не  составляло,  дело  это  для  них
привычное. Подобный фокус кремлевские факиры уже однажды проделали  с  отцом
шесть лет тому назад, в октябре 1964  года.  И  тогда  он  подписал  заранее
заготовленное  прошение  об  отставке  со  всех  постов,  а  в   официальных
документах записали, что отец продиктовал  его  сам.  Но  все  это  сути  не
меняет. Подписанный отцом текст опубликовали уже на следующий день.  Приведу
его полностью.
   Заявление
   Как видно из сообщений печати  Соединенных  Штатов  Америки  и  некоторых
других капиталистических стран, в настоящее время готовятся к публикации так
называемые мемуары или воспоминания  Н.С.Хрущева.  Это  -  фабрикация,  и  я
возмущен ею. Никаких мемуаров или материалов мемуарного характера я  никогда
никому не передавал - ни "Тайму", ни другим  заграничным  издательствам.  Не
передавал таких материалов я и советским издательствам. Поэтому  я  заявляю,
что все это является фальшивкой. В  такой  лжи  уже  неоднократно  уличалась
продажная буржуазная печать.
   Н.Хрущев

   Возражать  против  вставленной  в  текст  и  так  резанувшей   мой   слух
"фальшивки" отец не стал, иначе пришлось бы зайти  слишком  далеко,  сказать
слишком много, подставить под удар других, доверившихся ему людей.
   Однако подписанием заявления встреча не закончилась, отца прорвало, и  он
решил  высказаться  до  конца.  Главный  разговор  только  начинался.   Отец
обратился к Пельше и напомнил ему об изъятии мемуаров.
   Пельше был не готов к ответу  и  сказал,  что  ему  ничего  не  известно.
Мельников на помощь своему шефу не пришел.  Отец  тем  временем  перешел  на
новую тему, еще более острую.
   Прошло шесть лет, как они работают без него, стал говорить отец. Тогда на
него всех собак повесили. Говорили: избавимся от Хрущева - и все пойдет  как
по маслу. А  ведь  отец  предупреждал  своих  бывших  соратников,  что  надо
перестраиваться,  по-новому  вести  хозяйство,  иначе  ничего   путного   не
получится. Но они вернули министерства и разрушили то хорошее, пусть  малое,
что было сделано.
   Сельское хозяйство разваливается. При отце повысили цены на масло,  мясо,
чтобы  стимулировать  производство  продуктов,  но  этого  не  произошло,  в
магазинах ничего нет. В 1963 году,  опять  же  при  нем,  закупили  зерно  в
Америке, но это как исключительный случай. А без него ввели это в  практику.
Позор!!! Советский Союз закупает зерно!!!
   Значит,  продолжал  отец,  дело  не  в  нем,   а   в   порочной   системе
хозяйствования. Они уже успокоились и ничего делать не хотят. Сидят в  тихом
болоте, а надо действовать, искать.
   А международные отношения? Говорили, что Хрущев поссорил  нас  с  Китаем.
Прошло шесть лет, отношения только  ухудшились.  Теперь  всем  видно  -  тут
действуют  более  сложные  закономерности.  Пройдет   время,   и   отношения
нормализуются, но для этого  должны  прийти  новые  люди,  и  здесь,  и  там
способные по-новому взглянуть на проблему, отбросить накопившуюся шелуху.
   Как рассказывал  потом  отец,  Пельше  было  встрепенулся,  желая  что-то
возразить, но отец не дал ему вмешаться и продолжал в пух и  прах  разносить
своих прежних соратников.
   Он говорил, что в Египте все прозевали (употребив при этом более  крепкое
выражение). Сколько денег, труда вложено в  эту  страну,  а  они  допустили,
чтобы наш союзник  проиграл  войну,  хотя  был  вполне  к  ней  готов,  имея
современную, отлично вооруженную армию. Коснулся  отец  и  некоторых  других
вопросов, связанных с внешней и внутренней политикой. Вся эта гневная тирада
потребовала немалых сил. Наконец он закончил  свою  "обвинительную"  речь  и
замолчал.
   Отцу  встреча  далась  нелегко.  Пришлось  идти  против   своей   натуры,
изворачиваться, недоговаривать. Но это еще можно перенести. За  себя  он  не
боялся, это видно из вышеприведенного текста, но  за  его  спиной  стоял  не
только я, но и все те,  кто  рисковал,  пусть  не  бескорыстно,  переправляя
надиктованное за кордон.
