прилаживался к экрану. Перемещал  передатчик,  изображение  послушно
сдвигалось. Прощаясь с инженером,  демонстрировавшим  ему  все  эти  чудеса,
отец, вдруг усмехаясь проговорил:
   - Закажу и себе такую штуку. Мне кое за  кем  надо  бы  подглядеть  из-за
угла.
   Он пошел дальше, оставив присутствующих в  недоумении.  Стоящий  рядом  с
отцом и ловивший каждое слово Брежнев побледнел.
   Тогда слова отца воспринимались как шутка. Сейчас в них  невольно  ищется
скрытый смысл...
   Я ехал по Бережковской набережной Москвы-реки.
   Небо  заволокло  тучами.  Временами  срывались  отдельные  капли   дождя.
Начинались сумерки. Вот и поворот у  гостиницы  "Украина".  Через  несколько
минут стал виден большой, облицованный кремовыми плитками дом  ЦК.  На  углу
маячила одинокая мужская фигура в темном пальто и глубоко надвинутой шляпе.
   Я остановил машину.
   - Вы Василий Иванович Галюков?
   Человек кивнул в ответ и оглянулся. На вид ему было лет пятьдесят.
   - Я - Хрущев. Садитесь.
   Он осторожно сел на переднее сиденье рядом со мной. Я тронул машину.
   - Что же вы хотели рассказать? Я вас слушаю.
   Мой пассажир нервничал. Несколько раз он оглянулся, внимательно посмотрел
в заднее стекло и нерешительно предложил:
   - Давайте поедем куда-нибудь за город. В лесок. Там спокойнее.
   Невольно и я глянул в зеркало, но ничего подозрительного не заметил.  Как
обычно, по Кутузовскому проспекту несся поток машин.
   - Что ж, за город, так за город. Поехали  на  кольцевую,  там  что-нибудь
придумаем.
   Молчим. Вот  путепровод  через  кольцевую  дорогу.  Сворачиваем  направо,
проезжаем под мостом, и уже мелькают по обе стороны подмосковные леса. На ум
приходили головокружительные эпизоды из детективов. Никогда бы  не  подумал,
что самому придется участвовать в чем-то подобном. Слева  проплыла  обширная
автомобильная стоянка,  где  пристроились  несколько  легковушек  и  большой
грузовик с плечевым  прицепом  -  видимо,  водитель  решил  тут  заночевать.
Переглянулись с Василием Ивановичем - нет,  тут  слишком  людно,  нам  нужно
уединение. Двинулись дальше. Прошло уже около получаса, скоро будет Киевское
шоссе.
   Справа показался проселок, ведущий в молодой сосняк. Свернули на него. За
поворотом появилась большая  поляна.  Начинало  смеркаться,  а  низкие  тучи
придавали окружающему безобидно-мирному пейзажу некую таинственность.
   Наконец я остановил машину. Мы вышли и двинулись по тропке. Тропка узкая,
идти рядом было неудобно - ноги то и дело попадали в заросшие травой ямки.
   Галюков начал разговор. Вот что он рассказал.
   - В бытность Николая Григорьевича Игнатова членом Президиума ЦК я состоял
при  нем,  занимая  должность  начальника  охраны.  Вы  меня,  наверное,  не
запомнили, а я вас хорошо знаю. Бывал с хозяином на даче у Никиты Сергеевича
и вас там видел.
   Вообще-то с Игнатовым жизнь меня столкнула давно, я у него начал работать
порученцем еще в  1949  году.  В  1957  году  Николая  Григорьевича  избрали
секретарем ЦК  и  членом  Президиума,  а  я  стал  начальником  его  охраны.
Отношения у нас были  не  просто  служебные,  а,  я  бы  сказал,  дружеские.
Сопровождая его в поездках, я был как бы его компаньоном и собеседником,  на
мне он разряжался, говорил подчас то, что не сказал бы никому другому.  И  я
был ему предан.
