г - не профессия. Это скорее дар божий. You know,  Socrates
and Platon are two great teachers..." Etc [ведь  Сократ  и  Платон  -  два
великих педагога... и т.д. (англ.)].
   Роберт Луис Стивенсон, называй он его янки или кем-либо еще,  -  это  в
конце концов не важно. Но он говорил, что Сократ и Платон педагоги -  и  с
тех пор Ясукити проникся к нему симпатией.



   ДНЕВНОЙ ОТДЫХ (фантазия)

   Ясукити вышел из столовой, расположенной на втором этаже. Преподаватели
языка и литературы  после  обеда  шли,  как  правило,  в  находившуюся  по
соседству курительную комнату. Ясукити же решил не заходить сегодня туда и
стал спускаться по  лестнице  во  двор.  Навстречу  ему,  точно  кузнечик,
перепрыгивая через три ступеньки, взбегал унтер-офицер. Увидев Ясукити, он
приосанился и отдал честь. Видимо,  немного  поторопившись,  он  проскочил
мимо Ясукити. Ясукити  слегка  поклонился  пустоте  и  продолжал  спокойно
спускаться с лестницы.
   Во дворе, между подокарпов и торрей [вечнозеленые тропические  деревья,
русских названий нет] цвели магнолии. Цветы одного вида магнолии почему-то
не были обращены к югу, в сторону солнца. А  вот  у  другого  вида  росшей
здесь магнолии цветы были обращены к  югу.  Ясукити,  закуривая  сигарету,
поздравил магнолию с индивидуальностью.  Точно  кто-то  бросил  камешек  -
рядом села трясогузка. Она его совсем не боялась. И  то,  что  она  трясла
своим маленьким хвостиком, означало приглашение.
   - Сюда! Сюда! Не туда. Сюда! Сюда!
   Следуя призывам трясогузки, Ясукити шел по усыпанной  гравием  дорожке.
Но трясогузка - что ей почудилось? - вдруг снова взмыла в небо.  И  вместо
нее  на  дорожке  появился  шедший  навстречу  высокий  механик.   Ясукити
показалось, что ему откуда-то знакомо его  лицо.  Механик  отдал  честь  и
быстро прошел мимо. А Ясукити, дымя сигаретой, продолжал  думать,  кто  же
это такой. Два шага, три шага, пять шагов - на десятом  он  вспомнил.  Это
Поль Гоген. Или перевоплощение  Гогена.  Он,  несомненно,  возьмет  сейчас
вместо совка кисть. А позже  будет  убит  сумасшедшим  товарищем,  который
выстрелит ему в спину. Очень жаль, но ничего не поделаешь.
   В конце концов Ясукити вышел по дорожке к плацу перед парадным  входом.
Там, между соснами и бамбуком, стояли  две  трофейные  пушки.  Он  на  миг
приложился ухом к стволу - звук был такой, будто пушка дышит. Может  быть,
и пушки зевают. Он присел под пушкой. Потом закурил  вторую  сигарету.  На
гравии, которым были усыпаны дорожки, блестела ящерица.  Если  у  человека
оторвать ногу - конец, она никогда больше не вырастет. Если же  у  ящерицы
оторвать хвост, у нее вскоре  появится  новый.  Зажав  сигарету  в  зубах,
Ясукити думал, что ящерица - ламаркианка больше, чем  сам  Ламарк  [Ламарк
(1744-1829)   -    естествоиспытатель,    создатель    теории    эволюции,
предшественник Ч.Дарвина]. Он смотрел на нее некоторое  время,  и  ящерица
вдруг превратилась в полоску мазута, пролитого на гравий.
   Ясукити с трудом поднялся. Он пошел вдоль  выкрашенного  здания  школы,
направляясь в  противоположный  конец  двора,  и  оказался  на  спортивной
площадке, обращенной  к  морю.  На  теннисном  корте,  посыпанном  красным
песком, самозабвенно состязаются несколько офицеров  и  преподавателей.  В
небе над кортом то и дело что-то взрывается. И одновременно то вправо,  то
влево от сетки  мелькает  беловатая  линия,  Это  не  мяч.  Это  открывают
невидимые бутылки шампанского. И шампанское с удовольствием  пьют  боги  в
белых рубахах. Вознося хвалу богам, Ясукити повернул на задний двор.
   Задний двор был весь в розовых кустах. Но не распустился  еще  ни  один
цветок. Подойдя к кусту, он заметил на ветке, склоненной почти  до  земли,
гусеницу. А вот еще одна ползет по соседнему листку. Гусеницы кивали  друг
другу, будто разговаривая о нем.  Ясукити  тихонько  остановился  и  решил
послушать.
   Первая гусеница. Когда же этот учитель станет наконец бабочкой?  [Здесь
юмористически обыгрывается тема знаменитого текста из  книги  "Чжуан-цзы":
"Однажды Чжуан Чжоу приснилось, что он  бабочка:  он  весело  порхал,  был
счастлив и не знал, что он Чжоу. А проснувшись  внезапно,  даже  удивился,
что он - Чжоу. И не знал уже: Чжоу ли  снилось,  что  он  -  бабочка,  или
бабочке снится, что она - Чжоу. Ведь бабочка и Чжоу - совсем не одно и  то
же. Или это то, что называют превращением".] Ведь  еще  со  времени  наших
пра-пра-пра-прадедов он только и делает, что ползает по земле.
   Вторая гусеница. Может быть, люди и не превращаются в бабочек.
   Первая гусеница. Нет, кажется, превращаются. Посмотри, видишь,  там  же
ведь кто-то летит.
   Вторая гусеница. Действительно, кто-то летит. Но как это  отвратительно
выглядит! Мне кажется, люди просто лишены чувства прекрасного.
   Приложив ладонь козырьком ко лбу, Ясукити  стал  смотреть  на  самолет,
пролетавший над его головой.
   Неизвестно чему радуясь,  подошел  дьявол,  обернувшийся  товарищем  по
работе. Дьявол,  учивший  в  давние  времена  алхимии,  преподавал  сейчас
прикладную химию. И это существо, ухмыляясь, обратилось к Ясукити:
   - Вечерком встретимся?
   В ухмылке дьявола Ясукити отчетливо послышались  строчки  из  "Фауста":
"Теория, мой друг, суха, но зеленеет жизни древо".
   Расставшись с дьяволом, он направился к школе.  Все  классы  пусты.  По
дороге, заглядывая в каждый, Ясукити увидел в одном  оставшийся  на  доске
геометрический чертеж. Чертеж, поняв, что его  заметили,  решил,  конечно,
что его сотрут. И вдруг, растягиваясь, сжимаясь, произнес:
   - На следующем уроке еще понадоблюсь.
   Ясукити поднялся по той же лестнице, по которой спускался,  и  вошел  в
преподавательскую филологов и математиков. В преподавательской был  только
лысый Таундсенд. И этот  старый  педагог,  насвистывая  скучнейший  мотив,
пытался воспроизвести какой-то танец.  Ясукити  лишь  улыбнулся  горько  и
пошел к умывальнику сполоснуть руки. И там, взглянув неожиданно в зеркало,
к ужасу своему, обнаружил, что Таундсенд  в  какой-то  миг  превратился  в
прекрасного юношу, а сам Ясукити стал согбенным седоголовым старцем.



