итал, всего десять
страниц осталось. Ее там засыпало, в крепости...

Он лихо насадил на переносицу очки, схватил книгу, залистал, нагнулся над
подоконником.

- Забирай книгу и пошли отсюда, - сказал Яр.

- Сейчас... Как же я могу забрать? Она не моя. Вдруг за ней придут? - Чита
поставил на подоконник локти и навис над книгой.

Ну что за парень, черт побери! У Яра возникло желание вытянуть его по
тощему оттопыренному заду.

- Ну-ка пошли! А то явятся сюда его дружки. - Яр кивнул на останки
Наблюдателя. - Думаешь, всех мячиком закидаем?

- Не явятся, - уверенно заявил Чита. - Понимают, что себе дороже.

У Яра не было сил ни спорить, ни возмущаться. Он только сказал с досадой:

- Надо же, как тебе приспичило читать... Между прочим, мы за хлебом
опоздаем, Данка нам покажет...

Чита отозвался не оборачиваясь:

- Все равно опоздали... Зайдем к Алькиной маме, У нее попросим.

- Вот и надо идти. Она волнуется: где Алька?..

- Надо переждать буран. Смотри, как несет. Нас снегом заплюет. Подождем...



- Конца бурана?

- Ну... вообще.

Яр тихо плюнул и отошел к стене. Уперся ладонями. Стена была очень
холодная. Мысли тоже были холодные. Даже чудо с мячиком не принесло
радости. Хорошо, что есть мячик, но как же этого мало! И надо думать не о
чуде, а о простых вещах. О том, как жить. О работе, например. Не сидеть же
на шее у Данки. Да мало ли впереди забот.

Если бы рядом был Игнатик, заботы эти оказались бы нестрашными, веселыми,
согретыми радостью. Но пришло воспоминание о темном кладбище над обрывом, о
надписи на отесанном столбике и снова погасило надежду.

Чите хорошо, он спокоен, он прочно надеется. Он даже снежинок попросил
разыскать Игнатика. Яр представил, как снежинки кружат у столбика над
могилой.

"Мальчик мой..." Яр прижался к стене горячим лбом. К ледяной стене. Нельзя
даже всхлипнуть. Надо держаться. Ребята позвали - он пришел. Раз пришел,
надо быть до конца...

- Яр... - сказал Чита.

- Что?

- Яр, ты успокойся...

- Я спокоен, - хрипло соврал Яр и переглотнул. - А ты... перестань читать.
Совсем глаза испортишь... ночь на дворе...

- Не испорчу, - странно, очень ровно сказал Чита.

Яр обернулся. Чита по-прежнему стоял, согнувшись над подоконником. У него
золотились завитки волос и край щеки.

- Что... Что там?! - крикнул Яр.

- Ничего такого... Свечка зажглась.




    Владислав Крапивин.
    Выстрел с монитора.

OCR by Ksu Datch

Иллюстрации художника Е. И. Стерлиговой


Обсерватория "Сфера".
Плановое донесение спецгруппы "Кристалл-2", ‘142-д

В течение последних трех суток наблюдалось локальное возмущение межузловых
четырехмерных полей. В пространстве "Бэта" (максимально приближенная
гипотетическая грань) имел место кольцевой ретросдвиг с суточным радиусом.
На границе сдвига зафиксировано перемещение малой (ок. 1,7 г) металлической
массы - предположительно с характеристикой типа "прокол". Данное явление
могло быть как причиной, так и следствием возникновения Т-кольца. Могло
быть также и случайностью, не имеющей связи с ретросдвигом.

(Особое мнение мл. науч. сотр. М. Скицына: "Последнее исключается. Связь
несомненна".)

Далее (в пределах амплитуды) отмечено "эхо" поля "VITA", совпадающее с
теоретическими расчетами М.А. Мохова. Тем не менее группа не считает этот
факт достаточным, чтобы рассматривать "эхо" как резонанс явлений типа
"переход" или "бросок" (по М.А. Мохову - "Мђбиус-вектор" ).

Примечание: мл. науч. сотр. М. Скицын считает, что "эхо" есть именно
резонанс "Мђбиус-вектора".

Что касается понятий, предложенных нам Центром под шифрами "Дорога", "Окно"
и "Командор", группа считает, что данные абстрактно-философские категории
программированию и анализу не подлежат и к теме "Кристалл-2" отношения не
имеют.

(Особое мнение мл. науч. сотр. М. Скицына: "Имеют".)


