ответила.  -  Ты  молчишь?  Значит,  ты  собираешься
ослушаться меня?
   - Нет. Но почему вы, отец, так...
   - А если не собираешься, то я хочу кое-что сказать тебе. Имей  в  виду,
что я не позволю тебе выйти замуж за этого  молодца.  Дочь  Сусаноо  может
быть женой только такого человека, который  пользуется  доверием  Сусаноо.
Понятно? Запомни это хорошенько!
   А поздно ночью, когда Сусаноо  уже  спал,  громко  храпя,  Сусэри-химэ,
одинокая и печальная, все  еще  сидела  у  окна,  наблюдая,  как  бесшумно
погружается в море красноватый месяц.



   5

   На следующее утро Сусаноо, как всегда, отправился  на  скалистый  берег
моря искупаться. Неожиданно для себя он увидел Асихарасикоо, бодрым  шагом
спускавшегося вслед за ним со стороны дворца.
   Весело улыбаясь, Асихарасикоо приветствовал его:
   - Доброе утро.
   - Ну как, хорошо ли спалось?
   Стоя на выступе скалы, Сусаноо испытующе посмотрел в лицо Асихарасикоо.
В самом деле, почему этого жизнерадостного молодого  человека  не  тронули
пчелы? Это не входило в расчеты Сусаноо.
   - Спасибо. Благодаря вам я хорошо выспался.
   Отвечая так, Асихарасикоо поднял лежавший у его ног обломок скалы и что
есть силы бросил его в сторону моря. Камень описал большую дугу и  скрылся
в розовых облаках. Он упал в море так далеко от берега,  что  сам  Сусаноо
вряд ли мог бы его туда добросить.
   Закусив губу, Сусаноо проводил взглядом летящий камень.
   Они вернулись с  моря  и  сели  завтракать.  И  тогда  Сусаноо,  мрачно
глодавший оленью ногу, сказал сидевшему напротив Асихарасикоо:
   - Если тебе нравится здесь, можешь остаться еще на несколько дней.
   Сусэри-химэ, находившаяся тут же, незаметно подала  Асихарасикоо  знак,
чтобы он  отказался  от  этого  коварного  приглашения.  Но  Асихарасикоо,
внимание которого было поглощено блюдом с рыбой, не  заметил  ее  знака  и
радостно ответил:
   - Спасибо. Я бы провел у вас еще дня два или три.
   К  счастью,  после  обеда  Сусаноо  задремал.  Воспользовавшись   этим,
влюбленные выскользнули из дворца и,  найдя  уединенное  место  на  берегу
моря, среди скал, там, где была привязана пирога  Асихарасикоо,  торопливо
вкусили счастья.  Лежа  на  ароматных  водорослях,  Сусэри-химэ  некоторое
время, как зачарованная, смотрела на Асихарасикоо, а потом, высвободившись
из его объятий, с беспокойством сказала:
   - Оставаться еще на ночь опасно. Не думайте обо мне, бегите отсюда  как
можно скорее.
   Но Асихарасикоо улыбнулся и, как ребенок, упрямо покачал головой:
   - Пока ты здесь, я не уеду, пусть даже мне грозит смерть.
   - Но если с вами случится несчастье...
   - А ты согласна немедленно бежать со мной?
   Сусэри-химэ не могла решиться на это.
   - Тогда я остаюсь.
   Асихарасикоо попытался было еще раз привлечь ее к себе. Но  Сусэри-химэ
отстранила его и быстро встала.
   - Отец зовет, - сказала она  тревожно  и  с  легкостью  молодой  косули
побежала по направлению ко дворцу.
   Асихарасикоо, все еще улыбаясь, проводил ее взглядом. И тут он  заметил
на месте, где лежала Сусэри-химэ, оброненный ею платок, такой же, как тот,
что он получил вчера.