   СТЫД

   Перед тем как идти в класс, Ясукити обязательно просматривал учебник. И
не только из чувства долга:  раз  получаешь  жалованье,  не  имеешь  права
относиться к работе  спустя  рукава.  Просто  в  учебнике  было  множество
морских терминов, что объяснялось самим профилем  школы.  И  если  их  как
следует не изучить, в переводе легко допустить грубейшую ошибку. Например,
выражение cat's paw может означать "кошачья лапа" и в то же время "бриз".
   Однажды с учениками второго курса он читал какую-то небольшую вещицу, в
которой рассказывалось о морском путешествии. Она была поразительно плоха.
И хотя в мачтах завывал ветер и в люки  врывались  волны,  со  страниц  не
вставали ни  эти  волны,  ни  этот  ветер.  Заставляя  учеников  читать  и
переводить, он в первую очередь скучал сам. В такие  минуты  меньше  всего
хотелось говорить с  учениками  об  идейных  проблемах  ежедневной  жизни.
Преподаватель ведь, в сущности, хочет обучить и тому, что выходит за рамки
его предмета. Мораль, интересы, мировоззрение  -  можно  назвать  это  как
угодно. В общем, он хочет научить тому, что ближе его сердцу, чем  учебник
или грифельная доска. Но, к сожалению,  ученики  не  хотят  знать  ничего,
кроме учебника. Нет, не то чтобы не хотят. Они  просто  ненавидят  учение.
Ясукити был в этом убежден, поэтому и на сей раз ему не оставалось  ничего
другого, как, превозмогая скуку, следить за чтением и переводом.
   Но даже в  те  минуты,  когда  Ясукити  не  бывало  скучно,  когда  он,
внимательно  прислушавшись  к  тому,  как  читает  и   переводит   ученик,
обстоятельно исправлял ошибки, даже в эти минуты все ему  было  достаточно
противно. Не прошло и половины урока, который длится час, как он прекратил
чтение и перевод. Вместо этого он стал сам читать и  переводить  абзац  за
абзацем.  Морское  путешествие  в  учебнике  по-прежнему  было  невыразимо
скучным. Но и его метод обучения ни капли не  уступал  ему  в  невыразимой
скуке. Подобно паруснику, попавшему в полосу штиля, он  неуверенно,  то  и
дело замирая на месте, продвигался вперед, либо  путая  времена  глаголов,
либо смешивая относительные местоимения.
   И  вдруг  Ясукити  заметил,  что  до  конца  того  куска,  который   он
подготовил, осталось всего пять-шесть строк. Если он перевалит через  них,
то попадет в коварное, бушующее море, полное рифов, морской  терминологии.
Краешком глаза  он  посмотрел  на  часы  До  трубы,  возвещающей  перерыв,
оставалось еще целых двадцать минут. Со всей  возможной  тщательностью  он
перевел подготовленные им последние пять-шесть строк. Но вот  перевод  уже
закончен, а стрелка часов за это время передвинулась всего на три минуты.
   Ясукити не знал, что  делать.  Единственный  выход,  единственное,  что
могло спасти его, - вопросы учеников.  А  если  и  после  этого  останется
время, тогда только один выход - закончить урок раньше. Откладывая учебник
в сторону, он открыл было рот, чтобы сказать:  "Вопросы?"  И  вдруг  густо
покраснел. Почему же он покраснел? Этого он и сам не  смог  бы  объяснить.
Обманывать учеников было для него пустяковым  делом,  а  на  этот  раз  он
почему-то покраснел. Ученики ничего, конечно, не  подозревая,  внимательно
смотрели на него. Он снова посмотрел на часы. Потом... Едва  взяв  в  руки
учебник, начал как попало читать дальше.
   Может быть, и потом морское путешествие в учебнике было скучным.  Но  в
свой метод обучения Ясукити верит и поныне. Ясукити был преисполнен отваги
больше, чем парусник, борющийся с тайфуном.



   ДОБЛЕСТНЫЙ ЧАСОВОЙ

   В конце осени или в начале зимы - точно не помню. Во всяком случае, это
было время, когда в школу ходили в пальто. Все сели за обеденный  стол,  и
