елание чинить зло! Стоило ехать так далеко, чтобы соблазнять японцев!
     Вот почему дьявол, который всегда презирал труд, так что даже  сестра
Ионна укоряла его, говоря, что не нажил он мозолей на ладонях своих,  ныне
столь усердно махал мотыгой, - он  хотел  прогнать  от  себя  нравственную
лень, грозившую захватить и плоть его.
     Некоторое время спустя дьявол  закончил  рыхление  поля  и  бросил  в
готовые борозды семена, привезенные им в ушах.


     Прошло несколько  месяцев,  и  семена,  посеянные  дьяволом,  пустили
ростки, вытянули стебли, а к концу лета широкие листья  укрыли  все  поле.
Названия растения не знал никто. Даже когда сам святой  Франциск  вопрошал
дьявола, тот лишь ухмылялся и молчал.
     Меж тем на кончиках стеблей густо  повисли  цветы.  Они  имели  форму
воронки и были бледно-лилового  цвета.  Глядя,  как  распускаются  бутоны,
дьявол испытывал страшную радость. Ежедневно  после  утренней  и  вечерней
служб он приходил на поле и старательно ухаживал за цветами.
     И  вот  однажды  (это  случилось  в  отсутствие  святого   Франциска,
уехавшего на проповеди) мимо поля, таща за собой  пегого  бычка,  проходил
некий  торговец  скотом.   За   плетнем,   там,   где   густо   разрослись
бледно-лиловые цветы, он увидел миссионера в  черной  рясе  и  широкополой
шляпе; тот очищал листья растений от насекомых. Цветы эти  сильно  удивили
торговца. Он невольно  остановился,  снял  шляпу  и  вежливо  обратился  к
миссионеру:
     - Послушайте, достопочтенный святой!  Что  за  цветы  это,  позвольте
узнать?
     Служка   оглянулся.   Короткий   нос,   глазки   маленькие,   вид   у
красноволосого был наидобродушнейший.
     - Эти?
     - Они самые, ваша милость.
     Красноволосый подошел к плетню и отрицательно покачал головой.  Затем
на непривычном для него японском языке ответил:
     - Весьма сожалею, но названия цветка открыть не могу.
     - Эка незадача! Может, святой Франциск сказывал вашей милости,  чтобы
ваша милость не говорили об этом мне?
     - Не-ет! Дело совсем в другом.
     - Так скажите мне хоть одно  словечко,  ваша  милость.  Ведь  и  меня
просветил святой Франциск и обратил к вашему богу.
     Торговец с гордостью ткнул себя в грудь. В  самом  деле,  с  его  шеи
свисал, поблескивая на солнце, маленький латунный крестик. Вероятно, блеск
его был слишком резок, иначе от чего бы миссионер опустил  голову.  Потом,
голосом, полным сугубого добродушия,  миссионер  то  ли  в  шутку,  то  ли
всерьез сказал:
     - Увы, ничего не выйдет, любезный. Этого не  должен  знать  никто  на
свете - таков уж порядок, заведенный  в  моей  стране.  Разве  вот  что  -
попробуй-ка ты сам угадать! Ведь японцы мудры! Угадаешь - все, что  растет
на поле, твое.
     "Уж не смеется ли надо мной красноволосый?" - подумал торговец.
     С  улыбкой  на  загорелом  лице  он   почтительно   склонился   перед
миссионером.
     - Что это за штука - ума не приложу! Да и  не  могу  я  отгадать  так
быстро.
     - Можно и не сегодня. Даю тебе три  дня  сроку,  подумай  хорошенько.
Можешь даже справиться у кого-нибудь. Угадай - и все это отойдет тебе.  Да
еще в придачу красного вина  получишь.  Или,  ежели  хочешь,  подарю  тебе
красивых картинок, где нарисованы парайсо и все святые.
     Торговца, очевидно, испугала такая настойчивость:
     - Ну, а коли не угадаю, тогда как?
     - Коли не угадаешь. - Тут миссионер сдвинул шляпу на затылок, помахал
ладошкой  и  рассмеялся.  Рассмеялся  так  резко,  будто  ворон  закаркал.
Торговца даже удивил его смех. - Что ж, коли не угадаешь, тогда и я с тебя
что-нибудь возьму. Так как же? По душе тебе такая сделка? Угадаешь или  не
угадаешь? Угадаешь - все твое.
     И в голосе его прозвучало прежнее добродушие.
     - Ладно, ваша милость, пусть  так.  А  уж  я  расстараюсь  для  вашей
милости, все отдам, чего ни пожелаете.
     - Неужто все? Даже своего бычка?
     - Коли вашей милости этого довольно будет, так хоть сейчас берите!  -
Торговец  ухмыльнулся  и  хлопнул  бычка  по  лбу.  По-видимому,  он   был
совершенно уверен, что добродушный служка решил над ним подшутить. - Зато,
если выиграю я, то получу всю эту цветущую траву.
     - Ладно, ладно. Итак, по рукам?!
     - По рукам, ваша милость.  Клянусь  в  том  именем  господина  нашего
Дзэсусу Кирисито.
     Маленькие глаза миссионера сверкнули, и он довольно пробормотал  себе
что-то под нос. Затем, упершись левой рукой в бок и слегка выпятив  грудь,
он правой рукою коснулся светло-лиловых лепестков и сказал:
     - Но если ты не угадаешь, получу я с тебя и душу твою, и тело.
     С этими словами миссионер плавным движением руки снял шляпу. В густых
волосах торчала пара рожек,  совершенно  козлиных.  Торговец  побледнел  и
выронил шляпу. Листья и цветы неведомого  растения  потускнели  -  оттого,
быть может, что солнце в этот миг спряталось за тучу.  Даже  пегий  бычок,
как будто испугавшись чего-то,  наклонил  голову  и  глухо  заревел;  сама
земля, казалось, подала голос.
     - Так вот, любезный!  Хоть  ты  обещал  это  _м_н_е_,  обещание  есть
обещание. Не так ли?! Ведь ты поручился именем, произнести которое мне  не
дано. Помни же о своей клятве. Сроку тебе - три дня. А теперь прощай.
     Дьявол говорил учтивым тоном, и в самой учтивости его заключена  была
пренебрежительная усмешка. Затем он отвесил торговцу подчеркнуто  вежливый
поклон.


