я в ЦК. На сей раз встреча была неизмеримо  холодней.  Его
удивленно укорили за горячность, поскольку  именно  Тикунов  сам  предложил,
исходя из государственных соображений, образовать МВД СССР и упразднить МООП
РСФСР. Какие же  могут  быть  претензии?  Ведь  решение  базируется  на  его
собственноручной записке...
   После немой сцены, напоминающей финал "Ревизора",  Тикунов  отправился  в
резерв...
   По свидетельству Семичастного, услышав  о  кандидатуре  Щелокова,  они  с
Шелепиным подняли шум, но было уже поздно. На заседании Политбюро ЦК Брежнев
поставил вопрос на голосование, и,  хотя  на  этот  раз  и  не  единогласно,
предложение все-таки прошло.
   Перестановки продолжались. Постепенно соратники Шелепина,  как  их  тогда
называли, "комсомольцы", покидали завоеванные с  таким  трудом  при  Хрущеве
московские посты и разъезжались по стране, а то и по свету. Некоторые из них
получили высокий ранг Чрезвычайного и Полномочного Посла  и  отправились  по
назначению.
   Александр Николаевч Шелепин понимал, что при таком раскладе сил он вскоре
может оказаться в  одиночестве,  как  говорится,  генералом  без  армии,  но
изменить или хотя бы приостановить начавшийся процесс  не  мог.  Коллеги  по
Политбюро ЦК были едины в своем противодействии.
   Вскоре наступила очередь и самого Шелепина. Подвернулся  удобный  случай:
уехал послом в Данию еще один "комсомолец"  -  Н.Г.Егорычев,  работавший  до
этого Первым секретарем Московского городского комитета  партии.  Его  место
занял Председатель ВЦСПС Виктор Васильевич Гришин.
   Появилась вакансия. По  традиции,  пост  Председателя  ВЦСПС  должен  был
занимать член Политбюро или кандидат в члены Политбюро  ЦК.  Его  предложили
Шелепину. Из здания  ВЦСПС  на  Ленинском  проспекте,  естественно,  труднее
влиять на решения, готовящиеся в ЦК на Старой площади. Александр Николаевич,
очевидно, понимал, что это еще одно поражение, но поделать  ничего  не  мог.
Все коллеги по Политбюро единодушно поддержали  его  кандидатуру,  и  прямой
отказ мог привести к худшим последствиям.  Однако  Александр  Николаевич  не
смирился. Он - самый молодой член Политбюро, время работает  на  него,  надо
только потерпеть, дождаться, когда обстановка станет более благоприятной.  А
пока нужно оправиться от неудач и снова подготовить почву.
   Как и в 1964 году, он стал искать влиятельную фигуру, которую можно  было
бы, самому оставаясь в тени, подтолкнуть на  сколачивание  оппозиции  теперь
уже Брежневу. Если в 1964 году таким лицом был Игнатов, то  сейчас  внимание
Шелепина привлек Микоян. Анастас Иванович уже покинул Политбюро  и,  видимо,
по мнению  Шелепина,  представлял  собой  идеальную  кандидатуру.  Вероятно,
Шелепин  не  сомневался,  что  после  вывода  из  состава  Политбюро  Микоян
недоволен и настроен враждебно к новому руководству. А  на  этом  уже  можно
было сыграть. Кроме того, Микоян широко известен в партии и в стране, к  его
мнению прислушиваются. В случае же провала  легко  будет  спрятаться  в  его
тени.
   Самому идти к Микояну было опасно. Неизвестно еще, как воспримет  Анастас
Иванович предложение. Мог попросту выгнать или того хуже - выдать, рассказав
о визите кому не следует. Да и сам факт разговора едва ли останется в тайне:
охрана, собственная или Микояна, без сомнения, доложит о странном  свидании.
Предстояло найти посредников и конечно же  аргументы,  способные  произвести
впечатление на Микояна. Зная крайнюю  щепетильность  Анастаса  Ивановича,  в
качестве затравки было решено использовать недавний  ремонт  дачи  Брежнева,
обошедшийся в несколько миллионов рублей. Если он "клюнет", можно перейти  к
обсуждению  политических  вопросов,  прощупать  его  настроения   и   дальше
действовать по обстановке.
   Но дело сорвалось в самом  начале.  Опытный  и  осторожный  Микоян  сразу
почувствовал  неладное  и  повел  себя  настороженно.  Большие  расходы   на
переоборудование дачи  он  не  одобрил,  но  попытки  обсуждения  и  критики
действий Брежнева начисто отмел. По рассказу Серго Микояна,  выступавшего  в
роли посредника в этих переговорах, ответ его отца  сводился  к  следующему:
"Конечно, нехорошо, что Леонид Ильич расходует такие средства на свою  дачу.
