учия. Потом оно перешло в острое
беспокойство...

Еще несколько секунд я убеждал себя, что мне просто от усталости
привиделась за искрящейся сеткой дождя тощая мальчишечья фигурка с
поникшими плечами. Потом сказал водителю:

- Простите, я забыл. Надо вернуться, заехать...

Шофер притормозил и заворчал, что на узкой улице не развернешься, и надо
было думать раньше...

Я чертыхнулся про себя, торопливо расплатился и зашагал назад.

Дождь был не очень холодный, зато нудный какой-то. Сеял и сеял. С кленов
падали в лужи большие капли. Я придумывал самые искренние извинения,
которые скажу Августе Кузьминичне, и ругал себя за разболтанные нервы.

Но, оказывается, ругал зря.

Он в самом деле стоял на углу, у столба с лампочкой. Прижимал к животу
большого рыжего кота Митьку и пытался прикрыть его от дождя промокшим
подолом рубашки-распашонки. Митька не ценил такой заботы. Время от времени
он принимался дергать задними лапами и нервно колотил хозяина облипшим
хвостом по мокрым ногам.

- Ты сумасшедший, - сказал я, накрывая их обоих плащом. - Ты что здесь
делаешь?

Он заулыбался, весь потянулся ко мне и вдруг смутился:

- Митьку искал... На улице дождь, а он все бегает...

- У Митьки-то шкура, а у тебя... Совсем раздетый! Вот угодишь в больницу
перед самым началом учебы!

- Да не холодно, - пробормотал он и вздрогнул под плащом. Потом тихонько
сказал: - Хорошо, что ты приехал.

- Еще бы! Иначе тебя пришлось бы над печкой сушить... Митьку искал! Нашел
ведь, так зачем еще торчишь под дождем?

Он опустил голову:

- Я ждал.

- Кого ждал?

- Ну... может, мама приедет.

- Разве она уехала?

- Ага, утром. В Лесногорск, к тете Тане.

- Тогда какой же смысл ждать? Разве она успеет за день?

Он коротко глянул на меня и опять опустил голову:

- Ну... может, успеет...

Снова шевельнулось колючее беспокойство. Я наклонился:

- Послушай, а почему ты не ждешь дома? Володька, что случилось?

Он поднял лицо, усыпанное блестящим дождевым бисером. Если речь шла о
серьезных вещах, Володька не лукавил. Он вздохнул и сказал не отводя глаз:

- Я там почему-то боюсь.


Каждый человек чего-нибудь боится. Так уж устроены люди. Володька боялся
всякой мелкой живности: тараканов, мохнатых ночных бабочек, гусениц, оводов
и даже ящериц. Боялся одно время хулигана Ваську Лупникова, по кличке
Пузырь. Боялся, что станут смеяться над его дружбой с Женей Девяткиной
(хотя никто не смеялся). Но никогда в жизни ему не было страшно дома. Он с
пяти лет был самостоятельным человеком, даже ночевал один, когда мама его
уходила на ночные дежурства в больницу.

- Ты не заболел? - осторожно спросил я.

Он энергично помотал головой. Лоб у него был холодный.

- Так что же случилось, Володька?

Он виновато пожал плечами.

- Пошли, - решительно сказал я.

Дома я сразу же погнал Володьку под горячий душ. Пока он плескался в
ванной, я устроил мокрого Митьку у электрокамина и осмотрелся. Все было
привычно и знакомо. Что могло напугать Володьку в этой комнате?

Раньше здесь жил я. Целых четыре года. Потом мы с Володькой и его мамой
поменялись квартирами. Это Володькина мама предложила, когда узнала, что мы
с Варей хотим пожениться.

- Вам, Сергей Витальевич, внизу удобнее будет, - сказала она. - Комната
попросторнее.

- Нам-то удобнее, - возразил я. - А вам? Вас тоже двое.

- А вас, глядишь, скоро трое будет, - улыбнулась она. - Коляску по лестнице
неловко таскать.

Володька, который был при этом разговоре, пристально посмотрел на меня. Я
пробормотал, что, "конечно, спасибо, я посоветуюсь с Варей", и, видимо,
покраснел. И поспешил исчезнуть. Володька догнал меня на лестнице.
Несколько секунд он стоял понурившись. Наконец шепотом спросил:

- А вы... пускать меня будете к себе... иногда?

Я неловко прижал его к свитеру и сказал, что он дурень.