   А вот то, что они, его  преемники,  так  бездарно  губят  все,  что  отец
начинал, и он не может ничего поправить,  превратило  разговор  в  настоящую
пытку. К концу перепалки отец почувствовал себя  окончательно  обессиленным.
Сказал, что выполнил их требование. Подписал. А сейчас хочет уехать домой...
   Арвид Пельше немедленно доложил о своей "победе"  коллегам  по  Политбюро
ЦК. Я не могу не воспроизвести и этот текст  дословно,  он  говорит  сам  за
себя.

   ЦК КПСС
   По поручению ЦК КПСС, в связи с предстоящей  публикацией  в  США  и  ряде
других стран Запада "воспоминаний Н.С.Хрущева", 10 ноября  т.г.  в  Комитете
партийного контроля состоялась беседа с т. Хрущевым Н.С.
   Во  время  этой  беседы  т.  Хрущев  вел  себя  неискренне,  неправильно,
уклонялся  от  обсуждения  вопроса  о  своих  неправильных   действиях.   Он
утверждал, что никому не передавал свои мемуарные материалы для  публикации.
В итоге беседы согласился сделать заявление для печати.
   Прилагаем стенографическую запись беседы с т. Хрущевым  и  заявление,  им
подписанное.
   13.XI. 70.
   А.Пельше

   Это была последняя встреча отца с  партийным  руководством.  Он  высказал
все, что наболело на душе за последние годы, о чем он мучительно  раздумывал
в одиночестве.
   Я ничего не  знал,  и  только  мама,  позвонившая  мне  в  тот  же  день,
рассказала, что отца вызывали в КПК и выспрашивали о мемуарах.
   Я немедленно приехал на дачу. Отец сидел на опушке. Я  присел  рядом.  Мы
долго молчали, потом он стал рассказывать, все больше распаляясь.  Закончив,
он помолчал и вдруг, видимо, отвечая своим мыслям, добавил:
   - Теперь я окончательно убедился,  что  решение  об  издании  книги  было
правильным.  То,  что  отобрали,  они  уничтожат.  Они  правды  боятся.  Все
правильно.
   Мы опять замолчали, каждый по-своему думал об  одном.  Вечером  я  уехал,
поскольку это был рабочий день. Дома по свежим следам записал рассказ отца.
   Визит этот не прошел отцу даром. Пельше добился результата -  отца  опять
уложили в больницу.  Владимир  Григорьевич  Беззубик  объявил,  что  у  отца
микроинфаркт.
   - Это совсем не то, что было  летом,  -  старался  успокоить  он  нас,  -
никакого сравнения. Все равно что кошка когтями царапнула.
   Сравнение меткое, но, думаю, слишком слабое...
   Отец был мудрым человеком. Многое он  предвидел  заранее.  Еще  в  начале
нашей работы он распорядился, чтобы в случае, если он  заболеет  и  ляжет  в
больницу, я все связанное с диктовкой убирал в  надежное  место.  На  всякий
случай.
   Снова я посещал отца каждый день. Как обычно, он ворчал  на  меня.  А  на
экране, как и прежде, тянулась бесконечная зеленая линия...
   Отец сильно  постарел,  и  не  только  внешне.  Весь  этот  град  ударов,
обрушившийся на него в последнее время, не прошел даром. Скандал  в  КПК  он
пересказывал  всем:  врачам,  сестрам,  посетителям.  Впрочем,  он  не  ждал
реакции. Ему надо было выговориться, разрядиться.
   К новому, 1971 году, последнему Новому году в жизни отца, его выписали из
больницы. Праздник он встретил на даче. Внешне  жизнь  входила  в  привычное
русло: те же прогулки, встречи с отдыхающими, возобновившими свои  экскурсии
в Петрово-Дальнее, известные вопросы и известные ответы.
   Но в последнее время появились и новые штрихи: его спрашивали о мемуарах.
Ведь многие слушают разные "голоса". Как попали мемуары за границу,  не  мое
дело, отвечал отец. Свои воспоминания он диктовал и считает, что  их  нечего
прятать. Там нет секретов, ничего такого, чего нельзя было бы опубликовать.
   Воспоминаниями,  естественно,  интересовались  не  только  москвичи,   их
публикация вызвала поток корреспонденции из-за рубежа, отцу писали  со  всех
концов планеты. Но до отца письма не доходили, ручеек  приходившей  на  дачу
корреспонденции в те  дни  почти  иссяк.  Почему?  Власти  отреагировали  на
воспоминания в своем, естественно, духе: из КГБ в ЦК  ушло  предложение  "Об
ограничении поступления зарубежной корреспонденции в адрес Хрущева Н.С.".

