овета и Совета
Министров,  военачальники,  передовики  производства,  писатели,  режиссеры,
актеры,  поэты,  драматурги,  художники,  конструкторы  самолетов  и  ракет,
дипломаты.
   В углу зала на возвышении стояла большая,  ярко  украшенная  елка.  Прием
проходил  пышно,  с  обилием  тостов,  танцами.  Далеко  за  полночь   гости
разъезжались по домам догуливать в кругу близких.
   Кому-то нововведение нравилось -  здесь  завязывались  новые  знакомства,
велись  интересные  разговоры,  устанавливались  нужные  контакты.   Кое-кто
морщился: Новый год - праздник семейный, домашний. Но ходили исправно все.
   Отец чувствовал себя здесь радушным хозяином. В том году среди гостей был
Николай Александрович Булганин. После Пленума 1957  года  он  еще  некоторое
время оставался Председателем Совмина,  но  его  отставка  была  предрешена,
когда "антипартийную группу"  рассеяли  по  отдаленным  городам.  Постепенно
выходили на пенсию и возвращались в  Москву  Молотов,  Каганович,  Маленков,
Шепилов и другие. Вернулся и Булганин. Жил он одиноко. Мало  кто  из  старых
друзей рисковал с ним общаться.
   Отцу захотелось увидеться с ним, и опальному экс-премьеру  было  отослано
приглашение на встречу Нового года.
   Двигало отцом, уверен, вовсе не желание увидеть поверженного  противника.
В преддверии семидесятилетия все чаще вспоминались молодые  годы,  тянуло  к
старым друзьям. Долгое  время  они  были  близки:  Хрущев  -  секретарь  МК,
Булганин - председатель Моссовета. Жили в одном доме на  улице  Грановского,
на  пятом  этаже,  дверь  в  дверь.   Даже   в   глухие   времена   всеобщей
подозрительности они, бывало, незаметно для чужих глаз забегали друг к другу
в гости выпить стакан чаю или рюмку коньяку накоротке...
   На  том  памятном  новогоднем  празднике  отец  тепло  встретил   Николая
Александровича, они обнялись, как в прошлые годы, и... разошлись, теперь уже
навсегда.
   Кончился праздник, погасли елочные огни,  отгремела  музыка,  и  на  отца
навалились будничные заботы. Дела шли далеко не  блестяще.  Необходимо  было
найти  выход,  ту  единственную  ниточку,  дернув  за  которую,  удалось  бы
запустить хозяйственный механизм. Но  нити  рвались,  завязывались  в  узлы,
клубки проблем...
   Отец понимал, как я неоднократно слышал от него в то  время,  что  старая
система управления народным хозяйством, расчет на голый  энтузиазм  рабочего
класса, лозунг "догнать и перегнать Америку" ничего уже не дают  и  дать  не
смогут. Он  лихорадочно  искал  экономическую  схему,  способную  обеспечить
функционирование хозяйственного механизма без окриков  сверху.  Но  реальных
результатов по-прежнему не было.  Одно  он  знал  твердо:  без  материальной
заинтересованности труженика ничего не выйдет.
   Каждый новый шаг не только натыкался  на  скрытую  оппозицию  со  стороны
коллег-идеологов и ученых-экономистов, нужно было  преодолеть  сопротивление
внутри самого себя. Ведь рынок, конкуренция, прибыль  были  осуждены  еще  в
двадцатых годах, когда было заявлено, что  это  прямой  путь  к  реставрации
капитализма. Как же перешагнуть через такой барьер?..
   Но и стоять на месте нельзя, нужно было найти способ,  чтобы  "накормить,
одеть и обуть народ".