Под Новый год была свадьба. Не долгая и не шумная. Володька сидел среди
гостей, солидный и серьезный. Пил газировку, ел салаты и, кажется,
чувствовал себя неплохо. Но потом, когда за столом царило уже шумное и
слегка усталое веселье, я увидел, что он непонятно смотрит на нас с Варей
мокрыми глазами. Я заерзал и, пробормотав Варе: "Извини, я сейчас", хотел
пробраться к Володьке. Но она строго прошептала: "Сиди!" Встала и сама
подошла к нему. Что-то шепнула ему, обняла за плечи и увела в коридор. В
дверях оглянулась и сказала мне глазами: "Не бойся". Я вдруг подумал, что
она сама слегка похожа на Володьку, хотя совсем светловолосая и с
веснушками. Недаром у нас в театре она играла озорных и храбрых мальчишек.

Они вернулись минут через десять. Глаза у Володьки были сухие и веселые. Он
ввинтился между гостями, вынырнул рядом со мной и зловеще прошептал:

- Теперь мы будем вдвоем тебя воспитывать, вот. Будешь бриться каждый день
и приучишься не разбрасывать вещи.

- Инквизиторы... - сказал я с облегчением.

Жить на втором этаже Володьке нравилось. Он придумал такую штуку:
привязывал к нитке граненую пробку от графина, спускал ее из своего окна и
звякал о наше стекло. Это означало: "Вы про меня не забыли? Можно вас
навестить?" Если мы были заняты, он не обижался. Но чаще всего Варя или я
стукали в потолок ручкой от швабры. И тогда Володька спускался сам.

Спускался хитрым способом. Напротив наших окон рос могучий тополь, и от
него над крышей протянулась крепкая ветвь. К этой ветви Володька прицепил
несколько блоков, пропустил через них капроновый шнур и к одному концу
привязал большую ребристую шину от грузовика. Он выбирался из окна,
усаживался на шину и, перехватывая свободный конец веревки, плавно
приземлялся в траву за нашим подоконником. Эту систему он называл "парашют".

При взгляде на "парашют" меня оторопь брала. Сам-то Володька щуплый и
легонький - его хоть на суровой нитке спускай. Но как тонкий шнурок
выдерживал тяжеленную шину от самосвала?

- Вот грохнешься однажды...

- Ой уж...

- Сломаешь шею, тогда будет "ой уж"!

Володька насмешливо фыркал. Но я не отступал. Очень уж ненадежно выглядела
веревочка. Наконец Володька слегка рассердился, глянул в упор потемневшими
глазами и решительно сказал:

- Ну что ты трепыхаешься? Эту веревочку мне Женька подарила. У друзей
веревочки никогда не рвутся.

Чтобы доказать это, он спустился на "парашюте" вместе с Женей, да еще
рыжего Митьку прихватил. И все кончилось благополучно, только шиной
придавило к земле Митькин хвост, и бедный кот заверещал, забыв про
солидность и достоинство...

А в начале августа Володька пришел без предупреждения. Остановился в
дверях. Веревку, скрученную в моток, он держал на согнутом локте и
поглаживал, как живого котенка. Печально глянул на нас исподлобья.

- Ты чего, Володенька? - встревожилась Варя.

- Да ничего, - со вздохом сказал он. - Так... Женька вот уехала...

- В лагерь? - глупо спросил я.

- В Африку, - сумрачно сказал Володька.

Я косо глянул на него: "С тобой по-хорошему, а ты дразнишься".

- Да правда в Африку. На целый год, с родителями. Они геологи, их послали
африканцам помогать...

- Год - это долго, - сочувственно сказала Варя. - Чаю хочешь с вареньем?..
Ну ничего, приедет ведь.

- Хочу, - сказал Володька. - Приедет... Когда еще...

Варя вышла на кухню, а Володька подошел осторожно, коснулся щекой моего
рукава. Поднял печальные глазищи:

- Ты смотри никуда не уезжай надолго. А то совсем...

2

Оставляя мокрые следы на половицах, Володька выбрался из ванной. Он яростно
тер полотенцем всклокоченную голову и на меня не смотрел. Я понимал, что он
хочет скрыть неловкость за недавний страх.

- Одевайся в сухое, а то опять продрогнешь...

Он раздраженно шевельнул худющими лопатками (без тебя, мол, знаю) и с
головой и ногами скрылся в недрах платяного шкафа. Послышались возня и
хмурое ворчание:

- Никогда ничего не найдешь...