...Сюжеты о Командоре - продукт студенческого (в основном
стройотрядовского) фольклора периода активной реставрации исторических
памятников и увлечения модными, хотя и псевдонаучными, идеями о
многомерности миров и явлений. Заметного влияния на молодежное
самодеятельное творчество не имели.

(Из реферата доцента Т-ского пединститута У.О. Валуевой, изданного на
правах рукописи.)

Часть первая. ИЗГНАННИКИ

ПАРОХОД "КОБУРГ"

1

Пристань Лисьи Норы построена у низкого травянистого берега, недалеко от
поселка с тем же названием. Поселок большой. Можно сказать, городок. Но
"метеоры" и "кометы" минуют Лисьи Норы, не сбавляя хода. И когда кто-нибудь
хочет попасть на такое быстрое судно, он должен ехать на пристань Столбы.
Отсюда на теплоходе с подводными крыльями можно за четыре часа добраться до
самого устья. Но это - если повезет с билетом...

В разгар лета, когда в здешних краях полно рыбаков, туристов и прочего
отдыхающего народа, купить билет на скоростное судно не так-то легко.
Поэтому три колесных пароходика местной линии тоже не остаются без работы.

Здешние жители называют их "смолокурами" (потому что пароходики давно уже
работают не на угле, а на мазуте). "Смолокурам" не меньше чем по полсотни
лет. Но они еще бодро шлепают гребными досками и громко, хотя и сипловато,
гудят у сельских пристаней. Уж они-то, в отличие от "комет" и "метеоров",
не пропускают ни одного деревенского дебаркадера. С дебаркадеров спешат на
пароход неразговорчивые бабки с гогочущими гусями в корзинах, гладко
выбритые районные уполномоченные, которых командировали в глубинку, а
иногда и местные мальчишки - они не прочь зайцами прокатиться до соседней
деревни.

В "смолокурах" не чувствуется смущения перед современными судами. В их
неторопливости - солидность пожилых работников, занятых не очень заметным,
но необходимым делом. И может быть, даже усмешка по поводу нынешней
суетливой жизни.

От Лисьих Нор до устья "смолокур" добирается через двое суток. Если
северо-западный ветер гонит с залива крутую мутно-желтую волну, пароход
швартуется в Лесном Заводе, у деревянного пирса под защитой Мохнатого мыса.
А когда в заливе тихо, он шлепает до самого Кобурга - к большой радости
туристов, которым не терпится осмотреть развалины здешней крепости.

Развалинами крепость сделалась в последнюю войну. А в начале позапрошлого
века ее, целехонькую, после неутомительной двухнедельной обороны, галантно
сдал генералу Кобургу не то шведский, не то прусский гарнизон. Малозаметный
и не избалованный победами генерал-майор был так упоен свалившейся на него
удачей, что присвоил крепости и городку свое имя. Сенат и Морская коллегия
посмотрели на это мелкое самоуправство сквозь пальцы, и потому имя
сохранилось до наших дней. И не только сохранилось, но и дало название
одному из "смолокуров" (два других называются "Декабрист" и "Кулибин").


Второго августа "Кобург" подошел к Лисьим Норам после полудня и полтора
часа попыхивал у дебаркадера, поджидая пассажиров. На сей раз их оказалось
немного. Устроилась на кормовой палубе компания стройотрядовских ребят.
Потом поднялся по сходням пассажир в серовато-белой парусиновой куртке.

Пассажир был высок, прям, но еле заметно прихрамывал. Он словно хотел
иногда опереться на трость, но вспоминал, что ее нет, и выпрямлялся еще
больше, неловко дернув правой рукой. В левой он держал клеенчатый чемодан.
Лицо у пассажира было длинное, в резких складках, с мясистым носом, который
нависал над впалым прямым ртом. Гладкие волосы, почти сплошь седые,
разделял несовременный пробор. Брови, тоже с сединой, торчали мелкими
клочками. Из-под этих бровей пассажир быстро, но цепко оглядел небритого
капитанского помощника с полинялой синей повязкой на рукаве, когда тот
спросил билет.

- В третью каюту, - буркнул помощник, но потом почему-то подтянулся,
кашлянул и добавил: - Пожалуйста...

В полутемном коридоре, где были двери шести кают, стоял особый "пароходный"
запах: старой масляной краски, теплого железа, машинной смазки, речной воды
и близкого буфета. Пассажир поморщился и чемоданом двинул внутрь
приоткрытую дверь.