   С трудом новые непривычные  идеи  пробивали  себе  путь.  Отец  поддержал
экономиста  Либермана  из  Харькова,  одобрил  эксперимент  в  казахстанском
совхозе, где директорствовал Худенко.  К  тому  времени  в  его  воображении
складывались  основные  контуры  экономических  преобразований,  были   даже
приняты основные принципиальные решения. Речь шла о  предоставлении  большей
свободы директорам. Предполагалось, что они лучше верхов  представляют,  что
нужно  предпринять,  чтобы  совершить  рывок,  обогнать  соперников,  занять
лидирующее место в мире. В те годы никто не подозревал,  что  широкие  права
распоряжаться чужой собственностью могут привести  к  обратным  результатам,
что интересы собственника-государства и  облаченного  широкими  полномочиями
директора могут не совпадать, что расширение  прав  должно  быть  ограничено
дополнительной  ответственностью,  ответственностью  частной  собственности,
ответственностью распоряжаться своими, а не чужими деньгами. Но это мы знаем
сейчас, а тогда казалось, что правильный ответ где-то совсем  рядом.  Против
обыкновения отец на этот раз не спешил, хотелось еще  и  еще  раз  проверить
закладываемые в фундамент будущей экономики принципы.  Ведь  на  исправление
возможных ошибок времени не оставалось, это была его последняя надежда.
   Присматривался отец и к опыту других стран. Большое впечатление  на  него
произвели беседы с Тито. Он внимательно приглядывался  к  опыту  югославских
друзей, но попробовать применить его у нас не торопился. В  1963  году  отец
провел почти весь свой отпуск в Югославии, исколесил страну вдоль и поперек,
спускался в шахты, посещал заводы и фабрики, говорил  с  крестьянами.  Вывод
для себя он сделал неутешительный. "Все устроено так же, как и у нас, только
выкрашено в другой цвет", - ответил он на мои расспросы о  его  впечатлениях
от увиденного. К тому же идеологи в один голос  твердили,  что  в  Югославии
социализм не чистый, отдает сильным капиталистическим душком.
   Пока шла подготовка коренной реформы, отец  попытался  найти  сиюминутное
решение,  позволившее  бы  улучшить  работу  народного  хозяйства  в  рамках
существующей структуры.
   В  целях  лучшего  функционирования  системы  было  принято   решение   о
разделении обкомов и райкомов на промышленные и сельские.
   Соображения,  высказанные  отцом,   были   просты:   народное   хозяйство
необыкновенно усложнилось, секретарь обкома  или  райкома,  его  аппарат  не
могут одновременно быть специалистами  и  в  промышленности,  и  в  сельском
хозяйстве. А значит, нужно создать два параллельных аппарата.
   Новый подход, по сути, означал, что в партийном руководстве всех уровней,
вплоть до районного, должны сидеть люди, досконально разбирающиеся  в  любых
мелочах.
   Другими словами,  партии  предстояло  от  руководства  вообще  перейти  к
профессиональному  управлению,   а   партийным   секретарям   всех   уровней
превратиться в искусных  менеджеров.  Естественно,  чиновники  не  пришли  в
восторг от подобной перспективы, понимали,  что  раньше  или  позже,  скорее
раньше, им придется уступить свои места более образованной молодежи. А  кому
такое придется по нраву?
   Я слышал от отца об этих идеях. Зрели они, видимо, давно.  Тем  летом  он
отдыхал на новой даче в Крыму, поблизости  от  Ливадии.  Дом,  сложенный  из
белого песчаника, хорошо сохранял прохладу, но отец почти все время проводил
под полотняным навесом на пляже, редко бывая в четырех  стенах.  У  моря  он
читал почту, беседовал с посетителями: чиновниками  из  Москвы,  гостями  из
соседних санаториев -  конструкторами,  учеными,  писателями.  Там  же,  под
навесом, были установлены телефоны правительственной связи. Отец  и  ночевал
часто здесь же, в деревянной будочке, построенной чуть выше пляжа.
   Помню, как-то у отца гостили Брежнев, Подгорный  и,  кажется,  Полянский.
Они отдыхали на близлежащих дачах и заехали  по-соседски  "на  огонек",  как
говаривал отец. Расположились в плетеных креслах у самой воды. Шел неспешный
разговор о государственных делах. Потом пошли купаться. Отец, кстати, плавал
плохо  и  пользовался  надувным  спасательным  кругом  из  красной   резины,
напоминавшим велосипедную камеру. Разговор о разделении обкомов начался  еще
в воде, и, выйдя на берег, отец продолжил свою мысль. Наконец  он  замолчал.
Все тут же в один голос бурно, с  энтузиазмом  его  поддержали.  "Прекрасная
идея, надо ее немедленно реализовать", - запомнилось мне тогда. Особенно был
воодушевлен Николай Викторович Подгорный.
