рядом. Часто  гуляли
вместе, несмотря на больные ноги Виктории  Петровны.  Несколько  раз  к  ним
заезжал М.В.Зимянин, бывшй в то время послом СССР в Чехословакии, рассыпался
перед мамой  в  любезностях,  привозил  сувениры.  И  вот  накануне  отъезда
зазвонил телефон и телефонистка сообщила, что маму просит  товарищ  Зимянин.
Она тогда ничего не знала и не подозревала о происшедшем, хотя после  нашего
звонка из Москвы стала очень беспокоиться. Поздоровавшись,  Зимянин  сказал,
что он звонит из Москвы, там состоялся Пленум ЦК, где сняли Хрущева,  а  он,
Зимянин, "врезал" по методам хрущевского руководства. Мама  молчала.  Ничего
не подозревая, Михаил Васильевич поздравил маму с избранием на пост  Первого
секретаря ЦК Леонида Ильича Брежнева. Мама тем не менее продолжала  молчать,
и это, видимо, заставило его забеспокоиться. Он стал  соображать  и  наконец
понял, что по привычке попросил его соединить  с  Ниной  Петровной  Хрущевой
вместо Виктории Петровны Брежневой!.. Пробормотав какие-то невнятные  слова,
он повесил трубку. Надо же такому случиться! Ему хотелось первым  доложиться
Брежневой, и такой конфуз...
   Дни шли за днями, мало отличаясь один от другого.  Происходившие  события
почти не затрагивали отцовского внимания.
   Было опубликовано решение Пленума ЦК, официально объявлявшее  происшедшие
изменения  в  верхах.  Отец  только  равнодушно  раскрыл  газету,  скользнул
взглядом по страницам и, не читая, отложил в сторону.
   Несколько  раз  я  заходил  к  Микоянам.  С  Анастасом  Ивановичем  я  не
разговаривал, но с Серго мы подолгу обсуждали происходящие события. Пытались
угадать, что  же  последует  дальше.  В  доме  Микоянов  тоже  чувствовалась
тревога. Вдруг без предупреждения у них затеяли чистку огромных  хрустальных
люстр, висевших в столовой.  Этой  работой  занимались  какие-то  незнакомые
люди, они сдвинули мебель и долго  колдовали  под  потолком.  "Устанавливают
подслушивающее устройство", - решили мы с Серго и с  тех  пор  разговаривали
только на улице.
   Опять возник вопрос о моем докторстве. По рассказу Серго, Микоян на одном
из заседаний Президиума ЦК задал вопрос:
   - Нам говорил  товарищ  Шелепин,  что  Сергею  Хрущеву  без  защиты  была
присвоена степень доктора наук. Я спрашивал Сергея. Он  удивился  и  сказал,
что об этом не было даже разговора.
   Возникло некоторое замешательство. Косыгин подлил масла в огонь:
   -  Так,  в  конце  концов,  Александр  Николаевич,  кто  прав?   На   чем
основывались ваши слова?
   Шелепин смешался, стал  мямлить,  что  все  это  мелочи,  но  он  наведет
дополнительные справки.  На  следующем  заседании  Шелепин  сказал,  что  он
допустил  неточность:  сыну  Хрущева  не  присваивалась   научная   степень.
Представление якобы было подано в ВАК, но его задержали.
   Одна ложь сменилась другой, никакого дела в  ВАКе  никогда  не  было,  но
вопрос этот, естественно, никого уже не интересовал и никогда не поднимался.
Тем не менее у меня  навсегда  осталось  ощущение  прикосновения  к  чему-то
грязному.
   В тот период Президиум ЦК, как  выяснилось,  обсуждал  и  другой  вопрос,
связанный с моей персоной. Мое общение с Галюковым не осталось  незамеченным
и стало предметом  внимания  высшего  органа  партии.  Предлагали  применить
какие-то санкции против нас с Галюковым за то, что мы информировали  отца  о
надвигавшихся  событиях  и  тем  самым  поставили  под  угрозу  срыва  столь
тщательно подготовленное мероприятие.
   Могли  грозить  большие  неприятности,  но,  к  счастью,  предложение  не
встретило поддержки, поскольку успех был полный и членов  Президиума  больше
волновало будущее. Кто-то из присутствующих даже возразил - мол,  как  можно
обвинять сына в том, что он, узнав обо всем, предупредил своего  отца?  Ведь
это естественно.
   Вопрос умер сам по себе. Вместе со мной спасся и Галюков.