Наконец он вылез. Вытащил модную майку, украшенную иностранными газетными
заголовками, и новенькие шорты защитного цвета. Майка была ему впору, а
шорты велики. Мама купила их Володьке весной, она надеялась, что сын за
лето подрастет. Однако Володька вытянулся немного, но в ширину ничуть не
увеличился, и штаны болтались на нем как юбочка. Сползали.

- Ну и жизнь, - капризно сказал он.

- Надень ремень, вот и все...

Володька ехидно заметил, что эта умная мысль ему тоже пришла в голову. Но
старый ремешок он потерял на пляже, а широкий командирский пояс подарил...
одному человеку.

- Кому это?

- Ну... Женьке. Когда уезжала.

Он вдруг вспомнил что-то, сердито поддернул шорты почти до подмышек и
схватил со стола белую веревочку. Ловко опоясался ее концом, а весь моток,
не обрезая, сунул в карман.

Капроновый тонкий шнур даже на вид был скользким. А узелок с легкомысленной
петелькой выглядел совершенно ненадежно.

- Развяжется, - усмехнулся я. - И потеряешь штаны.

- Не развяжется, - рассеянно откликнулся Володька.

У него дурацкая привычка: вот так, между делом, отрицать очевидные вещи!

- Ведь развяжется, - сдерживая раздражение, сказал я. - Через несколько
шагов.

Этот тип равнодушно сообщил:

- Мой узелок никто не развяжет. Кроме меня.

- На что спорим? - сухо спросил я.

Он сунул руки в карманы, выпятил живот и предложил:

- Развяжи без спора.

Ну ладно... Я поставил перед ним стул, неторопливо сел, двумя пальцами взял
капроновый кончик и слегка потянул.

Узелок был прочнее, чем казалось. Я потянул посильнее. Гм... Ч-черт... Я
разозлился и дернул изо всех сил! И... с чем это сравнить? Представьте,
будто вас попросили порвать нитку, а оказалось, что это замаскированная
стальная струна.

Узел не поддался, а Володька от рывка подлетел ко мне вплотную. Я
встретился с его сердитыми глазами, и... мы поняли, что обманываем друг
друга... Спорим о всякой ерунде, о веревочке, и стесняемся заговорить о
главном.

Я взял Володьку за колючие холодные локти:

- Ну что ты... Ну, давай разберемся. Чего ты испугался?

Он отвел глаза, подумал, глядя в пол. Вдруг сел ко мне на колено и
полушепотом попросил:

- Помолчим немного.

- Ну... хорошо. И что будет?

- И будет... пусто.

Он это спокойно сказал, но я ощутил, как у него под майкой струнами
натянулись мышцы. Тогда я плотно прижал его к себе.

Стало тихо. Перестали потрескивать спирали в электрокамине. Рыжий Митька
кончил вылизывать подсыхающую шкуру и непонятно смотрел на нас.

Сначала ничего не было. Потом... потом тоже ничего не было, но... как бы
это объяснить? Словно исчезли стены. Они, конечно, были на месте, и все
было на месте. Но стало все ненастоящим, непрочным, как воздух. А настоящим
было ощущение громадного пространства. Словно мы в ночной степи или на
плоском пустом берегу под темным небом. И шум... То ли чей-то шепот, то ли
осторожные волны лижут шершавый песок...

Я прикрыл глаза и прислушался. Каждым кончиком нервов, каждой клеточкой
тела прислушался: что это? откуда?

Нет, было не страшно. Не грозило это ни бедой, ни опасностью. Просто
незнакомое загадочное пространство подошло вплотную и словно мягким темным
крылом коснулось лица.

Но если за окном поздний вечер, и ты один в комнате, и тебе одиннадцать
лет... Конечно, станет жутковато.

- Наверное, это ветер, - сказал я. - Ну что ты, Володька. Это ветер и
дождь. Такой неуютный вечер...

Он покачал головой и прыгнул с моего колена.

- Это не вечер. Это было еще днем... Может быть, это... она?

Оглядываясь на меня, он подошел к столу и отодвинул пачку новых учебников
для пятого класса. За книгами лежала морская раковина.


Большая была раковина и не очень красивая снаружи: серая, бугристая, с
длинными шипами. Свернутая в спираль со множеством витков. А внутри она
была темно-розовая и казалась очень глубокой. В самой глубине ее притаилась
синеватая темнота.

- Откуда это?

- Я маму проводил, пришел домой и увидел... Она лежала на подоконнике. Я
думал сперва, что это мама мне ее оставила. Ну, в подарок, чтобы не
скучал...

- Может быть, так и есть?