   Мне этот план почему-то не пришелся по душе,  но,  по  давно  заведенному
правилу, в разговоры старших я не смел вмешиваться.  Они  лучше  знают,  что
делают. Если я не согласен, значит, я не прав.
   Вскоре Пленум ЦК одобрил реорганизацию партийных органов,  и  идея  стала
воплощаться в жизнь. Однако надеждам не суждено было сбыться:  хозяйство  не
стало работать лучше, а возникшее дублирование  руководства  только  усилило
неразбериху. К тому же в результате реорганизации снова вырос аппарат.
   Руководители всех рангов глухо роптали. Это была последняя реорганизация,
осуществленная отцом. Но правильное решение так и не было найдено...
   Да, дела не ладились, и  отец  хватался  сам  за  решение  той  или  иной
конкретной проблемы, не  вылезал  с  заводов,  объезжал  поля,  везде  хотел
успеть, все увидеть сам. Но не успевал.
   И все-таки за эти годы многое  удалось  сдвинуть:  развернулось  жилищное
строительство, поднялась  целина,  что  дало  заметную  прибавку  к  урожаю,
началось развитие большой химии.
   Серьезно изменилось положение и в области внешней политики. Выдвинутый на
XX съезде партии тезис о реальной  возможности  предотвращения  войны  между
странами с разными социальными укладами провозгласил начало  новой  эпохи  в
международных  отношениях,  позволив  перейти  от  бесконечного  наращивания
вооруженных сил к их сокращению, а потом и к разоружению.
   Способствовало разрядке и решение проблемы сбалансирования  военной  мощи
Советского Союза и Соединенных Штатов.
   В течение многих лет наше  руководство  жило  в  кошмаре  -  американские
бомбардировщики могли легко нанести ядерный удар  по  Советскому  Союзу  без
всякого возмездия. Теперь же, с появлением ракет, обе  державы  оказались  в
равном  положении.  И,  как  следствие,  открылась  возможность   сокращения
вооруженных  сил.  За  короткий  срок  Советская  Армия  уменьшилась   почти
наполовину: с 5,5 до 2,5 миллионов человек.
   Отец ставил задачу добиться еще большего ее сокращения, чтобы высвободить
людские ресурсы и средства для развития народного хозяйства. Уменьшился срок
действительной службы. Молодые люди вернулись домой,  и  экономика  получила
дополнительные рабочие руки.
   Предпринятые шаги вызвали недовольство  генералитета;  военные,  казалось
им, теряли свои позиции и привилегии. Мириться с  таким  положением  они  не
хотели. Но  отец  был  непреклонен.  Он  хорошо  знал  нравы  военных  и  не
намеревался плясать под дудку доморощенных милитаристов. В его  понимании  в
будущем должны были сохраниться лишь минимальные силы взаимного сдерживания,
и отцу не терпелось провести эти планы в жизнь: ракетный  бум  был  в  самом
разгаре, а он уже всерьез ставил вопрос о переводе ряда ракетных заводов  на
выпуск мирной продукции.
   Новый  подход  позволил  начать  переговоры  с  Соединенными  Штатами   о
сокращении ядерных вооружений. Серьезным успехом стало подписание Договора о
запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве
и под водой.
   Важные сдвиги произошли и во внутренней жизни страны.  Начавшийся  на  XX
съезде процесс разоблачения культа личности Сталина неизбежно  перерастал  в
демократизацию всей  нашей  системы,  всего  общественного  уклада.  Вставал
вопрос о новой Конституции. Дело шло медленно, со скрипом, но все-таки шло.
   Отца чрезвычайно волновала проблема власти, ее преемственности,  создание
общественных  и  государственных  гарантий,  не  допускающих  сосредоточения
власти в одних руках, и тем более  злоупотреблений  ею.  Одной  из  ключевых
проблем были выборы  депутатов  трудящихся.  Вместо  существовавшей  системы
выдвижения одного кандидата отец предлагал выдвигать нескольких, чтобы  люди
могли  свободно  выбрать  лучшего  -  так  появлялась  реальная  зависимость
депутатов от избирателей.