   Когда Николая Григорьевича на XXII съезде КПСС не избрали в Президиум ЦК,
мы вместе с ним переживали это,  мягко  говоря,  неприятное  событие.  Кроме
всего прочего, ему теперь не  полагался  начальник  охраны,  а  я,  конечно,
привязался к нему за долгие годы.
   - Не переживай, - успокаивал меня Игнатов, - я тебя  пристрою.  Уходи  из
органов. Свое ты уже отслужил, пенсию заработал.  Остались  у  меня  друзья,
найдется тебе хорошее место.
   Так я в 1961 году вышел на пенсию и начал работать в  Комитете  заготовок
старшим референтом. Потом  пришлось  подыскивать  новое  место.  Позвонил  я
Николаю Григорьевичу, и он пообещал помочь.  Игнатов  в  то  время  был  уже
Председателем  Президиума  Верховного  Совета  РСФСР,  и  в  скором  времени
подыскал мне нехлопотную должность у себя в хозяйственном отделе. Забот  там
особых не было. Когда Николай Григорьевич ехал отдыхать или в  командировку,
я обычно сопровождал его. Он любил  часть  отпуска  использовать  весной.  В
Москве еще снег, морозы, а мы едем в Среднюю Азию, там уже  настоящее  лето.
Местные руководители принимали нас, по старой памяти, по высшему разряду,  а
это Игнатову очень льстило. Бывало, толкнет меня в бок:
   - Смотри, Вася, как меня ценят...
   Если не в Среднюю Азию,  то  на  Кавказ  махнем  -  там  ему  тоже  очень
нравилось.
   Сопровождал я его в поездках на отдых и летом, обычно в августе.  На  мне
лежали заботы по обеспечению комфорта. Николай Григорьевич придавал  большое
значение тому, где, как и с кем он будет жить. Ему хотелось,  чтобы  условия
не отличались от тех, к которым он  успел  привыкнуть,  отдыхая  в  качестве
секретаря ЦК на госдачах.
   Так было и в этом году. Вызвал он  меня  к  себе  в  кабинет  3  августа.
Захожу, вижу, сидит он за столом довольный, вид у него  хороший,  как  после
отдыха.
   Сказал  мне,  что  решил  8-го  ехать  отдыхать  на  Кавказ,  и,  как  бы
сомневаясь, спрашивает:
   - Может, и тебе поехать со мной?
   О том, что он собирается на отдых, я уже знал, он заранее мне поручил все
подготовить.
   На предложение ехать отдыхать вместе я ничего  не  ответил,  решать  ему.
Поэтому я только доложил, что для отдыха все подготовлено, что я договорился
с директором санатория "Россия" в Сочи об  отдельной  даче.  Обычно  мы  там
останавливались.
   На этот раз Николай Григорьевич вдруг вспылил:
   -  Переговорил,  договорился...  Что  ты  там   можешь   сделать   своими
разговорами?
   Я ничего не понял:
   - Может, мне тогда с вами не ехать?
   - Там видно будет, - проворчал Игнатов. - Можешь идти.
   На этом разговор окончился, мы распрощались суше, чем обычно, и  я  ушел,
не понимая, чем вызвана такая реакция. Вины за мной нет - все  сделано,  как
обычно.
   Прошло несколько дней. Николай Григорьевич молчит. За что ж  это,  думаю,
он на меня обиделся?
   6 августа мне позвонил начальник секретариата Игнатова и передал указание
позвонить Николаю Григорьевичу.
   7-го утром я ему позвонил, и он как ни в чем не бывало говорит:
   - Ты готов? Завтра вылетаем в Сочи.
   Такие отъезды для меня были привычными. Я быстренько  собрал  вещи  и  на
следующее утро позвонил на квартиру Игнатову. Он живет в том же доме, что  и
я. Забрал я его  чемоданы,  и  вдвоем  на  игнатовской  "Чайке"  поехали  во
Внуково. В тот же день мы были в Сочи.
