жде,  Бюйзе,  умели  очень  сердечно  жать  своим
знакомым руки. Ни один человек в Палатинате не мог сравняться с вами в  этом
искусстве. Вот позвольте вам  представить:  это  мой  капитан  Михей  Кларк,
Покажите ему свое прусское добродушие.
     При этих словах Саксона пруссак улыбнулся, оскалил свои  белые  зубы  и
протянул мне огромную, загорелую руку. Но как только моя  рука  очутилась  в
его руке, он стиснул ее изо всей силы и начал ее жать. Жал он  мне  руку  до
тех пор, пока из-под ногтей не брызнула кровь.  Рука  эта  стала  влажной  и
бессильной.
     На лице моем отразилось, по всей вероятности,  страдание  и  изумление.
Немец, добродушно хохоча, воскликнул:
     - Мой Бог! Это суровая  прусская  шутка,  которую  желудок  английского
юноши не может переварить.
     - Вы правы,  сэр,  -  ответил  я,  -  я  впервые  познакомился  с  этой
интересной забавой, и мне хотелось  бы  попрактиковаться  в  ней  под  вашим
просвещенным руководством.
     - Как, вы хотите еще? Но я думаю, что вы не успели  еще  опомниться  от
первого рукопожатия. Ну извольте, раз вы просите, я отказать вам не могу.  Я
боюсь только повредить вам руку.  Вы  после  этого  не  в  состоянии  будете
держать саблю.
     И, произнеся эти слова, пруссак протянул мне руку. Я плотно зажал ее  в
своей и, подняв повыше локоть, стал ее  сжимать  изо  всех  сил.  Я  заметил
прием, который немец пускал в ход. Он брал верх тем, что сразу  сжимал  руку
противника изо всей силы и тем самым лишал его способности сопротивляться. Я
и поспешил помешать ему в этом. Минуту мы оба стояли неподвижные, глядя друг
другу в глаза, а затем я увидал, что на лбу у Бюйзе показались  капли  пота.
Тогда я понял, что он побежден. Пожатие его стало  быстро  слабеть,  а  рука
стала мокрой и бессильной. Я продолжал пожимать. Немец тихим, угрюмым  тоном
попросил меня отпустить его.
     - Черт и ведьмы! - воскликнул  он,  обтирая  кровь,  сочившуюся  из-под
ногтей. - Это все равно что в капкан руку сунуть. Вы первый человек, смогший
обменяться честным рукопожатием с Антоном Бюйзе.
     Саксон, которого неудача немца привела  в  веселое  расположение  духа,
произнес, трясясь от смеха:
     - Видите, у нас в Англии пиво  варить  умеют  не  хуже,  чем  у  вас  в
Бранденбурге. А что касается этого  молодого  человека,  то  я  собственными
глазами видел, как он схватил французского сержанта и швырнул его в  телегу.
Сержант был великан, а между тем полетел он словно перышко.
     - Да, он силен, - проворчал Бюйзе, растирая  поврежденную  руку,  -  он
силен, как старый Гец Железная Рука. Но одной  силы  еще  мало,  чтобы  быть
истым воином. Важна не сила удара, а способ, которым он  наносится.  В  этом
вся суть. По виду, например, ваш меч, молодой человек, тяжелее моего, но  вы
не нанесете такого удара, как я. Что вы  скажете?  Я  вам  теперь  предлагаю
настоящую, серьезную забаву. А рукопожатие и тому  подобное  -  это  детская
игра.
     - Мой капитан - скромный молодой человек, но я готов  держать  за  него
пари, - сказал Саксон.
     - А что вы ставите? - прошипел уже совсем сердито германец.
     - Вино в таком количестве, сколько вам  нужно,  чтобы  выпить  за  один
присест.
     - О, это немало, - ответил Бюйзе, - лучше уговоримся на двух  галлонах.
Ладно, что ли? Согласны?
     - Я сделаю все, что смогу, - ответил я, - впрочем, у меня мало  надежды
одержать верх. Вы старый и опытный воин.
     - К черту ваши любезности! - воскликнул сердито Бюйзе. - Вы и руку  мою
сгребли с приятными разговорами. К делу.  Видите  ли,  вот  вам  моя  старая
каска; она из испанской стали. На ней уже есть два  следа  от  моих  ударов.
Третий ей не повредит. Я поставлю ее вот сюда, на эту деревянную  табуретку.
Это достаточно высоко, и нанести удары можно с удобством. А  теперь,  юнкер,
бейте по этой каске, мы увидим, насколько глубокий след вы на ней оставите.
