Яшке.

Ежики взял в кулак монетку и кристалл.

- Ну вот, Яшка, скоро...

Тот пожужжал щекочуще и неразборчиво. Потом спросил:

- Из окна, что ли, прыгал?

- Ага...

- А как обратно попадешь?

Ох, Ежики об этом и не подумал!

- А, пусть! Пойду мимо сестры.

- Крик будет...

- Пусть кричит. Все равно я здесь последние дни... Это ты постарался, Яш,
спасибо.

- Ежики...

- Что?

- Ты не обижайся... что я улетаю...

Ежики теперь и не обижался. Было только грустно. И беспокойно за Яшку: как
он там полетит в громадном пустом мраке... Но главный страх - вдруг ничего
не выйдет?

- Лишь бы получилось...

- Ты уж постарайся, - виновато попросил Яшка.

- Ладно... Яш, а когда ты столкнешься и вспыхнешь... ты ведь сделаешься
совсем другой. И наверно, все забудешь, что было на Земле.

- Я уж думал... Нет, не забуду. Ни за что...

Ежики вышел к мраморному мальчику со змеем (тот еле различимо выступал из
темноты). Где-то неподалеку валялась метровая доска от разломанной
скамейки. Ежики нашел ее на ощупь. Нашел в траве и несколько кирпичей - из
них были сделаны раньше опоры скамейки.

Минут десять он возился, подкладывая кирпичи под середину доски и под один
конец: высчитывал угол, чтобы после удара Яшка взлетел точно по вертикали.
В зенит...

- Ну все, Яш... Попробуем?

- Пробовать нельзя, надо сразу. Если я упаду, ты не найдешь меня в траве.

Да, это правильно. Надо изо всех сил... С замиранием в груди Ежики сказал:

- Тогда готовься. Давай не будем прощаться долго.

- Не будем... Я тебя не забуду, пускай хоть как вспыхну...

- Счастливой Дороги, Яшка.

На секунду он прижал кристалл к щеке. И положил на конец доски. На самый
краешек. Подождал, чтобы от сердца отступила обморочная пустота. Сжал в
кулаке монетку, вскрикнул и грянул пяткой сверху вниз по доске! По другому,
торчащему концу! И - то ли показалось, то ли в самом деле - мигнувшей
чертой ушла вверх белая искра. Отражение звезд в кристалле! И Ежики догнал
летящего Яшку глазами, подтолкнул его - взглядом, мыслью, желанием: скорее,
скорее! Мчись!

Мало того, он сам помчался следом, выбросив перед собой магнитный луч. И
гнал, гнал Яшку этим лучом в раскинувшийся черно-звездный мир. Воздух
шумел, обтягивая на нем пижаму. А потом и воздуха не стало, просто звенящая
пустота. Выплыл из-за горизонта громадный ноздреватый шар луны и быстро
остался внизу. Сдвигали свои контуры, перемещались созвездия... И наконец
искрящийся граненый камешек ушел далеко вперед, затерялся в звездной
пыли... И Ежики упал обратно в траву.

Нет, в самом деле упал. Будто и правда вернулся из Космоса. Посидел, трогая
ушибленную о доску пятку. Он при ударе отбил ее гораздо сильнее, чем при
прыжке из окна.

Надо было вставать. Идти. Но страдальчески не хотелось в палату. В белые
стены, где в каждом углу чудится подозрительный зрачок ненавистного
Кантора... Хотя и ненависти сейчас не было. Только усталость и опустошение
какое-то. Яшка улетел. Никого рядом...

Он все-таки встал. С равнодушным злорадством подумал о воплях сестры Лотты,
когда она его увидит. Наплевать. Но к больничному крылу все-таки не пошел,
а двинулся через траву наугад.

И без удивления, с тихой печалью увидел, как светит среди мохнатой тьмы
крошечное желтое окно.

Словно притаился в траве игрушечный домик.

Это и был домик. Размером с коробку от "Собеседника". Крыша - из двух
дощечек, стены из кусочков пластика. И окошко с переплетом в виде буквы "Т"
было заслонено желтоватым пластиком - тонким, пропускающим свет. А задней
стенки не было совсем. Ежики обошел домик, присел.

Внутри горела свечка. Настоящая, с потрескивающим ярким огоньком. А рядом в
колючей скорлупе каштана, как в люльке, лежал якорек.

Тот самый...

