него метательных снарядов,
в общем, ему удавалось сохранять  достоинство  великого  музыканта,  и  он
только яростно сверкал на  нас  узкими  глазами.  Я...  Я  тоже,  конечно,
всячески старался избежать опасности и прятался за Токка.  Но  любопытство
меня одолевало, и я продолжал расспрашивать Магга:
     - А не кажется ли вам, что такая цензура - варварство?
     - Ничего подобного.  Напротив,  наша  цензура  гораздо  прогрессивнее
цензуры в какой-либо другой стране. Возьмите хотя бы Японию.  Всего  месяц
назад там...
     Но как раз в  этот  момент  Маггу  в  самую  макушку  угодила  пустая
бутылка. Он вскрикнул "quack" [это  просто  междометие]  и  повалился  без
памяти.



                                    8

     Как это ни странно, но директор стекольной фирмы Гэр  вызвал  у  меня
симпатию. Гэр это  капиталист  из  капиталистов.  Пожалуй,  не  приходится
сомневаться, что ни у одного каппы в  этой  стране  нет  такого  огромного
брюха, как у Гэра, и тем не менее, когда он восседает в  глубоком  удобном
кресле в окружении своей жены, похожей на устрицу,  и  детей,  похожих  на
огурцы, он представляется олицетворением самого счастья. Время от  времени
я в сопровождении судьи Бэппа  и  доктора  Чакка  бывал  в  доме  Гэра  на
банкетах.  Посещал  я  с  рекомендательным  письмом   Гэра   и   различные
предприятия, принадлежавшие как самому Гэру, так и лицам, связанным с  его
друзьями. Среди этих различных предприятий  меня  особенно  заинтересовала
фабрика   одной   книгоиздательской   компании.   Когда   я   с    молодым
инженером-каппой оказался в цехах и увидел гигантские  машины,  работающие
на гидроэлектроэнергии, меня вновь  поразил  и  восхитил  высокий  уровень
техники в  этой  стране.  Как  выяснилось,  фабрика  производила  до  семи
миллионов экземпляров  книг  ежегодно.  Но  поразило  меня  не  количество
экземпляров. Удивительным было то, что  для  производства  книг  здесь  не
требовалось ни малейших затрат труда. Оказывается, чтобы создать книгу,  в
этой  стране  нужно   только   заложить   в   машину   через   специальный
воронкообразный приемник бумагу, чернила и какое-то серое  порошкообразное
вещество.  Не  проходит  и  пяти  минут,  как  из  недр  машины   начинают
бесконечным потоком выходить готовые книги самых разнообразных форматов  -
в одну восьмую, одну двенадцатую, одну четвертую  часть  печатного  листа.
Глядя на водопад книг, извергаемый машиной,  я  спросил  у  инженера,  что
представляет собой серый порошок, который подается  в  приемник.  Инженер,
неподвижно  стоявший  перед  блестящими  черными   механизмами,   рассеяно
ответил:
     -  Серый  порошок?  Это  ослиные  мозги.  Их  просушивают,  а   затем
измельчают в порошок, только и всего. Сейчас они идут по два-три сэна [сэн
- мелкая денежная единица] за тонну.
     Подобные  технические  чудеса,  конечно,  имеют  место  не  только  в
книгоиздательских компаниях. Примерно  такими  же  методами  пользуются  и
компании по производству картин, и компании  по  производству  музыки.  По
словам Гэра, в этой стране ежемесячно изобретается от семисот до восьмисот
новых механизмов,  а  массовое  производство  уже  отлично  обходится  без
рабочих рук. В результате по всем  предприятиям  ежегодно  увольняются  не
менее сорока - пятидесяти тысяч рабочих. Между тем в газетах, которые я  в
этой стране аккуратно просматривал каждое утро, мне ни разу не  попадалось
слово "безработица".  Такое  обстоятельство  показалось  мне  странным,  и
однажды, когда мы вместе с Бэппом и Чакком были  приглашены  на  очередной
банкет к Гэру, я попросил разъяснений.
     -  Уволенных  у  нас  съедают,  -  небрежно  ответил  Гэр,  попыхивая
послеобеденной сигарой.
     Я не понял, что он имеет в виду, и  тогда  Чакк  в  своем  неизменном
пенсне взял на себя труд разрешить мое недоумение.
     - Всех этих уволенных рабочих умерщвляют, и их мясо идет в пищу. Вот,
поглядите газету. Видите? В этом месяце  было  уволено  шестьдесят  четыре
тысячи восемьсот шестьдесят девять рабочих, и точно в соответствии с  этим
понизились цены на мясо.