   Пока происходили все эти  бурные  события,  трое  космонавтов  продолжали
летать по орбите. В своем последнем разговоре с ними из Пицунды отец  обещал
устроить достойную встречу. Теперь полет завершился, космонавтов обследовали
на космодроме, а их торжественный прием в  Москве  откладывался  со  дня  на
день.
   Наконец,  в  газетах  объявили:  встреча  состоится  на  следующий  день,
кажется,  в  субботу,  23  октября.  Ритуал  был  известен  -  торжества  на
аэродроме, парадный проезд кортежа по Москве, митинг на  Красной  площади  и
заключительный прием в Кремле. Все, как и раньше, но только... без Хрущева.
   С  утра  началась  трансляция  с  Внуковского  аэродрома.  Мама  включила
телевизор, теперь - единственное окно во внешний мир. Раньше отец  не  любил
смотреть телевизор, да и просто у него не хватало  на  это  времени.  Вот  и
сейчас он сидел с книгой в соседней комнате.  Однако  не  читалось,  встреча
космонавтов волновала его.
   Когда полковник Комаров, командир  экипажа,  отдавал  рапорт,  Хрущев  не
выдержал и присоединился к зрителям. Сидел он недолго и, буркнув:  "Не  хочу
смотреть",  -  пошел  гулять.  Обошел  несколько  раз  вокруг  дома,  однако
успокоиться не мог. Мы продолжали сидеть у экрана. Как  раз  в  этот  момент
кортеж прибыл на Красную площадь, все поднимались на Мавзолей.
   Внимание отца неожиданно привлек  стоявший  у  ворот  автомобиль.  Сергей
Васильевич Мельников о чем-то разговаривал с шофером. "Поехали на  дачу",  -
обратился он к Мельникову. Они сели в машину и уехали.  Естественно,  никто,
кроме Мельникова, не знал, куда поехал отец. Как  обычно,  дежурный  тут  же
сообщил по спецсвязи, что Хрущев выехал из особняка. Маршрут неизвестен.
   Пока машина двигалась по Бережковской набережной, сообщение  стремительно
преодолевало инстанцию за инстанцией. У Бородинского моста поворот направо -
к Красной площади, налево - на  дачу.  Куда  повернет  автомобиль,  не  знал
никто...
   Ничего не подозревая, через несколько минут  на  экранах  телевизоров  мы
увидели, как за спиной Брежнева возник дежурный и  зашептал  ему  что-то  на
ухо. Брежнев изменился в лице и  нагнулся  к  соседу.  Стоявшие  на  трибуне
зашевелились, никто  уже  не  слушал  оратора.  Шелепин  поспешил  за  спины
руководства в специально оборудованную комнату на  верхнем  этаже  Мавзолея,
где рядом с традиционным в таких  случаях  столом  с  закусками  на  столике
сгрудились телефоны. Нужно было принять меры, чтобы не  допустить  появления
Хрущева на Красной площади. Кто знает,  что  может  прийти  в  голову  этому
импульсивному человеку!..
   Замешательство  было  недолгим,  вскоре,  видимо,  пришло  успокоительное
известие - машина с отцом свернула налево, он ехал на дачу...
   К концу  дня  ничего  не  подозревавший  отец  вернулся  домой.  Прогулка
освежила и успокоила его. Однако реакция на переполох, вызванный неожиданным
отъездом, не заставила себя ждать. Не прошло и часа,  как  в  доме  появился
Мельников. Вид у него был расстроенный.
   - Никита Сергеевич, вам предложено с завтрашнего дня переехать на дачу  и
временно не возвращаться на городскую квартиру, - отводя  глаза  в  сторону,
вполголоса произнес Сергей Васильевич, обращаясь к  сидевшему  за  обеденным
столом со стаканом чая отцу.
   - Хорошо, - последовал равнодушный ответ.
   Мы уже стали привыкать к этой,  столь  невяжущейся  с  привычным  образом
отца, бесцветной реакции на  непрекращающиеся  уколы.  Казалось,  ничто  его
больше не волнует - на дачу так на дачу, в Сибирь так в Сибирь.
   Сидевшая рядом мама заволновалась:
   - Как же так, завтра уехать и не возвращаться? Ведь мы даже вещи  собрать
не успеем!
   Отец никак не реагировал на эти слова, а Сергей Васильевич  пояснил,  что
это распоряжение касается только отца. Члены семьи могу бывать здесь,  когда
им угодно, пока нам не будет предоставлена другая квартира в городе.