Каюта оказалась узкая, с двумя деревянными койками - одна над другой.
Напротив коек привинчен был к стене белый крашеный стол, рядом стояло
старомодное кресло с вытертым красным плюшем, у окна - конторский стул. У
двери светился белым фаянсом умывальник со старинным медным краном. Из
крана капало.

- Милая эпоха Сэмюэла Клеменса, - глуховато сказал пассажир. Он был,
видимо, доволен тем, что оказался в каюте один. Поставил чемодан под стол,
медленно сел в кресло и прислонился затылком к плюшевой спинке. Прикрыл
глаза.


Пока человек так сидит, скажем о нем еще несколько слов. Договоримся
называть его просто Пассажиром. Во время бесед с мальчиком они так и не
узнали имен друг друга. То ли мешало какое-то смущение, то ли, наоборот,
возникло внутреннее согласие, при котором ясно, о чем спрашивать можно, а о
чем не надо...

Итак - Пассажир. Можно было бы назвать его и Стариком, но это не совсем
точно. Был он очень пожилой, но полным стариком не казался даже мальчику.

2

Мальчик появился на пристани перед самым отчаливанием "Кобурга". Невысокий,
в синей круглой кепчонке с большим козырьком и белой надписью "Речфлот", с
такой же синей спортивной сумкой на ремне с кольцами. Ремень был длинный,
сумка сердито ширкала по пыльно-загорелой ноге, когда мальчик шел от
кассового домика к дебаркадеру по тропинке среди подорожников и луговой
кашки.

Он шел независимо.

Кепка на нем была надета козырьком назад. Из-под нее на затылок и виски
спускались темные сосульки давно не стриженных волос.

В трех шагах позади мальчика так же независимо и молчаливо шла старая
женщина. Сухая, рослая, в беретике.

Тропинка привела к мутной луже посреди травы. Это была, видимо, постоянная
лужа, через нее перекинули сходню - две доски с поперечными брусками.
Мальчик решительно ступил на доски, они хлопнули, вода выплеснулась из щели
и забрызгала кеды. Бесцветно-ровным голосом, но отчетливо женщина сказала:

- Промочишь обувь и носки, а запасных у тебя нет.

Худые лопатки мальчика шевельнулись под выцветшей, в бело-розовую клетку
рубашкой. Это неуловимое движение стоило нескольких фраз: "Зачем говорить
чепуху - какие-то несколько капель; и вообще я как-нибудь сам о себе
позабочусь; и я же понимаю, что дело не в брызгах, а просто вам надо что-то
сказать, потому что идти вот так и молчать вам тошно; но уж если кто-то
виноват в этом, то никак не я..."

Перешли лужу, и спутница мальчика заговорила опять:

- Все-таки я не понимаю: почему ты не взял чемодан с вещами...

Не обернувшись, но оч-чень вежливо мальчик сказал:

- Ведь я же объяснил, Анна Яковлевна: я оставил чемодан в залог за
испорченные часы.

- В конце концов, это просто нелепо... Ты ставишь меня перед своими
родителями в двусмысленное положение.

Мальчик опять шевельнул лопатками.


Пассажир открыл глаза, когда мальчик и его спутница вошли. Он был, без
сомнения, джентльмен и, увидев женщину, хотел было встать. Но поморщился и
остался в кресле.

- Извините, - сказала Анна Яковлевна, - мы вас побеспокоили. Судя по
билету, здесь место мальчика... Я понимаю, вам, наверно, приятнее
путешествовать одному, но что поделаешь...

Пассажир все-таки поднялся. Прямой, седая голова под самый плафон.

- Ничего... - Он даже улыбнулся. Он, видимо, сперва решил, что в каюте
поселится эта пожилая дама, и теперь был доволен: мальчик - более удобный
сосед. - Я думаю, мы поладим.

Анна Яковлевна посмотрела на мальчика:

- Я уверена: ты будешь вести себя так, чтобы не стеснять взрослого человека.

- Я тоже в этом совершенно уверен... - Мальчик аккуратно устроил кепку на
вешалке у двери и поставил на стул сумку. Она, полупустая, мягко осела.

Анна Яковлевна сухо сказала:

- Папе я вечером позвоню.

Мальчик наклонил и опять поднял голову, поправил на стуле сумку. Анна
Яковлевна проговорила:

- Я думаю, у тебя нет оснований на меня обижаться.

- Ни в малейшей степени, - сказал мальчик сумке.

Анна Яковлевна коротко вздохнула:

- Что поделаешь, раз мы оба - люди принципов...