     Тут-то, к горести своей, понял торговец, что  как  последний  простак
дал дьяволу себя провести. Если так и дальше пойдет, не миновать  ему  лап
нечистого и  будет  он  жариться  на  "негасимом  адском  огне".  Выходит,
напрасно он отбился от прежней веры и принял крещение. И  клятву  нарушить
никак нельзя - ведь он поклялся именем  Дзэсусу  Кирисито!  Конечно,  будь
здесь святой Франциск, уж как-нибудь бы все обошлось, но святой  Франциск,
к несчастью, отсутствовал. Три ночи не смыкал торговец глаз.  Он  измышлял
способ разрушить дьявольские оковы и не придумал ничего лучшего, как любою
ценой добыть имя странного цветка. Но кто скажет ему имя, которого не знал
и сам святой Франциск!
     Поздним вечером того дня, когда истекал срок договора, торговец, таща
за собой неизменного пегого бычка, явился потихоньку  к  дому  миссионера.
Дом стоял вблизи поля и лицом был обращен к дороге.  Миссионер,  наверное,
уже спал. Ни единой полоски света не просачивалось из  его  дома.  Светила
луна, однако было чуть пасмурно, и на тихом поле  сквозь  ночной  полумрак
там и сям виднелись унылые светло-лиловые цветы. Торговец имел некий план,
не слишком, правда,  надежный,  но  при  виде  этого  грустного  места  он
почувствовал странную робость и решил было удрать, пока не  поздно.  Когда
же он вообразил себе, что  за  теми  дверьми  спит  господин  с  козлиными
рожками и видит там свои адские сны, последние  остатки  храбрости,  столь
тщательно им хранимые, покинули его. Но не икать же от слабости  душевной,
когда душа и тело твое вот-вот угодят в лапы нечистого.
     И  тогда  торговец,  всецело  положась  на  защиту  Бирудзэн   Марии,
приступил к выполнению своего плана. А план  был  весьма  прост.  Развязав
веревку, на которой он держал пегого бычка, торговец со всей силы пнул его
ногой в зад.
     Пегий бычок подпрыгнул, разломал плетень и пошел топтаться  по  всему
полю, не забыв при этом несколько раз хорошенько  боднуть  и  стену  дома.
Топот и рев, колебля слабый ночной туман, разнеслись далеко  вокруг.  Одно
из окон распахнулось... В темноте лица видно не  было,  но  наверняка  там
стоял сам дьявол в обличье миссионера.  На  голове  служки  торчали  рога.
Впрочем, торговцу, быть может, это только померещилось.
     - Какая скотина топчет там мой табак? -  спросонья  закричал  дьявол,
размахивая  руками.  Он  был  чрезвычайно  разгневан  -  кто-то  осмелился
прервать его сон. Но торговцу, прятавшемуся за полем, его  хриплая  ругань
показалась божьим гласом.
     - Какая скотина топчет там мой табак!!!


