бы больше знать о
собаках   и  их   возможностях.  В  любом  случае   Барни  должен   обладать
способностями выше среднего.
     Джилл  зевнул  и  внезапно почувствовал легкое  прикосновение  чьего-то
разума, неспособного к концентрации. "Старая кляча", --  сказал он сам себе,
кивнув.  Не физически, ментально.  Он  подошел к выходу из стальной пещеры и
выглянул  наружу. Атомное солнце  садилось.  Остался час или чуть  меньше до
наступления  полной темноты. Это было  неправильно,  но Джилл сейчас не стал
размышлять над  этим.  Видимо, все эти миры  подчинялись  командам,  которые
отдавал  Дом Дверей  или  тот,  кто  управлял  Домом Дверей. Невозможно было
определить, появишься ли ты в новом мире в начале дня или посреди ночи. Миры
создавались каждый  раз заново. Может,  они были... проекциями,  трехмерными
изображениями? Откуда у Джилла появилась такая идея, он не мог сказать.
     Он  покачал головой,  потом быстро моргнул. Плохо, но он не мог с  ходу
решить эту проблему.
     --  Барни, -- позвал он, --  давай-ка отдохнем.  Ты  и  я...  Я-то буду
отдыхать в любом случае.
     Экстрасенс оглядел  груды ржавого металлического лома и неметаллические
останки Баннермена и Вар-ре. Останки машины и человека.
     -- Спать, -- объявил он. -- Но, пожалуй, ляжем спать не здесь.
     Неподалеку от  пещеры он обнаружил большой  бункер с выгнутым днищем. В
нем  со  всех  сторон  были  проделаны круглые дыры,  закрытые оцинкованными
люками. Кроме того, внутри его  не валялось никаких  металлических обломков.
Дрожа от холода,  наступившего после того,  как атомное  солнце зашло, Джилл
залез в бункер.  Барни присоединился к  нему. И остаток  ночи человек и  пес
провели, прижавшись друг к другу, чтобы сохранить тепло...

Глава тридцать восьмая

     Джилл спал и во  сне пытался решить некоторые проблемы. Он видел пустое
лицо  Баннермена, плывущего вверх по туннелю, -- улыбающееся лицо и в  то же
время лишенное всякого выражения. У Баннермена во сне была только одна нога,
а  из  обрубка  второй  капала кровь  и вонючая  инопланетная  жидкость.  Но
Баннермен улыбался. Под плотью, под синтетической плотью -- под  личиной, он
носил доспехи,  которые компенсировали гравитацию, защищали его жидкое тело.
И  уже без  улыбки  влетел Баннермен  в  многофасеточную сферу  через дверь,
образовавшуюся в одной из граней.
     Потом  сон Джилла  изменился. Застрекотал проектор, и Джилл стал частью
огромного мерцающего  экрана. Он лежал, мерцая на мерцающей дюне в мерцающей
ржавой пустыне.  Прямо в дюне открылась дверь,  и мерцающий  Варре,  мерцая,
выкарабкался оттуда  и  пополз  прямо  к  Джиллу. Невидимый  проектор начало
заедать, он зажужжал и стал замедлять движение. Рука Варре сжалась в кулак и
протянулась в сторону Джилла. Потом открылась, превратившись в  волчью лапу,
которая попыталась вцепиться в лицо экстрасенсу.
     Джилл  проснулся в  холодном  поту  и инстинктивно  отодвинулся --  луч
слабого красновато света падал ему на лицо, пробравшись в убежище через один
из плохо  прикрытых люков. Потом осторожно, то и  дело вздрагивая от холода,
Джилл  выглянул наружу и  увидел,  на  что похожа ночь в мире  машин.  Барни
сидел, наблюдая за ним. Желтые светящиеся глаза во мраке. Опершись о локоть,
Джилл  выглянул  из  люка  и  увидел  жизнь...  механическую  жизнь, которая
продолжалась   даже   после   прихода   ночи.   Все  это   выглядело   столь
сверхъестественно, что раскрывшуюся перед экстрасенсом картину можно было бы
принять за продолжение сна.
     На фоне  индигово-черного горизонта поднимались  к  небу ржавые прутья,
спиральные  шпили, облепленные строительными лесами, украшенными красными  и
оранжевыми пульсирующими фонарями, словно ряды шкафов с кокой или сверкающие
в ночи печи. Завывания работающих механизмов  разлетались  на многие мили, и
Джилл совершенно отчетливо слышал:
     Вуш! Буш! Вуш!