   6

   Вечером Сусаноо сам проводил Асихарасикоо  в  помещение,  расположенное
напротив пчельника.
   Как и накануне в пчельнике, здесь было уже совсем темно.  Только  одним
отличалось это помещение: в темноте сверкали многочисленные  точки,  будто
драгоценные камни, скрытые в недрах земли.
   Асихарасикоо, которому  светящиеся  точки  показались  подозрительными,
подождал, пока глаза не  привыкли  к  темноте.  Когда  же  вокруг  немного
посветлело, эти похожие на звезды точки оказались глазами чудовищных змей,
таких громадных, что они могли бы заглотать  и  лошадь.  Помещение  кишело
змеями. Они  висели  на  поперечных  балках,  обвивали  стропила,  лежали,
свернувшись спиралями, на полу.
   Асихарасикоо непроизвольно схватился за меч. Но если, обнажив меч, он и
сразит одну змею, другая без труда его задушит. Одна змея уже стала  снизу
подбираться к его лицу, а другая, еще больших размеров, висевшая на балке,
извиваясь, потянулась к его плечу.
   Дверь, конечно, заперта. За ней, наверное, стоит этот  зло  улыбающийся
седовласый Сусаноо  и,  приложив  ухо,  слушает,  что  происходит  внутри.
Асихарасикоо застыл на месте, изо всех сил сжимая  рукоятку  меча  и  лишь
поводя глазами. Тем временем змея, свернувшаяся громадным  клубком  у  его
ног, подняла голову еще выше, с явным намерением схватить его за горло.
   Тут Асихарасикоо осенило. Вчера, когда на него тучей набросились пчелы,
он взмахнул платком Сусэри-химэ и спас себе  жизнь.  Может  быть,  платок,
забытый Сусэри-химэ на прибрежной скале, тоже обладает чудесным свойством?
Он моментально выхватил платок и трижды взмахнул им...
   На следующее утро у скалистого берега  моря  Сусаноо  опять  повстречал
Асихарасикоо, еще более довольного, чем накануне.
   - Ну как, хорошо ли спалось?
   - Да, благодаря вам я хорошо выспался.
   Раздражение переполняло Сусаноо. Он бросил  злобный  взгляд  на  своего
собеседника, но овладел собой. Слова его прозвучали искренне:
   - Это хорошо. Давай теперь поплаваем вместе.
   Они разделись и бросились в бурное на  рассвете  море.  Сусаноо  еще  в
стране  Такамагахара  был  непревзойденным  пловцом.   Асихарасикоо   тоже
чувствовал себя в  воде,  как  дельфин.  Их  головы,  черная  и  белая,  с
одинаковыми прическами мидзура [древние мужские прически;  длинные  волосы
разделялись пробором и перехватывались тесемками у ушей  с  подхватыванием
концов, так что перед ушами свешивалась петля волос], как две утки, быстро
удалялись от отвесных скал берега.



