омерещилось? Или нет? Вроде бы какая-то трепещущая
тень мелькнула. Или ерунда - просто  кровь  к  глазам  прилила?  Он  потер
виски. Черт, вот бы завести где-нибудь ферму, пасти овечек... Он  еще  раз
заглянул в окно, пытаясь определить, что же это за тень.  Впрочем,  скорее
всего это просто оптическая иллюзия - в наше время  они  на  каждом  шагу.
Обман зрения - и все тут.
   Может,  это  птица?  Что  можно  прятать  на  засекреченном  этаже   за
затемненными стеклами, рассчитанными на прямое попадание ракеты?  Что  это
за птичник еще такой? Что-то трепыхалось там, внутри,  что-то  похожее  на
птицу - и не похожее. Скорее уж - на дыру в  пространстве,  имеющую  форму
птицы.
   Зажмурившись, он  задумался,  что  же  делать  дальше.  Прыгать?  Лезть
наверх? В окно залезть - это вряд ли... Ладно, как показал  опыт,  прямого
попадания настоящей ракеты это  ракетоустойчивое  стекло  не  выдерживает.
Правда,  стреляли  с  очень  близкого  расстояния  и  изнутри,  а  на  это
проектировщики могли и не рассчитывать. В любом случае  это  не  означает,
что окно удастся разбить, обернув руку полотенцем. "Кой черт",  -  подумал
он, сделал попытку и больно расшиб кулак. Может,  ему  просто  не  хватило
размаха? Впрочем, тогда бы он расшиб кулак еще  сильнее.  После  нападения
господ с Лягушачьей Звезды  здание  сильно  укрепили;  теперь  это,  может
статься, самое надежно защищенное издательство во  Вселенной.  Впрочем,  в
любой самой совершенной системе защиты можно найти слабое место.  Одно  он
уже нашел. Проектировщики не ожидали, что  в  окно  пальнут  изнутри  и  с
близкого расстояния.
   А вот чего проектировщики не ожидали от субъекта, сидящего на карнизе?
   Форд немного пошевелил мозгами.
   Первое, чего они точно не ожидали, - так это того, что он вообще  здесь
окажется. На этом карнизе мог оказаться разве что клинический идиот.
   Вот он и победил. Классическая ошибка, которую совершают проектировщики
абсолютно надежных  систем,  -  недооценка  изобретательности  клинических
идиотов.
   Он вытащил из кармана только что полученную кредитную  карточку,  сунул
ее в щель между окном и рамой и сделал то, что было  бы  не  под  силу  ни
одной ракете. А именно, отжал язычок замка, открыл окно и чуть не свалился
с карниза от  хохота,  вознося  хвалу  Великому  Вентиляционно-Телефонному
Восстанию 3454 года.


   Великое Вентиляционно-Телефонное Восстание 3454 года началось с легкого
перегрева воздуха. Вообще-то нагретый воздух и есть та  проблема,  которую
призвана решать вентиляция. И она справлялась с ней  относительно  успешно
до тех пор, пока кто-то  не  изобрел  кондиционер  -  устройство,  которое
решало эту проблему не менее успешно,  но  с  несравнимо  более  ощутимыми
вибрациями.
   И все шло нормально и даже, можно сказать, хорошо  (конечно,  для  тех,
кто был согласен смириться с вибрацией и шумом) до тех пор, пока кто-то не
изобрел штуковину еще посильнее и похитрее  кондиционера.  Называлась  она
"система встроенной климатизации".
   Это было кое-что.
   Скажем без боязни, это было ого-го.
   Встроенная климатизация отличалась от обычного кондиционера в  основном
тем, что была чертовски дороже, сложнее и в придачу знала, каким  воздухом
хотят дышать в ту или иную минуту люди, гораздо лучше самих людей.
   Кроме того, вся эта машинерия могла работать только тогда,  когда  люди
не вмешивались в ее работу - то есть  пока  они  не  открывали  окон.  Вот
так-то.
