Когда Цзинь-хуа кончила, он, как  будто  опомнившись,  зажег  спичку  и
закурил душистую сигару. И, нарочно приняв заинтересованный вид, выжал  из
себя вопрос:
   - Вот как... Странно. И ты ни разу с тех пор не болела?
   - Нет, ни разу,  -  не  колеблясь  ответила  Цзиньхуа  с  ясным  лицом,
продолжая грызть арбузные семечки.

   22 июня 1920 г.



   Акутагава Рюноскэ.
   Ду Цзычунь

   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. с яп. - В.Маркова.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 1 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   1

   Это случилось весенним вечером.
   Возле Западных ворот в столице Танского  государства  [Китай  в  период
Танской династии (618-907)]  Лояне  стоял  юноша  и  безучастным  взглядом
смотрел на небо.
   Звали этого  юношу  Ду  Цзычунь.  Он  был  сыном  богача,  но  промотал
отцовское достояние и дошел до такой нищеты, что хоть с голоду помирай.
   В те времена Лоян был цветущим городом, он не знал себе равных во  всей
Поднебесной. По улицам его пестрой чередой двигались  люди  и  повозки.  В
лучах  закатного  солнца,  жидким  маслом  заливавшего  городские  ворота,
проносились мимо шапочки из тончайшего шелкового газа на головах стариков,
золотые турецкие серьги в  ушах  женщин,  многоцветные  поводья  на  белых
конях... Словно смотришь на прекрасную картину.
   Но Ду Цзычунь, прислонившись  спиной  к  воротам,  по-прежнему  смотрел
безучастным взглядом на небо. Весенняя дымка расстилалась ровной  пеленой,
но сквозь нее уже был виден узкий полумесяц,  похожий  на  белый  шрам  от
звериного когтя.
   "Смеркается, а у меня в животе пусто, и негде мне приклонить  голову...
Проклятая жизнь! Лучше броситься в реку и  умереть",  -  вот  какие  мысли
нестройным роем проносились в голове Ду Цзычуня.
   И вдруг перед ним появился, словно из-под земли вырос, какой-то старик,
на один глаз кривой, на  другом  глаз  косой!  Облитый  лучами  заходящего
солнца, он отбрасывал огромную тень на ворота. Пристально поглядев в  лицо
Ду Цзычуню, старик властным голосом спросил:
   - О чем ты сейчас думаешь?
   - Я-то? Я думаю о том, как мне быть. Ведь у меня даже нет угла, где  бы
переночевать.
   Старик спросил его так неожиданно, что  Ду  Цзычунь,  потупив  глаза  в
землю, неожиданно для себя дал правдивый ответ.
   - Вот как! Жаль мне тебя.
   Старик немного задумался и указал пальцем  на  лучи  вечернего  солнца,
озарявшие улицу.
   - Послушай, я дам тебе добрый совет. Стань  сейчас  так,  чтобы  солнце
было позади тебя, а тень твоя упала на землю. Заприметь место, где у  этой
тени голова, и копай там ночью. Выкопаешь целую телегу чистого золота.
   - Неужели правда?
   Ду Цзычунь в изумлении  поднял  глаза.  Что  за  чудо!  Старик  куда-то
бесследно исчез, словно сквозь землю провалился.
   А месяц в небе еще больше побелел, и над  бесконечным  людским  потоком
уже реяли в вышине две-три нетерпеливые летучие мыши.



