектанты утратили свою суровость: они  были  взволнованы  и
горячились в  ожидании  сражения;  что  касается  легкомысленных  придворных
модников, то опасность положения их  отрезвила,  и  они  глядели  необычайно
серьезно. Старая вражда была позабыта. Поднявшись на  колокольню,  король  и
советник, став у парапета, сосредоточенно глядели на горизонт,  который  был
скрыт густыми клубами дыма. Дым этот поднимался от неприятельских костров.
     Король Монмауз стоял среди своих вождей бледный и растерянный. Одет  он
был  небрежно  и  был  весь  какой-то   растрепанный.   Очевидно,   душевное
расстройство заставило его позабыть о туалете. В руках у него был бинокль из
слоновой кости. Он поднес его к глазам, и я видел, как его руки дрожали.  На
Монмауза было просто жалко смотреть. Лорд Грей передал бинокль Саксону.  Тот
оперся на каменный парапет и долго,  пристально  смотрел  на  неприятельский
лагерь. Наконец Монмауз произнес тихим голосом, точно говоря сам с собою:
     - Это те самые люди, которыми некогда я командовал. Вон там, направо, я
вижу Думбартенский пехотный полк. Я знаю этих солдат.  Они  будут  сражаться
как львы. Все было бы хорошо, если бы они были на нашей стороне.
     Лорд Грей ответил не без горячности:
     - Но ваше величество, вы несправедливы к вашим сторонникам. Они  готовы
умереть за вас и будут биться до последней капли крови.
     Монмауз взглянул вниз, на кишевшие народом улицы, и печально ответил:
     - Поглядите-ка на них, каковы они! Конечно, все это  благородные  люди,
благороднее которых нет во всей Англии, но  послушайте,  как  они  галдят  и
шумят, точно евреи на шабаше. Это не то что настоящие, обученные  батальоны.
Там везде суровое молчание и  порядок.  Ах,  зачем,  зачем  я  выманил  этих
честных людей из их убогих хижин и втянул их в такое безнадежное дело?
     - Извините, ваше величество! -воскликнул Вэд. - Они не считают это дело
безнадежным, да и мы считаем его таковым.
     Как раз когда Вэд произносил  эти  слова,  толпа  внизу  издала  дикий,
торжествующий вопль. Крик этот  был  вызван  словами  проповедника,  который
говорил что-то толпе, высунувшись из окна. Сэр Стефен Таймвель,  вошедший  в
эту минуту, сообщил:
     - Это  досточтимый  доктор  Фергюсон  говорит  проповедь.  Поистине  он
получил вдохновение свыше, и проповедь  его  замечательна.  Доктор  Фергюсон
подобен древним пророкам. Текстом для проповеди он выбрал следующие слова:
     "Познает Израиль Господа, и Господь  и  Бог  Богов  придет  к  нему  на
помощь. В тот же день, когда мы отступим от тебя, погуби нас Боже".
     - Аминь!  Аминь!  -  воскликнули  несколько  благочестивых  пуританских
воинов.
     А между тем  толпа  внизу  снова  подняла  крик.  Послышалось  бряцание
оружия. Было очевидно, что огневая речь фанатика разожгла толпу. У  Монмауза
лицо несколько просветлело, и он произнес:
     - Они, кажется, в самом  деле  рвутся  в  битву.  Я  всегда  командовал
регулярными войсками и поэтому, может быть, придаю слишком большое  значение
военной выучке и дисциплине. Да-да, мои милые приверженцы находятся в сильно
приподнятом состоянии. Ну, полковник Саксон, что вы скажете  о  расположении
неприятеля?
     -  По  правде  сказать,  -  ответил  Саксон,  -  мое  мнение  об   этом
расположении очень невысокое, ваше величество. Я был во многих странах, знал
многих полководцев и видел много армий в боевой  готовности.  Я  знаю  также
теорию этого дела, знаю,  что  пишет  Петринус  Бэллус  в  своем  знаменитом
сочинении "De re militari". Я читал также Флеминга и никогда не слыхал и  не
видал ничего подобного. Расположение неприятеля прямо бессмысленно.
     Монмауз обратился к мэру Бриджуотера. Это  был  маленький  человечек  с
обеспокоенным  лицом.  Ему  было,  по-видимому,  совсем  неприятно,  что  он
поневоле попал в лагерь бунтовщиков. Король спросил у него:
     -  Как  называется  вон  та  деревушка  налево?  Вон  та,   где   видна
четырехугольная колокольня и около нее деревья?