   В процессе монтажа новых  систем,  получивших  название  "Хитр-О-Вент",
люди,  работавшие  в  оборудуемых  ими  зданиях,  то   и   дело   задавали
специалистам по монтажу вопросы типа:
   - Ну а если вдруг нам захочется открыть окна?
   - Когда наша новейшая система "Хитр-О-Вент" работает,  вам  не  хочется
открывать окна.
   - Да, конечно... А если только на щелочку?
   - Вам  не  захочется  открывать  их  даже  на  щелочку.  Новая  система
"Хитр-О-Вент" проследит за этим.
   - Гм.
   - Счастливой работы с "Хитр-О-Вентом"!
   - О'кей, но что, если этот ваш "Хитр-О-Вент" сломается или разладится?
   - Ага! Одно из главных достоинств "Хитр-О-Вента" заключается в том, что
он не способен сломаться. Ни при каких условиях.  Не  стоит  беспокоиться.
Дышите на здоровье и приятного вам времяпровождения.
   (Результатом Великого  Вентиляционно-Телефонного  Восстания  3454  года
явилось то, что любое  механическое,  электрическое,  кванто-механическое,
гидравлическое... да хоть ветряное, хоть паровое, хоть дизельное  -  любое
устройство, вне зависимости от его  габаритов,  обязано  теперь  иметь  на
корпусе некую надпись. Проектировщикам приходится писать ее даже на  самых
крошечных механизмах, поскольку надпись предназначена в первую очередь  не
для потребителей, а для них самих.
   Эта надпись гласит:
   "ОСНОВНОЕ  РАЗЛИЧИЕ  МЕЖДУ  ПРЕДМЕТОМ,  КОТОРЫЙ  МОЖЕТ  ИСПОРТИТЬСЯ,  И
ПРЕДМЕТОМ КОТОРЫЙ ИСПОРТИТЬСЯ  НЕ  МОЖЕТ,  СОСТОИТ  В  ТОМ,  ЧТО  ПРЕДМЕТ,
КОТОРЫЙ НЕ  МОЖЕТ  ИСПОРТИТЬСЯ,  НЕВОЗМОЖНО  ПОЧИНИТЬ.  ЕСЛИ  ОН  ВСЕ-ТАКИ
ИСПОРТИЛСЯ".)
   Почти сразу же после внедрения начали появляться сообщения  об  отказах
систем "Хитр-О-Вент".  Поначалу  они  приводили  только  к  дискомфорту  в
помещениях. Случаи смерти от удушья или перегрева были редки.
   Катастрофа  разразилась  в  день,  когда  одновременно  произошли   три
события.  Первым   событием   стало   официальное   извещение   корпорации
"Хитр-О-Вент,  Инк.",  гласившее,  что  наиболее  безупречно  их   системы
работают в умеренном климате.
   Вторым  событием  стал  массовый  отказ  систем  "Хитр-О-Вент"  в  один
особенно жаркий день, в результате чего сотни и  сотни  служащих  пришлось
эвакуировать из наполненных паром зданий на улицу, где они  столкнулись  с
третьим событием, представлявшим  собой  разъяренную  толпу  телефонисток,
которым настолько осточертело отвечать  каждому  набравшему  номер  идиоту
"Благодарим за использование "Хитр-О-Вент  системе",  что  они,  осатанев,
вышли на улицы с помойными ведрами, мегафонами и охотничьими ружьями.
   В последующие дни беспорядки достигли предела: каждое окно в  городе  -
включая самые ракетоустойчивые - было разбито, как правило,  под  выкрики:
"Повесь трубку, жопа! Куда б ты ни звонил,  мне  все  одно!  Поди  и  сунь
петарду себе в задницу! Йеее-ха! Ху-ху-ху! Уй-яяя! Иго-го! Гав-гав!" и так
далее - нет никакой возможности привести  тут  все  звуки  явно  животного
происхождения, которые телефонистки не  вправе  испускать  при  исполнении
служебных обязанностей.