     - Бейте первым, сэр, ибо вызов был ваш, - ответил я.
     -  Извольте  радоваться,  -  проговорил  пруссак,  -  для  того,  чтобы
восстановить свою солдатскую честь, я должен портить собственную  каску.  Ну
да ладно, эта каска уже видала хорошие удары.
     И, обнажив меч, пруссак попросил отойти любопытных, которые  .собрались
около нас, а затем, со страшной силой взмахнул оружием над головой,  опустил
его на гладкую сталь каски. Каска взлетела на воздух, а потом покатилась  со
звоном по полу. На стали виднелась длинная, глубокая полоса от удара.
     - Хорошо сделано! Прекрасный  удар!  Это  непроницаемая  сталь,  трижды
прокаленная, - заметил один придворный, беря каску в руки и разглядывая  ее;
затем он снова положил ее на табуретку.
     - Непроницаемой стали нет на свете,  -  ответил  я,  -  я  собственными
глазами видел, как отец пробовал непроницаемую сталь вот этим самым мечом.
     И, обнажив старый меч, насчитывавший уже пятьдесят лет жизни, я сказал,
обращаясь к Бюйзе:
     - Отец наносил более тяжелые удары, чем вы,  сэр;  вы  пускаете  в  ход
только ручные мускулы, а сильный удар наносится всем телом.
     - Нам нужны не лекции,  а  пример,  -  насмешливо  ответил  пруссак,  -
позвольте нам поглядеть на ваш удар, а уроки  вашего  батюшки  оставьте  при
себе.
     - Но я ученик моего отца, и удар мой будет принадлежать ему, -  ответил
я и, размахнув мечом, изо всей  силы  ударил  им  по  каске  немца.  Добрый,
старый, республиканский клинок прорубил сталь,  рассек  пополам  скамейку  и
врезался на два дюйма в дубовый пол.
     - Это фокус только! - объяснил я зрителям. - Я  практиковался  на  этой
штуке дома по вечерам.
     - Ну, я не хотел бы, чтобы вы  сыграли  подобную  штуку  надо  мной,  -
произнес лорд Грей, между тем. как все присутствующие  выражали  мне  шумное
одобрение. - Жаль мне вас, молодой человек, вы опоздали  родиться  на  целые
двести лет. Если бы не был изобретен порох, сравнявший сильных  со  слабыми,
вы были бы великим героем.
     - Черт побери! - проворчал Бюйзе. - Ну, молодой сэр, моя слава кончена,
и я отдаю вам пальму  первенства.  Это  был  правильный,  благородный  удар.
Правда, он мне обошелся в два бочонка вина и я потерял добрую старую  каску,
но я не буду ворчать, так как удар этот был честный удар.  Саксон  показывал
нам, немцам, разные штуки на английский манер, но таких  жестоких  ударов  я
сроду не видывал.
     - Что же?!  -  воскликнул  Саксон,  довольный,  что  имеет  возможность
обратить на себя внимание начальства. - Хотя я и давно не практиковался,  но
глаз у меня до сих пор верный, а рука тверда. Что касается боя  на  палашах,
мечах, саблях и рапирах, я готов состязаться с кем  угодно,  за  исключением
моего брата Квартуса. Он фехтует не хуже меня, но так как  у  него  рука  на
полдюйма длиннее, то преимущество всегда на его стороне.
     - Я изучал фехтование у сеньора Констарини в Париже,  -  произнес  лорд
Грей, - а вы у кого учились, полковник?
     - Я, милорд, обучался этому искусству у учительницы,  которую  называют
сеньорой Нуждой, - ответил Саксон, - тридцать пять лет  я  живу  под  опекой
этой доброй дамы. Я должен защищать  свою  жизнь  клинком  стали.  Позвольте
показать вам маленький фокус, в котором главную роль играет верность  глаза.
Нужно бросить кольцо - вот хоть мое - вверх и поймать его на острие  рапиры.
На первый взгляд это кажется просто, но без практики тут ничего не сделаешь.
     - Вот так просто! - воскликнул Вэд. - кольцо вы носите на мизинце.  Оно
маленькое и узкое. Поймать его на острие рапиры можно только случайно, ну  а
ручаться за успех ни в коем случае нельзя.
     - А я готов поставить гинею, что поймаю  кольцо,  -  ответил  Саксон  и
подбросил крошечный золотой кружок вверх. Затем  он  поднял  рапиру.  Кольцо
соскользнуло по клинку и звякнуло о рукоять. Саксон снова  подбросил  его  к
потолку. На этот раз кольцо ударилось о резьбу и  изменило  направление,  но
Саксон сделал шаг вперед и снова поймал его. Сняв  кольцо  и  надев  его  на
палец, он произнес:
     - Конечно, здесь найдутся кавалеры, умеющие делать эту штуку.