Поступать так нескромно, и я его действия не одобряю. Тем не менее это  дело
его совести. В целом же  принципиальных  разногласий  по  проводимой  сейчас
внутренней и внешней политике между нами нет, я  с  ней  согласен  и  считаю
линию в целом правильной".
   Подводя итог, Микоян добавил, что человек он немолодой,  свое  отработал.
Активной политической деятельностью больше не занимается и не  собирается  к
ней возвращаться.
   Как видно, Шелепин ошибся в главном. Возможно, Микоян и был обижен  своей
отставкой, но карьера заговорщика его никогда не  манила.  О  возвращении  в
состав Политбюро он уже не помышлял, еще менее был расположен стать  орудием
в чужих руках. Разговоры эти остались в тайне. Микоян никому не рассказал  о
них.
   Не исключено, что Шелепин обращался не только к Микояну и проводил зондаж
в разных направлениях. Едва ли отказ Микояна от сотрудничества заставил  его
отказаться от своих планов.  Другие  попытки  Шелепина  добиться  реализации
заветных намерений остаются по сей день тайной. С уверенностью можно сказать
одно - к успеху они не привели...
   Шли годы. Столь мощная в 1964  году  коалиция  "комсомольцев"  распалась.
Мечты о высших партийных и  государственных  постах  становились  все  более
зыбкими  и  расплывчатыми.  Работа  в  ВЦСПС  не  клеилась,  вызывая  только
раздражение своей явной бесперспективностью.
   Однако "Железный  Шурик"  (так  прозвали  Шелепина  то  ли  за  жесткость
характера, то ли с долей иронии по аналогии с железным Феликсом, легендарным
первым Председателем ВЧК Феликсом Дзержинским) не хотел сдавать  позиции.  И
тогда он решился на отчаянный шаг - личный  разговор  с  Брежневым.  Шелепин
хотел любой ценой добиться возвращения в аппарат ЦК.  А  чтобы  разговор  не
прошел бесследно, он подготовил письменное заявление в адрес Политбюро. Суть
его заключалась в следующем.
   Не имея специального экономического образования, он,  Шелепин,  не  может
полноценно работать Председателем ВЦСПС и приносить ту пользу,  которую  мог
бы приносить на другом поприще. В связи с этим он обращается в Политбюро  ЦК
с просьбой освободить его от занимаемой должности и перевести  на  работу  в
аппарат Центрального Комитета. Естественно, как член Политбюро он  с  полным
основанием рассчитывал на кресло одного из секретарей.
   Леонид Ильич внимательно выслушал все  аргументы  и,  пообещав  подумать,
положил переданное ему заявление в свою папку. Беседа закончилась ничем.
   Тем не менее вскоре после этой безрезультатной  встречи  снова  вспыхнула
надежда. Брежнев заболел. Поползли слухи,  что  он  не  сможет  вернуться  к
работе.
   В первую очередь Шелепин решил переговорить с Сусловым. Он  представлялся
естественным союзником в возможных  столкновениях  с  Кириленко,  занимавшим
неофициальную должность Второго секретаря ЦК. Именно с этого  поста  в  1964
году Брежнев переместился на место Хрущева. Без сомнения, и Андрей  Павлович
был готов к возможным переменам.
   Шелепин зашел к Суслову. Конечно,  предпочтительнее  было  провести  этот
щекотливый разговор где-нибудь в неофициальной обстановке, но повода все  не
находилось.  Пришлось  довольствоваться  официальной  встречей  в   кабинете
секретаря ЦК.
   Быстро  покончив  с  текущими  вопросами,  Шелепин  осторожно  перешел  к
главному, сказав, что его, как, очевидно, и Суслова,  больше  всего  волнуют
судьбы партии, поступательное движение страны.  Во  многом  это  зависит  от
того, кто стоит во главе Центрального Комитета. Сейчас Леонид Ильич серьезно
болен. Неизвестно, сможет ли  он  вернуться  к  исполнению  своих  служебных
обязанностй, по крайней мере, в ближайшее время. К тому же все мы смертны. А
может быть, стоило бы посоветоваться, подумать о замене?
   На это Суслов холодно ответил, что если имеется в  виду  болезнь  Леонида
Ильича, то сведения неверны. Брежнев чувствует себя значительно  лучше.  Так
что затронутая тема по меньшей мере неуместна.