"Гусенок..." - подумал Ежики. Ласково так подумал. И будто в ответ,
шевельнулись за спиной кусты. Глаза Ежики давно уже привыкли к сумраку, а
тут еще и свет из домика. И Ежики сразу разглядел мальчика. Это и правда
был Гусенок. Только без своих сандалий-лапотков, босой, как и Ежики. В
трусиках и майке. Смотрел он спокойно, не удивился и не испугался. Видимо,
сразу узнал.

- Играешь? - негромко сказал Ежики и подвинулся.

- Ага... - Мальчик присел рядом. Вплотную. Теплый, остроплечий, доверчивый.

- Сбежал из спальни?

Он чуть улыбнулся:

- Сбежал... И ты?

- И я...

Гусенок поправил свечку, поровнее поставил "люльку" с якорьком. Объяснил
шепотом:

- Он для меня как живой. А у всякого живого должен быть дом, верно?

Ежики медленно кивнул.

- И хорошо, если кто-нибудь еще есть в доме, - прошептал Гусенок у щеки
Ежики. - Верно?

- А у тебя... - вырвалось у Ежики. Но он замолчал. Хотел спросить: "А кто у
тебя есть? Мама есть?" Но какое он имел право трогать чужую печаль?

Гусенок не удивился.

- У меня сестренка. Она, правда, не кровная, у нее другие были мама и папа,
но все равно мы родные... А ты? Тоже ищешь кого-то?

- Да... - выдохнул Ежики. И встал, шагнул назад.

Гусенок смотрел на него снизу, через плечо. И вдруг спросил:

- А ты знаешь, почему якорь на пуговицах у моряков?

Это был простой вопрос, хотя и неожиданный. Но Ежики не стал отвечать.
Попросил шепотом:

- Скажи.

- Потому что якорь - знак надежды. Раньше, когда моряки уплывали в дальние
моря, от якорей зависело их спасение. Во время бури, когда суша недалеко.
Чтоб не разбило о скалы... Надежда, что вернутся домой.

"Якорное поле, - вспомнил Ежики. И подумал: - Поле надежды. Какие-то якоря
состарились, вросли в землю, их корабли отплавали свое. Но есть ведь и
ростки... А чего я жду?.. Яшка советовал - сквозь правила и законы
пространства, по прямой! Зачем тогда ждать? Лучше всего - мчаться на Поле
сейчас, когда об этом не знает никто! И никто не задержит!"

Одно только держало - Гусенок. Нельзя было уйти и никак не попрощаться.
Ежики смотрел на его птичьи, сведенные будто от озноба плечи. Потом дернул
с себя пижамную распашонку. Хоть и тонкая, легонькая, но все-таки... Укрыл
Гусенка. Тот опять глянул через плечо. И вздохнул:

- Уже который раз...

- Что?

- Куртку дарят. Когда я в дороге... Накинут и уходят...

Не было здесь упрека. И однако Ежики затоптался на месте.

- Понимаешь, я должен идти... Мне обязательно надо...

- Да понимаю я, - снова со вздохом отозвался Гусенок. И добавил деловито: -
Переоденься только. А то скажут: "Один едет, да еще голый, в пижамных
штанах. Ты куда, мальчик?"

Он... что-то знал! Но не было времени на расспросы. Главное, что Гусенок не
обиделся. Не будет лишней тяжести на душе. Хотя... не будет ли?

- Прощай, - прошептал Ежики.

- Счастливой дороги...

Как он сказал? "Счастливой Дороги"?

9. ГЕНЕРАТОР

Надо было проскользнуть в жилое крыло лицея. Пробраться на второй этаж, к
себе в комнату...

Внизу, в вестибюле, светилась дверь дежурной комнаты. В ней беседовали
молодой воспитатель Янц и кто-то еще, спиной сидел... Слава маленькому
Хранителю Итану - не услышали осторожных шагов мальчишки. А на лестнице
совсем хорошо - ковровая дорожка... В коридоре второго этажа мягкий ночной
свет. И вот удача - опять никого! Да и кому ходить? Лицеисты - маленькие и
большие - видят в своих комнатах полуночные сны. Тишина за шеренгой
прикрытых одинаковых дверей...

Комната оказалась заперта. Ежики, отчаянно спеша, набрал на замке любимый
код. 333. Замок не сработал. Наверно, Кантор запер его по-своему.

Так, да?.. В старинном лицейском доме и двери старинные - из прочного
дерева с резьбой. Но замки хлипкие, просто для порядка. Мол, каждый лицеист
- хозяин в своей комнате...

А если разбежаться и грянуть плечом?

О том, что получится опасный шум, Ежики от злости забыл. Разбежался и...
влетел в комнату, едва коснувшись двери. Словно дверь сама поспешно
распахнулась перед полным сердитой решимости мальчишкой. Автоматически
включился дежурный светильник.