     Ближе,  почти  рядом,  но  много  ниже,  в   сердце  ржавого  лабиринта
приглушенно бил молот. Звук его напоминал гул метро.
     Кер-тамп! Кер-тамп! Кер-тамп!
     Эти вибрации проходили через  днище контейнера и кровью пульсировали  в
ушах Джилла.
     Повернувшись, Джилл посмотрел в  противоположный  угол  контейнера. Там
раскинулся  город  машин,  украшенный  белыми,  желтыми и  зелеными  огнями.
Высунувшись   из  гигантской   заплаты   тьмы,  пару  раз  сверкнула  голова
гигантского  молота,  который  методично  работал. Ржаво  скрипели, а  потом
клацали  цепи... И снова  скрипели...  И  так  постоянно.  Какая-то странная
машина на колесах катилась по путям. Спереди и сзади у нее горели огни.
     В небе звезды сверкали, словно серебряные подшипники, и снизу казалось,
что  они  такого же размера.  Излучаемый  ими свет напоминал волны полярного
сияния...
     Ничего,  что могло бы  разбудить Джилла. Но он отлично помнил свой сон.
Явно был какой-то внешний раздражитель, пробудивший его. "Сон -- своего рода
наркотик для мозга,  -- сказал  он  сам  себе. --  Во сне вакуум подсознания
очищает  разум  от  всего  вредного   и   восстанавливает   все  разрушения,
причиненные реальным миром.  Но  иногда во сне среди мусора может отыскаться
самородок, драгоценность среди пыли и обломков камней".
     Джилл  чувствовал себя  отдохнувшим  и свежим.  Хотя  его  тело и  было
грязным, покрытым  синяками, ссадинами,  самому  себе он  казался  фениксом,
возрожденным  из  пепла.  Вынув  серебристую  палочку  -- свое  единственное
оружие,  Джилл  стал рассматривать  ее в  слабых  лучах  разноцветных огней.
Почему  при  сравнении  с  машинами,  находящимися снаружи  -- бесполезными,
безрукими  машинами из кошмара, инструмент, находящийся в  руке экстрасенса,
казался самым загадочным? Это были  дроби, которые  невозможно подвести  под
единый  знаменатель.  Они были  порождением  иной  цивилизации.  К  тому  же
инструмент  в руках  Джилла имел определенное предназначение. В этом мире он
был единственной машиной, имеющей предназначение.
     Казалось,  оружие  в  руках  Джилла внезапно обрело собственную  жизнь.
Разум  экстрасенса  коснулся  его... Джилл понял  принцип работы серебристой
палочки. Он  сжимал ее между ладонями, крутил между пальцами,  чувствовал ее
суть. Словно звенья  китайской головоломки, она распалась на две  одинаковые
части в разных руках.
     Джилл посмотрел на одну из частей: палочка с тупым кончиком длиной  три
дюйма и три четверти и один дюйм в диаметре. "Рабочий кончик  --  это место,
где  фокусируется  энергия". Экстрасенс коснулся  пальцем  открытого  среза,
который  напоминал застывшую  ртуть. Но когда он наклонил палочку, ничего не
пролилось, он царапнул ногтем, "ртуть" оказалась твердой, как сталь. "Каждая
молекула  знает  свою задачу:  усиливать и передавать  поток энергии к точке
приложения -- режущему краю".
     Джилл посмотрел на  вторую половину, зажатую  в другой  руке.  "Это  --
батарея,   источник   энергии".   Десятиграммовый  кристалл,   плавающий   у
поверхности  жидкого металла, был  размером с последнюю фалангу его мизинца.
Он  оказался  таким зеленым,  что Джиллу пришлось прищуриться, чтобы уберечь
глаза  от  яркого  света. Мгновение свет находился  у  поверхности, а  потом
изменился, и Джилл понял, что энергия  полностью  израсходована. Джилл знал,
что  кристалл  отдал  всю  свою  энергию  и  теперь  вновь  исчез в  твердой
серебристой поверхности.
     "Когда  где-то  поблизости  появится  энергетический  луч,  прибор  сам
подзарядится".  Джилл  прикоснулся  к  кончику  палочки,  как  обычно  тушат
электрическую зажигалку для  сигарет, и увидел, как  крошечная  нить  накала
выдвинулась  из инструмента.  Джилл увидел,  что  устройство совершенно, что
оружие... или инструмент...  находится  в  рабочем  состоянии.  После  этого
экстрасенс  решил закончить исследования.  Затаив дыхание, он  соединил  две
половинки, и они слились воедино.
