а шесть барабанщиков
легли у Стены? За что они погибли? Кто этого хотел?

Я ничем не могу помочь тем шестерым. Не могу их вернуть, тут бессильна
любая сказка. Только фонарики горят... То слабее, то ярче... Фонарики...

Не знал я этих ребят, но мне кажется почему-то, что все они были похожи на
Володьку. На моего Володьку, который сейчас далеко-далеко от меня - за
сотни лет и неизвестно за сколько километров. Может быть, и не были похожи,
но мне кажется... как он сползает по стене и валится вниз лицом... Или это
Братик?.. Фонарики...

Не хочу, чтобы горел еще один!

Не хочу!!

...Думаете, я стискивал кулаки или плакал? Нет, я спокойно шел через
площади и мосты. По крайней мере внешне был спокойным. Все отчаяние и
тоска, весь страх за Братика свернулись во мне в тугую пружину и
превратились в решимость.

У входа в башню Канцлера чадили факелы и толпились гвардейцы. Видимо, я
держался вполне уверенно - они посмотрели вслед и даже не окликнули, когда
я вошел внутрь.

Я оказался в мраморном вестибюле. Здесь тоже были гвардейцы, а у лестницы
стоял офицер с лиловой перевязью.

- Великий Канцлер ожидает меня, - решительно сказал я.

Офицер удивленно поднял брови и посторонился.

Может быть, эти гвардейцы ничего не знали про меня, а может быть, знали, но
думали, что я не опасен для Канцлера. В самом деле: что такое
забияка-мальчишка для могучего правителя, которому суждено жить до Эры
Второго Рассвета?

Я стал подниматься по светлой лестнице, звеня рапирой о ступени.

"Светлый Рыцарь... Мастер клинка", - запоздало заговорили сзади. Но никто
не пошел следом.

Лестница была очень длинной. Наконец она привела меня к высокой двери из
простых темных досок. Я потянул медную скобу. Дверь отошла бесшумно, я
шагнул через порог и прикрыл ее за собой.

В просторной комнате горела, как звездочка, лишь одна свеча, но было
светло: в окна падали яркие голубые лучи. Окна были узкие и высокие.
Видимо, квадратное окно находилось выше и светилось просто так.

В глубине комнаты качнулась тяжелая портьера, и вышел на свет высокий
костлявый человек. Он был в черном костюме (как у Валерки в первый день,
только без налокотника). Я разглядел его лицо: очень узкое, с плотными
губами и хрящеватым носом. Гладкие короткие волосы плотно прижимались к
голове. Они были седые или выглядели такими из-за луны. Бровей почти не
было, а круглые глаза напоминали глаза птицы.

Я вздрогнул, но обрадовался. Ведь враг мог бы оказаться вполне симпатичным
и добродушным на вид. Все тогда было бы труднее.

Но этот был таким, как я ожидал.

- Вы - Канцлер? - спросил я.

Он не возмутился и не удивился. Улыбнулся. Странно выглядит лицо, которое
старается казаться добрым, хотя не приспособлено к этому.

- Да, я Канцлер. - Голос у него был сипловатый, но громкий. - А вы -
Светлый Рыцарь, друг нашего славного Трубача...

Знает! Тем лучше.

Я переглотнул и спросил:

- У вас есть шпага?

Глупый был вопрос. На стенах в лунном свете блестело множество разных
клинков.

Канцлер, все улыбаясь, спросил:

- Мастеру клинка понадобилось новое оружие? После того, как он потрепал в
схватках стольких доблестных гвардейцев...

- Оно понадобилось вам, - перебил я. - Возьмите шпагу, Канцлер.

- Зачем? - весело удивился он.

- Чтобы защищаться... Я вас убью.

Что-то дрогнуло у него в лице. Но улыбка не сошла. Он качнулся вперед,
словно стараясь разглядеть меня получше. И, увидев, что я не шучу,
снисходительно объяснил:

- Меня нельзя убить. В Книгах сказано, что...

- Плевал я на ваши Книги! Они меня не касаются, я не ваш!

Он опять качнулся вперед. Перестал улыбаться и скрестил руки.

- Да... - произнес он. - Книги говорят и об этом... К сожалению, старый
язык тяжел и не всегда ясен. Мы не поняли, нам казалось, что ты объявишься
среди барабанщиков...

- Вот как... - тихо сказал я. - И потому была Стена?

Он отшатнулся.

- Опомнись, Рыцарь... - Это прозвучало вроде бы искренне. Но в глазах его
скользнула боязнь, и теперь я знал точно: лжет Канцлер.