     Дальнейшие события  развивались  вполне  счастливо,  как  и  во  всех
подобного рода историях. Угадав название цветка, торговец оставил  дьявола
в дураках. Весь табак, возросший на его поле, он забрал себе. Вот и все.
     Но тут я задумался, не таит ли старинная эта легенда более  глубокого
смысла. Пусть дьяволу не удалось заполучить душу и тело торговца, зато  он
распространил табак по всей нашей стране. То  есть,  я  хочу  сказать,  не
сопутствовал ли поражению  дьявола  успех,  равно  как  спасению  торговца
падение. Дьявол, коли уж упадет, даром не встанет. И разве не бывает  так,
что человек, уверенный,  будто  поборол  искушение,  неожиданно  для  себя
оказывается его рабом?
     Попутно, очень коротко, расскажу  о  дальнейшей  судьбе  дьявола.  По
возвращении своем  святой  Франциск  силою  священной  пентаграммы  изгнал
дьявола из пределов страны. Но и после этого он появлялся то тут, то там в
обличье миссионера. Согласно одной из хроник, он частенько  наведывался  в
Киото как раз тогда,  когда  там  возводился  храм  Намбандзи.  Существует
версия, будто Касин Кодзи, тот самый,  который  поднял  на  смех  Мацунагу
Дандз„, и был  этим  дьяволом.  Впрочем,  дабы  не  отнимать  драгоценного
времени, я отсылаю вас к трудам достопочтенного Лафкадио Х„рна. После того
как То„томи  и  Токугава  запретили  заморскую  веру,  кое-кто  еще  видел
дьявола, но потом он исчез совершенно. На этом свидетельства хроник о  нем
обрываются. Жаль только, что мы ничего не знаем  о  деятельности  дьявола,
когда он появился в Японии вновь, после Мэйдзи...


                             АКУТАГАВА РЮНОСКЭ

                              В СТРАНЕ ВОДЯНЫХ




     Это история, которую рассказывает всем пациент номер двадцать  третий
одной психиатрической больницы. Ему, вероятно,  уже  за  тридцать,  но  на
первый взгляд он кажется совсем молодым. То, что ему пришлось  испытать...
впрочем, совершенно неважно, что ему пришлось испытать. Вот он  неподвижно
сидит, обхватив колени, передо мной и доктором С., директором больницы,  и
утомительно длинно рассказывает свою историю,  время  от  времени  обращая
взгляд на окно, где за решеткой одинокий дуб протянул  к  хмурым  снеговым
тучам, голые, без единого листа, ветви. Иногда  он  даже  жестикулирует  и
делает всевозможные движения  телом.  Например,  произнося  слова  "я  был
поражен", он резким движением откидывает назад голову.
     По-моему, я записал его рассказ довольно точно. Если  моя  запись  не
удовлетворит вас, поезжайте в деревню Н., недалеко от  Токио,  и  посетите
психиатрическую  больницу  доктора  С.  Моложавый  двадцать  третий  номер
сначала, вероятно, вам вежливо поклонится и укажет на жесткий стул.  Затем
с  унылой  улыбкой  тихим  голосом  повторит  этот  рассказ.  А  когда  он
закончит... Я хорошо помню, какое у него бывает при  этом  лицо.  Закончив
рассказ он поднимется на ноги и закричит, потрясая сжатыми кулаками:
     - Вон отсюда! Мерзавец! Грязная тварь! Тупая, завистливая, бесстыжая,
наглая, самодовольная, жестокая, гнусная тварь! Прочь! Мерзавец!