   В качестве  доказательства  несовершенства  существовавшей  избирательной
системы он приводил пример с депутатом Верховного Совета СССР  писательницей
Вандой Львовной Василевской. Отец высоко ценил ее творчество и  общественную
деятельность. Она часто бывала у нас в доме.  Теплые  отношения  сохранились
еще с войны. В 1939  году  Ванда  Львовна,  дочь  крупного  государственного
деятеля буржуазной Польши, пришла в освобожденный Львов и  навсегда  связала
свою судьбу с нашей страной. Во время войны она вместе  с  мужем,  известным
драматургом Александром Корнейчуком, часто бывала в войсках,  встречалась  с
отцом в Сталинграде, на Курской  дуге.  Но  как  депутат  она...  ничего  не
делала. Причем настолько демонстративно,  что  украинские  власти,  опасаясь
неприятностей, в очередной избирательной кампании  каждый  раз  отводили  ей
новый избирательный округ, подальше от предыдущего. Там, где ее как депутата
еще не знали...
   - Разве так  можно!  -  возмущался  отец.  -  Какие  это  депутаты!  Кого
подсовывают, того и выбирай!
   Однако изменить порочную систему ему было не суждено. Времени  для  этого
не оставалось.
   В рамках работы над новой Конституцией обсуждался и  вопрос  установления
такого  регламента  работы  Советов,  при  котором  они  реально  могли   бы
контролировать жизнь в своих регионах. Ставилась задача придания им большего
авторитета и передачи полноты власти. В одном из  вариантов  рассматривалась
возможность перехода  к  непрерывной  работе  Советов,  как  это  принято  в
парламентах западных стран.
   Важнейшим компонентом проблемы  власти  была  процедура  преемственности.
Отец  мучился:  как  сделать  передачу  власти  из  одних   рук   в   другие
естественной, безболезненной. Созрела идея сокращения времени пребывания  на
руководящей  работе  до  двух  сроков.  XXII   съезд   КПСС   принял   такое
постановление  в  отношении  партийных   функционеров.   Теперь   оставалось
распространить его на государственные органы и  закрепить  решение  в  новой
Конституции. Но сразу же возникло множество проблем, и в  первую  очередь  -
куда уйдет функционер после двух сроков? Где и как он сможет приложить  свои
опыт и знания?
   В этом деле отец впрямую следовал примеру США. После двух визитов  в  эту
страну  он  стал   внимательнее   приглядываться   к   заокеанскому   опыту,
примериваться к нему. Правда, возможности заимствования положительных черт в
построении государственной структуры он публично никогда не высказывал. Лишь
иногда, осторожно, в своем кругу.
   Но если многие другие нововведения отца одобрялись или  не  одобрялись  и
все-таки принимались аппаратом, пусть и с недовольным ворчанием, то  тут  он
задел за живое. В руководящем звене, от  района  и  выше,  началась  паника.
Сформировалась не просто группа недовольных, а серьезная оппозиция, жаждущая
активных действий.
   Подлили масла в огонь и акции, лишавшие аппаратчиков  многих  привилегий,
дарованных Сталиным. Первым шагом в этом направлении сразу после  XX  съезда
была отмена так называемых "пакетов" - не облагаемых налогом  дополнительных
регулярных выплат определенным категориям чиновников.  Но  испуг,  вызванный
"секретным  докладом",  привел  бюрократию  в  оцепенение,  видимо,  поэтому
"урезание" прошло сравнительно безболезненно. Слишком все  были  перепуганы,
слишком свежи в памяти были ночные аресты, чтобы решиться на противоборство.
   Однако шок быстро прошел, и аппарат усвоил, что теперь никому  не  грозят
ни расстрелы, ни аресты, ни ссылки. Бюрократия стала все  увереннее  ощущать
себя решающей силой, хозяйкой положения. Последовавшие инициативы безнадежно
буксовали. Предложения о ликвидации "закрытых распределителей" и  сокращении
числа персональных машин должна была  выработать  и  осуществить  специально
назначенная  комиссия  ЦК.  Возглавил  ее   сначала   Алексей   Илларионович
Кириченко, в то время Второй секретарь  ЦК.  Комиссия  заседала,  обсуждала,
рекомендовала, отвергала и уточняла, но... ничего не решала.
   Отец нервничал, торопил. Его заверяли, что дело  близится  к  завершению.
Показывали какие-то бумаги. Он на время успокаивался, и все  возвращалось  в
прежнее состояние.