Пароход басовито гукнул два раза.

- Вы можете опоздать на берег, Анна Яковлевна.

- Прощай.

Он аккуратно кивнул опять и, когда она ушла, вдруг обмяк, неуловимо
повеселел. Теперь стало заметно, что лицо у него не твердое, не упрямое, а
живое и готовое к улыбке.

Это был мальчишка лет одиннадцати, узкоплечий, но круглолицый, толстые
губы, нос сапожком, глаза цвета густого чая. В глазах этих еще держалась
недавняя напряженность и досада, но на Пассажира мальчик глянул без
хмурости, с нерешительным любопытством: что вы за человек? Правда поладим?

ИСТОРИЯ С АКВАПЛАНОМ

1

Тяжело ворочая колесами, пароход стал отодвигаться от пристани. Толчки
поршней и вибрация вала передались ногам сквозь каютную палубу. Мальчик
переступил, будто от щекотки. Он держался за спинку стула и смотрел в окно.

Пассажир опять опустился в кресло, достал из внутреннего кармана свернутый
цветной журнал...

Шаткая дверь от вибрации отошла. Из коридора снова дохнуло разными запахами
и больше всего буфетом.

- Можно я открою окно? - тихо сказал мальчик.

Пассажир зашевелился:

- Сделай одолжение. Я сам хотел попросить... - Голос у него был низкий, с
прикашливанием.

Квадратное окно совсем не походило на морской иллюминатор. С карниза
свешивалась куцая занавеска в цветочках. Стекло в деревянной раме
дребезжало.

В полуметре от пола под окном тянулась белая труба - видимо, отопление.
Мальчик встал на трубу, откинул на раме боковые крючки, потянул вниз
брезентовую петлю. Перекошенная рама сперва сопротивлялась, потом со стуком
опустилась в пазах. Мальчик виновато ойкнул.

Он уперся коленями в узкую подоконную доску, грудью лег на край опущенной
рамы и по плечи высунулся из окна.

Увешанный спасательными кругами дебаркадер уходил назад. Берег отодвигался.
День был теплый, но почти без солнца. Лишь изредка желтые проблески
вылетали из-за мягких серых облаков. Сварливо перекликались чайки.

Мальчик медленно вздохнул - то ли от каких-то переживаний, то ли просто от
речного воздуха. Вздыхать было неудобно: рама давила на ребра. Стоять было
тоже неловко: острый край подоконной доски резал колени. Но мальчик стоял
долго. Влажный воздух шевелил у него волосы, летел через плечи в каюту,
качал занавеску, и она щекотала мальчику шею.

Берег сделался выше, и пристань исчезла за мысом.

...Пассажир вдруг сказал:

- Голубчик, если нетрудно, подвинься немного в сторону. Читать будет
посветлее.

Мальчик торопливо сдвинулся в окне, прижался плечом к его краю. Так он
стоял еще минуту. Затем прыгнул с трубы, потер коленки, подумал и шагнул к
стулу. Достал из сумки растрепанную пухлую книжку.

Пассажир укрывался за развернутым номером "Огонька". С обложки улыбалась
девица в оранжевой каске строителя. Мальчик полувопросительно сказал девице:

- Моя койка, наверно, верхняя...

- M-м?.. Если не возражаешь, - отозвался Пассажир и опустил журнал. - Мне с
моими суставами карабкаться как-то не с руки... Вернее, не с ноги.

Мальчик никак не отозвался на шутку. Присел и стал расшнуровывать кеды.

- Но с другой стороны... - Пассажир, кажется, забеспокоился. - Ты не
свалишься оттуда?

Мальчик сердито распутывал на шнурке узел.

- Я и в вагоне-то не падал никогда, а там полки в два раза уже...

Он задвинул кеды под стул и по привинченным к стойке ступенькам забрался
наверх. Койка была застелена шерстяным одеялом, в изголовье лежала твердая
подушка в синеватой казенной наволочке. Мальчик повозился на одеяле,
постукал подушку ребром ладони и притих с книгой.

В каюте стало тихо, только Пассажир изредка шелестел журналом. Под палубой
ровно вздыхала машина, за окном бурлила под колесами вода, с кормы
доносились голоса и негромкий перезвон струн.

Потом занесло в окно комаров - их в этот пасмурный теплый день было много
над берегами и водой. Комары тонко запели. Но Пассажир не обращал на них
внимания. И лишь когда отошла опять и заскрипела дверь, он отложил журнал.
Медленно встал.