   Расположились на отведенной нам даче - она стояла несколько на отшибе,  в
саду, поодаль от  основных  корпусов.  После  обеда  отправились  гулять  по
территории санатория. Николай Григорьевич был в хорошем  расположении  духа,
шутил. Дача ему понравилась.
   - Вполне ничего дачка, на  уровне,  -  обратился  он  ко  мне  и,  следуя
каким-то своим мыслям, добавил:
   - Вообще-то Брежнев и Подгорный перед отъездом предлагали мне  поселиться
на четвертой госдаче.
   - Так что, сказать, что мы займем эту дачу? - спросил я. - А они доложили
Никите Сергеевичу? Ведь эти дачи вроде только для членов  Президиума.  Вдруг
он узнает, и будут неприятности?
   Игнатов  ничего  не  ответил,  и  мы  молча  пошли  по  дорожке.  Николай
Григорьевич повернул обратно, а я следовал за ним на полшага позади.
   Как бы в раздумье Игнатов бросил мне:
   - Всему свое время. А Хруща они не слушаются.
   Ругал он Никиту Сергеевича  часто,  особенно  в  последнее  время,  после
вывода из состава Президиума, но бывало  это  после  крепкой  выпивки  и  по
поводу каких-то конкретных решений. Игнатов  считал,  что  на  месте  Никиты
Сергеевича он все сделал бы иначе. Однако, что бы он ни говорил  о  Хрущеве,
чувствовалось, что он его побаивается. А тут явно намекает, что  с  Хрущевым
можно вообще не считаться, - это была новая нотка.
   - Надо решить вопросы с продуктами и катером. Какие  будут  указания?  Вы
мне в Москве ничего не говорили, - уходя от этой темы, спросил я.
   - Все в порядке. Я  уже  договорился  с  Семичастным  и  о  катере,  и  о
продуктах, и о подключении "ВЧ"  к  нашей  даче.  Спроси  у  дежурного:  они
получили распоряжение, - хохотнул Игнатов,  глядя  на  мое  вытянувшееся  от
удивления лицо.
   Раньше у Игнатова с Семичастным не было никаких  отношений.  Более  того,
Игнатов терпеть его не мог, ругал за всякую оплошность, хотя в то  же  время
боялся Семичастного, зная его  хорошие  отношения  с  Хрущевым,  а  особенно
дружбу с Аджубеем. О том, чтобы обратиться с просьбой  к  Семичастному,  еще
год назад не могло быть и речи.
   "Что же произошло?" - недоумевал я. Позвонил  дежурному  по  санаторию  и
дежурному по КГБ - оба ответили, что все распоряжения о снабжении продуктами
и катере получены.
   Я доложил Игнатову.
   Он был очень доволен.
   - Есть же такие хорошие люди - Шелепин и Семичастный. Они мне ни в чем не
откажут.
   Такая перемена в отношениях  между  этими  людьми  тоже  была  непонятна.
Почему плохо скрываемая вражда сменилась такой сердечностью? Тут явно что-то
было не так... Потом Игнатов попросил меня узнать,  кто  еще  из  членов  ЦК
отдыхал поблизости.
   С дачи я позвонил секретарю Сочинского горкома партии,  сказал  ему,  что
Николай Григорьевич Игнатов отдыхает в санатории  "Россия"  и  интересуется,
кто из товарищей в Сочи. Такой вопрос был обычным: каждый вновь прибывший  в
первую очередь интересовался соседями.
   Секретарь горкома всегда был в курсе дела. Он тут же ответил мне,  что  в
соседних  санаториях  отдыхают  несколько  первых  секретарей  обкомов  -  в
частности, Камчатского,  Белгородского  и  Волынского.  Фамилия  последнего,
кажется, Калита. Я все доложил Игнатову.