     - Полагаю, полковник, что я смогу сделать то же, что и вы,  -  раздался
чей-то голос.
     Мы оглянулись и увидали Монмауза. Он вошел в залу, никем не замеченный,
и стоял позади, наблюдая за нашими упражнениями.
     Все мы сняли шляпы и поклонились в замешательстве.  Король,  видя  наше
смущение, шутливо сказал:
     - Пожалуйста, не смущайтесь, господа.  Вы  прекрасно  проводили  время.
Отчего в самом деле не воспользоваться досугом и  не  поиграть  шпагой?  Это
самое подходящее занятие для военных людей. Позвольте-ка  мне  вашу  рапиру,
полковник.
     И, взяв с пальца кольцо с крупным бриллиантом, король бросил его  вверх
и ловко проделал то же, что и Саксов. Затем он сказал:
     - Я практиковался в этом в Гааге, где у меня, по  правде  говоря,  было
чересчур много свободного времени для подобных пустяков. Но откуда здесь  на
полу щепки и куски стали?
     - Среди нас появился сын Эноха! - ответил Фергюсон, поворачивая ко  мне
свое красное и покрытое экземой лицо. - Этот юноша по силе равен Голиафу  из
Газы. У него прекрасное девическое лицо и крепость бегемота.
     - Да, это хороший удар! - произнес  король  Монмауз,  поднимая  обломок
скамейки. - Как зовут этого молодца?
     - Это капитан моего полка, ваше величество! - ответил Саксон.  -  Зовут
его Михей Кларк. Он родом из Гэмпшира.
     - О да, в этой части королевства водится хорошая английская  порода,  -
сказал Монмауз. - Но как это вы попали сюда, сэр? На этом совете должны были
присутствовать только мои приближенные и начальники полков. Если в мой совет
станут приходить все капитаны, нам придется заседать в саду, ибо не найдется
ни одной залы, способной вместить всех капитанов.
     - Я осмелился прийти  сюда,  ваше  величество,  по  совершенно  особому
случаю, - ответил  я,  -  на  дороге  сюда  я  получил  поручение  к  вашему
величеству. Мне поручено передать вот этот небольшой, но увесистый сверток в
собственные руки вашего величества. Ввиду этого я  счел  своей  обязанностью
исполнить это поручение, не теряя времени.
     - А что это такое? - спросил король.
     - Я не знаю.
     Доктор Фергюсон наклонился к королю  и  что-то  ему  прошептал.  Король
засмеялся и взял узелок.
     - Ну-ну! - воскликнул  он,  смеясь.  -  Времена  Борджиев  и  Медичисов
миновали,  доктор.  И  кроме  того,  этот  молодой  человек  не   похож   на
итальянского заговорщика. У него честные голубые  глаза  и  волосы  льняного
цвета. Это данное самой природой свидетельство должно успокоить вас, доктор.
Однако тут что-то тяжелое, на ощупь кусок  свинца.  Дайте  мне  ваш  кинжал,
полковник Гальнс.  Узел  зашит.  Ай-ай!  Это  кусок  золота,  и,  что  всего
удивительней, девственное золото. Возьмите  его,  Вэд,  пускай  оно  идет  в
военную казну. На этот маленький  кусочек  металла  можно  вооружить  десять
пиконосцев. А тут что такое? Письмо с  адресом  "Герцогу  Иакову  Монмаузу".
Гм-гм! Это письмо было написано прежде, чем мы  приняли  королевский  титул.
Ну, что же тут написано? "Сэр Иаков Клансинг  посылает  вам  свой  привет  и
свидетельствует свою преданность. Дай вам Бог  успеха.  Когда  вы  перейдете
Солсберийскую долину, вы получите еще сотню таких же слитков  золота".  Ого,
это храброе обещание, сэр Иаков, но лучше было бы, если бы вы  прислали  эти
слитки теперь. Видите, господа, к нам отовсюду идут пожертвования и обещания
поддержки.  Счастье  решительно  поворачивается  в  нашу  сторону.  Едва  ли
узурпатор удержит корону в своих руках. Все люди уйдут  от  него  к  нам.  Я
убежден в том, что не далее как через месяц мы с вами будем в  Вестминстере.
Я почту приятным долгом наградить всех вас по заслугам  за  то,  что  вы  не
оставляли своего законного государя в минуты несчастья и опасности.