   "3502-А
   Особая папка
   Совершенно секретно
   25 декабря 1970 г.

   В последнее время в адрес Хрущева Н.С.  направляется  большое  количество
различной корреспонденции от частных лиц из капиталистических стран.
   Большая   часть   корреспонденции   представляет   собой    открытки    с
поздравлениями с Новым годом и Рождеством. В  отдельных  из  них  приводятся
изречения религиозного  характера,  сравнения  Хрущева  Н.С.  с  библейскими
"героями".
   Авторы писем обращаются к Хрущеву Н.С. как "к борцу за мир  и  противнику
антисемитизма", выражают сочувствие в связи  с  его  болезнью,  в  отдельных
случаях высказывают одобрение появлению на Западе его "мемуаров", обращаются
с просьбой дать отзывы в отношении некоторых бывших государственных деятелей
Запада. Направляются также журналы, в которых  помещены  фотографии  Хрущева
Н.С., статьи с упоминаниями его имени.
   Учитывая, что подобная корреспонденция  носит  тенденциозный  характер  и
может  инспирироваться  зарубежными   подрывными   центрами,   полагали   бы
целесообразным ограничить ее поступление на адрес Хрущева Н.С.
   Просим согласия.
   Председатель Комитета госбезопасности
   Андропов

   Приложена записка с согласием секретарей ЦК КПСС
   М.Суслова и И.Капитонова.
   Помета: "Тов. Крючкову В.А. (КГБ) сообщено о согласии Секретарей ЦК.
   31.XII.70 г."

   Они   панически   боялись   отца,   беспомощного,   старого,    больного,
изолированного от окружающего мира, и тем не менее боялись.
   События последних месяцев заметно подорвали моральные и  физические  силы
отца. Здоровье на этот раз возвращалось очень медленно. Он  быстро  уставал.
Уже не мог без отдыха  пройти  до  опушки  леса:  по  дороге  усаживался  на
раскладной стульчик, который по-прежнему носил с собой. Арбата уже не  было.
Он умер в весьма преклонном возрасте, и таскать стульчик стало некому.  Отец
завел себе новую собаку - дворняжку. Назвал ее  Белкой  за  рыжую  шерсть  и
живой характер. Она повсюду бегала за ним, преданно смотрела в глаза, лизала
руки, но такта и воспитанности Арбата ей явно не хватало. Мы ему  предлагали
взять породистую собаку.
   - Дворняжки и умнее, и преданнее, и неприхотливее. Зачем  мне  оболтус  с
родословной? - отказался отец.
   Хотя беседа в ЦК и не прошла  бесследно,  отец  не  был  сломлен.  Уже  в
феврале он сказал мне: "Будем продолжать работу. Наладь все".
   Диктовка шла  с  трудом.  Он  силой  заставлял  себя  входить  в  рабочее
настроение. Теперь  он  уже  не  жил  работой,  а  выполнял  самим  на  себя
возложенные обязанности, тем самым доказывая и себе, и своим обидчикам,  что
не смирился, не думает сдаваться.
   Так, через силу, он надиктовал три неполные  катушки,  где  говорилось  о
встречах с конструкторами самолетов и ракет,  учеными,  в  частности  Петром
Капицей, с деятелями культуры. Диктовал он о непомерных военных расходах,  о
том, как, по его мнению, можно разорвать этот заколдованный круг.
   В январе Луи привез  долгожданный  экземпляр  мемуаров  -  черный  том  с
красно-золотыми  буквами  заглавия  и  фотографией  улыбающегося   отца   на
суперобложке. Я тут же поспешил в Петрово-Дальнее показать  книгу  отцу.  Он
перелистал ее, посмотрел фотографию и вернул мне. По-английски он не  читал.
Книга была ему все-таки чужой. Вот если бы она была нашей...
   В январе меня еще раз пригласили в КГБ. Евгений Михайлович  передал,  что
меня просили ознакомиться с переводом английского издания  мемуаров  отца  и
дать заключение о его соответствии оригиналу.
   Я удивился:
   - Ведь у меня нет мемуаров. Все у вас. Проще всего сравнить  два  текста,
сразу будут видны разночтения.