                                    1

     Это случилось три года назад. Как и многие другие, я взвалил на спину
рюкзак, добрался до горячих источников Камикоти и начал оттуда восхождение
на Хотакаяма. Известно, что путь на Хотакаяма  один  -  вверх  по  течению
Адзусагава. Мне уже приходилось раньше подниматься на Хотакаяма и даже  на
Яригатакэ, поэтому проводник мне был не нужен, и я отправился в путь  один
по долине Адзусагава, утопавшей  в  утреннем  тумане.  Да...  утопавшей  в
утреннем тумане. Причем этот туман и не думал рассеиваться.  Наоборот,  он
становился все плотнее и плотнее. После часа ходьбы я начал  подумывать  о
том, чтобы отложить восхождение и вернуться обратно в Камикоти. Но если бы
я решил вернуться, мне все равно пришлось бы ждать, пока рассеется  туман,
а он, как назло, с каждой минутой становился плотнее. "Эх, подниматься так
подниматься",  -  подумал  я  и  полез  напролом  через  заросли  бамбука,
стараясь, впрочем, не слишком удаляться от берега.
     Единственное, что я видел перед собой,  был  плотный  туман.  Правда,
время от времени из тумана выступал толстый ствол бука или  зеленая  ветка
пихты или внезапно перед самым лицом  возникали  морды  лошадей  и  коров,
которые здесь паслись,  но  все  это,  едва  появившись,  вновь  мгновенно
исчезало в густом тумане. Между тем ноги мои начали уставать, а в  желудке
появилось ощущение пустоты. К тому же мой  альпинистский  костюм  и  плед,
насквозь пропитанные туманом, сделались необыкновенно  тяжелыми.  В  конце
концов я сдался и, угадывая направление по плеску  воды  на  камнях,  стал
спускаться к берегу Адзусагава.
     Я  уселся  на  камень  возле  самой  воды  и  прежде  всего   занялся
приготовлением  пищи.  Открыл  банку  солонины,  разжег  костер  из  сухих
веток... На это у меня  ушло,  наверное,  около  десяти  минут,  и  тут  я
заметил, что густой  туман  начал  потихоньку  таять.  Дожевывая  хлеб,  я
рассеянно взглянул на  часы.  Вот  так  штука!  Было  уже  двадцать  минут
второго. Но больше всего меня поразило другое. Отражение какой-то страшной
рожи мелькнуло на поверхности круглого  стекла  моих  часов.  Я  испуганно
обернулся. И...  Вот  когда  я  впервые  в  жизни  увидел  своими  глазами
настоящего живого каппу. Он стоял на скале позади меня, совершенно  такой,
как на старинных рисунках, обхватив одной  рукой  белый  ствол  березы,  а
другую приставив козырьком к глазам, и с любопытством глядел на меня.
     От удивления я некоторое время не  мог  пошевелиться.  Видимо,  каппа
тоже был поражен. Он так и застыл с поднятой рукой. Я вскочил и кинулся  к
нему. Он тоже побежал. Во всяком случае, так мне показалось. Он метнулся в
сторону и тотчас же исчез, словно  сквозь  землю  провалился.  Все  больше
изумляясь, я оглядел бамбуковые заросли. И что же? Каппа оказался всего  в
двух-трех метрах от меня. Он стоял пригнувшись, готовый бежать, и  смотрел
на меня через плечо. В  этом  еще  не  было  ничего  странного.  Что  меня
озадачило и сбило с толку, так это цвет его кожи. Когда каппа  смотрел  на
меня со скалы, он был весь серый. А теперь он с  головы  до  ног  сделался
изумрудно-зеленым. "Ах ты дрянь этакая!" - заорал  я  и  снова  кинулся  к
нему. Разумеется, он побежал. Минут тридцать я мчался за  ним,  продираясь
сквозь бамбук и прыгая через камни.
     В быстроте ног и проворстве каппа  не  уступит  никакой  обезьяне.  Я
бежал за ним  сломя  голову,  то  и  дело  теряя  его  из  виду,  скользя,
спотыкаясь и падая.  Каппа  добежал  до  огромного  развесистого  конского
каштана, и  тут,  на  мое  счастье,  дорогу  ему  преградил  бык.  Могучий
толстоногий бык с налитыми  кровью  глазами.  Увидев  его,  каппа  жалобно
взвизгнул, вильнул в сторону и стремглав нырнул  в  заросли  -  туда,  где
бамбук был повыше. А я... Что ж, я медленно последовал за ним, потому  что
решил, что теперь ему от меня не уйти. Видимо, там была яма, о которой я и
не подозревал. Едва мои пальцы коснулись наконец  скользкой  спины  каппы,
как я кувырком покатился куда-то в непроглядный мрак. Находясь на  волосок
от гибели, мы, люди, думаем подчас об удивительно нелепых вещах. Вот  и  в
тот момент, когда у меня дух захватило от ужаса,  я  вдруг  вспомнил,  что
неподалеку от горячих источников  Камикоти  есть  мост,  который  называют
"Мостом Капп" - "Каппабаси". Потом... Что было потом, я  не  помню.  Перед
глазами у меня блеснули молнии, и я потерял сознание.