     Когда  король  произнес  эти  слова,  в  толпе  придворных   послышался
почтительный говор. Они спешили выразить свою  благодарность.  Что  касается
немца, он дернул Саксона за рукав и шепнул:
     - Теперь у него жар, а вот погодите немного, скоро начнется и озноб.
     - Я думал, что в Таунтоне у меня будет никак не более тысячи человек, а
их оказалось тысячи четыре, - продолжал король, - мы надеялись на успех даже
тогда, когда высадились в Лайм-Коббе с восемьюдесятью приверженцами.  Теперь
же мы находимся в главном городе Сомерсета, и наша армия насчитывает  восемь
тысяч человек. Еще одно такое же дело, как при Аксминстере,  и  власть  дяди
распадется как карточный домик. Но прошу вас садиться за  стол,  господа,  и
будем обсуждать дела в должном порядке.
     - Но вместе с золотым слитком есть кусочек бумажки, и вы его не прочли,
государь, - произнес Вэд, подавая королю небольшой листок.
     - Эге, да это  поэзия.  Что-то  вроде  стихотворной  загадки.  Что  это
означает, господа? Слушайте:
     Час настает, с своей судьбой Борись, не  будь  самим  собой,  К  короне
ревностно стремись И злого Рейна берегись.
     - "Борись с своей судьбой"? "Не будь самим собой"? Что это за  чепуха?!
- воскликнул Монмауз.
     - Дозвольте доложить вашему величеству, - ответил  я,  -  что  человек,
пославший вам это письмо, занимается астрологией и  считает  себя  одаренным
даром предсказания.
     - Этот господин говорит правду, - подтвердил лорд  Грей.  -  Стихи  эти
имеют, по всем признакам, пророческий характер. Древние халдеи  и  египтяне,
прекрасно  умели  гадать  по  звездам,  но  в  современных   предсказателей,
признаюсь, я не очень-то верю. Эти предсказатели  разменялись  на  мелочи  и
предсказывают разную чепуху доверяющим им глупым бабам.
     Саксон не удержался, чтобы не процитировать свою любимую поэму:

     Луну и звезды вопрошал,
     Кто старые штаны украл.

     - Эге, да никак и наши полковники заразились рифмоплетской эпидемией? -
засмеялся король. - Нам придется, по примеру древнего  Альфреда,  вложить  в
ножны меч и взять в руки арфу. Я сделаюсь королем бардов и  трубадуров,  как
добрый король Прованса Рене... Однако, господа, если эти стихи  пророческие,
то они пророчествуют нам успех. Правда, здесь есть зловещий намек  на  Рейн.
но нам незачем идти на берега этой великой реки.
     - Тем хуже, - пробормотал едва слышно пруссак.
     - Таким образом, - продолжал Монмауз, - мы со спокойной совестью  можем
поблагодарить  сэра  Иакова  не  только  за  золото,  но   и   за   любезное
предсказание. Но  вот  и  почтенный  мэр  Таунтона.  Это  старший  из  наших
советников и самый молодой из наших рыцарей. Вас,  капитан  Кларк,  я  прошу
стать у дверей залы и не позволять никому входить сюда. Я надеюсь, что вы не
будете говорить ни с кем о том, что будет обсуждаться здесь.
     Я поклонился королю и занял место у двери. Советники  и  генералы  сели
вокруг дубового стола, который стоял посередине комнаты. Через  три  окна  с
западной стороны в комнату лился вечерний  свет.  С  луга  доносились  звуки
голосов, слабые, как жужжание насекомых. Это шумели солдаты, беседовавшие  в
палатках около дворца. Пока члены совета усаживались, Монмауз ходил  взад  и
вперед, нервный и беспокойный. Затем он повернулся и начал говорить:
     - Вы, конечно, знаете, господа, зачем я вас призвал.  Мне  нужно  знать
ваше мнение, надо решить, что нам делать дальше. Мы  прошли  уже  по  нашему
королевству сорок миль и повсюду встретили радушный прием, превзошедший  все
наши ожидания. За нашими знаменами следуют почти восемь  тысяч  человек,  да
стольких же пришлось отослать назад, потому что для них не  хватило  оружия.
Мы дважды уже встречались с врагом, и эти встречи  окончились  тем,  что  мы
вооружились мушкетами и пушками наших неприятелей. Одним словом, до сих  пор
наши дела шли блистательно. Надо закрепить одержанный нами успех, и вот  для
этого-то я вас созвал. Скажите мне ваше мнение,  выясните  ваши  взгляды  на
положение дел. Мне хотелось бы знать, что, по вашему  мнению,  нужно  делать
теперь? Между вами есть государственные  люди,  воины  и  святые  люди.  Эти
последние могут просвятить нас всех словом истины. Говорите безбоязненно,  я
должен знать все, что вы думаете.