   7

   Вздыбленное волнами море сеяло похожую  на  снег  пену.  Сусаноо  среди
брызг и пены то и дело злобно посматривал в сторону Асихарасикоо.  Но  тот
все плыл и плыл вперед, и самые высокие волны не страшили его.
   Вскоре Асихарасикоо стал  понемногу  обгонять  Сусаноо.  Стиснув  зубы,
Сусаноо старался не отстать. Но набежало несколько больших пенистых  волн,
и его противник легко вырвался вперед. А потом он и вовсе исчез из виду за
гребнями волн.
   "А я-то надеялся утопить его в море!" - подумал Сусаноо и почувствовал,
что не обретет покоя, пока не убьет Асихарасикоо. - Негодяй!  Пусть  этого
проходимца сожрут крокодилы!
   Но вскоре Асихарасикоо,  легко  держась  на  воде,  будто  он  сам  был
крокодилом, вернулся назад.
   - Поплаваем еще? - качаясь на волнах, крикнул он  издали  с  неизменной
улыбкой на лице. Однако Сусаноо, несмотря на все свое упрямство, не  хотел
больше плавать...
   В тот же  день  после  полудня  Сусаноо  отправился  с  Асихарасикоо  в
западную равнинную часть острова поохотиться на лисиц и зайцев.
   Они поднялись на скалу на краю равнины. Насколько хватал глаз,  равнина
была покрыта сухими травами, колебавшимися, как волны  от  ветра.  Сусаноо
помолчал немного, любуясь открывшейся их взорам картиной, а потом приложил
стрелу к луку и обернулся к Асихарасикоо:
   - Ветер, правда,  немного  мешает...  Но  все-таки  чья  стрела  улетит
дальше? Давай состязаться в стрельбе из лука.
   - Что же, давайте.
   По-видимому, в искусстве стрельбы из лука Асихарасикоо тоже  чувствовал
себя уверенно.
   - Готов? Стрелять будем одновременно!
   Стоя рядом, они изо всех сил натянули тетиву и  одновременно  отпустили
ее. Стрелы полетели над волнующейся равниной по прямой линии.  Не  обгоняя
друг  друга,  они  сверкнули  на  солнце  и,  вдруг  подхваченные  ветром,
одновременно скрылись вдали.
   - Ну как, чья взяла?
   - Трудно сказать. Давайте попробуем еще раз.
   Сусаноо, нахмурив брови, с раздражением покачал головой.
   - Сколько ни пробуй, результат будет тот же. Лучше, не сочти  за  труд,
сбегай принеси мою стрелу. Я очень дорожу этой лакированной  стрелой,  она
из страны Такамагахара.
   Асихарасикоо послушно бросился в  заросли  шумевшей  на  ветру  высокой
сухой травы. А Сусаноо, как только он скрылся из виду,  быстро  достал  из
висевшего на поясе мешочка кремень и огниво и зажег  сухой  терновник  под
скалой.



   8

   В мгновение ока над бесцветным пламенем поднялись густые клубы  черного
дыма. А под дымом громко трещал терновник и загоревшиеся побеги бамбука.
   - На этот раз я покончу с ним!
   Сусаноо стоял на высокой скале, опершись на лук, и губы его кривились в
жестокой усмешке.
   Огонь распространялся все дальше и дальше. Птицы  с  жалобными  криками
взлетали в красно-черное небо. Но тут же, охваченные пламенем, они  падали
обратно  на  землю.  Издали  казалось,  будто  это  опадают   с   деревьев
бесчисленные плоды, срываемые набежавшей бурей.
   - На этот раз я покончу  с  ним!  -  еще  раз  удовлетворенно  вздохнул
Сусаноо, но при  этом  на  него  нахлынуло  неизъяснимое  смутное  чувство
грусти...
   Вечером того же дня, довольный своей победой,  Сусаноо  стоял  у  ворот
дворца со скрещенными на груди руками и смотрел на небо, по  которому  все
еще плыли клубы дыма. Подошла Сусэри-химэ, чтобы сказать, что ужин  готов.
На ней было выделявшееся в сумерках белое траурное одеяние,  как  если  бы
она похоронила близкого родственника.
   При виде опечаленной Сусэри-химэ Сусаноо вдруг захотелось  поиздеваться
над ее горем.
   - Посмотри на небо. Асихарасикоо сейчас...
   - Я знаю.
   Сусэри-химэ стояла, потупив взор, и твердость, с которой  она  прервала
отца, была неожиданной.
   - Вот как? Тебе, наверное, грустно?
   - Да, очень. Даже если бы вы, отец, скончались,  мне  не  было  бы  так
грустно.
   Сусаноо изменился в лице и злобно взглянул на дочь. Но почему-то он  не
смог наказать ее за дерзость.
   - Если тебе грустно, плачь. - Он  резко  повернулся  и,  широко  шагая,
направился во дворец.  Поднимаясь  по  лестнице,  он  раздраженно  щелкнул
языком: - В другой раз я бы и говорить не стал, просто побил бы...
   После его ухода  Сусэри-химэ  некоторое  время  смотрела  полными  слез
глазами на охваченное заревом  вечернее  небо,  а  потом,  понуря  голову,
побрела назад.
   В эту ночь Сусаноо никак не мог уснуть. Гибель Асихарасикоо терзала его
душу.
   - Сколько раз замышлял я убить его!  Однако  не  испытывал  еще  такого
странного чувства, как сегодня...
   Он без конца ворочался на зеленой благоухающей сугадатами. Но  сон  все
не шел.
   А тем временем над темным морем уже занималась печальная холодная заря.