     - Это Вестонзойланд, ваша честь... то есть ваша светлость... то есть  я
хотел сказать, ваше величество. А другая, в двух милях дальше, это Мидльзог.
А Чедзой еще дальше, налево, по той стороне Рейна.
     Король сильно вздрогнул и свирепо набросился на  пугливого  горожанина,
так что у того помутился последний, данный ему от природы остаток ума.
     - Рейн! - закричал он. - Что вы хотите сказать, сэр?
     - Ну да, рейн, ваша светлость,  то  есть  ваше  величество,  -  лепетал
мэр... - Рейном, ваша величественная светлость, крестьяне рейн называют.
     Сэр Стефен Таймвель вмешался в разговор.
     - Рейнами здесь, ваше величество, называют глубокие и  широкие  канавы,
которыми осушатеся большое Седжемурское болото.
     Король побледнел так, что у него даже губы стали белы. Некоторые  члены
совета  обменялись  многозначительными  взглядами.  Все  вспомнили  странное
пророческое стихотворение, которое было доставлено в лагерь мною.
     Молчание нарушил старый, помнивший  времена  Кромвеля  майор  по  имени
Голлис, Майор этот успел набросать на бумаге деревни, занятые неприятелем.
     - С вашего позволения, ваше величество, - произнес он,  -  расположение
войск  неприятеля  напоминает  мне  расположение  шотландской  армии   перед
Дунбарской битвой. Кромвель стоял в Дунбаре точно  так  же,  как  мы  теперь
стоим в Бриджуотере. Прилегающая местность, болотистая  и  ненадежная,  была
занята врагом. Во всей нашей  армии  говорили,  что  если  бы  старик  Лесли
держался на своих позициях, то нам пришлось  бы  в  конце  концов  сесть  на
корабли и, оставив весь обоз в пользу неприятеля, уходить  в  Ньюкастль.  Но
Провидение было благосклонно к нам. Лесли решил нас атаковать, и правый  его
фланг оказался отделенным от остальной  армии  большой  болотиной.  Кромвель
напал на эту часть армии на заре и разбил ее наголову.  Кончилось  тем,  что
вся армия врагов бежала, и мы били ее  до  самых  ворот  Лейта.  Семь  тысяч
шотландцев пали тогда, а честных людей пало не больше сотни,  а  то  и  того
меньше. Теперь, ваше величество, извольте взглянуть в бинокль.  Между  этими
двумя деревнями и ближайшим к нам  Чедзоем  тянутся,  по  крайней  мере,  на
протяжении мили болота. Если бы я был  главнокомандующим,  я  испробовал  бы
напасть на врага именно с этой стороны.
     - Напасть на старых солдат с  неопытными  крестьянами,  -  заметил  сэр
Стефен Таймвель, - опасно и смело, но если  это  так  нужно,  то  это  будет
сделано. Ни один  гражданин  Таунтона,  по  крайней  мере,  не  поколеблется
исполнить приказ короля.
     - Вы хорошо говорите, сэр  Стефен,  -  сказал  Монмауз,  -  но  ведь  у
Кромвеля  при  Дунбаре  были  ветераны,  которым  приходилось  сражаться   с
неопытными в военном деле противниками.
     - И однако, - возразил лорд Грей, -  совет  майора  Голлиса  во  многих
отношениях хорош. Если мы не нападем на неприятеля, он охватит нас кругом  и
уморит голодом Если так, то мы должны воспользоваться случаем,  который  нам
представляется благодаря небрежности или невежеству Фивершама; к завтрашнему
дню Черчилль, наверное, уже успеет указать своему начальнику на его  ошибку,
и неприятель  переменит  диспозицию.  Нам  надо  торопиться  воспользоваться
представившимся нам случаем.
     - Их конница стоит в Вестонзойланде, - заметил Вэд, - если мы не  видим
сверкания лат и оружия  неприятельских  всадников,  то  только  потому,  что
солнце очень жарит сегодня и из болота  поднимается  туман.  Я  наблюдал  за
неприятелем раньше, утром, и различил в бинокль длинные  ряды  конницы.  Она
стоит пикетами перед деревней по болоту. Позади них, в Мидльзоге, стоит  две
тысячи милиционеров, а в Чедзое, атаковать который мы собираемся, стоят пять
полков регулярной пехоты.