один молодой преподаватель  -  офицер  рассказал  сидевшему  рядом  с  ним
Ясукити о недавнем происшествии.
   - Глубокой ночью  два-три  дня  назад  несколько  вооруженных  бандитов
пристали на лодке к берегу позади училища. Заметивший их часовой,  который
нес ночную вахту, попытался в одиночку задержать их. Но после ожесточенной
схватки бандитам удалось уплыть обратно в море. Часовой же,  промокнув  до
нитки, кое-как выбрался на берег. А лодка с бандитами в это время скрылась
во мраке. Часового зовут Оура. Остался в дураках.
   Офицер грустно улыбался, набивая рот хлебом.
   Ясукити тоже знал  Оура.  Часовые,  их  несколько,  сменяясь,  сидят  в
караульной  около  ворот.  И  каждый  раз,  когда   входит   или   выходит
преподаватель, независимо от того, военный он  или  штатский,  они  отдают
честь. Ясукити  не  любил,  чтобы  его  приветствовали,  и  сам  не  любил
приветствовать. Поэтому, проходя через караульную, изо  всех  сил  ускорял
шаг, чтобы не оставить времени для приветствия. Ему не  удавалось  усыпить
бдительность лишь одного Оура. Сидя  в  первой  караульной,  он  неотрывно
просматривает расстояние в пять-шесть кэнов перед воротами.  Поэтому,  как
только появляется фигура Ясукити, он, не дожидаясь, пока тот подойдет, уже
вытягивается в приветствии. Ну что же, от судьбы не уйдешь. В конце концов
Ясукити примирился с этим. Нет, не только примирился. Стоило  ему  увидеть
Оура, как он, чувствуя себя, точно заяц перед гремучей змеей,  еще  издали
снимал шляпу.
   И  вот  сейчас  Ясукити  услышал,  что  из-за  бандитов  Оура  пришлось
искупаться в море. Немного сочувствуя ему, он не мог все же удержаться  от
улыбки.
   Через пять-шесть дней в зале ожиданий на вокзале Ясукити  столкнулся  с
Оура. Увидев его, Оура, хотя место было совсем не подходящее, вытянулся  и
со своей обычной серьезностью отдал честь. Ясукити даже померещился за ним
вход в караульную.
   - Ты недавно... - начал после непродолжительного молчания Ясукити.
   - Да, не удалось бандитов задержать...
   - Трудно пришлось?
   - Счастье еще, что не ранили... - С горькой улыбкой,  точно  насмехаясь
над собой, Оура продолжал: - Да что там,  если  бы  я  очень  захотел,  то
одного уж наверняка бы задержал. Ну, хорошо, задержал, а дальше что?
   - Как это дальше что?
   - Ни награды, ничего бы не получил.  Видите  ли,  в  уставе  караульной
службы нет точного указания, как поступать в таких случаях.
   - Даже если погибнешь на посту?
   - Все равно, даже если и погибнешь.
   Ясукити взглянул на Оура. По его собственным словам выходило, что он  и
не собирался, как герой, рисковать жизнью. Прикинув, что  никакой  награды
все равно не  получишь,  он  просто-напросто  отпустил  бандитов,  которых
должен был задержать. Но Ясукити, вынимая сигарету, сочувственно кивнул:
   - Действительно, дурацкое положение.  Рисковать  задаром  нет  никакого
резона.
   Оура понимающе хмыкнул. Выглядел он необычайно мрачным.
   - Вот если бы давали награду...
   Ясукити спросил угрюмо:
   - Ну, а если бы давали награду,  разве  каждый  бы  стал  рисковать?  Я
что-то сомневаюсь.
   На этот раз Оура промолчал. Ясукити взял сигарету в зубы, а Оура  сразу
же чиркнул спичкой и поднес ее  Ясукити.  Ясукити,  приближая  сигарету  к
красному колышущемуся огоньку, сжал зубы, чтобы подавить невольную улыбку,
проскользнувшую у краешка губ.
   - Благодарю.
   - Ну что вы, пожалуйста.
   Произнеся эти ничего не значащие слова, Оура положил спички  обратно  в
карман. Но Ясукити уверен, что в тот день он по-настоящему разгадал  тайну
этого доблестного часового. Той самой спичкой чиркнул  он  не  только  для
Ясукити. На самом деле Оура чиркнул ее для богов, которых  он  призывал  в
свидетели его верности бусидо.