                                    2

     Когда я наконец очнулся, меня большой толпой окружали каппы. Я  лежал
на спине. Возле меня стоял на коленях каппа в пенсне на  толстом  клюве  и
прижимал к моей груди стетоскоп. Заметив, что я открыл  глаза,  он  жестом
попросил меня лежать спокойно и, обернувшись к кому-то в толпе,  произнес:
"Quax, quax". Тотчас же откуда-то появились двое капп  с  носилками.  Меня
переложили на носилки, и мы,  в  сопровождении  огромной  толпы,  медленно
двинулись по какой-то улице. Улица эта  ничем  не  отличалась  от  Гиндзы.
Вдоль буковых аллей тянулись ряды всевозможных  магазинов  с  тентами  над
витринами, по мостовой неслись автомобили.
     Но вот мы свернули в узкий переулок, и меня внесли в  здание.  Как  я
потом узнал, это был дом того самого каппы в пенсне, доктора  Чакка.  Чакк
уложил меня в чистую постель и дал  мне  выпить  полный  стакан  какого-то
прозрачного лекарства. Я лежал, отдавшись на милость Чакка. Да и  что  мне
оставалось  делать?  Каждый  сустав  у  меня  болел  так,  что  я  не  мог
шелохнуться. Чакк ежедневно по нескольку раз  приходил  осматривать  меня.
Раз в два-три дня навещал меня и тот каппа, которого я  увидел  впервые  в
жизни - рыбак Багг. Каппы знают о нас,  людях,  намного  больше,  чем  мы,
люди, знаем о каппах. Вероятно, это потому, что люди попадают в руки  капп
гораздо чаще, чем каппы попадают в наши  руки.  Может  быть,  "попадать  в
руки" - не самое удачное выражение, но, как бы то ни  было,  люди  не  раз
появлялись в стране капп и до меня. Причем многие так и оставались там  до
конца дней своих. Почему? - спросите вы. А вот почему. Живя в стране капп,
мы можем есть, не работая, благодаря тому только, что мы люди, а не каппы.
Такова привилегия людей в этой стране. Так, по словам Багга, в свое  время
к каппам совершенно случайно попал молодой дорожный рабочий. Он женился на
самке каппы и прожил с нею до самой смерти. Правда, она  считалась  первой
красавицей в стране водяных и потому, говорят, весьма  искусно  наставляла
рога дорожному рабочему.
     Прошла неделя, и меня в соответствии с законами этой страны возвели в
ранг  "гражданина,  пользующего  особыми  привилегиями".  Я  поселился  по
соседству с Чакком. Дом мой был невелик,  но  обставлен  со  вкусом.  Надо
сказать, что культура страны капп почти не отличается от  культуры  других
стран, по крайней мере Японии. В углу гостиной, выходящей окнами на улицу,
стоит маленькое пианино, на стенах  висят  гравюры  в  рамах.  Только  вот
размеры всех окружающих  предметов,  начиная  с  самого  домика  и  кончая
мебелью,  были  рассчитаны  на  рост  аборигенов,  и  я  всегда  испытывал
некоторое неудобство. Каждый вечер я принимал в  своей  гостиной  Чакка  и
Багга и упражнялся в языке этой страны. Впрочем, посещали меня  не  только
они. Как гражданин, пользующийся особыми привилегиями, я интересовал  всех
и каждого. Так, в гостиную ко мне заглядывали и такие каппы, как  директор
стекольной фирмы Гэр, ежедневно вызывавший к себе доктора Чакка специально
для того, чтобы тот измерял  ему  кровяное  давление.  Но  ближе  всех,  в
течении первых двух недель я сошелся с рыбаком Баггом.
     Однажды душным вечером мы с Баггом сидели в моей гостиной  за  столом
друг против друга. Вдруг ни с того ни с сего Багг замолчал, выпучил свои и
без того огромные глаза и неподвижно уставился на меня. Мне, конечно,  это
показалось странным, и я спросил:
     - Quax, Bag, quo quel quan?
     В переводе на японский это  означает:  "Послушай,  Багг,  что  это  с
тобой?" Но Багг ничего не ответил.  Вместо  этого  он  вдруг  вылез  из-за
стола, высунул длинный  язык  и  раскорячился  на  полу,  словно  огромная
лягушка. А вдруг он сейчас прыгнет на меня! Мне стало жутко, и я  тихонько
поднялся с кресла, намереваясь выскочить за дверь. К счастью,  как  раз  в
эту минуту в гостиную вошел доктор Чакк.
     - Чем это ты здесь занимаешься, Багг? - спросил он, строго взирая  на
рыбака через пенсне.
     Багг застыдился и, поглаживая голову ладонью, принялся извиняться:
     - Прошу прощения, господин доктор. Я  не  мог  удержаться.  Уж  очень
потешно  этот  господин  пугается...  И  вы   тоже,   господин,   простите
великодушно, - добавил он, обращаясь ко мне.



                                    3

     Прежде чем продолжать, я считаю своим долг