   - Спасибо, а звонить в горком больше не надо. Сами разберемся, -  ответил
он.
   Прошло несколько дней. Игнатов  никем  больше  не  интересовался.  Каждый
занимался своими делами. Я старался ему особенно глаза не мозолить.
   Вдруг мне передают, что он срочно меня разыскивает. Через несколько минут
я был у Игнатова.
   - Знаешь, мне показалось, что я видел секретаря Чечено-Ингушского  обкома
Титова. Правда, он был далеко и я мог  обознаться.  Позвони  в  регистратуру
санатория, узнай, он это или нет. Если спросят, кто говорит,  скажи,  звонят
из обкома.
   Оказалось, что Титов действительно отдыхает рядом в люксе. Я  позвонил  к
нему в номер, но мне ответили,  что  он  вышел.  Я  попросил  передать,  что
звонили от Игнатова, он отдыхает здесь, на даче, и  просит  товарища  Титова
позвонить ему.
   На следующий день Игнатов довольным голосом сообщил мне, что Титов звонил
и он пригласил его в гости.
   - Ты организуй все, - сказал он.
   Организация застолья была одной из  моих  обязанностей  во  время  нашего
совместного отдыха.  Собрались  гости.  Стол  накрыли  на  веранде.  Коньяк,
осетрина, икра, шашлык - все, как обычно.
   Кроме Титова, пришел Чмутов, председатель Волгоградского облисполкома,  и
еще несколько человек, кто, я сейчас и не припомню. Меня тоже пригласили  за
стол. В перерывах между тостами Игнатов много вспоминал  о  своей  работе  в
Ленинграде. Чмутов и другие рассказывали  анекдоты  о  Хрущеве.  Все  громко
смеялись. Ничего  подозрительного  в  этом  не  было  -  собрались,  выпили,
поболтали и разошлись.
   Игнатов остался доволен встречей. Несколько  раз  во  время  прогулок  он
возвращался к разговору о Титове.
   - Очень хороший человек Титов, нужный нам, стоящий, - говорил Игнатов.
   Август близился к концу.
   Двадцать девятого Игнатову вдруг позвонил Брежнев.  Я  присутствовал  при
этом разговоре.
   Брежнев сказал, что раз Игнатов отдыхает в Сочи, то он его просит на пару
дней съездить в Краснодар для участия в  торжествах  по  случаю  награждения
объединения "Краснодарнефтегаз" Северо-Кавказского совнархоза орденом.
   Игнатов с готовностью согласился.
   - Заодно прощупаю  Георгия,  -  пообещал  он  (Георгий  -  это  секретарь
Краснодарского  сельского  крайкома  партии  Г.И.Воробьев,  давний  знакомый
Игнатова). - Леня, у меня были  Титов  с  Чмутовым.  Выпили  немного,  языки
поразвязались. Их слова говорят сами за себя. Они отражают общее настроение.
Однако меня беспокоит Грузия. Числа 10 сентября вернусь из отпуска  и  думаю
съездить в Тбилиси. Надо там поработать.
   - А что тебя в Грузии беспокоит?
   - Прочитал я в газетах письмо  какой-то  стодвадцатилетней  колхозницы  в
адрес Никиты Сергеевича. Это неспроста. Видно, они там не понимают ситуации.
   - Только-то? Пусть это тебя не беспокоит, - успокоил его Брежнев.
   - Так это твоя работа? Тогда другое дело, - обрадовался Игнатов.  -  Есть
еще кое-что. Говорил с  Заробяном*  из  Армении,  он  настроен  хорошо.  Наш
человек, Леня, но об одном я тебя прошу: все надо сделать до ноября.
   Они еще немного  поговорили  о  погоде,  об  охотничьих  успехах  Леонида
Ильича, и Игнатов положил трубку. Он  радостно  улыбался:  было  видно,  что
разговор пришелся ему по душе.