   Это была очередная неудача. Оставалось надеяться на молчание Суслова.
   Однако надежды оказались тщетными. Уже на следующий  день  Суслов  поехал
навестить больного Брежнева и все доложил. Леонид Ильич ничего  не  ответил,
но информацию запомнил крепко, решив, очевидно, дождаться удобного случая. И
такой случай вскоре представился.
   В  Великобритании  должен  был  собраться  Всемирный  форум   профсоюзных
деятелей. Решено было, что советскую делегацию возглавит  Шелепин.  Случайно
или  умышленно,  но  никто  не   обратил   внимания   на   одно   щекотливое
обстоятельство  в  биографии  тогдашнего  Председателя   ВЦСПС:   ранее   он
возглавлял КГБ. Никто не задался вопросом:  как  в  связи  с  этим  встретит
британская общественность нашу делегацию?
   С первого же дня пребывания профсоюзной  делегации  в  Англии  разразился
скандал. Тон задала  пресса.  Как  может  бывший  начальник  тайной  полиции
возглавлять  профсоюзное  движение?  Эта  тема  перепевалась  на  все  лады.
Начались демонстрации с требованиями выдворения Шелепина из  Великобритании.
Обстановка все более накалялась. В результате Шелепина досрочно отозвали  на
Родину.
   Встреча в Москве была холодной. И все-таки  никто  здесь  не  воспринимал
происшедший скандал так остро, как в нашем посольстве в Лондоне. В привычной
московской  сутолоке  английская  командировка   стала   далекой   и   почти
нереальной. Хотелось думать, что о ней никто и не вспомнит.
   Звонок из ЦК вернул Шелепина к реальности. Ему сообщили, что на следующем
заседании Политбюро одним из вопросов повестки дня будет отчет о  поездке  в
Англию.
   Заседание Политбюро началось как обычно. Председательствовал Брежнев.  По
рассказам очевидцев, вопросов было много  -  одни  решения  принимались  без
дискуссий, другие вызывали краткие обсуждения.
   Наконец наступила очередь Шелепина. Александр Николаевич кратко рассказал
о  происходившем  на  форуме  и  подчеркнул,  что  шумиха  вокруг  советской
делегации была инспирирована определенными кругами с провокационными целями.
   Началось обсуждение. Все говорили по очереди, но в каждом выступлении был
один, главный стержень: руководитель делегации не справился с  ответственным
поручением и провалил важное международное мероприятие.
   Обсуждение закончилось, приняли  решение,  констатирующее  нашу  неудачу,
возлагавшее ответственность на руководителя делегации Александра Николаевича
Шелепина. За резолюцию проголосовали единогласно.
   Однако Брежнев на этом не остановился. Обстановка в ВЦСПС, по его мнению,
сложилась явно ненормальная. Во многом это зависит от руководства и лично от
товарища Шелепина. Время показало, что он  плохо  справляется  с  порученной
работой. Впрочем, он и сам так считает.
   Брежнев раскрыл лежавшую перед ним папку. Внутри было заявление  Шелепина
в Политбюро с  просьбой  перевести  его  на  партийную  работу,  которое  он
когда-то неосмотрительно передал Брежневу!
   Леонид Ильич медленно зачитал первую  половину  заявления.  Но  дойдя  до
фразы с просьбой о переводе в ЦК, дальше читать не стал и поднял голову:
   - Кто за то, чтобы удовлетворить просьбу товарища Шелепина?
   Он обвел взглядом присутствующих.
   - Большинство, -  констатировал  Леонид  Ильич,  и  Политбюро  перешло  к
рассмотрению следующего вопроса...
   Через несколько  дней  Шелепина  официально  освободили  от  обязанностей
Председателя ВЦСПС и назначили на мелкую должность заместителя  председателя
Комитета по трудовым ресурсам. Один из самых молодых  членов  Политбюро,  он
еще не достиг пенсионного возраста и нуждался в  трудоустройстве.  Очередной
Пленум ЦК вывел его из состава Политбюро. Политическая карьера  Шелепина  на
этом закончилась...
   Не многим лучше сложилась судьба и Николая Григорьевича Игнатова.
   Он,  конечно,  не  сомневался,  что  его   кипучая   деятельность   будет
вознаграждена и с устранением Хрущева он вернется в  состав  Президиума  ЦК.