Верхняя койка оказалась у Пассажира на уровне груди. Он взглянул на
мальчика. Мальчик не читал. Раскрытая книга съехала к самому краю койки, а
мальчик спал. Воздух из окна шевелил его волосы. Нижняя губа смешно и
сердито оттопыривалась, к ней прилипло семя одуванчика, влетевшее вместе с
комарами.

Пассажир осторожно шагнул к двери, запер ее, скрипучую, на щеколду и
вернулся к мальчику. Тот повозился, хлопнул губами и слизнул семечко.
Подтянул и обнял коленки (на них все еще краснели рубчики от подоконной
доски). На мятых шортах оттопыривался карман, из него тополиным листиком
выглянул угол новой трехрублевки. Пассажир мизинцем вдвинул твердую бумажку
в карман, прогнал с мальчишкиной ноги двух комаров и оглянулся на окно: не
поднять ли раму? Но передумал, снял свою парусиновую куртку и укрыл
мальчика от пяток до плеч.

Потом взял книгу. Это было старое, тридцатых годов, издание романа Гюго
"Человек, который смеется".

Пассажир полистал, постоял, словно что-то вспоминая. Закрыл книгу и положил
поближе к мальчику. Затем он, морщась и постанывая, лег на нижнюю койку.
Навзничь. И кажется, заснул.

2

Сколько прошло времени, трудно сказать. "Кобург" успел приткнуться к
пристани Косари, постоять полчаса и двинуться дальше. Пассажир или проспал
это событие, или не обратил на него внимания. Когда он открыл глаза, все
так же плескалась вода и поскрипывали на проволоке кольца занавески. На
потолке змеились длинные живые блики: значит, облака поредели. Блики были
неяркие, желтые - видимо, вечерело.

С верхней полки опустилась и закачалась нога в полинялом голубом носке. На
пятке была дырка размером с копейку, а к середине ступни прилип
расплющенный высохший паук.

- Выспался? - спросил у ноги Пассажир. Нога исчезла, с края свесилась
голова с темными нестрижеными прядями.

- Ага... Это вы меня укрыли?

- Естественно... Комары зудят, вот и укрыл.

Мальчик почему-то вздохнул:

- Меня комары не трогают... Хотя если сплю, то, наверно, могут... - Он
опустил куртку. - Спасибо.

- Если не трудно, повесь у двери.

- Ага... Спасибо, - снова сказал мальчик и прыгнул вниз.

Вернувшись от вешалки, он боком устроился в кресле, перекинул ноги через
подлокотник. Поболтал ими.

- Можно посмотреть журнал?

- Да ради Бога...

Мальчик полистал "Огонек", но почти сразу отложил. Поскучнел и стал
смотреть в окно.

- Неприятности? - вдруг тихо сказал Пассажир.

Мальчик не удивился. И не оглянулся. Так же тихо спросил:

- Почему вы решили?

Пассажир не то усмехнулся, не то вздохнул. Объяснил:

- Я такую примету знаю с детства: если паука раздавишь, обязательно что-то
нехорошее случится. А у тебя паук на носке.

Мальчик быстро подтянул ногу и с минуту сидел в позе известной итальянской
скульптуры. Называется "Мальчик, вытаскивающий занозу". Разглядывал ступню.
Взял останки паука за лапку, отнес к окну, дунул.

- Нет, он уже дохлый был, когда я наступил... Это я в чулане веревку искал,
разутый, чтобы не топать зря... На живого зачем наступать?

- Но если случайно...

- И случайно не наступлю. Потому что чувствую.

Мальчик вернулся в кресло, забрался с ногами. Встретился с Пассажиром
взглядом и поморщился. Взялся за нижнюю губу.

- У тебя что-то болит?

- Не... По-моему, это у вас болит, - нерешительно сказал мальчик. - Только
не пойму что. Будто везде...

- А! Ты угадал... - Длинное тело Пассажира болезненно шевельнулось. - Эта
штука называется "остеохондроз". Не слыхал?

Мальчик свел брови и качнул головой.

- Между позвонками нарастают хрящи и зажимают нервы. И боль отдает в самые
неожиданные места, от пяток до мозжечка... Потому как старость, дорогой
мой...

Все так же, со сведенными бровями и держась за губу, мальчик проговорил:

- Если позвоночник, то главная боль в спине... Да?

- Ох... пожалуй...

- Тогда... я, наверно, могу...

- Что? - Пассажир приподнял голову. - Что ты можешь, дружок?

- Ну... полечить, если вы хот