   В результате телефонисткам было даровано конституционное право не менее
раза в час произносить в  трубку  "Хитр-О-Вент"  тебе  в  пасть!",  а  все
административные здания по закону обязывались иметь  только  открывающиеся
хоть на щелочку окна.
   Вторым  неожиданным  результатом   явилось   резкое   снижение   уровня
самоубийств. Всем отчаявшимся или просто разочарованным в жизни  служащим,
которые в дни тирании "Хитр-О-Вента" имели обыкновение ложиться под  поезд
или делать себе харакири столовыми ножами, теперь никто не мешал  вылезать
на подоконник и бросаться в свое удовольствие вниз. На деле же  получалось
так, что, выбравшись на карниз, они  окидывали  мир  прощальным  взглядом,
собирались с мыслями и вдруг обнаруживали, что все, чего им не хватало,  -
это лишь глоток свежего воздуха, и свежий взгляд  на  вещи,  и,  возможно,
ферма, на которой они могли бы разводить овец.
   И наконец, самым неожиданным результатом стало то,  что  Форд  Префект,
попавший в западню  на  карнизе  тринадцатого  этажа  хорошо  укрепленного
здания,  смог  проникнуть  внутрь  с  помощью  всего  только  полотенца  и
кредитной карточки.
   Впустив  в  помещение  Колина,  он  аккуратно  прикрыл  окно  и   начал
оглядываться в поисках таинственной пернатой твари или как ее там.
   "Насчет этих окон ясно только одно, - думал он. - А именно:  тот  факт,
что свойство под названием  "открывабельность"  они  приобрели  уже  ПОСЛЕ
того,   как   проектировщики    постарались    наделить    их    свойством
"неприступность", сделал их куда более уязвимыми для проникновения  извне,
чем те окна, которые способны открываться и закрываться изначально.
   "Хо-хо, такова жизнь", - подумал Форд, и тут же сообразил, что комната,
в которую он проник с таким трудом, ничего особенно занимательного в  себе
не содержит.
   Опаньки...
   И где же эта странная трепещущая тень? И неужели  в  этой  комнате  нет
ничего такого, что оправдывало  бы  необычный  ореол  секретности  или  то
необычайное стечение обстоятельств, при которых он попал сюда?
   Подобно всем прочим нынешним помещениям издательства, интерьер  комнаты
был выдержан в благородно-серых тонах. На стенах висели какие-то рисунки и
карты. Большинство из них ничего не говорило ни уму, ни сердцу  Форда,  но
один привлек его внимание. Судя по всему, то был эскиз рекламного плаката.
   Под логотипом, напоминающим силуэт птицы, красовался следующий текст:

   ПУТЕВОДИТЕЛЬ "АВТОСТОПОМ ПО ГАЛАКТИКЕ"-II.
   ТАКОГО ВЫ ЕЩЕ НЕ ВИДЕЛИ.
   ЖДИТЕ НАС СО ДНЯ НА ДЕНЬ В ВАШЕМ РОДНОМ ИЗМЕРЕНИИ!

   Вот и все, что было там начертано.
   Форд  огляделся  еще  раз.  Тут  его  внимание   привлек   Колин,   его
абсурдно-счастливый кибер-охранник. Нет, больше не счастливый. Забившись в
угол, маленький робот трясся, словно до смерти перепуганный.
   "Как странно", - подумал Форд и огляделся в третий  раз  -  посмотреть,
что же так напугало Колина. И тогда он увидел объект, которого  раньше  не
замечал. Он лежал - ОНО лежало - на табуретке.
   Оно было круглым и черным, размером с небольшую тарелку. Сверху и снизу
оно было чуть вогнуто, как метательный диск.