- Возьмите шпагу, - почти шепотом произнес я. - Возьмите шпагу или - как
там у вас? - клянусь Огнем, я вас убью безоружного.

- Убить того, кто не защищается, - невелика честь.

- Те шестеро... - сбивчиво сказал я, - у Стены... Они защищались?

- Опомнись... - опять начал он, но вдруг замолчал, нехотя шагнул к
простенку и снял блестящий тонкий палаш. Сбросил на пол куртку.

- Я - лучший фехтовальщик в Городе, - сказал он без хвастовства и даже
как-то грустно.

- И прекрасно.

Он чиркнул по воздуху и срубил несколько кистей у портьеры. Кисти мягко
стукнули об пол.

- Прямо кино, - сказал я.

- Не понимаю...

- Естественно.

- Сколько вам лет, Рыцарь?

- Двенадцать.

- Это неправда.

- Правда. Мне всегда было и будет двенадцать.

- Было... Но не будет, если ты сейчас не уйдешь, - возразил он с
неожиданной злобой.

- Я не уйду. Может, начнем? Мне некогда. У меня из-за вас... умирает братик.

Я впервые так сказал - "братик". Не с большой буквы, а как о собственном
братишке. Мгновенная режущая тоска ударила по сердцу. Чего я жду?

И я напал на Канцлера.

Он дрался здорово! Куда там его увальням-гвардейцам! К тому же он был
просто здоровее, сильнее меня в десять раз. А у меня сразу отклеился от
раны целебный лист, и по боку опять потекло. Ну и черт с ним! Лишь бы не
помешали.

Да, Канцлер здорово дрался. Сперва я даже подумал, что все, крышка. Но он
давил меня лишь за счет быстроты и силы. Техника его была бедновата, и
наконец в контратаке я здорово поранил ему правую руку.

- Что насчет этого говорят Книги? - спросил я, стараясь отдышаться.

Он быстро переложил клинок в левую руку. Я тоже - мне было все равно.

- Меня можно только ранить, - свистящим голосом сказал Канцлер. - Только
ранить. Понял?

Он как-то сразу и сильно устал. Я тоже, но он больше. Я прижал его к стене
напротив окон. Он стоял на свету, сутулый, с полуопущенным палашом, и шумно
дышал открытым ртом. Я не мог убить его, он был беспомощен. В схватке,
сгоряча - другое дело. А сейчас...

А Братик? Я вспомнил его спекшиеся губы. И отчаянный взгляд Валерки... И
опять - фонарики у Стены. Такие спокойные, будто просто так горят...

- Зачем тебе убивать меня? - спросил Канцлер.

- Чтобы разрушить ваше подлое "предначертанное будущее". Чтобы братик мой
жил!

- Разве я виноват? Не я писал Книги!

- Ты не писал! Ты только учишь жить по ним! Пускай люди режут друг друга!
Пускай мальчишек убивают, как кроликов! Жестяной фонарик - не велик расход
для казны! Да, Канцлер?

Он, не отрывая от меня взгляда, медленно скользил вдоль стены - к двери. К
спасительной двери!

Я прыгнул и загородил выход. Он спиной оттолкнулся от стены.

- Ты глупец, - медленно сказал он. - Один мальчишка не может изменить мир.

- Это ты дурак, - сказал я. - Разве я один? Я один из многих. Знаешь,
сколько дралось сегодня в Цепной башне? Тебя скоро все равно прихлопнули
бы, Канцлер. Просто мне надо успеть до полуночи.

- Твой брат все равно умрет.

- Врешь!!

- Не вру!!

Зря он это. Себе сделал хуже. Я сжал рукоять.

Канцлер впился в меня круглыми глазами.

На миг я словно поменялся с ним местами. Я ощутил то, что чувствовал он. В
нем вырастал отчаянный страх. Потому что творилось непостижимое: из чужого
мира пришел неведомый враг и грозил разрушить все, что казалось таким
ясным, известным заранее. Вопреки всем законам, враг грозил ему, Канцлеру,
смертью!

Стереть, уничтожить этого врага! Чтобы все опять стало прочным, покорным
предсказаниям Белого Кристалла! Убить, не медля ни мгновения!

Я понял, что сейчас Канцлер кинется на меня. И в тот же миг он с нацеленным
палашом в отчаянном броске пересек комнату.

Я не успел защититься. Лишь откинул тело в сторону и назад. Плоское лезвие
прошло у моей груди и вдоль отброшенной правой руки. Левую кисть с рукоятью
рапиры я держал на уровне пояса. Острие было поднято. Канцлер так и наделся
на него - рапира вошла ему под ребра и выскочила между лопаток.