   Кириченко сменили еще несколько председателей, и  наконец  после  октября
1964 года комиссия прекратила свое существование. Единственно,  что  удалось
отцу, - немного сократить парк персональных машин, пересадить  чиновников  с
"Чаек" на более дешевые "Волги". Не всех. Министры, апеллируя к соображениям
престижа, отстояли свое право на "Чайки".
   Громоздкими "ЗИЛами" теперь пользовались тоже не все члены Президиума ЦК,
а только три высших лица в государстве: Первый  секретарь  ЦК,  Председатель
Правительства и Председатель Президиума Верховного Совета. Остальные  ездили
на "Чайках".
   Подсократили  в  то   время   и   охрану.   Отца,   кроме   его   личного
адъютанта-прикрепленного, сопровождал  второй  "ЗИЛ"  с  тремя  охранниками,
остальные члены высшего руководства довольствовались одним прикрепленным.
   Во время поездок на  дачу  по  Рублевскому  шоссе  отец  не  раз  замечал
гуляющих по окружающему  шоссе  лесу,  даже  в  самую  неподходящую  погоду,
похожих друг на друга молодых  людей.  Поинтересовался  у  Председателя  КГБ
Серова не его ли это люди?  Тот  не  отпирался:  "мои",  и  стал  пространно
говорить о необходимом минимуме  безопасности,  о  возможных  покушениях  со
стороны вражеских разведок. Отец его не  дослушал,  подобные  разговоры  ему
обрыдли еще в сталинские времена, и перебил: "Если американцы  захотят  меня
убить, то они это сделают, сколько бы людей вы ни натыкали вдоль дорог.  Тут
не убережешься. Но вряд ли они пойдут на такое. А так вы впустую  расходуете
народные средства". Серов не возражал, но и людей в штатском вдоль шоссе  не
убавилось. Правда, теперь они старались при приближении машины  отца  спешно
укрыться в ближайших кустах.
   Вторично объясняться с Серовым отец посчитал излишним,  приказал  урезать
соответствующую статью расходов КГБ и передать Председателю, что, видимо,  в
его ведомстве столько излишних средств, что он просто не  знает  на  что  их
расходовать. После этого "любители" лесных прогулок исчезли.
   Не терпел отец и всяких "мероприятий" по пути его следования. Его лимузин
шел в общем потоке транспорта, позволяя себе разве что  в  нарушение  правил
выскочить при обгоне за осевую линию, да нетерпеливо покрякивать  сигналами,
приближаясь   к   светофору.   Заслышав   знакомые   требовательные   звуки,
регулировщики поспешно включали зеленый свет. Перекрытие  улиц,  организация
шумных, мигающих разноцветными огнями как новогодняя елка кортежей, -  такое
никому не приходило и в голову. Конечно, не обходилось без заминок, особенно
на перекрестках вблизи центра. Машин в городе становилось  все  больше.  Для
расшивки пробок отец предложил построить разноуровневые развязки и подземные
переходы. Городские власти поначалу встретили очередную  его  "выдумку"  без
энтузиазма, - сложно все и дорого. Но потом идея привилась.
   Конечно,  установление  социальной  справедливости  за  счет   ликвидации
привилегий носило  скорее  морально-этический  характер,  поскольку  решение
экономических проблем от этого  не  зависело.  Удовлетворить  потребности  в
товарах можно было  только  их  производством  в  достаточном  количестве  и
нужного качества, а не путем перераспределения благ.
   Принятые решения безмерно озлобили тех, кому грозило лишение  привилегий.
И, что немаловажно, не только их самих, но и их жен.
   "Проходя коридорами ЦК, я просто физически ощущаю, как  его  обитатели  в
спину расстреливают меня взглядами",  -  при  последней  встрече,  несколько
противореча самому себе, пожаловался отец Снегову. Все это, в свою  очередь,
сыграло не последнюю роль в падении Хрущева.
   Не увенчались успехом и попытки отца сократить  государственный  аппарат.
Чиновники, сокращенные в министерствах, переходили в совнархозы, комитеты  и
другие новообразования, появлявшиеся как из-под земли. Понятно,  что  и  эти
мероприятия тоже ни в коей мере не добавляли  симпатий  к  отцу  со  стороны
бюрократии.
   Все мы наслышаны о непростых отношениях отца с творческой интеллигенцией.
Очевидно, этот феномен требует глубокого исследования.  Я  же  позв