     Потом он проделал  все заново,  но намного  быстрее,  со  сноровкой. Он
прикасался  к  инопланетной  машине, и  она  отзывалась. Тут не было гаек  и
болтов, чтобы стягивать или скреплять, не было винтов, которые можно было бы
вывинтить. Главное, знать, как проделать весь этот трюк, понимать, что ты --
хозяин  положения.  Сейчас  Джилл  смог  осознать  ряд  чисел,  уходящий   в
бесконечность.  Он  чувствовал,  что  если  бы  был математиком,  то смог бы
возвести в квадрат круг, смог бы вычислить  число пи,  соответствующее этому
мрачному  миру.  Упорядоченный концепциями земных  механизмов, обращенный  к
машинам   разум   экстрасенса   изучал   инопланетные   творения,   действуя
инстинктивно.
     "Даже  новорожденный, который ничего  не знает, умеет дышать.  Все, что
ему необходимо для  начала этого  процесса, так это хлопок по спине. А после
этого весь вопрос в выживании". И Джилл понял, что только что  его "хлопнули
по спине".
     -- Барни,  --  мягко,  но достаточно громко позвал Джилл.  --  Давай-ка
спать, мой мальчик. Завтра будет новый день... И нам снова повезет. -- Барни
уснул  сразу, а Джиллу не  спалось. Слово "проекция" вертелось в  его мозгу,
словно ириска,  завязшая в зубах. Это напоминало  навязчивую идею. Сон никак
не  возвращался, и  Джилл начал  вспоминать как,  где  и кто  говорил что-то
относительно "проекции".
     Анжела утверждала, что  Дом Дверей -- проекция, и каждая материализация
всего лишь новое пересечение узла с  той  же  самой базовой  структурой. Она
также говорила, что каждая дверь напоминает переключатель, который работает,
когда кто-то использует его. А лампа -- "проектор" -- всякий  раз показывает
новую картину. Очевидно, ее слова запали в голову Джилла...
     Но... проекция нуждается в проекторе -- лампе  -- и  еще  нужен  экран.
Джилл попытался представить себе всю картину: трехмерный проектор, создающий
натуральные, но все равно искусственные миры на своих экранах. А почему бы и
нет? После размышлений о науке, которая может превратить искусственную плоть
в точную  копию  человеческого существа,  сделать  так, чтобы  копия  смогла
двигаться и использовать ее как транспорт, судно или скафандр!
     Размышляя,  тяжело уснуть. Еще одна причина бессонницы -- Анжела. Джилл
гадал, что приключилось с ней, где она оказалась сейчас... и надеялся: с ней
не  случится  ничего  плохого.  Но  если  она  очутилась  в  мире,  которого
боялась... Он мог вообразить, куда она могла угодить, но старался не  делать
этого. Варре и Клайборн погибли, оказавшись каждый в своем мире. Они умерли,
столкнувшись  со своими самыми  ужасными  кошмарами.  Поэтому  Джилл  боялся
уснуть  и  во  сне  увидеть,  как умирает Анжела. И сейчас, и пока они  были
вместе, Джилл знал, что для него это зрелище станет наихудшим кошмаром...

     * * *

     Сит из фонов пребывал в ярости. Он был ранен и оскорблен. Ему не только
нанесли физическое увечье,  задели его гордость. Уже дважды люди с их дикими
инстинктами выживания  причинили  ему  вред  и расстроили его  планы...  Это
происходило слишком часто.
     До  какого-то времени  игра велась  более-менее по правилам. Да,  имели
место непредусмотренные случайности (такие, как преступления Хагги, этот пес
--  Барни,  которого  вообще  не  было  в  сценарии).  Они  придавали   игре
определенную пикантность. Остальные события развивались по большей  части по
графику. Два члена группы достигли  точки разрушения и сыграли отведенные им
роли. Они "умерли".  Однако  вместо слабости, которая  должна была  охватить
остальных, выжившие лишь  стали сильнее. Случайно  их логические рассуждения
оказались слишком  близки  к истине,  их  экстраполяция  оказалась во многом
правильной.
     Но  теперь все они будут уничтожены. Выжив, они, можно считать, пройдут
тест. Отдельные  индивидуумы пали, в то время как группа, или даже как раса,
люди  показали  себя  более чем достойными. По крайней мере, согласно  своду
правил. Однако здесь ведущим игры был Сит, и он устанавливал правила. Он мог
менять их  по своему усмотрению, даже  отменить полностью.  Именно это  он и
собирался сделать.