     - И они покорно позволяют себя убивать?
     - А что им остается делать? На то и существует закон об убое рабочих.
     Последние слова принадлежали Бэппу, с  кислой  физиономией  сидевшему
позади горшка с персиком. Я  был  совершенно  обескуражен.  Однако  же  ни
господин   Гэр,   ни   Бэпп,   ни   Чакк   не   видели   в   этом   ничего
противоестественного.  После  паузы  Чакк  с  усмешкой,  показавшейся  мне
издевательской, заговорил опять:
     - Таким образом государство сокращает число случаев смерти от  голода
и число самоубийств. И право, это не причиняет им  никаких  мучений  -  им
только дают понюхать немного ядовитого газа.
     - Но все же есть их мясо...
     - Ах, оставьте, пожалуйста. Если бы сейчас вас  услышал  наш  философ
Магг, он лопнул бы от смеха. А не в вашей ли это стране, простите,  плебеи
продают  своих  дочерей  в  проститутки?  Странная   сентиментальность   -
возмущаться тем, что мясо рабочих идет в пищу!
     Гэр, слушавший наш разговор, спокойно сказал, пододвигая ко мне блюдо
с бутербродами, стоявшие на столике рядом:
     - Так как же? Может быть, попробуете? Ведь это тоже мясо рабочих...
     Я совсем растерялся. Мне стало  худо.  Провожаемый  хохотом  Бэппа  и
Чакка, я выскочил из гостиной Гэра. Ночь была бурная, в небе  не  сверкала
ни одна звезда.  Я  возвращался  домой  а  полной  темноте  и  блевал  без
передышки. И моя рвота белела пятнами даже в темноте.



                                    9

     И все же директор стекольной фирмы Гэр  был,  вне  всякого  сомнения,
весьма симпатичным каппой. Мы с Гэром часто посещали клуб, членом которого
он состоял, и приятно проводили там время. Дело в том, что клуб  этот  был
гораздо уютнее клуба сверхчеловеков, в котором состоял Токк. И кроме того,
наши беседы с Гэром -  пусть  они  были  не  так  глубоки,  как  беседы  с
философом Маггом, - открывали передо мною совершенной новый,  беспредельно
широкий мир. Гэр с  охотой  и  удовольствием  разглагольствовал  на  самые
различные темы, помешивая кофе ложечкой из чистого золота.
     Как-то туманным вечером я сидел среди ваз с зимними розами  и  слушал
Гэра. Помнится, это разговор происходил в комнате, обставленной в новейшем
стиле - тонкие золотые линии прорезали белизну стен, потолка и мебели. Гэр
с усмешкой еще более самодовольной, чем  обычно,  рассказывал  о  кабинете
министров партии "Куоракс", вставшей недавно у кормила государства.  Слово
"куоракс" является междометием, не имеющим никакого особенного  смысла,  и
иначе чем "ого" его не переведешь. Впрочем, как  бы  то  ни  было,  партия
действует под лозунгом "В интересах всех капп".
     - Партией "Куоракс" заправляет известный политический деятель  Роппэ.
Бисмарк когда-то сказал: "Честность - лучшая дипломатия". А  Роппэ  возвел
честность и в принцип внутренней политики...
     - Да ведь речи Роппэ...
     - Не прерывайте, выслушайте меня. Да, все его речи -  сплошная  ложь.
Но поскольку всем известно, что все его речи - ложь, то в  конечном  счете
это все равно, как если  бы  он  говорил  сущую  правду.  И  только  такие
предубежденные существа, как вы, люди,  могут  называть  его  лжецом.  Мы,
каппы, вовсе не так... Впрочем, это не суть важно. Мы  говорили  о  Роппэ.
Итак, Роппэ заправляет партией "Куоракс". Но и у Роппэ  есть  хозяин.  Это
Куикуи, владелец газеты "Пу-Фу" ["пу-фу" тоже  междометие,  которое  можно
примерно перевести как "ох"]. Однако Куикуи тоже имеет своего  хозяина.  И
этот хозяин - некий господин Гэр, сидящий сейчас перед вами.
     - Однако... Простите, возможно, я не совсем понял... Но  ведь  газета
"Пу-Фу", насколько мне известно, защищает интересы рабочих. И если, как вы
утверждаете, владелец газеты подчиняется вам...
     - Что касается  сотрудников  газеты  "Пу-Фу",  то  они  действительно
являются защитниками интересов рабочих. Но распоряжается ими ни кто  иной,
как Куикуи. А Куикуи шагу ступить не может без поддержки вашего  покорного
слуги Гэра.