   Его поверхность была равномерно окрашенной и абсолютно ровной.
   Оно спокойно полеживало себе...
   И тут Форд заметил на нем какую-то надпись. Странно. Только что ничего,
и вот те на - надпись. Момента перехода  из  фазы  в  фазу  Форд  даже  не
заметил.
   Вся надпись состояла из одного короткого слова:

   ПАНИКУЙ.

   Только что на поверхности предмета не  было  ни  трещинки.  Теперь  они
разрастались. Объект буквально раскалывался на части.
   "Паникуй", - гласил "Путеводитель-II". И Форд начал делать то, что  ему
велели. До него только что дошло, почему слизнеобразные ублюдки показались
ему такими знакомыми.  Цвет  кожи  у  них  был,  как  и  положено  в  этом
"Инфин-Идио",  серый,  но  во  всех  остальных  отношениях  они  ничем  не
отличались от вогонов.



13

   Корабль тихо приземлился на краю вырубки, в сотне ярдов от деревни.
   Он появился совершенно внезапно, но без лишней  шумихи.  Интеллигентно.
Только  что  стоял  пригожий  осенний  денек:  листья  едва-едва  начинали
краснеть и желтеть, река вновь поднялась после выпавших в  северных  горах
дождей, птички-пикка оделись в пышные перья - дело к зиме. Со дня на  день
Абсолютно Нормальные Звери начнут откочевывать к равнинам. Старик Трашбарг
начал шастать по деревне, что-то бормоча себе под нос - значит, репетирует
про себя те истории, которые будет рассказывать о прошедшем  лете  зимними
вечерами у  огня,  когда  вся  деревня  будет  собираться  послушать  его,
пошипеть, поворчать, что не так все было, совсем не так...  Короче,  денек
был вроде пригожий, и вдруг на краю  вырубки,  блестя  на  теплом  осеннем
солнце металлическими боками, опустился космический корабль.
   В его брюхе что-то пожужжало - и стихло.
   Корабль был невелик. Если бы жители деревни разбирались в  звездолетах,
они бы сразу распознали, что это совсем маленький, но изящный  хрюндийский
четырехдюзовый  прогулочный  катер,   оснащенный   всеми   возможными   за
дополнительную  плату   прибамбасами.   Ну   разве   что   супервекторного
стабилизатора  не  хватало  -  но  всем  известно,  что  этой   штуковиной
пользуются исключительно самые отъявленные пижоны. Разве заложишь  хороший
вираж  вокруг  оси  времени,  когда  у  тебя  супервекторный  стабилизатор
включен? Верно, с ним безопаснее, но истым звездолетчикам такая расслабуха
даром не нужна.
   Впрочем, ничего этого жители деревни, конечно, не знали. Большинство из
них  вообще  отродясь  не  видали  на  своей  глухой   планетке   Лемюэлле
космических кораблей (в смысле - целых, а не потерпевших аварию), так  что
остывающий на солнце хрюндийский катер стал для  них  самым  замечательным
событием с тех пор, как Кирп поймал в реке рыбу с головой вместо хвоста.
   Все стихло.
   Два-три десятка  деревенских  жителей,  гулявших,  болтавших,  коловших
дрова, носивших воду, дразнивших птичек-пикка или тихо-мирно пытавшихся не
попадаться на глаза Старику Трашбаргу, изумленно  воззрились  на  странный
объект, остывающий на краю вырубки.
   Воззрились на него все, кроме птичек-пикка,  которых  волновали  совсем
другие вещи. Самый обыкновенный  листок,  упавший  вдруг  на  камень,  мог
повергнуть их в полнейшее  смятение  и  заставить  вспорхнуть  к  облакам,
каждый новый рассвет заставал их врасплох, однако посадка  чужого  корабля
оставила их безучастными. Они продолжали кричать друг другу то "карр!", то
"ритт!", а иногда и "тукк!", ковыряясь в земле в поисках червяков и зерен.