     - Все будет хорошо,  если  нам  удастся  разбить  эти  пять  полков,  -
воскликнул Монмауз. - Каково ваше мнение, полковник Бюйзе?
     - У меня всегда одно и то же мнение, - ответил немец, - мы пришли  сюда
сражаться, и чем скорее мы примемся за работу, тем лучше.
     - А вы как думаете, полковник Саксон? Согласны ли вы с  мнением  вашего
друга?
     - Я согласен  с  мнением  майора  Голлиса,  ваше  величество:  Фивершам
неудачно расположил  войска  и  открыл  нам  путь  для  удачной  атаки.  Нам
непременно нужно воспользоваться его ошибкой. Но,  ваше  величество,  войска
неприятеля прекрасно обучены, и у  них  много  кавалерии.  Принимая  это  во
внимание, я предлагал бы произвести атаку ночью,
     - Та же мысль пришла и мне в голову, -  сказал  Грей,  -  наши  друзья,
жители Бриджуотера, знают здесь каждую пядь земли и доведут  нас  до  Чедзоя
ночью так же хорошо, как днем.
     -  Я  слышал,  -  продолжал  Саксон,  -  что  в  неприятельский  лагерь
доставлено много сидра, пива, вина и водки. Если это правда, мы их атакуем в
то время, когда головы у них будут кружиться от похмелья.  Они  и  знать  не
будут, кто это на них напал - голубые ли дьяволы, как они нас называют,  или
их собственные товарищи.
     Раздался общий хор одобрения. Весь  совет  был  доволен  тем,  что  час
решительного сражения наступает. Всем надоели утомительные переходы с одного
места на другое: -
     - Не выскажется ли кто-нибудь против принимаемого нами плана? - спросил
король.
     Мы переглянулись. На лицах многих ясно читалось сомнение в успехе. Были
и откровенно унылые физиономии, но никто не  стал  возражать  против  ночной
атаки. Было ясно, что наше положение таково, что, не рискуя, выйти  из  него
нельзя.
     Одобренный большинством план ночного нападения на неприятеля  имел,  по
крайней мере, то достоинство, что мы могли рассчитывать на удачу. И  однако,
дорогие мои дети, это был тяжелый момент. Глядя на  умного  и  расстроенного
Монмауза, даже храбрейшие из нас почувствовали, что мужество  их  оставляет.
Мы поневоле спрашивали себя: может ли такой слабый человек браться за  такое
безумно смелое дело и при этом рассчитывать на успех?
     - Значит, все согласны,- произнес Монмауз, - нашим боевым паролем будет
слово  "Сого".  Мы  атакуем  неприятеля  сейчас  же  после  полуночи.  Более
подробный план сражения мы выработаем в течение дня. Теперь же, господа,  вы
можете возвратиться к своим полкам. Каков  бы  то  ни  был  исход  сражения,
господа, я вам буду вечно благодарен. Будет ли Монмауз коронованным владыкой
Англии или же преследуемым беглецом, его сердце  до  самого  момента  смерти
будет гореть любовью к храбрым друзьям, которые стояли около него в  опасный
час.
     Эта простая и добрая речь растрогала всех.  Мне  стало  до  боли  жалко
этого бедного, слабого человека. Мы  окружили  Монмауза  и,  держа  руки  на
эфесах мечей и сабель, стали горячо клясться в том, что будем стоять за него
даже в том случае, если бы против нас поднялась вся вселенная. Даже  суровые
и бесстрастные пуритане были растроганы.  О  придворных  же  нечего  было  и
говорить. В избытке усердия они выхватили шпаги и махали  ими  до  тех  пор,
пока толпа внизу не подхватила их криков.  Весь  город  огласился  ликующими
криками. Это ликование  ободрило  Монмауза.  Щеки  его  зарумянились,  глаза
повеселели, на минуту он стал настоящим королем, каким ему хотелось быть.
     - Спасибо вам, мои дорогие друзья и подданные! - воскликнул он. - Успех
нашего дела зависит от Всевышнего, но что в ваших силах,  вы  сегодня  ночью
сделаете, это я знаю. Если Монмауз не может получить всей Англии, он получит
нужные ему шесть футов английской земли. А теперь, господа, к своим  полкам,
и да поможет Бог правому делу!
     - Да поможет Бог правому делу! - повторил  торжественно  совет,  и  все
разошлись. На колокольне остались король и лорд  Грей,  которые  и  занялись
выработкой подробного плана сражения.