   Апрель 1923



   Акутагава Рюноскэ.
   Снежок

   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. с яп. - Н.Фельдман.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 1 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   1

   Стоял теплый весенний день. Собака по имени Снежок  тихонько  брела  по
улице вдоль живой изгороди; на ветках изгороди уже распустились  почки,  а
кое-где попадались и цветущие вишни. Но  Снежок  их  не  видел:  он  брел,
опустив морду и принюхиваясь к земле.
   Когда изгородь кончилась, Снежок свернул в открывшийся переулок. Но  не
успел он обогнуть угол, как в ужасе замер на месте.
   И неудивительно:  в  переулке  в  семи-восьми  саженях  от  угла  стоял
живодер. За спиной он прятал веревку, а глазами следил за маленькой черной
собачкой. А та доверчиво ела кусок хлеба, который он сам же ей бросил.  Но
не живодер  сам  по  себе  так  испугал  Снежка.  Если  бы  дело  касалось
незнакомой собаки, куда ни шло. Но  живодер  выслеживал  соседскую  собаку
Кляксу,  его  лучшего  друга  Кляксу,  с  которым  Снежок   встречался   и
обнюхивался каждое утро.
   Снежок уже готов был крикнуть: "Клякса,  берегись!"  Но  в  эту  минуту
живодер кинул на него грозный взгляд: мол,  попробуй  только,  предупреди!
Тебе первому достанется веревка! И Снежок  с  перепугу  забыл,  что  хотел
залаять. Верней, не то что забыл, а побоялся залаять.  Он  так  испугался,
что не мог устоять на месте. С опаской поглядывая на живодера, Снежок стал
шаг за шагом пятиться за угол. И едва только он исчез из глаз живодера  за
изгородью, как опрометью пустился бежать.
   Должно быть, как раз в эту минуту на  бедного  Кляксу  накинули  петлю:
раздался его заливистый жалобный вопль. Но Снежок не только не вернулся  -
какое там, он даже не остановился. Он  несся,  не  оглядываясь  назад,  не
глядя по сторонам, не смотря даже себе под ноги, он с  размаху  попадал  в
лужи, расшвыривал камешки, опрокидывал урны... Вот он помчался под гору, -
стой! - чуть было не попал под машину. Неужели Снежок  от  страха  потерял
рассудок? Нет, он несся сломя голову потому, что в ушах у  него  неотвязно
звенел вопль Кляксы:
   - Гав-гав! Спасите! Гав-гав! Спасите!