   Итак,  отцу  приказано  покинуть   Москву.   Эта   уловка   была   вполне
естественной, ведь дорога в город с дачи занимает  около  часа.  Возможность
неожиданного появления отставного  премьера  в  нежелательном  месте,  таким
образом, резко уменьшалась.
   На следующий день мы переехали на дачу в  Горки-II.  Отец  оставался  там
безвыездно до переезда в Петрово-Дальнее, если не считать редких  поездок  в
поликлинику.
   В ноябре 1964-го состоялся  очередной  Пленум  ЦК.  Именно  на  нем  отец
предполагал обсудить новую Конституцию. Теперь Пленум принял  совсем  другие
решения - в частности, избрал Шелепина членом Президиума ЦК.
   Небезынтересно   проследить   судьбы   некоторых   активных    участников
октябрьских событий. В те годы я старался не упустить ни слова, относящегося
к людям, сыгравшим столь недобрую роль в судьбе моего отца. Там намек, здесь
рассказ.  Информация,  собираясь  по  крупицам,  постепенно  складывалась  в
отчетливую картину. В одних случаях сведения,  доходившие  из  разных  мест,
подтверждали друг друга, в других - расходились. Тогда приходилось выбирать.
Ведь официально узнать о событиях, происходивших в верхах,  было  совершенно
невозможно. Так что не исключено, что в описании отдельных деталей я могу  и
ошибиться. Но только в деталях.
   Далеко не все получили то, на что первоначально  рассчитывали.  Одной  из
ключевых фигур в организации  смены  руководства  был  Александр  Николаевич
Шелепин. Его дальнейшая судьба, пожалуй,  представляет  наибольший  интерес.
После ухода отца в отставку Леонид Ильич Брежнев, занимавший кресло  Второго
секретаря ЦК, автоматически стал Первым  секретарем.  Главной  задачей  было
смещение Хрущева, и никто  не  хотел  создавать  предпосылок  для  возможных
разногласий. Они, естественно, возникли бы при любой другой  кандидатуре  на
высший пост в партийной иерархии. Ведь каждый в душе считал достойным  себя.
В такой ситуации неизбежны столкновения между  группировками,  а  сейчас,  в
первые дни и месяцы без Хрущева, как  воздух  необходимо  было  единство.  В
такой  обстановке  большинство  выступало  за  естественную  смену:  Первого
секретаря сменил Второй,  а  Председателя  Совета  Министров  -  его  первый
заместитель.
   Однако подобная замена  устраивала  далеко  не  всех.  В  первую  очередь
Шелепина. Свое избрание членом Президиума ЦК Шелепин рассматривал  лишь  как
первый шаг на пути к высшему положению в партии.
   Внешне  все  складывалось  как  будто  благоприятно.  Брежнев  -   фигура
переходная. Пока без него не обойтись, но  придет  время,  и,  стоит  только
прикрикнуть построже, он добровольно уступит  кресло.  Так  или  почти  так,
очевидно, рассуждал Шелепин в конце 1964 года.
   На многих важных постах в государстве были расставлены давние его  друзья
и  сторонники:  Семичастный  контролировал  КГБ,  в  руках   Тикунова   было
Министерство охраны общественного порядка РСФСР,  да  и  на  других  постах,
рангом помельче, были свои, и они только ждали команды.
   Однако в главном Шелепин просчитался. Его роль в октябре 1964 года хорошо
известна,  цели  тоже  ни  для  кого  не  составляли  секрета.  Его  заранее
опасались, а это было почти поражением. Каждый его  шаг  контролировался,  и
внутренне весь Президиум  вскоре  объединился  против  него.  Все  возможные
попытки произвести новую смену руководства были заранее обречены на неудачу,
но Шелепин, видимо, не понимал этого и с надеждой смотрел в будущее.
   Постепенно, с течением времени почва под ногами  начала  колебаться  -  у
него умело выбивали одну опору за другой. А ведь поначалу, казалось, все шло
хорошо.
   Сразу  после  октября  ближайший  сторонник  Шелепина,  Председатель  КГБ
Семичастный, резко укрепил  свои  позиции:  в  благодарность  за  участие  в
октябрьских событиях ему было присвоено воинское звание  генерал-полковника.