   2

   Ду Цзычунь сразу в один день  разбогател  так,  что  даже  в  столичном
городе Лояне не находилось ему равных.
   Следуя совету старика, он начал копать в том самом месте, где  пришлась
голова его тени, и вырыл  гору  золота  -  на  самой  большой  повозке  не
увезешь.
   Ду Цзычунь стал неслыханным богачом. Он купил великолепный дом и мог бы
соперничать  в  роскоши  с  самим  императором  Сюань-цзуном   [Сюань-цзун
(713-756) - китайский император].  Он  пил  ланьлинское  вино,  приказывал
доставить к своему столу мякоть плодов "драконий глаз" [плоды нефелия]  из
Гуйчжоу, посадил в саду пионы, которые четыре раза  в  день  меняют  цвет,
завел у себя  белых  павлинов,  собирал  драгоценные  камни,  наряжался  в
парчовые одежды, разъезжал в  экипажах  из  ароматного  дерева,  заказывал
мастерам кресла из слоновой кости...  Словом,  если  перечислять  все  его
прихоти, то рассказу и конца не будет.
   Бывало,  старые  приятели  Ду  Цзычуня,  встретив  его  по  дороге,   и
здороваться-то с ним не хотели. Но когда толки о его новом богатстве пошли
по городу, все прежние дружки наведались к нему и стали с утра  до  вечера
веселиться в его доме. Число их с  каждым  днем  прибывало.  Прошло  всего
полгода,  а  уж  в  столичном  городе  Лояне   не   осталось   ни   одного
прославленного своими талантами человека, ни  одной  известной  красавицы,
которые не побывали бы в доме Ду Цзычуня.
   Юноша, что ни день, задавал роскошные  пиры.  Словами  не  описать  все
великолепие этих праздников! Скажу лишь, что на них подавались привезенные
с Запада виноградные вина, а индийские  факиры  забавляли  гостей,  глотая
ножи. Хозяина окружало двадцать красавиц. У  десяти  девушек  волосы  были
украшены лотосами из  светлой  яшмы,  а  у  других  десяти  -  пионами  из
драгоценного агата, и все они чудесно играли на флейтах и цитрах.  О,  это
было прекрасное зрелище!
   Но и у самого большого богача деньгам приходит конец, если  сорить  ими
направо и налево.
   Чему же удивляться, что при такой любви  к  роскоши  Ду  Цзычунь  через
год-два начал беднеть. Воистину у людей бесчувственные сердца! Давно ли от
приятелей отбою не было, а теперь самые закадычные друзья  проходили  мимо
его ворот, как чужие. Хоть бы из вежливости кто заглянул!
   Наступила третья весна - и Ду Цзычунь опять  распростился  с  последним
своим грошом, и во всем огромном городе Лояне не нашлось ни  одного  дома,
где бы дали ему приют. Да что там! Ни один человек не подал  ему  и  чашки
воды.
   И вот однажды вечером Ду Цзычунь снова пошел к Западным воротам  Лояна.
Безучастно глядя на небо, стоял он возле дороги, погруженный  в  печальные
думы.
   Вдруг откуда ни возьмись опять появился перед  ним  старик,  кривой  на
один глаз и косой на другой глаз, и вновь задал ему тот же самый вопрос:
   - О чем ты думаешь?
   Увидев старика, Ду Цзычунь от стыда потупил глаза в землю  и  не  сразу
ответил. Но старик заговорил с ним так же ласково, как и прежде, и  потому
юноша смиренно сказал:
   - Мне сегодня опять негде приклонить голову. Я думаю, что мне делать.
   - Вот как! Жаль мне тебя. Я дам тебе добрый  совет.  Стань  так,  чтобы
вечернее солнце отбросило твою тень на землю, и копай там, где обозначится
грудь, - выроешь целую телегу чистого золота.
   Не успел старик это сказать, как уже скрылся в толпе, словно  бесследно
растаял.
   На другой день Ду Цзычунь вдруг снова  сделался  первым  в  Поднебесной
богачом. И опять он дал волю своим прихотям. Многоцветные  пионы  в  саду,
лениво дремлющие среди них  белые  павлины,  индийские  факиры,  глотающие
ножи, - словом, все как прежде!
   Не мудрено, что  огромная  гора  золота,  которая  и  в  телеге-то  еле
поместилась, вся бесследно растаяла за каких-то три года.