   Он напомнил, что мне уже неоднократно разъясняли, что мемуаров в КГБ  нет
- их передали в ЦК. Так что сравнивать не с чем. Поэтому они и просят  меня,
человека, хорошо знакомого с оригинальным текстом.
   Конечно, трудно поверить, чтобы они не могли получить материалы. Я так  и
не догадался, чего они добивались, попросив у меня заключение. Тем не  менее
я с охотой согласился. По-английски я читаю  прилично,  но  профессиональный
перевод позволял точнее оценить, насколько тексты аутентичны.  Мне  выделили
комнату,  поручили  заботам  Владимира  Васильевича,  и   я   погрузился   в
машинописный перевод книги.
   У меня сразу вызвали  внутренний  протест  коротенькие  введения  Эдварда
Кренкшоу к каждой главе. Я  давно  не  перечитывал  книгу,  но  остро  помню
чувство неприятия, которое в ту пору возникло у меня. В остальном  все  было
правильно, текст не отличался от надиктованного по смыслу, мало разнился  он
и с рассказами отца, слышанными нами по многу раз.
   В своем заключении я отметил, что материал сильно сокращен, в  частности,
выброшено почти все, относящееся к войне. Остались лишь  отдельные  эпизоды.
Отсутствовали и некоторые другие факты, относившиеся  к  различным  периодам
нашей  истории.  Я  отдал  свое   заключение   Владимиру   Васильевичу,   он
поблагодарил, и на том мы расстались.
   К  отцу  по  поводу  мемуаров  не  обращался  больше  никто.  Как  мы   и
предполагали, публикация книги сняла напряжение.
   В том же 1971 году обратный перевод с английского на  русский  был  издан
для ограниченного круга читателей в издательстве  "Прогресс"  с  маркировкой
"ДСП" ("Для служебного пользования"). Таким образом, хотя  и  в  переводе  с
английского, но все же вторым изданием стало русское.
   Мемуары Хрущева изданы ныне еще на пятнадцати языках  нашей  планеты.  Их
прочитали практически во всех странах мира.
   На книжной полке у меня дома вслед за английским постепенно выстраивались
немецкое, французское, итальянское, японское и даже турецкое издания.
   Конечно, отец мог и не писать мемуаров. У него были и  другие  увлечения:
выращивание овощей, прогулки, фотографирование. Если  бы  не  мемуары,  этот
образ жизни, очевидно, вполне устроил бы власти  и,  наверное,  позволил  бы
отцу прожить еще несколько лет. Но он выбрал другой путь, будучи уверен, что
его слова нужны нашему народу и,  что  бы  ни  случилось,  они  когда-нибудь
все-таки дойдут до его главного читателя. И тот резонанс, который вызвало  в
мире опубликование его воспоминаний, подтверждает правоту отца.
   Евгений Михайлович и его "команда", казалось, обо мне  забыли,  и  только
иногда, во время важных государственных визитов,  как,  например,  приезд  в
Москву генерального секретаря ООН, я  замечал  в  зеркальце  заднего  обзора
знакомую "Волгу". Изредка до меня доходила информация о  подготовке  второго
тома. Правда, от меня уже ничего не требовалось и ничего не зависело.
   В 1974 году, через три года после кончины отца, второй том  мемуаров  под
названием "Хрущев вспоминает. Последнее завещание" наконец вышел в свет.  На
белой  суперобложке  с  красно-черным  траурным  заголовком  была   помещена
фотография отца, сидящего зимой на его любимой скамейке на опушке леса.
   Тут-то  обо  мне  снова  вспомнили.  Мы  опять  встретились  с   Евгением
Михайловичем в том же номере гостиницы "Москва". Его сопровождал  неизменный
Владимир Васильевич. Речь зашла о том же: как мемуары попали в  издательство
"Литтл, Браун энд компани".
   Мне показали заранее подготовленное как бы мое письмо на  имя  одного  из
известных американских редакторов господина Нормана Казинса.
   Недавно, разбирая старые бумаги, я нашел копию  этой  заготовки.  Евгений
Михайлович предлагал мне подписать такой текст:

   "Уважаемый господин Казинс!
   Мне стало известно о  том,  что  в  США  публикуются  материалы,  которые
выдаются за мемуары моего отца. В действительности  это  не  что  иное,  как
провокационная  акция   реакционной   западной   прессы,   направленная   на
дискредитацию советской действительности  и  создания  препятствий  на  пути
дальнейших улучшений советско-американских отношений.