     Когда мы с Саксоном вышли на улицу и смешались с толпой, он сказал мне:
     - Да, эти придворные попугаи умеют махать рапирами и орать в то  время,
когда между ними и неприятелем - четыре мили расстояния. Но  как  они  будут
держаться, когда их атакуют  мушкетеры  и  бригады  неприятельской  конницы.
Тогда они не то запоют. А вон идет приятель Локарби. По лицу  видно,  что  у
него есть новости.
     Рувим, запыхавшись, подбежал к нам и произнес:
     -  Я  должен  сделать  вам  донесение,  полковник.  Как  вам  известно,
полковник, вы приказали мне и моей роте держать караул у Восточных ворот.
     Саксон утвердительно кивнул.
     - Исполняя  приказание,  я  старался  как  можно  подробнее  высмотреть
положение врага, - продолжал Рувим, -  и  вскарабкался  на  высокое  дерево,
которое растет недалеко за городом. Сидя на дереве, я при  помощи  подзорной
трубы мог явственно различить неприятельский лагерь и расположение их войск.
И вот когда я сидел таким образом и наблюдал, то увидел на  половине  дороги
между городом и неприятельским лагерем человека, осторожно, пробиравшегося к
нам под прикрытием растущих по дороге берез. Да, этот человек  пробирался  к
нам. Когда он подошел ближе, я рассмотрел его лицо и  узнал  его...  Я  знаю
этого человека. Но он,  вместо  того  чтобы  направиться  к  воротам,  пошел
кругом, скрываясь за торфяными складами. В  город  он  проник,  очевидно,  с
другой стороны. Я имею основание предполагать, что этот  человек  неискренно
предан нашему делу, и мне кажется, что  он  ходил  в  королевский  лагерь  в
качестве шпиона, а назад вернулся, чтобы добыть новые сведения.
     - Вот как! - произнес Саксон, поднимая брови. - И кто же это такой?
     - Зовут его Деррик. Одно время он был главным мастером  у  таунтовского
мэра Таймвеля, а теперь состоит офицером в Таунтовском пехотном полку.
     - А, это тот самый юный франт, который собирался одно время жениться на
мистрисс Руфи? Черт побери любовь! Она способна превращать честных  людей  в
изменников. Но ведь он, кажется, отличался большим  благочестием?  Я  слышал
как-то, как он говорил проповедь своим солдатам.  Как  же  могло  случиться,
чтобы человек его закала перешел на сторону прелатйстов?
     - Должно быть, та же любовь виновата, - ответил я, - любовь,  если  она
счастлива, это хорошенький цветок. Но поставьте ее развитию  препятствие,  и
она превращается в сорную траву.
     - Деррик питает  недоброжелательство  к  очень  многим  людям  в  нашем
лагере, - сказал Рувим, - для того чтобы отомстить этим людям,  он  способен
погубить всю армию. Бывают такие люди: для того чтобы  утопить  одного,  они
губят целый корабль. Даже сам сэр Стефен навлек на себя его ненависть. А  за
что? За то, что отказался принудить дочь выйти за него.  В  настоящее  время
Деррик находится в лагере, а я поторопился доложить о происшедшем  вам.  Он,
может быть, опять станет шпионить. Так вы пошлите отряд пикейщиков. Они  его
арестуют.
     Саксон подумал и ответил:
     - Это, пожалуй,  недурно,  но  ведь  парень-то  хитрый.  Он,  наверное,
придумал какую-нибудь историю и сумеет оторваться и  выйти  сухим  из  воды.
Лучше было бы поймать его на месте преступления.
     План поимки Деррика был придуман мною. Я заметил, что на пути от города
к неприятельскому лагерю стояла одинокая  хижина.  Домик  этот  был  окружен
болотами. Всякий, кто шел из Бриджуотера к  неприятельскому  лагерю,  должен
был  идти  мимо  этого  домика.  Если  Деррик  вздумает  сообщить  наш  план
Фивершаму, мы можем его  изловить,  стоит  только  посадить  караул  в  этом
домике. От нас эта хижина вдвое ближе, чем от неприятельского лагеря.
     Я изложил свою мысль, и Саксону она очень понравилась.
     - Вот это прекрасно! - воскликнул он. - Сам мой ученый Флеминг  не  мог
бы придумать более удачной военной хитрости, cusus  belli.  Берите  с  собой
столько людей, сколько вы найдете нужным, а я позабочусь о том, чтобы мэстер
Деррик был снабжен самыми лучшими и свежими новостями для лорда Фивершама.