   3

   - О чем ты думаешь?
   В третий раз появился перед Ду Цзычунем старик, кривой на один  глаз  и
косой на другой глаз, и задал ему все тот же знакомый вопрос.  Юноша,  как
можно догадаться, опять стоял под Западными воротами Лояна, печально глядя
на трехдневный месяц, тускло светивший сквозь весеннюю дымку.
   - Я-то? Негде мне сегодня голову приклонить. Я думаю, что мне делать.
   - Вот как! Жаль мне тебя. Но я подам  тебе  добрый  совет.  Стань  так,
чтобы вечернее солнце отбросило твою тень на землю, и копай ночью там, где
обозначится у нее поясница. Выкопаешь целую телегу...
   Не успел старик договорить, как Ду Цзычунь вдруг поднял руку и  прервал
его:
   - Нет, не нужно мне золота.
   - Тебе не нужно золота? Ха-ха-ха,  выходит,  надоело  тебе  купаться  в
роскоши.
   Старик с видом сомнения пристально поглядел на Ду Цзычуня.
   - Нет, не роскошь мне опротивела. Хуже того! Я потерял любовь к  людям,
- резко сказал Ду Цзычунь с помрачневшим лицом.
   - Вот это любопытно! Отчего ж ты потерял любовь к людям?
   - Все люди на свете, сколько их есть, не знают сострадания. Когда я был
богачом,  мне  льстили,  заискивали  передо  мной,  а  когда  я   обеднел,
взгляните-ка! Даже доброго взгляда не кинут в мою сторону. Как подумаю  об
этом, не хочу больше быть богачом.
   Услышав эти слова Ду Цзычуня, старик вдруг лукаво улыбнулся:
   - Вот оно как! Ты не похож  на  других  молодых  людей,  все  прекрасно
понимаешь. Так, значит, ты теперь хочешь жить бедняком, да зато спокойно?
   Ду Цзычунь немного поколебался. Но потом, видно, решившись,  с  мольбой
взглянул на старика и сказал:
   - Нет, такая доля не  по  мне!  Я  хотел  бы  стать  вашим  учеником  и
постигнуть тайну бессмертия! Не таитесь от меня!  Ведь  вы  маг-отшельник,
наделенный высшей мудростью. Разве иначе могли бы вы за одну  только  ночь
сделать  меня  первым  богачом  в  Поднебесной?  Прошу  вас,  будьте  моим
наставником и научите меня искусству магии.
   Старик немного помолчал, сдвинул брови, словно размышлял  о  чем-то,  а
потом с улыбкой охотно согласился.
   - Да, верно, я даос-отшельник [последователь древнекитайского учения, в
центре которого понятие Дао - Пути как основы  всего  сущего  и  источника
всех явлений; постичь Дао - значит отрешиться от всего мирского, слиться с
природой;  поэтому  идеалом  даосизма  является  отшельник;   в   народных
представлениях  даосы  -  могущественные  волшебники,  им   ведомы   тайны
бессмертия] по имени Те Гуанцзы, живу в  горах  Эмэй-шань.  Когда  я  тебя
впервые увидел, то мне показалось, что ты способен  понять  истинную  суть
вещей. Вот почему я дважды сделал тебя богачом, а теперь, если уж  ты  так
сильно хочешь стать магом-отшельником, я приму тебя в ученики.
   Нечего и говорить о том, как обрадовался Ду Цзычунь. Не успел старик Те
Гуанцзы докончить своих слов, как он уже начал отбивать перед  ним  земные
поклоны.
   -  Нет,  не  благодари  меня  так  усердно.  Станешь  ли   ты   великим
магом-отшельником или нет, зависит только  от  тебя  самого.  Если  ты  не
создан для этого, вся моя наука не поможет.  Ну,  будь  что  будет,  а  мы
сейчас вдвоем с тобой отправимся в самую глубь гор Эмэй-шань. В единый миг
перелетим туда по небу.
   Те Гуанцзы поднял с земли свежесрезанную  бамбуковую  палочку  и,  тихо
бормоча какое-то заклинание, сел вместе с Ду Цзычунем верхом на  нее,  как
на коня. И вдруг - разве это не чудо? -  бамбуковая  палочка  со  страшной
быстротой взмыла в самое небо, подобно  дракону,  и  понеслась  по  ясному
вечернему небу.
   Ду Цзычунь, замирая от страха, робко поглядел вниз.  Но  там,  в  самой
глубине закатного зарева, виднелись только зеленые горы.
   Напрасно искал он взглядом Западные ворота столицы (верно, они  утонули
в тумане). Седые пряди волос старика Те Гуанцзы разметались по  ветру.  Он
громко запел песню:

   Утром тешусь в Северном море,
   А вечером - на юге в Цаньу.
   В глубине рукава - дракон зеленый.
   Как отважен я и велик!

   Трижды, никем из людей не замечен,
   Всходил я на башню Юсян.
   Распевая стихи во весь мой голос,
   Лечу я над озером Дунтон.



   4

   Бамбуковая  палочка  с  двумя  сидевшими  на  ней   всадниками   плавно
опустилась на гору Эмэй-шань, там, где широкая скала нависла над  глубокой
расщелиной.  Видно,  было  это  на  большой  высоте,  потому  что  светила
Семизвездия [созвездие Большой Медведицы],  сиявшие  посреди  неба,  стали
величиной с чайную чашку. Само собой, людей  там  от  века  не  бывало,  и
тишина, нарушенная лишь на миг, сейчас же воцарилась снова.
   Только и слышно было, как на горной вершине, где-то над самой  головой,
глухо шумит от ночного ветра одинокая, согнутая непогодой сосна.
   Когда оба они опустились на скалу, старик посадил Ду Цзычуня  спиной  к
отвесной стене.
   - Сейчас я подымусь на небо, навещу там  Сиванму  [Сиванму  ("владычица
Запада") - здесь: владычица даоского рая,  богиня,  имеющая  дар  наделять
бессмертием], - молвил Те Гуанцзы, -  а  ты  тем  временем  сиди  здесь  и
дожидайся меня. Быть может, в мое отсутствие  появятся  перед  тобой  злые
духи и начнут морочить тебя, но ты смотри не подавай  голоса.  Что  бы  ни
случилось с тобой, не подавай голоса. Если ты скажешь хоть слово, не  быть
тебе  никогда  магом-отшельником.  Будь  готов  ко  всему!  Слышал?  Храни
молчание, хотя бы небо и земля раскололись на мелкие части.
   - Верьте мне, я не издам ни звука. Буду молчать, хотя бы мне это  жизни
стоило.
   - Право? Ну, тогда я за тебя спокоен. Отлучусь ненадолго.
   Старик простился с Ду Цзычунем, снова сел верхом  на  палочку,  взлетел
прямо в небо между  горными  вершинами  и  исчез  в  ночной  мгле,  словно
растаял.
   Ду Цзычунь, сидя в одиночестве на скале, спокойно  любовался  звездами.
Так прошло, верно, около часа. Ночной ветер из глубины  гор  стал  ледяной
струйкой пробиваться сквозь его тонкую одежду.
   Вдруг в небе прозвучал грозный голос:
   - Эй, кто здесь, отвечай!
   Но Ду Цзычунь, соблюдая приказ старика, ничего не ответил.
   Прошло немного времени, и тот же громовой голос пригрозил ему:
   - Если ты сейчас же не дашь ответ, то готовься к смерти!
   Ду Цзычунь продолжал упорно молчать.
   И тут откуда ни возьмись на скалу одним прыжком вскочил тигр и,  вперив
в Ду Цзычуня свои страшно сверкающие  глаза,  оглушительно  заревел.  Мало
того, в тот же самый миг ветки сосны над головой юноши громко зашумели,  и
с крутой вершины пополз к нему, высунув огненный язык, белый змей толщиной
в большую бочку. Все ближе и ближе...
   Но Ду Цзычунь и бровью не пошевелил. Он продолжал  сидеть  все  так  же
спокойно.
   Тигр и змей злобно уставились друг на друга, словно караулили, кому  из
них достанется добыча, а потом оба сразу бросились на Ду Цзычуня.  Вот-вот
вонзятся в него клыки тигра, вот-вот вопьется жало змея... Ду Цзычунь  уже
думал, что тут ему и конец, но тигр и  змей,  подобно  туману,  улетели  с