Ежики бросился к шкафу. Разворошил, раздергал на вешалке рубашки, куртки,
спортивные фуфайки. Он чувствовал, что надо обязательно быть одетым так же,
как в первый раз. Чтобы ребята, если встретятся, скорее узнали его. Чтобы
само Поле узнало... К счастью, оказались на месте и шорты с продырявленной
подкладкой кармана, и капитанка. Только майку искать было некогда,
капитанку надел на голое тело. И прежних сандалий нет, остались на Поле. В
ящике с обувью отыскал Ежики старые кроссовки. Тесноваты, да ладно... Сел
на корточки, приклеивая липкие хлястики застежек. И тут натянутые нервы его
уловили, что в дальнем конце коридора - мягкие шаги.

Ну конечно! В комнате когда не положенo зажегся свет, на пульте в дежурном
помещении - сигнал! И сразу - в три объектива: что там не спится лицеисту?
Опять ты дал маху, Ежики... Ничего! Он успеет...

Ежики отпрянул к окну. Локтем нажал на бронзовый рычажок. От такого нажатия
оконная рама (с частыми переплетами, под старину) всегда легко разъезжалась
в стороны.

Однако сейчас - не шелохнулась.

Ежики отчаянно давил и давил рычаг. А потом перестал. Потому что в двери
появился Кантор.

Молчаливый, укоризненный.


Монетка была в нагрудном кармане капитанки. Ежики выхватил ее, прижал
большим пальцем к ладони, а ладонью заслонил голову. Со стороны могло
показаться, что мальчик приветствует ректора каким-то ритуальным салютом...
Конечно, монетка маленькая, но все же металл частично отразит и рассеет
луч, если Кантор опять посмеет...

Сорвавшимся голосом Ежики сказал:

- Не вздумайте... парализатором. Это нельзя с детьми. Я пожалуюсь в Охрану
детства... вам попадет.

Кантор шагнул в комнату, сел понурившись. В кресло сел. А кресло это было
единственным предметом, который любил здесь Ежики. Потому что оно было его.
Привезли из дома... А Кантор сел в это кресло, и Ежики разозлился. И злость
убавила страх.

Кантор сказал печально:

- Все-таки вы в самом деле серьезно больны.

- С чего вы взяли?

- Сужу по вашему поведению... По вашим нелепым подозрениям. И по тому, как
часто вы лжете. Обещали не уходить и вот собрались опять... Нормальный
мальчик не может лгать постоянно, это патология.

- А взрослый? Может? - со звонкой ненавистью спросил Ежики.

- Вы имеете в виду меня, Радомир?

- Вас... господин Кантор.

- Боже мой... когда я вам лгал? Хотя бы в мелочах?

- Вы врете все время! Но я не про мелочи, а про главное... Вы даже не
Кантор!

- Еще новость, - отозвался он ровно, без удивления. - Кто же я в таком
случае?

- Вы - Консул!

Кантор сидел, низко согнувшись, устало вжав голову и подняв лицо. Так,
снизу вверх, он смотрел сквозь очки на Ежики.

- Ну... и что? Вы будто пригвоздить меня хотите, Радомир. Я - консул. Это
звание в нашем обществе, в Командорской дружине. Чин такой старинный,
традиция. Почему это должно мешать мне быть Кантором?

"А в самом деле?" - растерянно подумал Ежики. Но не сдался:

- Тогда почему вы это скрывали? Никто не скрывает свои звания!

Кантор шумно вздохнул, отвалился в глубину кресла, толстыми пальцами
похлопал по пухлым подлокотникам.

- Да... Человек порою вынужден кое о чем умалчивать. Это не значит, однако,
что он лжет... Хорошо, я буду сегодня откровенен с вами до конца. Судя по
всему, вы имеете право на это. И надо же когда-то расставить все точки...
Да опустите вы руку, нет у меня ничего. Ни парализатора, ни... даже
сердечного стимулятора, который нужен мне все чаще...

Ежики встал свободнее, прислонившись к косяку.

- Дело в том, - устало и доверительно сказал Кантор, - что Командорская
дружина работает в очень трудных условиях. Кое-кто нас, правда,
поддерживает, есть сторонники в высших сферах, но мало... мало, Матиуш. А
главное, все равнодушны к нашей основной Идее.

- К Всеобщей Гармонии Мира? - не сдержался Ежики. Впрочем, теперь было все
равно. Напролом так напролом.

Очки у Кантора блеснули и погасли.