     Гэр, по-прежнему ухмыляясь, играл своей золотой ложечкой. Я глядел на
него и испытывал  не  сколько  ненависть  к  нему,  сколько  сочувствие  к
несчастным  сотрудникам  "Пу-Фу".  Видимо,  Гэр  разгадал  мои  мысли   и,
выпячивая огромное брюхо, сказал:
     - Да нет же, далеко  не  все  сотрудники  "Пу-Фу"  защищают  интересы
рабочих.  Ведь  каждый  каппа  прежде  всего  защищает  свои   собственные
интересы, так уж мы устроены... И кроме того,  положение  осложняется  еще
одним обстоятельством. Дело в том, что и  я,  Гэр,  не  свободен  в  своих
действиях. Как по-вашему, кто  руководит  мною?  Моя  супруга.  Прекрасная
госпожа Гэр.
     Гэр загоготал.
     - Выполнять повеления госпожи Гэр - большое счастье, - любезно сказал
я.
     - Во всяком  случае,  я  доволен.  Но  говорить  обо  всем  этом  так
откровенно я могу, конечно, только с вами - поскольку вы не каппа.
     - Итак, в конечно счете кабинетом "Куоракса" управляет госпожа Гэр?
     - Гм... Право, я не знаю, можно ли  так  сказать...  Впрочем,  война,
которую мы вели семь лет назад, началась действительно из-за самки.
     - Война? Значит, у вас тоже были войны?
     - Конечно, были. И сколько их  еще  будет!  Знаете,  пока  существуют
соседние государства...
     Так я впервые узнал, что страна водяных не  является  единственным  в
своем роде государством в этом мире. Гэр рассказал мне, что испокон  веков
потенциальными противниками капп были выдры. Вооружение и  оснащение  выдр
ни в чем не уступает вооружению и оснащению,  которым  располагают  каппы.
Этот разговор о войнах между каппами и выдрами очень  заинтересовал  меня.
Действительно, тот факт, что каппы имеют в лице выдр сильного  противника,
не был известен ни  автору  "Суйко-коряку",  ни  тем  более  автору  Кунио
Янагида, автору "Сборника народных легенд Ямасима".
     - Само собой разумеется, - продолжал Гэр, - что до начала  войны  обе
стороны непрерывно шпионили друг за другом. Ведь мы испытывали  панический
страх перед выдрами, а выдры точно так же боялись нас. И вот в такое время
некий выдра, проживавший в нашей стране,  нанес  визит  супружеской  чете.
Между тем самка в этой чете  как  раз  замышляла  убийство  мужа.  Он  был
изрядным распутником, и, кроме того,  жизнь  его  была  застрахована,  что
тоже, вероятно, не в малой степени искушало самку.
     - Вы были знакомы с ними?
     - Да... Впрочем, нет. Я знал только самца, мужа. Моя супруга  считает
его извергом, но, на мой взгляд, он не столько изверг, сколько  несчастный
сумасшедший с извращенными  половым  воображением,  ему  вечно  мерещились
преследования со стороны самок... Так вот,  жена  подсыпала  ему  в  какао
цианистого калия. Не знаю, как уж это получилось, но только чашка  с  ядом
оказалась перед гостем-выдрой. Выдра выпил и, конечно, издох. И тогда...
     - Началась война?
     - Да. К несчастью, этот выдра имел ордена.
     - И кто же победил?
     - Разумеется, мы. Ради этой победы мужественно сложили головы  триста
шестьдесят девять тысяч пятьсот капп! Но эти потери ничтожны по  сравнению
с потерями противника. Кроме выдры, у  нас  не  увидишь  никакого  другого
меха. Я же во время войны помимо производства стекла, занимался поставками
на фронт каменноугольного шлака.
     - А зачем на фронте каменноугольный шлак?
     - Это же продовольствие. Мы, каппы, если у нас подведет животы, можем
питаться чем угодно.
     - Ну, знаете... Не обижайтесь, пожалуйста, но для капп,  находившихся
на полях сражения... У нас в Японии такую вашу деятельность заклеймили  бы
позором.
     - И у нас тоже заклеймили бы, можете не сомневаться. Только раз я сам
говорю об этом, никто больше позорить меня не станет. Знаете, как  говорит
философ Магг? "О содеянном тобою  зле  скажи  сам,  и  зло  исчезнет  само
собой..." Заметьте, кстати, что двигало мною не  одно  лишь  стремление  к
наживе, но и благородное чувство патриотизма!
     В эту минуту к нам приблизился клубный лакей. Он  поклонился  Гэру  и
произнес, словно декламируя на сцене:
     - В доме рядом с вашим - пожар.