     - Солдат брать незачем, - предложил Рувим, -  еще  пойдут  сплетни.  Мы
лучше это дело вдвоем с Михеем сделаем.
     - Это действительно лучше, - ответил Саксон, - но я должен с вас  взять
слово, чтобы вы, невзирая ни на что, вернулись в город еще до захода солнца.
Ваши роты должны быть в боевой готовности за час до наступления.
     Мы  с  удовольствием  дали  требуемое   обещание.   Прежде   всего   мы
удостоверились в том, что Деррик возвратился в город. Саксон  исполнил  свое
намерение и в его присутствии обронил несколько слов о ночной атаке. Мы  тем
временем уже направились к домику в болоте. Лошадей мы оставили в  городе  и
вышли пешком через Восточные ворота. Скрываясь от посторонних взоров в  тени
деревьев, утопая в грязи и воде, мы вышли наконец на дорогу как  раз  против
одинокой хижины. Это был простой  домик  с  выбеленными  стенами  и  тесовой
крышей. На двери была прибита небольшая дощечка,  а  на  ней  написано,  что
"здесь продается молоко и масло". Дыма из трубы не было видно, а  окно  было
закрыто  ставней.  Из  этого  мы  заключили,  что  обитатели   дома,   боясь
предстоящего кровопролития, уже покинули свое  убежище.  По  обеим  сторонам
дома раскинулось болото. С краев оно было мелко и  поросло  травой,  но  чем
дальше, тем  более  оно  углублялось.  Предательская  поверхность  его  была
затянута светло-зеленой тиной.
     Мы постучали в грязную дверь, но, как и следовало ожидать, не  получили
никакого ответа. Я уперся в дверь плечом, и она соскочила с петель.
     В  хижине  была  всего-навсего  одна  комната.  В  углу  ее   виднелась
приставная лестница, ведшая на чердак, где под крышей была устроена спальня.
На земляном полу стояли  стулья  и  скамейки.  У  одной  из  стен  помещался
сосновый стол, заставленный темными крынками с молоком.  Одна  стена  хижины
села, потолки и стены были покрыты зелеными  пятнами.  Соседство  с  болотом
давало себя знать. Но, к нашему великому удивлению, в хижине, оказалось, жил
человек. Посреди комнаты, прямо против двери, в  которую  мы  вошли,  стояла
маленькая, хорошенькая, золотокудрая девочка лет пяти-шести от  роду.  Одета
она была в чистенькое белое платьице и подпоясана красивым кожаным поясом  с
блестящей металлической пряжкой. Ее  маленькие  ножки  были  обуты  в  белые
чулочки и кожаные башмачки. Девочка стояла, выставив вперед правую ногу, как
бы собираясь защищаться. Крошечная головка была закинута  назад,  в  больших
голубых глазах притаились удивление и вызов.
     Увидав нас, маленькая волшебница  замахала  на  нас  платком  и  начала
кричать:
     - Шшш... шш... шш!
     Точно мы с Рувимом были не люди,  а  две  курицы,  забравшиеся  в  дом,
которых нужно было выгнать.
     Такой прием нас озадачил, и подобно  двум  школьникам,  застигнутым  на
месте преступлений, мы остановились у порога: нам  было  неловко,  и  мы  не
знали, что делать даже. Мы  стояли  и  глядели  на  маленькую  фею,  которая
продолжала махать платком и шикать. Что делать? Уйти  ли  из  ее  волшебного
царства или попытаться умиротворить ее лаской?
     - Уходите, уходите! - закричала девочка,  топоча  от  гнева  ногами.  -
Уходите. Так бабушка велела. Если кто сюда придет, чтобы уходил.
     - Ну, а если мы не уйдем, маленькая хозяйка, что ты с нами сделаешь?  -
спросил Рувим.
     - Тогда я вас прогоню, - ответила она и, подбежав  к  нам,  начала  нас
хлопать по ногам своим платочком. Затем она накинулась на меня и закричала:
     - Ах ты, нехороший мальчик! Зачем ты сломал бабушкину дверь?
     - Я ее сейчас починю, - ответил я со смирением и, взяв  вместо  молотка
валявшийся на полу камень, надел снова дверь на петли.
     - Ну вот, хозяйка, все исправлено, - сказал я, - ваша бабушка теперь  и
не заметит, что дверь была сломана.
     - А все-таки уходите отсюда, - настаивала девочка, - дом это не ваш,  а
бабушкин.
     Что н