Я отпустил рукоять и отпрыгнул. Канцлер выпрямился, слегка выгнулся назад и
посмотрел мимо меня удивительно спокойными глазами. Он не выпустил оружия.
Он прочно сжимал эфес, а отточенный конец палаша смотрел вперед и
шевелился, словно отыскивая цель.

Страх, что я безоружен перед Канцлером, сбил у меня все мысли и чувства. Я
ухватился за рапиру двумя руками и отчаянно рванул на себя. Отлетел с ней к
дверям. Канцлер постоял секунду и, не согнув коленей, с деревянным стуком
упал вниз лицом.

Видимо, он умер сразу. Скорее всего, раньше, чем упал. Но тогда я этого не
понял. Я стоял и смотрел на Канцлера и видел его худую спину, покрытую
широкой лунной полосой, - эта полоса протянулась от окна. На белой рубашке
Канцлера было маленькое рваное отверстие с загнутыми вверх клочками ткани
по краям. Вокруг набухало на полотне темное пятно, однако отверстие
выделялось четко...

Мне было жутко до тошноты. Какая-то каша отчаянных мыслей и страхов. Но
самый главный страх такой: вдруг Канцлер зашевелится? Что же тогда делать?
Для последнего удара не поднялась бы рука. А уйти, не убедившись, что
противник убит, я не мог. И взять за руку или повернуть вверх лицом тоже не
мог, не решался. Не знаю, сколько времени я так стоял. Потом пришло ясное
ощущение, что лежащая на полу фигура не имеет ничего общего с жизнью.

Я с облегчением вздохнул и отодвинулся к окну. Морщась, вытер портьерой
клинок. Затем, далеко обойдя Канцлера, подошел к двери.

Я готов был с боем пробиваться на свободу, но лестница оказалась пуста.
Только внизу, у выхода, стояли двое часовых и незнакомый офицер. Он молча
коснулся перчаткой шляпы.

Мне показалось, что на улице стоит ласковое тепло: словно луна грела, как
солнце. И я опять ощутил запах шелковистой степной травы. Кружилась голова,
сильно болел бок, и ноги были слабые. Но я испытывал огромнейшее облегчение.

Теперь всђ. Всђ!

Может быть, случатся еще битвы и кровь, наводнения и пожары, но Братик мой
будет жить. Я порвал проклятую цепь...

Я брел и улыбался. Недалеко от фонтана с каменными рыбами до меня донесся
перезвон Главных часов. Полночь.

- Всђ... - снова сказал я.

И тут же страшная и простая мысль словно пригвоздила меня к месту: "А если
он все-таки умер?"


Как я бежал! Шарахались редкие прохожие, обалдело посмотрел вслед
гвардейский патруль.

А если он все-таки умер? Ведь он мог умереть не из-за предсказания, а
просто от раны!

Всхлипывая и задыхаясь, я ворвался в комнату. И сразу увидел
изумленно-счастливые Валеркины глаза.

...Потом уже я увидел все остальное: что Братик дышит ровно, и нет на его
губах белой плесени; что Мастер безмерно удивлен и суетлив (он возился с
компрессом); что медальон раздавлен на полу - видимо, на него случайно
наступили.

Но сначала - Валеркины глаза. И этого было достаточно.

Чтобы удержать слезы, я прикусил губу, а потом грубовато сказал:

- Залепите мне рану, Мастер.

Он закивал и, продолжая счастливо суетиться, встал на табурет, потянулся к
полке. Табурет качнулся.

- Не упадите, Мастер, - сказал я. - Будьте осторожны. Всегда будьте
осторожны... - Я понимал, что говорю не то, но не мог остановиться, иначе
бы заплакал. - Не думайте, Мастер, что с вами ничего не может случиться до
большого наводнения. Не очень верьте Книгам Белого Кристалла. А то Канцлер
верил, и вот...

Сильно закружилась голова, и я уронил рапиру. Острие легло к моим ногам, а
рукоять с выпуклым щитком покатилась по дуге, словно рапира хотела замкнуть
меня в окружность, где радиус - клинок. Я торопливо переступил эту черту...


Постель у Мастера была одна, и меня положили рядом с Братиком. Я слышал,
как он дышит. Валерка сидел у нас в ногах и молчал.

Мастер погасил свечи и лег на узкой скамье у двери.

Еще помню, что в окно заглянула луна, и я наконец увидел, что это обычная
земная луна со знакомыми пятнами равнин и гор.