Получил генеральские погоны и кое-кто из его  помощников.  Однако  это  была
лишь оптимистическая прелюдия к печальному финалу. На посту Председателя КГБ
Семичастного через три года сменил Андропов. Все было  сделано  без  лишнего
шума и почти не привлекло к себе внимания.
   Как говорили в те дни,  однажды  на  площадь  Дзержинского  приехал  член
Политбюро ЦК* товарищ Суслов. Его сопровождал секретарь  ЦК,  отвечавший  за
связи  со  странами  социалистического  содружества,  -  Юрий   Владимирович
Андропов. Должна была состояться встреча с активом Комитета. Ни та ни другая
сторона не подавала вида, что происходит что-то из ряда вон выходящее.
   Только что закончилось заседание Политбюро ЦК,  где  приняли  решение  об
освобождении  Семичастного.  Как  вспоминает  Шелест,   формальным   поводом
послужил побег на Запад дочери  Сталина  Светланы  Аллилуевой.  Семичастный,
оправдываясь, доказывал, что категорически  возражал  против  ее  поездки  в
Индию, решение принял Косыгин. Его, однако, не стали слушать.
   И вот теперь Михаил Андреевич должен был  выполнить  непростую  миссию  -
объявить принятое решение аппарату КГБ и представить нового председателя.  И
в ЦК, и в КГБ нервничали. Кто знает, что предпримет Семичастный в  ответ  на
свое освобождение?  Ведь  в  его  руках  сосредоточена  огромная  власть.  В
миниатюре ситуация напоминала положение, сложившееся при аресте Берии  почти
полтора десятка лет назад. Правда, в распоряжении  Председателя  КГБ  теперь
уже не было войск, но в его руках  оставалась  охрана  Кремля,  Центрального
Комитета. На всякий случай по распоряжению ЦК войска  Московского  гарнизона
привели в повышенную готовность.
   Председательствующий  предоставил  слово  Михаилу  Андреевичу.  Раздались
жидкие аплодисменты. Суслов поднялся на трибуну.
   Вначале он  пространно  говорил  о  сложной  международной  и  внутренней
обстановке, необходимости  постоянного  укрепления  бдительности.  Привычные
слова лились без запинки. Но вот Суслов заговорил о том  огромном  значении,
которое Центральный Комитет  придает  деятельности  органов  государственной
безопасности.
   - Центральный Комитет решил укрепить руководство органов и  назначить  на
пост  Председателя  Комитета  кандидата  в  члены  Политбюро   ЦК   товарища
Андропова, - произнес Суслов слова, ради которых приехал сюда.
   На мгновение он запнулся и взглянул в зал. Ответом ему было настороженное
молчание. Присутствующие переваривали давно ожидаемую и все-таки неожиданную
новость. Оцепенение длилось недолго. Где-то в глубине зала раздались  робкие
аплодисменты, и вот они уже понеслись  лавиной,  поскольку  никто  не  хотел
отстать от соседа.
   Затем говорил Андропов. Потом  еще  кто-то,  но  все  это  уже  не  имело
никакого значения: главное было сделано.
   Семичастный занял пост заместителя Председателя Совета Министров Украины.
Отсюда он уже не мог оказывать  никакого  реального  влияния  на  события  в
Москве.
   Интересно также, что впервые после Берии Председателем КГБ стал  кандидат
в члены Политбюро, вскоре переведенный в члены Политбюро.
   В 1953 году по инициативе отца было принято  решение  изменить  роль  МВД
(тогда не было разделения на МВД и МГБ), сузить его функции  и  возможности,
сделать его более управляемым. Отец старался  ограничить  власть  всесильных
"органов", чтобы они не могли больше встать над государством и партией.
   МГБ выделили из МВД и преобразовали  в  комитет,  меньший  по  статусу  в
сравнении  с   министерством.   Председателем   тогда   назначили   генерала
И.Л.Серова. Ни он, ни его преемники Шелепин и  Семичастный,  несомненно,  не
помышляли о возможности войти в  состав  высшего  политического  руководства
страны. Впрочем, могущество КГБ от этого не страдало.
   Для Министерства обороны и Министерства иностранных дел было  установлено
то же правило -  их  руководители  не  могли  состоять  в  высшем  партийном
синклите.
   Отец аргументировал свои предложения просто: в руках министра  обороны  и
Председателя КГБ сосредоточена огромная сила. Она должна применяться  строго
в соответствии с принятыми  Президиумом  ЦК  и  правительством  решениями  и
направляться на  их  выполнение.  Руководители  этих  ведомств  должны  быть
подотчетны  Президиуму  ЦК.  Иначе  в  случае  расхождения  во   мнениях   в
руководстве они могут использовать служебное поожение в групповых интересах.