Да и река продолжала журчать как ни в чем не бывало.
   Не прекращалось и громкое, немелодичное пение, доносившееся  из  хижины
на левом краю деревни.
   Вдруг послышалось жужжание, щелчок, и  люк  корабля  откинулся  наружу.
Секунду-другую не происходило больше  ничего,  если  не  считать  пения  в
дальней хижине. Корабль не шевелился.
   Некоторые жители деревни, в особенности  мальчишки,  начали  собираться
толпой. Старик Трашбарг попытался их отогнать. Прилет корабля был как  раз
тем событием, которого Старик  Трашбарг  боялся  больше  всего  на  свете.
Событием, которого он не предсказывал. Даже намеками. Даже если в  будущем
ему удастся вставить эту историю в свои рассказы, земляки  прежде  душу  у
него вынут.
   Растолкав мальчишек, он шагнул вперед и воздел горе две  своих  руки  и
старинный посох. Теплые лучи вечернего солнца освещали его жутко эффектным
образом. Он приготовился встречать прилетевших богов - кто бы они ни  были
- так, словно ждал их уже давно.
   Однако ничего не происходило.
   Постепенно стало ясно, что  внутри  корабля  кто-то  с  кем-то  спорит.
Минута шла за минутой, и  воздетые  горе  руки  Старика  Трашбарга  начали
потихоньку клониться к земле от усталости.
   Неожиданно трап втянулся обратно, и люк захлопнулся.
   Трашбарг обрадовался:  это  обстоятельство  значительно  облегчало  его
положение. В корабле сидели злые демоны, и он их отогнал.  Причем  отогнал
молча, не тыча всем в нос своим героизмом и не поясняя,  что  кого-то  там
отгоняет.
   Не успел Старик Трашбарг додумать эту мысль, как с  противоположной  от
него стороны корабля распахнулся  другой  люк,  и  в  нем  показались  две
фигуры.  Они  бурно  спорили,  не  обращая  внимания   ни   на   кого   из
присутствующих, даже на Трашбарга. Впрочем, с места, где они стояли, его и
вовсе не было видно.
   Старик Трашбарг в досаде закусил свою седую бороду.
   Что теперь делать? Так и стоять как дурак, с поднятыми руками?  Рухнуть
на колени, низко склонив  голову  и  нацелив  на  них  свой  посох?  Пасть
навзничь, словно его  одолела  неведомая  сила?  А  может,  уйти  в  леса,
поселиться на дереве и год ни с кем не разговаривать?
   Поразмыслив, он вальяжно  уронил  руки,  словно  так  и  надо.  Показал
закрытому люку тайный, изобретенный им самим знак  и  отступил  на  три  с
половиной шага назад, чтобы лучше видеть вышедших из  корабля,  а  там  уж
решить, как поступать дальше.
   Один из пришельцев, тот, что повыше, оказался очень красивой женщиной в
мягких переливающихся одеждах.  Конечно,  Старик  Трашбарг  не  мог  знать
этого, но одежды были пошиты из  римплона  -  новой  синтетической  ткани,
специально предназначенной для космических путешествий, ибо чем больше она
мялась, пачкалась и пропитывалась потом, тем изысканнее смотрелась.
   Второй оказался... - вторая оказалась  совсем  девочкой,  некрасивой  и
угрюмой. Ее одежда вовсе не выигрывала от того, что была измята, испачкана
и пропотела. Что хуже, девочка отлично это сознавала.
   На пришельцев не отрываясь смотрели все, за исключением птичек-пикка, у
которых были совершенно другие заботы.
   Женщина стояла и озиралась, словно искала кого-то, но не знала, где  он
и кто. Она переводила взгляд с одного лица на другое,  но,  видимо,  среди
сбежавшихся к звездолету жителей деревни того, кого она искала, не было.