16

Я проспал почти до полудня. Когда проснулся, солнце горело на стеклах и
медных дугах у развешанных по стенам инструментов. Братик, скрестив ноги,
сидел на столе и большой иглой чинил свою майку, пострадавшую от ножниц
Мастера. Он сразу встретился со мной глазами и улыбнулся. На его плече
белел наклеенный кусочек ткани.

- Болит плечо, Василек? - спросил я.

Братик опять улыбнулся:

- Не-а... Только палец болит истыканный. - Он неумело откусил нитку и
объяснил: - Я давно шью. Я тебе рубашку зашил.

Рубашка, отмытая от крови и заштопанная крупными стежками, лежала на
табурете.

Я скосил глаза на свой голый бок. Там был заросший розовый рубец, похожий
на вытянутую букву "S". Ай да Мастер!

Братик стал натягивать майку и поморщился: видимо, плечо все-таки
побаливало. Потом он спрыгнул со стола, подошел, сел на краешек постели.
Осторожно тронул мой шрам. Глянул тревожно, шепотом спросил:

- Страшно было?

Недавняя ночь как бы придвинулась вплотную.

- Страшно, - сказал я. - Но теперь уже всђ.

- Уже всђ, - серьезно согласился он.

Я тряхнул головой, прогоняя воспоминание. Потянулся и сел. Ни усталости, ни
боли! Мышцы как тугие струны!

- Где Валерка? Где Мастер?

- Валерка в Городе, - беззаботно откликнулся Братик. - Мастер внизу, у
очага, варит овсянку. - Он вдруг смешно сморщил нос и признался: - Я ее не
люблю.

- Валерка в Городе? - с беспокойством переспросил я.

- Да ничего, - успокоил Братик. - Он теперь тоже Мастер клинка.

Но я уже был на ногах и глазами искал рапиру.

В это время Валерка ворвался в дверь. Он был злой и очень веселый.
Зазвенела в углу брошенная им шпага.

- Гвардейцы заперлись в башне и голосят по Канцлеру, как древние
плакальщицы, - сообщил он. - Но того прыщавого я нашел! - Он встретил мой
взгляд и торопливо объяснил: - Да нет, я просто заставил его прыгнуть со
Стены в старое болото, а там - как знает. Хотя Стена высокая, а внизу
трясина...

Я не улыбнулся. "Гвардейцы голосят..." Я как наяву увидел распластанное на
полу тело, продранную на спине рубашку. Ни о чем я не жалел, и совесть меня
не мучила. Просто стало не по себе.

У Валерки сошла улыбка, и потемнели глаза. Он вдруг подошел вплотную,
положил мне на плечи ладони. Лбом коснулся моего лба.

- Прости, - сказал он тихонько. - Я обалдел от радости. Сколько миллиардов
раз я должен сказать тебе спасибо...

- Да ладно... - совершенно растерявшись, пробормотал я. - Ну, ты чего...
Лучше расскажи, что в Городе.

Он отодвинулся, помолчал, потом сразу повеселел и ответил с облегчением:

- В Городе кавардак. Большой Зверь объявил себя верховным правителем.
Предводители оружейников обозвали его самозванцем. Поднялся крик,
начальники хотели устроить сражение. Но многие люди сказали: "Канцлера нет,
значит, Книги лгут. Деритесь сами". Больше сотни человек побросали у
Главных часов копья и самострелы...


Через час мы попрощались с Мастером и вышли на лестницу. Недавно прошел
крупный дождик, а сейчас опять было солнечно. В выемках истертых ступеней
блестели лужицы. Мы побежали по ним вниз, и теплые капли забрызгали нам
ноги.

Мы пересекли площадь с фонтаном. В сухом бассейне валялись длинные пики и
несколько зазубренных палашей.

- Бросаем? - сказал Валерка.

- А не рано?

- Бросайте, - сказал Братик. Сказал так уверенно, что мы сразу послушались.
Наши клинки зазвенели о камень.

Мы в знакомом месте перебрались через стену. Сразу обняло нас море
голубоватой травы. Над ней струился солнечный воздух. Трещали кузнечики.

- Мы уйдем к рыбакам, - сказал неожиданно Братик. - Будем там жить. Теперь
можно.

- А Мастер? - спросил Валерка.

- Мы будем его навещать.

Валерка кивнул.

- Люди починят дамбы, отстроят пристани и корабли. Вы станете моряками, -
сказал я.

- Да, - согласился ясноглазый мой Братик.

Некоторое время мы шли просто так, ни о чем не говорили. Мы держались за
руки.

У Василька на раненом плече сидел крупный голубой кузнечик. Он совсем
по-человечьи поглядывал на нас крошечными черными глазками.