- Вам опять или приснилось что-то, или кто-то наговорил эту чушь... Задача
наша более проста и насущна: попытаться исправить нынешнее общество. Оно
гибнет от сытости, от провозглашенного "всеобщего благоденствия"! Извините,
но вы еще ребенок, вы этого просто не видите. Да и большинство взрослых не
видит... Людям кажется, что они достигли желанных высот бытия, у них все
есть, и теперь настала эра удовольствий... И все отдается в жертву
удовольствиям: науки, открытия, смысл жизни. Любовь стала развлечением на
час (извините, это не детский разговор, но это так). Нормальные семьи
настолько редки, что скоро их будут заносить в Красную книгу. И во всем
этом кроется пока незаметное начало гибели... И спасение - только в вас.

- Во мне?!

- В вас, в детях! Нынешний взрослый мир обречен. Только те, кто сейчас еще
не отравлен этим миром, способны спасти человечество. Установить в мире
твердый порядок, в котором каждый человек знает свою роль, свой смысл бытия.

- Так ведь было уже такое... твердый порядок. Сколько раз! Мы учили. И
всегда - кровь.

- Вы путаете, Матиуш. Порядок порядку рознь. К власти приходили диктаторы,
державшие народ в страхе. А когда придут люди разумные, осознавшие свою
великую и ответственную роль... Когда они поймут, что их задача - спасение
всей цивилизации, тогда и родится новый мир.

- Были ведь и такие, - сказал Ежики. - Про них тоже есть в Истории. Их
убивали...

- Да! Да! Потому что это были честные, но слабые люди! А должны вырасти
наконец те, кто сильнее людского недоверия и зла. Те, чьи силы, свойства и
души не в пример масштабнее, чем у массы остальных людей. Те, кто будут
неуязвимы. Они станут владеть тайнами пространства и времени и, может быть,
тайной бессмертия...

- Зачем мне бессмертие, если нету мамы... - шепотом сказал Ежики.

Кантор опять качнулся вперед. Сильно наклонившись и глядя в пол, проговорил
глухо:

- Вот здесь я бессилен, малыш...

- Чтобы куда-то отправить маму, силы нашлись!! - Ежики словно с обрыва
шагнул, ухнуло сердце.

Но Кантор ответил по-прежнему ровно и устало:

- Я понимаю. Сквозь сон... или как там называет это доктор... вы слышали
наш разговор. Наш давний теоретический спор о кризисе современной семьи.
Все перепуталось у вас в голове, фантазии с явью...

- И поэтому доктор куда-то исчез! Может... туда же?

- Доктор болен и лежит дома. Если хотите, можем его навестить, он
подтвердит мои слова... Поверьте, Матиуш, я не хитрю с вами. Зачем это мне?
В конце концов, через несколько дней вы вернетесь домой и, скорее всего, не
захотите оставаться лицеистом...

- Не гожусь я во владыки мира, - горько и язвительно сказал Ежики. И
подумал: "Если выскочить в дверь и промчаться по коридору? Не перехватят?"

- Мы и не воспитываем владык. У командоров другие цели и другие традиции...
Вы ведь, насколько мне известно, до сих пор не знаете нашей теории...

- И знать не хочу... - вырвалось у Ежики.

- А напрасно... Еще в древности Первый Командор учил: людям нужны
просветители, те, кто поведет их к добру и всеобщему знанию. На острове
Сэйнеш у него была школа. Когда враги осадили город, они взяли в деревнях
пятьдесят женщин-заложниц и поставили условие: или жители выдадут им
Командора, или они утопят женщин в озере, а город сожгут греческим огнем
вместе со всеми жителями, со школой, где было сто талантливейших учеников,
от которых зависело будущее народа. И человек этот... - Кантор вскинул
голову, заблестел очками. - Человек этот добровольно отдался царю Эгосу, и
тот сжег его на холме, на виду у всего города. И ушел...

- Ну и что? - сказал Ежики.

- Как... "ну и что"?

- Он был хороший человек, он всех спас... А вы...

- А что - я?

- А вы все врете... - выдохнул Ежики. Потому что очень хотелось заплакать.
Потому что в этот миг опять вспомнился черный телефон, голос в трубке (ну
ведь было же это, было!). И как он рвался сквозь лунные полосы, сквозь
темноту...



Кантор сдержался. Только сел прямо.

- Я обманул вас лишь в одном. И сделал это в ваших же интересах. Я сейчас,
Матиуш, объясню вам все, и это будет чистая правда, и, может быть, вы
поймете меня. И станете союзником.