   - Я забыл сказать, - спохватился Галюков, - сразу по приезде в  санаторий
Николай Григорьевич  предупредил  меня,  что  во  время  отпуска  собирается
съездить в Грузию, Армению, Орджоникидзе и еще куда-то.
   - Скучно сидеть на одном месте, - пояснил он.
   Однако поездка все откладывалась.
   - Подожди, не время, -  отмахивался  он,  когда  я  напоминал,  что  надо
побеспокоиться о билетах.
   В Краснодар мы выехали 30 августа, на следующий день  после  разговора  с
Брежневым. Остановились  в  крайкомовском  особняке.  Вечером  того  же  дня
приехали гости - Байбаков,** Качанов, Чуркин и другие руководители.
   Сели ужинать. За ужином разговор крутился вокруг завтрашнего  митинга  по
случаю награждения. Подробно обсуждали процедуру. Наконец  все  разъехались.
Ужином  Игнатов  остался  недоволен.  Видимо,   настроение   ему   испортило
отсутствие Воробьева, он так и не приехал.
   - Гордится. Не едет... - бурчал он.
   - Что ж тут такого особенного? Конец августа, самая уборка, а у них  туго
с планом по хлебу. Наверное, носится по районам,  -  попытался  я  успокоить
Игнатова, но он только махнул рукой.
   31  августа  состоялся  митинг,  на  котором  Николай   Григорьевич   как
Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР вручил  орден.  Как  обычно,
после митинга был  большой  банкет  для  местного  партийного  и  советского
актива. Оттуда мы вернулись в особняк. С  нами  в  машине  ехали  Качанов  и
Чуркин. Они проводили Николая Григорьевича до дверей, распрощались и уехали.
   Вскоре подъехал Трубилин - председатель крайисполкома.  Они  с  Игнатовым
стали дожидаться Воробьева,  который  провожал  уезжавшего  в  тот  же  день
секретаря Саратовского обкома Шибаева. Часам к 11 вечера  приехал  Воробьев.
Посидели они втроем в доме несколько минут, и Игнатов с Воробьевым  вышли  в
парк, примыкающий к особняку. Трубилина с ними не было, он остался в доме. Я
пошел его искать - он сидел в комнате один, расстроенный.  Видно,  ему  тоже
хотелось принять участие в разговоре.  Вдвоем  с  ним  мы  стали  дожидаться
возвращения Игнатова с Воробьевым.  Выпили  по  рюмочке  коньяку.  Я  затеял
разговор об успехах края, награждении, но Трубилин отвечал вяло, видно было,
что мысли его там, в парке. Время тянулось  медленно.  Прошел  час,  второй.
Игнатов с Воробьевым все гуляли. Для Игнатова это было очень  необычно:  как
правило, он ложился спать в  одиннадцать  часов,  и  должно  было  случиться
что-то из ряда вон выходящее, чтобы заставить его изменить своим привычкам.
   В час ночи Трубилин начал нервничать, несколько  раз  подходил  к  двери,
ведущей в парк, пытался разглядеть гуляющих. Потом не выдержал и  отправился
их искать. Вскоре он вернулся еще более мрачный.
   -  Все  гуляют.  Мне  завтра  работать.  Поеду  домой  спать.  С  ними  я
попрощался, - ответил он на мой немой вопрос.
   Трубилин вызвал машину и уехал. Я тоже отправился спать: после банкета  у
меня слипались глаза. Игнатов с Воробьевым продолжали  кружить  по  дорожкам
парка.
   О чем они говорили, я не знаю. На следующее утро Воробьев приехал  опять.
Мы только встали. С ним был новый гость - Миронов  из  Ростова.  Чуть  позже
приехал Байбаков.  Все  вместе  сели  завтракать.  Байбаков  после  завтрака
заторопился по делам и уехал, а остальные пошли  гулять  в  парк.  Завязался
оживленный разговор. Мне  было  видно,  как  Игнатов  что-то  доказывает,  а
остальные молча слушают.