   9

   Это случилось  на  следующий  день,  когда  утреннее  солнце  полностью
осветило море. Невыспавшийся Сусаноо, щурясь  от  яркого  света,  медленно
вышел из дома и на ступеньках - вот чудо! - увидел Асихарасикоо,  который,
сидя рядом с Сусэри-химэ, о чем-то весело с ней болтал.
   Увидев Сусаноо, молодые люди испугались.  Но  Асихарасикоо  вскочил  со
своей обычной живостью и протягивая лакированную стрелу, сказал:
   - Вот. Я нашел вашу стрелу.
   Сусаноо еще не оправился от изумления.  Но  он  почему-то  почувствовал
радость, видя Асихарасикоо невредимым.
   - К счастью, ты не пострадал?
   - Да, я спасся совсем случайно. Пожар настиг  меня,  как  раз  когда  я
подобрал эту стрелу. Я бросился бежать сквозь дым в ту сторону, где еще не
было огня. Но как ни спешил, так и не  смог  обогнать  пламя,  раздуваемое
западным ветром... - Асихарасикоо на  мгновение  остановился  и  улыбнулся
слушавшим его отцу и дочери. - Я уже решил, что пришел  конец.  Но  в  это
время земля у меня под ногами  неожиданно  провалилась,  и  я  очутился  в
большой пещере. Сначала вокруг было совсем темно, но когда сухая трава  по
краям загорелась, пещера осветилась до самого дна, и  я  увидел  множество
полевых мышей. Их было столько, что под ними скрылась земля...
   - Хорошо, что мыши. А окажись это гадюки...
   В глазах Сусэри-химэ сверкнули одновременно и слезы и улыбка.
   - С мышами тоже шутки плохи. Видите, на стреле  нет  перьев.  Это  мыши
отгрызли. Но, к счастью, пожар благополучно прошел над пещерой.
   Слушая рассказ, Сусаноо снова почувствовал, как растет в нем  ненависть
к этому удачливому юноше.  И  еще  почувствовал,  что,  пока  он,  однажды
решивший убить этого юношу, не добьется своей цели, его гордость, гордость
человека, ни разу в жизни не знавшего поражений, будет уязвлена.
   - Что же, тебе повезло. Хотя,  знаешь,  удача  как  ветер:  неизвестно,
когда изменит направление... Впрочем, это не важно. Главное - ты спасся. А
теперь пойдем во дворец, поищи мне, пожалуйста, в голове.
   Асихарасикоо и Сусэри-химэ ничего не оставалось, как последовать за ним
в залу, за освещенную солнцем белую занавеску.
   Сусаноо, не в духе и злой, сел, скрестив ноги, посреди залы и распустил
свою прическу мидзура. Волосы его, цветом напоминавшие сухой  камыш,  были
длинными, как река.
   - Насекомые у меня не простые.
   Не обратив внимания на эти  слова,  Асихарасикоо  принялся  расчесывать
волосы Сусаноо, намереваясь давить насекомых, как только найдет их. Но тут
он увидел, что у корней волос копошатся большие,  медного  цвета  ядовитые
сколопендры.