У Ежики криво дернулся рот. Но Кантор сказал ровно и даже с ноткой
печальной торжественности:

- Нет у вас чересчур высокого индекса воображения... Точнее говоря, он
есть, но не в нем дело. Дело в том, что вы - генератор силового поля...
Помните тот вечер, когда я пришел к вам?

- Ну... и что?

- Я случайно проходил мимо вашего дома. В толпе узнал, что происходит. В
этот момент Служба охраны отключила от дома энергию... Да-да, свет остался,
от аварийного источника, но источник этот слаб, создать силовое поле он не
может. Два мотоциклиста рванулись к дому... и вылетели назад, как пробки!
Это было замечательно, мальчик! Ты в своей справедливой ярости (я ничуть
тебя за это не осуждаю), в своем нежелании расставаться с домом держал поле
сам! Силой своей души! И еще какой-то неведомой силой! И тогда я понял -
вот находка для лицея! Разве я был не прав?

- Как же вы сами-то прошли через мое поле? - Ежики спросил то, что давно
его мучило и тревожило. А то, что он - генератор, его ничуть не взволновало.

- Я... многое умею, мальчик. Но гораздо больше будете уметь вы, когда
разовьете свои способности. И мы с вами... и с другими вам подобными...
сможем наконец кое-что сделать на планете... Матиуш, это ли не цель жизни?
Ну, согласитесь...

- Ладно! Если только вернете маму...

Кантор уронил руки между коленями. И голову опустил. И сидел так в молчании
с минуту. Потом сказал в пол:

- Нет, вы в самом деле больны... Я думал, что моя откровенность будет для
вас...

Ежики перебил:

- Нет у вас никакой откровенности! Вы опять соврали! Что оказались у дома
случайно! - Эти вскрики он выбрасывал горячими толчками. - Вы еще раньше
следили за мной, давно! Вы всех мальчишек, наверно, так вылавливаете! С
помощью всяких "садовых троликов"! А потом испытания!.. Я слышал в бункере,
как они боялись Консула!

- Еще новый бред!

- Да, я понял! Они ловят ребят по приказу Консула, а потом...

- Разве я виноват, что у какого-то предводителя хулиганской шайки такое
имя?!

- Вы все тут одна шайка! - выпалил Ежики.

- Радомир, вы сейчас отправитесь в клинику. Пока вы еще лицеист, и я
отвечаю за ваше здоровье.

- Не отправлюсь!

- Я буду вынужден настоять.

- Попробуйте! Я... я поставлю поле!..

- Не каждый раз это получается. К тому же вы видели, что я умею его
преодолевать.

- Вы многое умеете... - всхлипнул Ежики. - Даже там, на заставе... ловушка
такая... Почему вы не пустили меня к маме?

Кантор взялся за щеки.

- Боже, Боже мой... Ну где, где я тебя в ней не пустил?

- Там, в кронверке!

- Но я же объяснял тебе, что не был в кронверке!

- Да?

- Да!

- Нет, не объясняли, - с ощущением горькой победы сказал Ежики. - Я раньше
о нем не говорил. Только о Якорном поле. Откуда же вы знаете про кронверк?

- Я... ничего не знаю! Ты пытаешься поймать меня на слове!

- А я и поймал!

Лицо Кантора пошло красными пятнами. Перекосились очки. Ежики впервые видел
ректора таким.

- Ты скверный мальчишка, - сказал Кантор со злым присвистом. - Жаль, что мы
живем не в прежние времена. Я приказал бы сейчас подать розги... Или
надавал бы тебе пощечин...

Поле не поле, но ярость полыхнула от Ежики, видимо, с ощутимой силой.
Кантора вдавило в спинку кресла.

- Но-но... - сказал он.

Ежики, однако, был уже совсем другой. Сейчас перед ректором стоял
изнуренный, поникший мальчишка.

- Господин Кантор, ну пожалуйста... Ну, делайте со мной что вздумаете...
Хоть насовсем убейте. Только скажите, где моя мама...

10. ПОЛЕ НАДЕЖДЫ

Кантор опять низко опустил голову, подхватил упавшие очки. Сквозь редкие
волоски блестел зайчик лысины. Кантор произнес безнадежно и очень искренне:

- Ну как... как мне убедить тебя? Как доказать, что все это - лишь твоя
фантазия?.. Конечно, я понимаю, тебе не хочется расставаться с надеждой...
Но если надежда бессмысленна...

Ежики медленно скручивал в себе нахлынувшую слабость и покорность. Сказал
сумрачно и с новой упрямой ноткой:

- Ничег