- Кто такой Володька? - вдруг спросил Братик.

Я вздрогнул.

- Ты ночью звал его, - объяснил Братик. - Он кто?

- Просто мальчик, - сказал я. - Вроде тебя.

И тут я увидел, что мы идем прямо к одинокой старой башне. Я оглянулся.
Город белел у горизонта. А башня была рядом.

- Что - уже? - с печалью спросил я у Валерки.

Он слегка улыбнулся:

- Нет еще, нет...

Мы поднялись на балкон, но не стали входить в дверь, а по ржавым скобам
забрались на самый верх башни. Это была круглая площадка. За много лет
ветер нанес сюда землю, и теперь здесь росла трава. Не такая, как в степи,
а невысокая, с мелкими желтыми цветами.

- Полежим, - сказал Валерка.

Мы легли на животы и стали смотреть в проем между зубцами.

- Там океан, - сказал мне Братик. - Видишь?

Я разглядел у горизонта темную полоску. В это время пришел ветер и принес
запах моря.

Я перевернулся на спину. Валерка и Братик тоже. Я лежал между ними и держал
их за руки.

Небо над нами было очень синим, резким, и я закрыл глаза. И почувствовал
вдруг, что в руках моих ничего нет, а под лопатками доски.

17

Я лежал на плотике. Ко мне шумно плыл от острова Володька. Он явно был
намерен опять окатить меня брызгами.

Я пружинисто вскочил. Я все сразу понял, но не чувствовал ни горечи, ни
печали. Валерка и Братик словно по-прежнему были со мной. Я снова стал
большим, но мальчишечья легкость и упругость звенели во мне.

- Без диверсий, - весело сказал я Володьке.

Он, фыркая, выбрался на плотик, а я показал ему язык и вскинул руки, чтобы
прыгнуть и скользнуть вдоль воды.

- Ой... - сказал Володька.

- Что?

Он мокрым пальцем коснулся моих ребер:

- Это у тебя откуда?

На коже у меня был заросший рубец в виде вытянутой буквы "S"... Я закрыл
глаза и постоял несколько секунд, заново переживая все, что было... Или не
было?.. Потом посмотрел опять. Шрам оказался на месте. Он даже болел
чуть-чуть, хотя выглядел старым.

- Это давно, Володька, - тихо произнес я. - Это когда мне было двенадцать
лет.

- Что ты морочишь голову? - жалобно сказал он. - Мы позавчера купались, и у
тебя ничего не было.

- Это случилось, когда мне было двенадцать лет, - повторил я. И от
мгновенного толчка радости рассмеялся совсем как мальчишка. Я прыгнул,
уплыл на глубину и долго плавал в зеленоватой толще воды. Потом вернулся к
Володьке.

Он сидел, обхватив колени, и вопросительно смотрел на меня янтарными своими
глазищами. О шраме он больше не спрашивал. Заговорил про другое:

- Куда ты уходил?

Я сел рядом на теплые доски.

- Уходил? Когда?

- Ну, недавно, пока я был на острове. Целых два часа гулял где-то и ничего
не сказал.

Я молча смотрел на Володьку.

Он обиженно заморгал. Это было уже всерьез.

- Ну что ты... - сказал я. - Ну, уходил. Было одно срочное дело. Я расскажу.

Он кивнул, дотянулся до валявшейся обгорелой спички, начал тонким угольком
царапать доски. Затем, поглядывая исподлобья, спросил:

- А меня возьмешь?

- Куда?

- Туда... Если опять будет срочное дело?

Я слегка вздрогнул. Володька рисовал на доске угловатую спираль. Потом он
вздохнул, улыбнулся и разрубил ее решительной чертой.

ВЕЧНЫЙ ЖЕМЧУГ

1



Три дня мы с Варей жили у ее родителей в Старокаменке. Потом Варя осталась,
а я на такси вернулся в город.

Колеса машины шумно шипели на сыром асфальте и с размаху вспарывали мелкие
лужи. К ветровому стеклу прилип кленовый лист. Когда машина проносилась
мимо фонарей, лист просвечивал, как тонкая ребячья ладошка.

Было поздно. Я безнадежно опаздывал в театр на совещание. Вопрос обсуждался
важный: об открытии нового сезона, и я заранее представил, каким взглядом
встретит меня наша грозная директриса Августа Кузьминична. Поэтому решил не
заезжать домой и сразу ехать в ТЮЗ.

Машина проскочила мимо нашего переулка с одинокой лампочкой на углу. Очень
быстро. И я не понял в первый миг, отчего появилась тревога. Сначала это
было смутное ощущение какого-то неблагопол