ночным ветром. Только ветки сосны на вершине все еще протяжно  шумели.  Ду
Цзычунь с облегчением перевел дыхание и стал поджидать,  что  же  случится
дальше.
   И вот набежал сильный  порыв  ветра,  туча  цвета  густой  черной  туши
закрыла все кругом, бледно-лиловая молния расколола мглу, загрохотал гром.
И сразу же водопадом обрушился бушующий  ливень.  Ду  Цзычунь  бестрепетно
сидел, не двигаясь с места, под натиском этой  ужасной  бури.  Рев  вихря,
струи ливня, непрерывные вспышки молний, - казалось, еще немного, и рухнет
гора Эмэй-шань. Послышался такой удар грома, от которого впору  оглохнуть,
и из черной тучи, клубившейся в небе, прямо  на  голову  Ду  Цзычуня  упал
красный огненный столб.
   Ду Цзычунь невольно зажал уши и упал ничком на скалу. Но вот он  открыл
глаза и видит: небо над ним по-прежнему безмятежно ясно. Над вершинами гор
опять, как и раньше, ярко сверкают светила Семизвездия величиной с  чайную
чашку. Так, значит, и страшная буря, и тигр, и белый змей - все  это  лишь
морок, напущенный бесами в отсутствие Те  Гуанцзы.  Ду  Цзычунь  понемногу
успокоился, отер холодный пот со лба и снова спокойно уселся на скале.
   Но не успел он еще отдышаться, как прямо перед ним  появился  одетый  в
золотые доспехи величественный небесный полководец, ростом, верно, в целых
три дзе [мера длины, равная 3,79 м]. Небесный  полководец  держал  в  руке
трезубец. Гневно сверкая глазами, он направил трезубец прямо  в  грудь  Ду
Цзычуню и начал грозить ему:
   - Эй, ты кто такой, говори! Гора Эмэй-шань - мое обиталище с самых  тех
пор, как возникли небо и земля.  Но  ты,  не  убоясь  этого,  один  посмел
вторгнуться сюда! Уж наверно, ты - не простой человек. Отвечай, если жизнь
тебе дорога!
   Но Ду Цзычунь, как повелел ему старик, упорно не раскрывал рта.
   - Не отвечаешь? Молчишь! Хорошо же! Молчи сколько хочешь.  За  это  мои
родичи искрошат тебя на куски.
   Небесный  полководец  высоко  поднял  трезубец  и  поманил  кого-то   с
небосклона над соседними горами. И  в  тот  же  миг  мгла  разорвалась,  и
бесчисленные воины тучами понеслись по небу. В руках у них сверкали мечи и
копья, вот-вот всей громадой пойдут на приступ.
   При этом зрелище Ду Цзычунь едва не  вскрикнул,  но  вовремя  припомнил
слова старика Те Гуанцзы и,  подавив  в  себе  крик,  промолчал.  Небесный
полководец увидел, что юношу испугать не удалось, и  разгневался  страшным
гневом.
   - Ах ты, упрямец! Ну, раз не хочешь отвечать, я  исполню  свою  угрозу.
Прощайся с жизнью! - завопил небесный полководец  и,  взмахнув  сверкающим
трезубцем, вонзил все его острия в грудь Ду  Цзычуня.  А  потом,  потрясая
гору Эмэй-шань громовыми раскатами смеха, бесследно исчез во мраке. Но еще
раньше, чем это  случилось,  исчезли,  как  сновидение,  вместе  с  шумным
порывом ночного ветра все бесчисленные воины.
   Светила Семизвездия снова проливали  на  скалу  свое  холодное  сияние.
Ветки сосны по-прежнему глухо шумели на вершине горы. Но Ду Цзычунь  лежал
на спине бездыханный.