     - По... Пожар!
     Гэр испуганно вскочил на  ноги.  Я,  разумеется,  тоже  встал.  Лакей
бесстрастно добавил:
     - Но пожар уже потушен.
     Физиономия Гэра, провожавшего взглядом лакея,  выражало  нечто  вроде
смеха сквозь слезы. И именно тогда я обнаружил, что давно  ненавижу  этого
директора  стекольной  фирмы.  Но  предо  мною  был  уже   не   крупнейший
капиталист, а самый обыкновенный каппа. Я извлек из вазы букет зимних  роз
и, протянув его Гэру, сказал:
     - Пожар потушен, но ваша супруга, вероятно, переволновалась. Возьмите
эти цветы и отправляйтесь домой.
     - Спасибо...
     Гэр пожал  мне  руку.  Затем  он  вдруг  самодовольно  ухмыльнулся  и
произнес шепотом:
     - Ведь этот соседний дом принадлежит мне. И теперь я получу страховую
премию.
     Эта ухмылка... Я и сейчас помню эту ухмылку Гэра, которого я тогда не
мог ни презирать, ни ненавидеть.



                                    10

     - Что с тобой сегодня? - спросил я студента Раппа.  -  Что  тебя  так
угнетает?
     Это было на другой день после пожара. Мы сидели у меня в гостиной.  Я
курил сигарету, а Рапп с растерянным видом, закинув ногу на ногу и опустив
голову так, что не видно было его сгнившего клюва, глядел на пол.
     - Так что же с тобой, Рапп?
     Рапп наконец поднял голову.
     - Да  нет,  пустяки,  ничего  особенного,  -  печально  отозвался  он
гнусавым голосом. - Стою я это сегодня у окна и так, между прочим,  говорю
тихонько: "Ого, вот уж и росянки-мухоловки расцвели..." И что вы  думаете,
сестра моя вдруг разъярилась и на меня набросилась: "Это что же,  мол,  ты
меня  мухоловкой  считаешь?"  И  пошла  меня  пилить.   Тут   же   к   ней
присоединилась и мать, которая ее всегда поддерживает.
     - Позволь, но  какое  отношение  цветущие  мухоловки  имеют  к  твоей
сестре?
     - Она, наверное, решила, будто я намекаю на то,  что  она  все  время
гоняется за самцами. Ну, в ссору вмешалась тетка - она вечно не в ладах  с
матерью. Скандал разгорелся ужасный.  Услыхал  нас  вечно  пьяный  отец  и
принялся лупить всех без разбора. В довершении всего мой младший братишка,
воспользовавшись суматохой, стащил у матери кошелек с деньгами и  удрал...
не то в кино, не то еще куда-то. А я... Я уже...
     Рапп закрыл лицо руками и беззвучно заплакал. Само собой  разумеется,
что мне стало жаль его. Само собой разумеется и то, что я тут же вспомнил,
как презирает систему семейных отношений поэт Токк. Я  похлопал  Раппа  по
плечу и стал по мере своих сил и возможностей утешать его.
     - Это  случается  в  каждой  семье,  -  сказал  я.  -  Не  стоит  так
расстраиваться.
     - Если бы... Если бы хоть клюв был цел...
     - Ну, тут уж ничего не поделаешь. Послушай,  а  не  пойти  ли  нам  к
Токку, а?
     - Господин Токк меня презирает. Я ведь не способен, как он,  навсегда
порвать с семьей.
     - Тогда пойдем к Крабаку.
     После концерта, о котором я  упоминал,  мы  с  Крабаком  подружились,
поэтом у я мог отважиться повести Раппа в дом  этого  великого  музыканта.
Крабак жил гораздо роскошнее, чем, скажем, Токк,  хотя,  конечно,  не  так
роскошно, как капиталист Гэр. В его комнате, битком набитой  всевозможными
безделушками  -  терракотовыми  статуэтками  и  персидской  керамикой,   -
помещался турецкий диван, и сам Крабак обычно восседал на этом диване  под
собственным портретом, играя со своими детишками. Но на этот  раз  он  был
почему-то один. Он сидел с мрачным видом, скрестив на груди  руки.  Пол  у
его  ног  был  усыпан  клочьями  бумаги.  Рапп  вместе  с  поэтом   Токком
неоднократно, должно быть, встречался с Крабаком, но  сейчас  увидев,  что
Крабак не в духе, перетрусил и, отвесив ему робкий поклон, молча присел  в
углу.
     - Что с тобой, Крабак? - осведомился я, едва успев поздороваться.