   Трашбарг,  вконец  растерявшись,  на   всякий   случай   решил   запеть
заклинания.  Откинув  голову,  он  разразился  негромким  подвыванием,  но
немедленно  был  заглушен  оглушительными  руладами  из   хижины   Мастера
Сандвичей, что находилась на дальней левой окраине деревни. Женщина  резко
обернулась, и лицо ее  осветилось  улыбкой.  Так  и  не  удостоив  Старика
Трашбарга взглядом, она зашагала к хижине.


   Подлинное искусство изготовления сандвичей дается  лишь  тому,  кто,  в
свою очередь, готов самоотверженно ему отдаться, познать его в  глубину  и
высоту.  Экая  нехитрая  штука,  казалось  бы,  но  сколько  простора  для
творческой мысли! Взять хотя бы выбор подходящего хлеба. Мастер  Сандвичей
провел не один месяц в ежедневных спорах и экспериментах с Грапом-Пекарем,
прежде чем они  совместными  усилиями  добились  такого  качества  батона,
которое позволяло нарезать его на почти невесомые, аккуратные ломтики,  не
раскрошив мякиша и сохранив воздушность и тот  ореховый  аромат,  что  так
замечательно сочетается с ароматом мяса Абсолютно Нормального Зверя.
   Не  последнюю  роль  играет  и  геометрия  отрезанного   ломтя   хлеба:
необходимо выдержать гармоничное соотношение его высоты, ширины и толщины,
придающее окончательную  форму  готовому  сандвичу;  здесь  тоже  ценилась
легкость - но  не  в  ущерб  твердости  ломтя,  а  самым  важным  был  тот
неописуемо аппетитный вид, по каковому  и  распознаются  произведения  рук
настоящего мастера изготовления сандвичей.
   Помимо всего прочего, залогом успеха является и качество орудий  труда.
Бог весть сколько дней  Мастер  Сандвичей,  прервав  на  время  общение  с
Пекарем, уединялся со Стриндером-Кузнецом,  взвешивая  на  руке  и  пробуя
ножи. Длина лезвия, угол заточки,  балансировка  -  все  это  рождалось  в
оживленных  спорах;  одна  за   другой   выдвигались,   апробировались   и
оттачивались теории, и вечер за вечером  жители  деревни  могли  наблюдать
силуэты Мастера Сандвичей и  Кузнеца  на  фоне  заходящего  солнца.  Молот
Кузнеца совершал плавные движения  в  воздухе,  выковывая  нож  за  ножом,
сравнивая вес одного с балансировкой другого, толщину  лезвия  третьего  с
изгибом рукояти четвертого.
   Для грамотного изготовления сандвичей требовалось три  ножа.  Первый  -
нож для нарезки хлеба: жесткое, властное лезвие,  безоглядно  навязывающее
батону свою стальную волю. Затем шел нож для намазки масла:  округлый,  но
также  не  без  твердости  в  лезвии.  Ранние  варианты  отличались   чуть
избыточной округлостью, но  постепенно,  опытным  путем,  родились  новые,
абсолютно идеально сочетающие гибкость  с  твердостью  и  сообщающие  слою
масла необходимые гладкость и изящество.
   Но королем всех ножей оставался, вне всякого сомнения, нож для мяса. Он
не просто диктовал разрезаемому материалу свою волю,  как  делал  нож  для
хлеба, - нет, его траектория определялась  структурой  мясного  пласта,  в
результате чего достигалась поразительная гармоничность ломтиков, изящными
пластинами соскальзывающих с окорока. Каждый новый ломтик мяса  отлаженным
движением   руки    Мастера    Сандвичей    направлялся    на    тщательно
спропорционированный нижний кусок хлеба и  подправлялся  на  нем  четырьмя
короткими движениями ножа.  А  затем  наступало  то  истинное  волшебство,
поглазеть на которое каждый раз собиралась ребятня со  всей  деревни:  еще
четыре точных уда