   5

   Мертвое тело Ду Цзычуня осталось лежать на скале,  но  душа  его,  тихо
вылетев из смертной оболочки, устремилась в недра преисподней.
   Из нашего мира  в  преисподнюю  ведет  дорога,  которую  именуют  "Путь
мрака". Там круглый год в черном  небе  уныло  свищет  ледяной  ветер.  Ду
Цзычунь, подхваченный вихрем, кружился в небе,  подобно  опавшему  листку.
Вдруг он очутился перед великолепным дворцом, на котором  висела  надпись:
"Дворец бесчисленных душ".
   Едва лишь черти, толпой стоявшие перед дворцом,  завидели  Ду  Цзычуня,
как они со всех сторон окружили его и  потащили  к  лестнице.  На  вершине
лестницы стоял их повелитель в черной одежде  и  золотой  короне  и  метал
вокруг гневные взгляды. Уж наверно, это был сам владыка  преисподней  царь
Яньло. Ду Цзычунь много слышал о нем и теперь в страхе  преклонил  колена,
ожидая решения своей участи.
   - Эй ты, почему сидел на вершине Эмэй-шань? - донесся громовым раскатом
с вершины лестницы  голос  царя  Яньло  [царь  Яньло  (по-китайски),  Эмма
(по-японски), Яма-раджа (на санскрите) - владыка ада, судящий  грешников].
Ду Цзычунь хотел было сразу же ответить, но вдруг вспомнил  строгий  наказ
старика Те Гуанцзы: "Молчи, не говори ни слова!" И он молчал,  как  немой,
низко опустив голову. Тогда царь Яньло взмахнул железной булавой,  которую
он держал в руке, и яростно завопил в таком гневе, что усы и борода у него
встали дыбом:
   - Да знаешь ли ты, где находишься, несчастный? Сейчас же отвечай, не то
я, ни минуты не медля, заставлю испытать тебя все муки ада.
   Но Ду Цзычунь и губ не разжал. Увидев  это,  царь  Яньло  повернулся  к
чертям и что-то сурово  им  приказал.  Черти  немедленно  повиновались  и,
ухватив Ду Цзычуня, подняли его высоко в черное небо над дворцом.
   А в преисподней, как всякий знает, помимо Игольной горы и Озера  крови,
таятся во мгле неподалеку друг от друга  Огненная  долина,  которую  зовут
пылающим адом, и море льда, именуемое  Преисподней  лютого  холода.  Черти
начали бросать Ду Цзычуня в каждую область ада  поочередно.  В  его  грудь
безжалостно вонзались ножи, огонь опалял ему лицо, у него  вырывали  язык,
сдирали с него кожу, толкли его железным пестом в  ступе,  поджаривали  на
сковороде  в  шипящем  масле,  ядовитые  змеи  высасывали  у  него   мозг,
орел-стервятник выклевывал ему глаза, - словом, его подвергли всем  пыткам
ада. Если начнешь их перечислять,  конца  не  будет.  Но  Ду  Цзычунь  все
выдержал. Крепко сжав зубы, он не проронил ни единого  слова,  ни  единого
звука.
   Наконец, и чертям надоело терзать его. Они вновь понесли Ду Цзычуня  по
черному небу назад, к "Дворцу бесчисленных душ", и, бросив его у  подножия
лестницы, хором доложили царю Яньло:
   - У этого грешника ничем слова не вырвешь.
   Царь Яньло, нахмурив брови, погрузился  в  размышление  и,  как  видно,
надумав что-то, приказал одному из чертей:
   - Отец и мать этого человека были ввергнуты в преисподнюю скотов. Живо,
тащи их сюда!
   Черт помчался верхом на ветре и в один миг исчез в небе преисподней. Но
вдруг, подобно падучей звезде, опустился