   10

   Асихарасикоо растерялся. Тогда находившаяся рядом Сусэри-химэ незаметно
положила ему  в  руку  пригоршню  плодов  дерева  муку  и  красной  глины.
Асихарасикоо принялся разгрызать плоды муку, смешивал их во рту с глиной и
выплевывал на пол, будто и в самом деле уничтожал сколопендр.
   Тем временем Сусаноо, плохо спавший ночью, незаметно задремал...
   Ему снилось, что, изгнанный из страны Такамагахара,  он  поднимается  в
гору по крутой каменистой дороге и ногти на его  ногах  содраны  о  камни.
Папоротник между скалами, крики ворон, холодное, стального  цвета  небо  -
все вокруг мрачно.
   - В чем я виноват? Я сильнее их. А разве это преступление быть сильнее?
Это они виноваты, ревнивые двуличные люди, не достойные быть мужчинами.
   Возмущаясь так, Сусаноо продолжает свой трудный путь. Но вот на дороге,
на  большой  скале,  похожей  на  панцирь   черепахи,   он   видит   белое
металлическое зеркало с шестью колокольчиками. Он подходит и заглядывает в
него. В зеркале отчетливо отражается молодое лицо. Но это не его лицо, это
лицо Асихарасикоо, которого он столько раз пытался убить...
   Здесь Сусаноо проснулся. Открыв глаза, он огляделся вокруг.  Зала  была
залита ярким утренним солнцем, но ни Асихарасикоо, ни Сусэри-химэ не было.
Он  увидел,  что  волосы  его,  разделенные  на  три  пряди,  привязаны  к
потолочным балкам.
   - Негодяй!
   Сусаноо все сразу понял,  издал  воинственный  крик  и  что  есть  силы
тряхнул головой. На крыше  дворца  раздался  оглушительный  грохот  -  это
треснули балки, к которым были привязаны его волосы. Но Сусаноо и ухом  не
повел. Он протянул правую руку и взял свой тяжелый небесный лук для  охоты
на оленей. Протянул левую руку и взял колчан с небесными  стрелами.  Потом
он напряг ноги, разом поднялся и, волоча за собой рухнувшие балки, с гордо
поднятой головой вышел из дворца.
   Роща деревьев муку вокруг дворца задрожала от  его  шагов.  Даже  белки
попадали с деревьев на землю. Как ураган, пронесся он по роще.
   Там, где кончалась роща, - обрыв, под обрывом - море. Сусаноо вышел  на
край обрыва и обвел взглядом морскую ширь, приложив ладонь к глазам. Синее
море придавало легкий синеватый отсвет солнечному  диску.  А  среди  волн,
удаляясь все дальше и дальше от берега, плыла знакомая пирога.
   Сусаноо, стоявший опершись на лук, всмотрелся  в  нее.  Лодка,  как  бы
поддразнивая его, легко скользила  по  волнам  под  маленьким  парусом  из
циновки. Он отчетливо видел, что на корме стоит Асихарасикоо, а на носу  -
Сусэри-химэ.
   Сусаноо хладнокровно  вложил  небесную  стрелу  в  свой  небесный  лук.
Натянул лук и нацелил стрелу на лодку. Но  стрела  никак  не  срывалась  с
тетивы. В глазах Сусаноо появилось что-то похожее на улыбку. На улыбку?  И
в то же время в них стояли слезы... Пожав плечами, он отбросил лук и, не в
силах более сдерживаться, разразился громким, как гул водопада, смехом.
   - Я благословляю вас! - С высокого обрыва Сусаноо махнул  им  рукой.  -
Будьте сильнее меня! Будьте умнее меня! Будьте... - Сусаноо остановился на
мгновение и продолжал напутствовать их низким, сильным голосом:  -  Будьте
счастливее меня!
   Его слова разносились ветром по морю. И в этот момент Сусаноо был более
спокоен и величав, более походил  на  небесного  бога,  чем  тогда,  когда
воевал с Охирумэмути, когда  был  изгнан  из  страны  Такамагахара,  когда
победил змея из Коси.