   Далеко отойти они не успели  -  дежурный  доложил,  что  по  "ВЧ"  звонит
Брежнев и просит к телефону Игнатова.  Вместе  с  Николаем  Григорьевичем  в
комнату вошли Воробьев и только что подъехавший Качанов.
   Я остался за дверью, но через нее разговор был отчетливо слышен. Говорили
о награждении.
   Сначала слышался голос Игнатова:
   - Спасибо, Леня, все прошло хорошо. Спасибо за помощь, без тебя  пришлось
бы туго.
   Дело в том, что Брежнев помог оформить выделение денег на банкет, так как
проведение банкетов за государственный счет было  запрещено  и  запрет  этот
строго контролировался. Только Брежнев как  Второй  секретарь  ЦК  мог  дать
такое разрешение.
   - У меня здесь Воробьев, - продолжал Игнатов, обращаясь к Брежневу, -  мы
с ним обо всем переговорили.  Говорил  я  еще  и  с  саратовским  секретарем
Шибаевым. Сначала не понимали друг друга, но потом нашли общий язык, так что
с ним тоже все в порядке, я его обработал.
   Они попрощались, пожелали друг другу успехов,  и  трубку  взял  Воробьев.
Говорили о награждении. Воробьев поблагодарил Брежнева за высокую оценку  их
труда, пообещал еще настойчивее добиваться новых успехов. За ним трубку взял
Качанов и говорил о том же самом.
   После разговора все, оживленные, вышли на крыльцо и стали обсуждать,  что
делать  дальше.   Решили   сначала   заехать   в   крайком,   а   оттуда   в
Приморско-Ахтарский район на рыбалку.
   Воробьев по дороге от нас отделился, остался в крайкоме, а с нами поехали
Качанов и Чуркин. Все было подготовлено на  высоком  уровне.  На  месте  уже
дожидался накрытый стол, на костре  булькала  уха.  Первым  делом  выпили  и
закусили. Все это заняло несколько часов. За столом наперебой рассказывались
рыбацкие  и  охотничьи  байки,  одна  другой  невероятней,  а  былые   уловы
увеличивались с каждым тостом.
   После короткого отдыха отправились на вечернюю зорьку - кто с  ружьем  за
утками, кто со спиннингом.
   На следующий день повторилось то же самое, и  в  Краснодар  мы  вернулись
только под вечер 2 сентября.
   В особняке дожидался Воробьев. Поговорив с Игнатовым, быстро  собрался  и
куда-то уехал. К ужину он возвратился,  а  после  ужина  повторилась  старая
история - опять они вдвоем гуляли до часу ночи, что-то обсуждая.
   На следующий день мы собрались уезжать. Провожали нас Воробьев,  Качанов,
Чуркин, Трубилин. Прощаясь, Николай Григорьевич  пригласил  всех  в  Сочи  в
ближайшую  субботу,  6  сентября,  к  себе  на  обед.  При  этом  специально
подчеркнул, чтобы приезжали без жен.
   6 сентября у нас  собралось  человек  двадцать.  Были  Байбаков,  министр
культуры РСФСР Попов, приглашенные краснодарцы и другие. Качанов и  Трубилин
опоздали - задержались в дороге.
   Обед  затянулся  допоздна,  было  много  тостов.  Воробьев   вспомнил   о
Ленинграде,  о  том,  какую  правильную  и  принципиальную  позицию  занимал
Игнатов, будучи секретарем Ленинградского обкома.
   В бытность  Игнатова  секретарем  Ленинградского  обкома  он  прославился
проведением жесткой линии по отношению к интеллигенции. Тогда много говорили
о его грубости и невыдержанности. В ЦК была направлена коллективная  жалоба,
подписанная многими деятелями литературы и искусства. В  результате  Игнатов
был освобожден от работы и направлен Первым секретарем обкома  в  Воронеж  -
там-де люди попроще и с р