     Вдобавок к ярости  основным  топливом костра  разрушенных  планов  были
собственные  промахи,   бесспорные   доказательства  его   ошибок.  Потерять
инструмент  фонов  само  по себе  плохо, а  то, что человек  по  имени Джилл
завладел им  и разобрался,  как им пользоваться -- еще хуже. А  уж  то,  что
инструмент использовался, против  самого  Сита... невероятно! Сит мог винить
только  себя:  он недостаточно высоко  оценил талант  Джилла, плохо продумал
последствия.
     I Однако кто бы смог  все это  предвидеть?  Если  человеческое существо
случайно позволит шимпанзе  завладеть  автоматическим  оружием, то станет ли
опасаться,  что  обезьяна  научится  правильно  держать  оружие, целиться  и
стрелять из автомата? Джилл научился и, предположительно, продолжал учиться.
Этот процесс надо было прервать как можно быстрее.
     Единственное   "но"...  если   позволить   синтезатору  выполнить   все
необходимое, это будет выглядеть  как личная месть. Очень личная,  настоящая
вендетта! Сит не только желал присутствовать при конце игры, он хотел, чтобы
Тарнболл и Джилл,  и все остальные, конечно, знали о его присутствии, знали,
что именно он привел их к смерти.
     Правила? Больше  не  будет никаких правил.  Настало время по-настоящему
надавить,  заставить жернова  крутиться быстрее, и как можно скорее покорить
"выживших"...  и  как можно скорее забыть о своем позоре! Ужасная мысль, что
его мечта  стать Верховным фоном может оказаться  развеянной из-за стойкости
примитивных существ! Но если бы Джилл достаточно сильно повредил конструкцию
Баннермена,  если бы он перерезал нервную цепь, связывающую мозг  и моторную
систему...
     Ладно, это не столь важно. Сит потерял лишь самую нижнюю часть одной из
трех своих конечностей -- кончик щупальца.  Но  даже этого достаточно, чтобы
дестабилизировать тело Сита  и причинить  ему  страшную боль по человеческим
меркам. Если бы отсеченной оказалась другая нога Баннермена, было бы намного
хуже. Она ведь служила вместилищем для двух других щупальцев. Тогда  боль  и
ярость  Сита  были  бы  во  много  раз  ужасней.  А  так  Сит  вынужден  был
синтезировать  себе  конечность,  которая   потом,  когда  его  жидкое  тело
самовосстановится, будет  отторгнута. Это  дело  нескольких дней. Физическая
боль быстро исчезла, но осталось ощущение уязвленной гордости.
     В  контрольной  комнате  синтезатора  Сит  приказал  главному  локатору
отыскать  членов  тестируемой  группы. Поиски  велись наугад с  рефлекторной
поспешностью.  Сит  с интересом уставился на Анжелу Денхольм, появившуюся на
одном из экранов.
     Ее кошмар материализовался в мире океанов и побережий,  синих  небес  и
морей, равнин, поросших  травой,  и цветущих лесов.  Там  обитали  существа,
которые  ходили,   плавали,  летали,  были  достаточно  мелкими,   милыми  и
совершенно неразумными. Существовали  определенные  шансы,  что  эта планета
идеально подошла бы для фонов. Увы, у солнца этой планеты быстро развивались
процессы,  которые  вскоре,  через  несколько  тысяч   лет,   уничтожат  ее.
Записанный давным-давно и сейчас  воспроизведенный синтезатором,  этот  мир,
скорее, соответствовал представлениям Анжелы о рае... За одним  исключением.
И это  исключение составляло суть кошмаров  Анжелы. Жить в прекрасном  мире,
находясь  замужем  и  в  полном  распоряжении  ее  собственного  мужа,  Рода
Денхольма.
     Сейчас  она бежала  от  него. Она  бежала от  великого множества  Родов
Денхольмов;  бежала через леса  и  по  пляжам  этого  мира. Мира  достаточно
реального, где никогда не жил никто из ее  преследователей.  Они были  всего
лишь продуктом синтезатора. Многие отвратительные черты настоящего Рода были
усилены,  но именно так Анжела представляла своего мужа. И пока она боролась
и  бежала,  то выигрывала,  проходила  тест.  Внутренне она  была достаточно
сильной, намного  сильнее, чем Вар-ре и Клайборн, и Сит  не  сомневался, что
Анжела выдержит это  испытание... или могла бы выдержать, если бы все шло по
правилам. Но отныне -- никаких  правил! Сейчас  он просчитает новые элементы
игры, и синтезатор перестанет контролировать ситуацию.