   Май 1920 г.



   Акутагава Рюноскэ.
   Нанкинский Христос

   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. с яп. - Н.Фельдман.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 1 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   1

   Была осенняя полночь. В Нанкине в доме на улице Циванцзе сидела бледная
девушка-китаянка и, облокотившись на старенький стол, со  скучающим  видом
грызла арбузные семечки, которые брала с лакированного подносика.
   Лампа на столе светила слабо. Ее свет  не  столько  рассеивал  темноту,
сколько усугублял унылый вид комнаты. В углу у стены с ободранными  обоями
свешивался пыльный полог  над  тростниковой  кроватью,  небрежно  накрытой
шерстяным одеялом. По другую сторону стола  стоял,  как  будто  позабытый,
старенький стул. Кроме этих вещей, самый внимательный взгляд не  обнаружил
бы ничего, что могло бы служить украшением комнаты.
   Но время от времени девушка переставала грызть семечки и, подняв  ясные
глаза, пристально смотрела на противоположную стену:  в  самом  деле,  там
прямо перед ней на крючке скромно висело маленькое бронзовое  распятие.  А
на нем смутной  тенью  вырисовывался  полустертый  незатейливый  барельеф,
изображавший распятого Христа с высоко  раскинутыми  руками.  Каждый  раз,
когда девушка смотрела на  этого  Иисуса,  выражение  грусти  за  длинными
ресницами на мгновенье исчезало, и вместо него в ее глазах  загорался  луч
наивной  надежды.  Но  девушка  сейчас  же  отводила  взгляд,  каждый  раз
вздыхала, устало поводила плечами, покрытыми кофтой из  черного  шелка,  и
снова принималась грызть арбузные семечки.
   Девушку звали Сун Цзинь-хуа,  это  была  пятнадцатилетняя  проститутка,
которая, чтобы свести концы с концами, по ночам принимала в  этой  комнате
гостей.  Среди  многочисленных  проституток  Циньвая   девушек   с   такой
наружностью, как у нее, безусловно, было много. Но чтобы нашлась другая  с
нравом столь же нежным, как у Цзинь-хуа, во  всяком  случае,  сомнительно.
Она, - в отличие от своих товарок, других продажных женщин, -  не  лживая,
не  взбалмошная,  с  веселой  улыбкой  развлекала  гостей,   каждую   ночь
посещавших ее угрюмую комнату. И если их плата изредка оказывалась  больше
условленной, она радовалась,  что  может  угостить  отца  -  единственного
близкого ей человека - лишней чашечкой его любимого сакэ.
   Такое поведение  Цзинь-хуа,  конечно,  объяснялось  ее  характером.  Но
имелась еще и другая причина,  а  именно:  она  с  детства  придерживалась
католической  веры,  в  которой  ее  воспитала  покойная   мать,   о   чем
свидетельствовало висевшее на стене распятие.
   Кстати сказать, как-то раз  у  Цзинь-хуа  из  любопытства  провел  ночь
молодой  японский  турист,  приехавший  весной   этого   года   посмотреть
шанхайские скачки и заодно полюбоваться видами Южного Китая. С  сигарой  в
зубах, в  европейском  костюме,  он  беспечно  обнимал  маленькую  фигурку
Цзинь-хуа, сидевшую у него на коленях, и, случайно заметив крест на стене,
недоверчиво спросил на ломаном китайском языке:
   - Ты что, христианка?
   - Да, меня крестили пяти лет.
   - А занимаешься таким ремеслом?
   В его голосе слышалась насмешка. Но Цзинь-хуа, положив к нему  на  руку
головку  с  иссиня-черными  волосами,  улыбнулась,  как  всегда,   светлой
улыбкой, обнажавшей ее мелкие, ровные зубки.
   - Ведь если б я не занималась этим ремеслом, и отец и я, мы оба  умерли