     Стоя у двери, я ясно различал лица всех сидевших за столом людей. Здесь
были серьезные и  важные  пуритане  с  гладко  выбритыми  лицами,  загорелые
солдаты и придворные в напудренных париках. Особенно мое внимание  привлекли
цинготная физиономия Фергюсона, орлиный нос Децимуса, толстое лицо  пруссака
Бюйзе и аристократическая внешность лорда Йорка.
     - Если все молчат и не хотят  высказать  своего  мнения,  -  воскликнул
фанатик Фергюсон, - то я буду говорить, руководимый внутренним голосом.  Ибо
не работал разве я для сего святого дела? Не находился разве в пленении и не
претерпевал мучений от рук нечестивых, кои измождали тело мое, тогда как дух
рос и укреплялся? Меня жали и топтали, яко в  точиле,  и  посмеивались  надо
мной, и оплевывали меня.
     - Мы знаем о ваших заслугах и мучениях, которые вы перенесли, доктор, -
сказал король, - но теперь мы рассуждаем о том, что нам делать.
     - А разве не был слышан глас на востоке? - воскликнул Фергюсон.  -  Был
глас и плач великий слышен, плач о нарушенном ковенанте  и  о  человечестве,
погрязшем в грехах. Откуда был сей плач? Чей  был  сей  глас?  То  был  глас
Роберта  Фергюсона,  который  восстал  против  великих  земли  и  не   хотел
смириться.
     - Ах, доктор-доктор! - нетерпеливо воскликнул король. - Говорите о деле
или дайте говорить другим.
     - Я сейчас объясню все, ваше величество. Не слышали ли мы, что  Арджиль
разбит? А почему он был разбит? Потому, что не имел достаточно сильной  веры
в Промысел Божий. Он имел безумие отказаться от помощи чад света и  пошел  к
босоногим грешникам, которые исповедуют язычество и папизм. Если бы  Арджиль
шел по пути Господа, он теперь не сидел бы скованный в темнице  Эдинбурга  и
не дожидался бы смерти от рук палача. Почему  сей  муж  не  препоясал  чресл
своих и не пошел прямо вперед под знаменем света?  Вместо  сего  он  совался
туда и сюда и прятался наподобие двоедушного амалекитянина. Та же участь,  а
может быть, и худшая постигнет нас, если мы не  пойдем  прямо  вперед  и  не
водрузим наших знамен перед грешным городом Лондоном. Там мы должны свершить
дело Господа, отделить плевелы от пшеницы и предать их сожжению.
     - Значит, говоря кратко,  вы  советуете  нам  идти  вперед?  -  спросил
Монмауз.
     - Да, ваше  величество,  мы  должны  идти  вперед  и  готовиться  стать
сосудами благодати. Всеми же силами нам  надо  воздержаться  от  осквернения
евангельского дела. Ибо разве не оскверняют своего дела люди, носящие одежды
сатаны?
     Сказав это, Фергюсон злобно покосился на пестро  одетых  придворных,  а
затем продолжал:
     - Другие среди нас играют в карты,  поют  греховные  песни,  божатся  и
ругаются. Все это делается в армии и производит великий соблазн среди Божьих
людей.
     Пуритане, услышав эти слова Фергюсона,  подняли  одобрительный  шум,  а
придворные,  насмешливо  улыбаясь,  стали  переглядываться  друг  с  другом.
Монмауз прошелся раза два по комнате, а затем опять обратился к совету:
     - Вы, лорд Грей, солдат и опытный человек, - сказал он, -  каково  ваше
мнение? Стоять ли нам здесь или двигаться к Лондону?
     - По моему скромному суждению, движение на Лондон грозит нам гибелью, -
ответил Грей.
     Он говорил медленно, как все люди,  не  любящие  говорить,  не  обдумав
предварительно своих слов.
     - У Иакова Стюарта  хорошая  кавалерия,  а  у  нас  ее  совсем  нет,  -
продолжал он, - здесь  местность  сильно  пересеченная,  есть  кустарники  и
заросли,  и  мы  можем  держаться,  но  что  с  нами   случится   посередине
Солсберийской равнины?  Драгуны  окружат  нас,  и  мы  станем  стадом  овец,
окруженным волками. И кроме того, с каждым  новым  шагом  по  направлению  к
Лондону мы будем удаляться от нашей базы, от плодородной местности,  которая
может кормить войско. Враг же