     - Ты еще спрашиваешь!  -  отозвался  великий  музыкант.  -  Как  тебе
нравится этот кретин критик? Объявил, что моя лирика никуда не годится  по
сравнению с лирикой Токка!
     - Но ведь ты же музыкант...
     - Погоди. Это еще можно вытерпеть. Но ведь этот негодяй, кроме  того,
утверждает, что по сравнению с Рокком я ничто, меня  нельзя  даже  назвать
музыкантом!
     Рокк - это музыкант, которого  постоянно  сравнивают  с  Крабаком.  К
сожалению, он не состоял членом клуба сверхчеловеков, и я не имел случая с
ним побеседовать. Но его характерную физиономию  со  вздернутым  клювом  я
хорошо знал по фотографиям в газетах.
     - Рокк, конечно, тоже гений, - сказал я. - Но  его  произведениям  не
хватает современной страстности, которая льется через край в твоей музыке.
     - Ты действительно так думаешь?
     - Да, именно так.
     Крабак  вдруг  вскочил  на  ноги  и,  схватив  одну  из  танаградских
статуэток, с размаху швырнул ее на  пол.  Перепуганный  Рапп  взвизгнул  и
бросился было наутек, но Крабак жестом предложил нам успокоиться, а  затем
холодно сказал:
     - Ты думаешь так потому,  что,  как  и  всякая  посредственность,  не
обладаешь слухом. А я - я боюсь Рокка.
     - Ты? Не скромничай, пожалуйста!
     - Да кто же скромничает? С какой стати мне скромничать?  Я  корчу  из
себя скромника перед вами не больше, чем  перед  критиками!  Я  -  Крабак,
гений! В этом смысле Рокк мне не страшен.
     - Чего же ты тогда боишься?
     - Чего-то неизвестного... Может быть,  звезды,  под  которой  родился
Рокк.
     - Что-то я тебя не понимаю.
     - Попробую сказать иначе, чтобы было понятнее. Рокк  не  воспринимает
моего влияния. А я всегда  незаметно  для  себя  оказываюсь  под  влиянием
Рокка.
     - Твоя восприимчивость...
     - Ах, оставь, пожалуйста. При чем  тут  здесь  восприимчивость?  Рокк
работает спокойно и уверенно. Он  всегда  занимается  вещами,  с  которыми
может справиться один. А я вот не таков. Я неизменно пребываю в  состоянии
раздражения и растерянности. Возможно, с точки  зрения  Рокка,  расстояние
между нами не составляет и шага. Я же считаю, что  нас  разделяют  десятки
миль.
     - Но ваша "Героическая симфония", маэстро!.. - робко проговорил Рапп.
     -  Замолчи!  -  Узкие  глаза  Раппа  сузились  еще  больше,  и  он  с
отвращением поглядел на студента. - Что ты понимаешь? Ты и тебе  подобные!
Я знаю Рокка лучше, чем все эти собаки, которые лижут ему ноги!
     - Ну хорошо, хорошо. Успокойся.
     - Если бы я мог успокоиться... Я только и мечтаю  об  этом...  Кто-то
неведомый поставил на моем пути этого Рокка, чтобы  глумиться  надо  мною,
Крабаком. Философ Магг хорошо понимает  все  это.  Да-да,  понимает,  хотя
только и делает, что листает растрепанные фолианты пол  своим  семицветным
фонарем...
     - Как так?
     - Прочитай его последнюю книгу - "Слово идиота".
     Крабак подал, вернее, швырнул мне книгу. Затем он вновь  скрестил  на
груди руки и грубо сказал:
     - До свидания.
     И снова мы с окончательно приунывшим Раппом оказались на  улице.  Как
всегда, улица была полна  народу,  в  тени  буковых  аллей  тянулись  ряды
всевозможных лавок и магазинов. Некоторое время мы шли  молча.  Неожиданно
нам повстречался длинноволосый поэт Токк.  Завидев  нас,  он  остановился,
вытащил из сумки на животе носовой платок и принялся вытирать пот со лба.
     - Давно мы с вами не виделись, - сказал он. - А я вот иду к  Крабаку.
У него я тоже давно не был...
     Мне не хотелось, чтобы между этими двумя деятелями искусства возникла
ссора, и я намеками объяснил Токку, что Крабак сейчас немного не в себе.
     - Вот как? - сказал Токк. - Ну что же, визит  придется  отложить.  Да
ведь Крабак - неврастеник... Кстати, я тоже в последнее время  мучаюсь  от
бессонницы.
     - Может быть, прогуляешься с нами?
     - Нет, лучше не надо... Ай?
     Токк вдруг судорожно вцепилс