     Для  того  чтобы   закончить   игру,  он  построил  профиль  одного  из
преследователей Анжелы и провел повторное сканирование. Настроенный согласно
замыслам Сита, луч выскользнул из замка, стоящего на склоне Бена  Лаверса, и
обнаружил  настоящего   Рода   Денхольма,   ожидающего   допроса  в   камере
полицейского участка Перита...

Глава тридцать девятая

     Дэвид     Андерсон,     министр     обороны,     выглядел    совершенно
непредставительно...
     Он почувствовал сильный порыв воздуха, когда дверь, сильно напоминающая
крышку гроба, втянула его, закрыл  глаза и услышал могильный  "чанг!". Дверь
захлопнулась у него за спиной. Через мгновение  он повалился на четвереньки.
Затем...
     Вокруг стоял  шум. Беспорядочный  шум, который  в первый  момент только
насторожил Андерсона.  Он смутился,  потому что не знал, чего  ждать дальше.
Все,  что  угодно,  только не  это.  Наконец,  .  не  выпуская  зажигалку из
побледневшей от  напряжения  руки, Андерсон осмелился  осторожно  приоткрыть
глаза.
     Изображение  и звук слились  воедино, и результат оказался потрясающим.
Андерсон оказался на улице, на одной из самых известных в мире улиц. Он едва
мог поверить своим глазам.
     -- Оксфорд  стрит?  --  сказал он, ни  к  кому не  обращаясь, потом его
челюсти со щелчком захлопнулись, и он выпучил глаза. -- Оксфорд стрит? -- Он
втянул воздух огромным вздохом, а потом фыркнул от радости. -- Удивительная,
проклятая Богом Оксфорд стрит!
     -- Это хороший знак, сэр,  -- раздался  немного язвительный гулкий бас.
-- Я имею в виду: хорошо, что вы  знаете, где вы. Значит, вы не  собираетесь
облевать их всех. В любом случае не всех.
     -- Облевать их? -- Андерсон ответил автоматически, не поднимая взгляда.
Стоя  на четвереньках, он, широко открыв рот, продолжал смотреть на движение
транспорта, словно слепец, к которому неожиданно вернулось зрение.
     -- Соберитесь-ка, сэр, -- продолжал рокочущий  голос. -- Знаете, пьянка
порой и не до такого доводит.
     Андерсон знал, что кто-то стоит рядом с  ним и что другие люди, проходя
мимо, огибают его, двигаясь в стрекочущем потоке, льющемся в обе  стороны по
тротуару.  Потом  он  перевел   свой  взгляд  с  быстро  проносящегося  мимо
транспорта на пару сверкающих черных сапог. Он моргнул и тряхнул головой, но
сапоги не исчезли. Министр в самом деле очутился дома.  Он вернулся домой, в
Лондон!
     Взгляд  Андерсона  скользнул  вверх  по  сапогам, по  отутюженным синим
форменным   штанам,   по  куртке   с  блестящими   пуговицами   и  замер  на
нахмурившемся,  узкоглазом  по  большей  части  скрытом  тенью  шлема  лице.
Полицейский,   обычный,   ежедневный,   лондонский,   Богом  благословленный
полицейский!
     -- Мой Бог! Мой Бог! -- закричал Андерсон. -- Великий, великий Боже!
     Андерсон сжал ногу полицейского, и горячие соленые слезы потекли по его
дрожащим грязным щекам.
     Полицейский чуть нагнулся, подхватил министра под мышку сильной рукой и
с небольшим усилием поставил на ноги.
     --  Так  вот,  мой  старый  дружок,  -- сказал  полицейский,  выказывая
невероятную  терпимость.  -- Видишь ли,  ты должен мне  доказать,  что ты --
достойный  малый,  и начать вести  себя  как следует,  иначе  я  отведу тебя
поспать  в одно не слишком приятное прохладное местечко, чтобы у  тебя мозги
прочистились. Вижу, это, скорее всего, пойдет тебе на пользу.
     Андерсон  вернулся  домой, назад  на Землю, в Лондон, и знал  это. Было
лето или,  возможно, очень  теплый весенний день. Что-то тут было не так.  В
самом деле,  это было совершенно неправильно,  и маленькие звоночки  тревоги
зазвучали в голове Андерсона,  но в этот момент, в миг  радости возвращения,
он  полностью  игнорировал  страхи.  А  все  остал