Володька с беспокойством посмотрел на меня и сказал:

- Ты ее послушай. Приложи к уху.

Я поднял раковину - тяжелую, колючую - и поднес к щеке. И сразу накатил
ритмичный гул. Океанские валы ровно шли на пологий песчаный берег. Еще
немного - и брызги, прилетевшие с гребней волн, осядут у меня на лице. Я
прикрыл глаза. Ощущение близкого моря стало полным... И вдруг мне
показалось, что Володька сказал какие-то слова. Я взглянул на него, не
опуская раковину. Нет, Володька молчал, только смотрел на меня неотрывно и
тревожно. А слова прозвучали опять. Они проступили сквозь шум океанского
наката. И еще, еще... Сначала я просто почувствовал, что это человеческие
слова. Потом понял, о чем они. И сразу же узнал голос.

Он звучал как магнитофонная лента, склеенная в кольцо.

"Приходи, как раньше... Приходи, как раньше... Приходи, как раньше..." -
звал из чужого мира мой далекий друг - трубач, командир и рыцарь Валерка...


Видимо, я очень долго слушал, и в тревожных Володькиных глазах появилось
нетерпение. Тогда я опустил раковину.

- Володька, ты слышал в ней слова?

Он растерянно мигнул:

- Я думал, что показалось... Разве так бывает?

- Бывает, - сказал я.

У меня появилось странное ощущение. Была уверенность, что скоро случится
что-то необычное, но не чувствовалось волнения. Наоборот, пришло
спокойствие и даже какая-то сонливость. Я сел на стул перед Володькой,
улыбнулся ему и сказал:

- Это не для тебя раковина... Просто они не знали, что мы поменялись
комнатами.

- Кто? - спросил Володька и придвинулся вплотную.

- Помнишь, я рассказывал? Про Город, про барабанщиков, про Канцлера? Про
Валерку и Братика... Ты, Володька, решил, что это совсем сказка?

Он взял раковину, прижал к уху. Потом прошептал:

- Зовет...

Я кивнул.

Володька требовательно смотрел на меня.

- А как туда попасть?

Я пожал плечами:

- Понимаешь, Володька, раньше он сам приходил за мной...

- Разве ты не знаешь дорогу?

"Дорогу... - подумал я. - Это не дорога. Это способ перехода в непонятный
мир: то ли в сказку, то ли в другую галактику. Наверное, есть какие-то
хитрые законы, только я их не изучал. До того ли мне там было?"

- Не знаю, - сказал я. - Сейчас не знаю...

- Но ты должен знать!

- Каждый раз - новый способ. Наверное, должно быть какое-то место. Особое...

- Место? - переспросил Володька.

- Да. Откуда можно уйти к ним...

- Место... - повторил Володька. Сел опять ко мне на колени, глянул снизу
вверх. - Только ты не смейся и не спорь... У меня уже было, как сегодня с
этой раковиной. Ну, не так, а похоже. У дедушки на даче...

Я слегка удивился. Дача Володькиного деда находилась далеко за городом. К
тому же она стояла заколоченная, а дед отдыхал в Сочи.

- Было, - повторил Володька. - Когда мы там в июне жили... Знаешь, там
такая улица есть, и мне иногда казалось, что в конце ее море... На самом
деле ничего нет. Ну, кусты да трава. А идешь, и все кажется, что вот-вот
море будет. Даже запах как от водорослей. А если глаза закроешь, то совсем
будто на берегу. И шум...

- А ты доходил до конца улицы?

Володька сердито мотнул головой:

- Не доходил.

- А почему? Боялся, да?

- Да нет... Ну да, боялся. Что обманусь...

- Ну что ж... Может быть, это то, что нужно, Володька.

Он вскочил:

- Так едем!

- Прямо сейчас?

Володька очень удивился:

- А разве можно ждать?

Я встряхнулся. В самом деле, что со мной? Что за сонная одурь? Или правда
старею и глупею понемногу. Может быть, там дорога каждая секунда, а мы
рассуждаем!

- Одевайся, - велел я Володьке, а сам спустился к себе. Надел сапоги, взял
брезентовый плащ. Положил в карман тяжелый охотничий нож - подарок
приятелей, с которыми был в походе по Кавказу. Может быть, и не пригодится,
а может быть... При этой мысли у меня слегка заболел шрам на левом боку, и
кольнула тревога за Володьку. Но было ясно, что уговаривать его остаться
бесполезно. К тому же я не знал дороги...