   Об этом говорит в своих воспоминаниях сам Семичастный: "...затем в КГБ он
Андропова сунул и сделал членом Политбюро. Чего не было раньше  и  что  было
ошибкой. Нельзя делать эти "органы" [бесконтрольными]. В любое  время  можно
написать записку на Малиновского, на Громыко, на их службы, и после уж никто
не проверит.
   Если раньше отдел ЦК мог моего заместителя вызвать, то сейчас не вызовет,
потому что председатель - член Политбюро. Откуда он знает, от  кого  исходит
то или иное указание? Он и отвечать, по существу, не станет, а только сажет:
"Мне председатель, член Политбюро  дал  задание...",  и  всё,  он  вне  зоны
критики..."
   Таким образом, Брежнев возвращался к традициям сталинской эпохи.
   Конечно,  затронутый  вопрос  чрезвычайно  сложен   и   щекотлив,   могут
существовать и веские контрдоводы. Но мне  хотелось  напомнить  аргументацию
отца, связанную с этой серьезной проблемой.
   С переводом Семичастного изменения  в  КГБ  конечно  же  не  завершились.
Странной оказалась судьба полковника Чекалова, начальника Управления охраны,
встречавшего  нас  на   аэродроме   13   октября.   Едва   примерив   погоны
генерал-майора, он отправился продолжать службу в Тамбов  на  малопрестижной
должности заместителя начальника областного управления.  Проработал  Чекалов
там недолго. Случилось несчастье. Здоровый, еще моложавый мужчина  во  время
утренней  зарядки  на  местном  стадионе  вдруг  почувствовал  себя   плохо.
Кончилось это, по словам Семичастного, так: "...Пришла сестра, укол сделала,
и парень умер...".
   Многие  руководящие   работники   КГБ   после   кратковременного   взлета
отправились  кто  куда:  кто  в  отставку,  а  кто  на  укрепление  кадровых
подразделений различных министерств. Перестановки делались не  вдруг,  не  в
одночасье, исподволь. Практически не пропустили ни  одного  сотрудника  КГБ,
пусть в самой малой степени не заслуживавшего абсолютного доверия Брежнева.
   Одновременно занялись и  органами  внутренних  дел.  С  министром  охраны
общественного порядка РСФСР  Вадимом  Степановичем  Тикуновым,  тоже  бывшим
комсомольским   работником,   обошлись   иначе.    Могущественное    союзное
Министерство внутренних дел  при  Хрущеве  преобразовали  в  республиканские
министерства охраны общественного порядка. При этом говорилось, что по  мере
продвижения  к  коммунизму  его  функции  все  более  будут   переходить   к
общественности.
   Некоторое время после освобождения отца структура оставалась прежней.  Но
вот однажды Тикунова вызвали в ЦК. Беседа свелась к нескольким пунктам: надо
исправлять допущенные ошибки. Роль органов МВД  необходимо  поднимать.  Есть
мнение вернуться к старому  названию  и  восстановить  союзное  Министерство
внутренних  дел.  Тикунов  с   готовностью   согласился,   предложение   ему
импонировало.
   Его тут же попросили написать свои предложения в ЦК, ведь  если  создадут
союзное министерство, оно сможет выполнять и  функции  МВД  РСФСР.  Вряд  ли
целесообразно иметь рядом в Москве два министерства. На этой позиции  ему  и
было предложено построить свою записку.
   Через несколько  дней  записка  с  проектом  реорганизации  была  готова.
Тикунов ожидал  решения,  ничуть  не  сомневаясь,  что  он  возглавит  новое
министерство.  Правда,  слегка  беспокоило  затянувшееся  молчание.  Никакой
реакции на записку почему-то не было. Никто больше не вызывал Тикунова в  ЦК
- казалось, там потеряли к этому вопросу всякий интерес.
   Но вскоре все разъяснилось самым неожиданным образом.
   Однажды утром, развернув газету, Тикунов,  думаю,  с  немалым  удивлением
прочитал Указ Президиума Верховного Совета СССР об упразднении  Министерства
охраны общественного порядка РСФСР и об  образовании  МВД  СССР.  "Министром
внутренних дел СССР назначен Николай Анисимович Щелоков".
   Тикунов бросилс