   Известно, что изданный в США и некоторых других капиталистических странах
первый вариант "мемуаров" Н.С.Хрущев рассматривал как  очередную  фальшивку,
сфабрикованную буржуазной печатью, и официально  заявил  об  этом  в  газете
"Правда".
   Сейчас отца уже нет в живых, и он,  естественно,  не  может  выступить  с
подобным заявлением. Поэтому я считаю своим долгом заявить от себя  лично  и
членов нашей семьи, что никакие мемуарные материалы  Н.С.Хрущева  никому  не
передавались,  а  также  высказать  возмущение  по  поводу   неблагоприятных
действий отдельных американских издательств  в  отношении  СССР,  советского
народа и нашей семьи в частности.
   Надеюсь, что через  Ваш  журнал  Вы  доведете  до  сведения  американской
общественности содержание моего письма.
   Искренне Ваш
   С.Хрущев".
   По замыслу, мое письмо должно было  вызвать  скандал  и  дискредитировать
мемуары. План был простой, но эффективный: Казинс, как конкурент  корпорации
"Таймс", которой принадлежит и издательство "Литл, Браун",  с  удовольствием
воспользовался представившейся возможностью посадить соперников в лужу.
   Согласиться  с  предложенным  текстом  я,  естественно,  не  мог,  но   и
отказываться с ходу посчитал неразумным, решил потянуть время и сказал,  что
мне нужно посоветоваться с мамой, поскольку такое  дело  не  могу  решать  в
одиночку. Мы условились встретиться через несколько дней. В тот  же  день  я
рассказал обо всем маме. Она поинтересовалась, читал ли я книгу.
   - Нет, - ответил я, - даже не видел.
   - Так как же можно писать, что это фальшивка,  даже  не  ознакомившись  с
текстом, - логично возразила она. - Ты не должен делать  такое  заявление  о
книге, которую никто из нас в глаза не видел. Можно написать то, что написал
отец: мы не знаем, как эти материалы попали на Запад.
   С этим я и пошел на следующую встречу. Я понимал, что разговор  будет  не
из легких, и приготовил неотразимый аргумент  -  мама  запретила.  Это  было
правдой, а к Нине Петровне они не подступятся. Кроме того, по поведению моих
собеседников я заметил, что сейчас вопрос стоит не  так  остро,  как  четыре
года назад.
   Я еще раз перечитал заготовленный  текст  и  попросил  переделать  его  в
соответствии с позицией мамы. Завязался спор. Я настаивал на своем.
   - Дайте мне книгу. По-английски и мама, и я читаем.  Правда,  не  слишком
быстро, так что изучение текста займет  примерно  пару  недель.  Если  текст
книги не соответствует мемуарам, то я буду провозглашать на каждом углу, что
это фальшивка. И напишу об этом кому угодно. А так - увольте. Не могу.
   У Евгения Михайловича вырвалось:
   - Как мы вам дадим книгу? У нас пока нет ни одного экземпляра. Мы сами ее
не видели.
   Я ухватился за эти слова:
   - Ну а как же я могу что-то утверждать о книге, которую, оказывается,  не
только я, но и вообще никто в глаза не видел?
   Расщепов понял, что после его обмолвки нам не сговориться. Пришлось долго
возиться с текстом письма Казинсу,  спорить  из-за  каждого  слова.  Наконец
удалось согласовать редакцию в стиле заявления отца четырехлетней  давности.
Меня попросили переписать письмо от руки и собственноручно надписать  адрес.
Наконец все закончилось, и письмо отправилось к господину Казинсу по адресу:
Соединенные Штаты Америки, округ Колумбия, город Вашингтон.
   С тех пор мне не доводилось больше встречаться ни с Евгением Михайловичем
Расщеповым, ни с его верным другом Владимиром Васильевичем.
   Мое письмо дошло до господина Казинса и заинтересовало  его.  Он  прислал
своего человека в Москву, поручив ему встретиться со мной и, если я пожелаю,
опубликовать серию разоблачительных статей.
   В то время я  занимался  надгробием  отцу,  которое  создавал  выдающийся
русский скульптор и художник Эрнст Неизвестный. Вокруг  Неизвестного  всегда
толклось много иностранных корреспондентов. Посланец господина Казинса легко
"вышел" на него и попросил передать мне просьбу о встрече.  Эрнст  Иосифович
не был осведомлен обо всей этой истории и во