Володька ждал меня. Вместо раскисших на дожде сандалий он натянул
старенькие, но надежные кеды, а на майку надел оранжевую курточку-штормовку
с капюшоном. Он стал в ней похож на яркого тонконогого гномика, который из
таинственной пещеры несет кому-то в подарок волшебную раковину.

Штормовочка была так себе, из легкой материи. "Продрогнешь, глупый", -
хотел сказать я. Но Володька глянул с такой суровой нетерпеливостью, что я
промолчал.

3

Как добрались до вокзала, я совершенно не помню. Мы словно сразу оказались
в вагоне электрички. Он был пуст. Ярко горели лампы. У Володьки на щеках
блестели дождинки, а штормовка была усыпана темными звездочками - следами
капель.

Мы сели друг против друга на желтые лаковые скамейки. Поезд будто нас одних
и ждал: мягко толкнулся и набрал скорость. Сразу прижалась к стеклам
густая, как смола, чернота.

Володька сидел прямой и даже строгий какой-то. Положил раковину на
блестящие от дождя коленки, смотрел перед собой и шевелил губами - словно
повторял тихонько важный урок.

- Володька, - окликнул я. - Долго ехать?

Он вздрогнул:

- Что?.. Нет, не очень. - Приложил раковину к уху и улыбнулся: - Говорит.
Будто даже громче.

Я тоже послушал. Может быть, не громче, но неутомимо и настойчиво звучал
Валеркин голос...

Мы и правда ехали недолго. Даже темные звездочки на Володькиной куртке не
успели исчезнуть. Не знаю, что Володька сумел различить в темноте за
окнами, но вдруг вскочил и потянул меня за рукав. Едва мы вышли в тамбур,
как зашипели тормоза и разошлись двери. Мы прыгнули на мокрые доски
платформы. В них отсвечивал станционный фонарь. Поезд опять зашипел и
умчался, а мы по скользким ступенькам спустились на размокшую траву.

- Здесь тропинка, - шепотом сказал Володька и повел меня мимо темных
плетней и сараев. По-прежнему сеял дождик. - Вот здесь дедушкина дача.
Видишь?

Ничего я не видел. Кругом ни огонька, даже станционный фонарик затерялся во
мгле. Я уже хотел сообщить своему спутнику, что глаза у меня не кошачьи, но
он вдруг виновато попросил:

- Слушай, возьми меня на руки, пожалуйста. Тут шиповник.

Я сразу подхватил его, но для порядка проворчал:

- Нежности какие. Давно ты стал бояться колючек?

- Но ведь это железный шиповник... Ты осторожнее, он и сапоги может
изорвать.

Я никогда о железном шиповнике не слышал, поэтому только хмыкнул. Потом
спросил:

- Если он такой вредный, почему вы с дедом его не выкорчевали?

- Как его выкорчуешь? - удивленно сказал Володька. - Я же говорю: железный
шиповник. У него корни до центра Земли.

- Вечно ты выдумываешь...

- Ничего не выдумываю, - рассеянно откликнулся Володька. - Это правда... Ты
иди теперь прямо, здесь короткая дорога.

Я продрался сквозь кусты и вынес Володьку на широкую улицу дачного поселка.

Тишина стояла невероятная. Даже дождик закончился и не шуршал в траве. Ни
одно окошко не светилось. Однако полной темноты уже не было: в небе стали
видны облака, словно отразившие далекий рассеянный свет.

Володька нетерпеливо шевельнулся, и я опустил его на дорогу. Он ойкнул.
Оказалось, уронил на ногу раковину. Я поднял ее и больше не дал Володьке:
разобьет еще или сам поранится.

- Куда же теперь пойдем? - спросил я.

Володька уверенно махнул рукой вдоль домов. Я взял его за плечо, и мы
зашагали посередине дороги.

Стало еще светлее: облака проступили ярче, и в воздухе как бы повисла
серебристая пыль. Мы молчали и думали, наверное, об одном и том же: чем
кончится наше путешествие? Говорить об этом я не решался, и Володька,
видимо, тоже. Мы оба, наверное, боялись спугнуть сказку. А молчать стало
трудно. И я просто так, лишь бы сказать что-нибудь, полушепотом произнес:

- Какие-то странные облака. Светятся...

Володька подумал и тихонько ответил:

- Наверное, в них распыляется звездный свет.

- Такой сильный?

- А что? За облаками звезды светят очень ярко. Просто мы не видим... - Он
помолчал и вдруг спросил: - А почему они горят?

- Звезды?

- Ну да. Огонь горит, если воздух кру