   2

   Задыхаясь от бега, Снежок наконец добрался домой. Он проскользнул через
собачий лаз в изгороди, пробежал мимо амбара и очутился  в  садике  позади
дома, где стояла его собачья будка. Снежок промчался по  саду  как  ветер.
Здесь он был в безопасности, здесь он мог не бояться веревки! К тому же  -
о, счастье! - в саду на зеленой траве играли в мяч его хозяева, девочка  и
мальчик. Помахивая хвостом, Снежок одним прыжком подскочил к детям.
   - Дорогая девочка! Дорогой мальчик! Послушайте только, что  сегодня  со
мной было! Я сейчас встретился  с  живодером!  -  сказал  Снежок,  еще  не
отдышавшись. (Впрочем, дети не понимали собачьего языка, им казалось,  что
это просто лай.)
   Девочка и мальчик, как будто чем-то удивленные, даже не приласкали его,
и Снежок, недоумевая, заговорил снова:
   - Девочка, вы знаете, кто такой живодер?  Это  страшный  человек!  Я-то
спасся, но соседа Кляксу поймали.
   Но девочка и мальчик только переглядывались. Хуже того: немного  погодя
они вдруг обменялись такими странными словами:
   - Что это за собака, а, Харуо-сан?
   - В самом деле, откуда эта собака, сестричка?
   Как что за собака? На этот раз изумился  Снежок.  (А  Снежок  прекрасно
понимал речь и девочки и мальчика. Мы думаем, что собаки не понимают  нас,
потому что  мы  сами  не  понимаем  их  языка.  А  на  самом  деле  собаки
выучиваются у людей разным штукам именно потому, что понимают человеческую
речь. А вот мы не понимаем их  и  потому  не  можем  научиться  у  них  ни
находить дорогу в темноте, ни различать еле  заметный  запах,  ни  многому
другому, что они знают лучше нас.)
   - Как что за собака? Это я, Снежок!
   Но девочка по-прежнему смотрела на него неприязненно.
   - Может быть, это брат соседского Кляксы?
   - Пожалуй, - рассудительно ответил мальчик. - Эта  собака  тоже  совсем
черная.
   Снежок почувствовал, как шерсть  на  спине  у  него  становится  дыбом.
Совсем черный! Не может быть! Ведь он еще щенком был  белый,  как  молоко.
Снежок посмотрел на свои лапы - да, эти лапы, да  и  не  только  они  -  и
грудь, и брюхо, и его прекрасный пушистый хвост - все было черное, как дно
сковороды. Черное, без единой отметинки черное!
   Снежок стал скакать, метаться и громко лаять.
   - Ой, Харуо-сан, я боюсь!  Эта  собака,  наверно,  бешеная!  -  жалобно
захныкала девочка. Но мальчик был храбрый. Снежок  вдруг  получил  сильный
удар в левый бок. И вот уж опять палка  свистит  над  самой  его  головой.
Снежок еле увернулся и сейчас же со всех ног помчался  опять  к  изгороди,
туда, где в тени платана стояла выкрашенная в светло-желтый  цвет  собачья
будка. Добежав до будки, Снежок оглянулся на своих маленьких хозяев и  еще
раз пролаял:
   - Девочка! Мальчик! Ведь я ваш Снежок! Пусть я черный, но я все тот  же
самый Снежок!
   Голос у Снежка прерывался от горя и гнева. Но ведь девочка и мальчик не
могли его понять.  Девочка  с  досадой  топнула  ногой,  проговорив:  "Вот
противная собака! Все еще лает!" А мальчик - мальчик  подобрал  с  дорожки
несколько камешков и со всей силой кинул их в Снежка.
   - Ишь расселась! Вот тебе! Вот тебе!
   Камешки так и летели в Снежка. Один камешек попал в ухо и  поранил  его
до крови. Снежок наконец поджал хвост и выскочил за изгородь.
   За  изгородью  весело  порхала  белая  бабочка,   искрясь   на   солнце
серебристой пыльцой крыльев.
   - Что, брат, ты теперь бездомный пес? - пискнула бабочка.
   Снежок вздохнул, постоял немного у трамвайного столба и  поплелся  куда
глаза глядят.



   3

   Прогнанный своими хозяевами, Снежок стал скитаться по городу. Он бродил
по улицам, забирался в парки, забегал в переулки, но нигде не мог уйти  от
одного - от вида своей черной шерсти. То  он  оказывался  перед  зеркалами
парикмахерской, поставленными  у  двери,  чтобы  в  них  могли  смотреться
посетители, то он видел себя в  луже,  в  которой  голубело  проясняющееся
после дождя небо, то его черная  фигура  отражалась  в  зеркальном  стекле
нарядной витрины, то непрошеным зеркало