Ведь именно на нем лежала тяжелая и опасная миссия связи со многими  членами
ЦК,  разъяснения  им  смысла  готовящихся  изменений.  Нужно  было  добиться
согласия едва ли не каждого, чтобы в случае обсуждения на Пленуме все заняли
общую позицию. К счастью, завершилось все удачно.  После  избрания  в  члены
Президиума можно будет начать борьбу за пост Первого секретаря  ЦК.  Брежнев
ему не помеха.
   Однако жизнь рассудила иначе.  Стремления  Игнатова  занять  доминирующую
роль в партии и  государстве  были  известны  многим,  так  же,  как  и  его
склонность к интригам. Игнатов сыграл предназначенную ему роль, и теперь, по
логике, следовало от него отделаться.
   На октябрьском Пленуме после отставки отца решили только главные вопросы:
кто займет освободившиеся посты Первого секретаря ЦК и  Председателя  Совета
Министров. Основные же перемещения отложили до ноября. В ноябре  присутствие
Игнатова на очередном Пленуме стало крайне  нежелательным.  Он  мог  затеять
публичную ссору. А проблем хватало и без него.
   Решение пришло само собой. В ноябре в  Таиланд  и  Камбоджу  отправлялась
правительственная делегация, и главой ее утвердили... Игнатова.  Он  пытался
было возражать, но потом смирился.
   Уезжал Николай Григорьевич мрачнее тучи, и хотя где-то теплилась надежда,
что выбрать могут и заочно, но умом он понимал  -  все  пропало.  Об  итогах
Пленума Игнатов  узнал  в  Бангкоке:  членом  Президиума  избрали  Шелепина,
освободили от секретарства Ильичева и Полякова,  вывели  из  ЦК  Аджубея,  и
только о нем ни звука, как будто его и не существовало.
   Москва встретила его неприветливо. Игнатов мрачно пожал руки встречавшим.
Вопросов никаких не задавал. Как только закончилась  официальная  процедура,
он сел в поджидавшую "Чайку" и уехал домой.
   Посчитаться с обидчиками ему не удалось. Он так и не смог  оправиться  от
перенесенного потрясения. Одна за другой стали липнуть болезни. Лекарства не
помогали,  организм  отказывался  бороться.  Игнатов  умер  в   1966   году.
Похоронили его у Кремлевской стены.
   Так сложилась судьба некоторых участников тех памятных событий.
   Вернемся в осенние дни 1964 года.
   Хотя у каждого из нас переживания  были  еще  остры,  у  отца  постепенно
начали складываться новые привычки. По  утрам  он  просматривал  газеты,  но
теперь  уже  не  отмечал,  как  бывало  прежде,  статьи  из   внутренней   и
международной  жизни,   которые   следовало   изучить,   осмыслить.   Газеты
откладывались  в  сторону,  и  начиналась  прогулка  по   парку,   вниз,   к
Москве-реке. Предстоял бесконечный день.
   - Надо научиться как-то убивать время, - часто повторял он в эти дни.
   Из обширной библиотеки отец отобрал груду книг - раньше на  них  попросту
не хватало времени. Сейчас его стало хоть отбавляй, но чтение  не  увлекало:
слишком  остры   были   недавние   переживания,   страницы   перелистывались
машинально.  Книга  откладывалась  в  сторону,  и  он  опять  начинал   свою
нескончаемую прогулку.
   Как всегда, жизнью дома руководила мама.  Она  успевала  везде,  следила,
чтобы все были накормлены, чтобы отец надел  свою  неизменную  чистую  белую
рубашку, а вещи не расползлись с  привычных  мест.  Все  это  она  делала  с
надежной, доброй улыбкой на круглом лице. Казалось, что  никакой  катастрофы
не произошло - просто Центральный Комитет принял очередное решение,  на  сей
раз об отставке ее мужа, и она, как всегда, приняла его к  исполнению.  Мама
привыкла беспрекословно подчиняться этим решениям, всегда регламентировавшим
нашу жизнь. Только через много лет, когда отца уже  не  было  в  живых,  она
как-то рассказала мне о  своих  переживаниях,  о  долгих  ночных  монологах,
адресованных Брежневу. Вот так, за своей спокойной приветливостью, она лучше
нас умела скрыть переживания.
   Сила  маминого  характера  проявилась  еще  в  молодости.   Совсем   юной
гимназисткой она стала красной разведчицей и с замиранием сердца пробиралась
через позиции белых. И в последние годы, будучи женой главы великой державы,
она всегда умела найти единственно правильную линию поведения  буквально  со
всеми - от рабочего до президента.
   Вот и в эти трудные дни она как-то незаметно взяла управление на себя,  и
все без лишних слов приняли это как должное.
   Отца никто не навещал. Казавшийся раньше неиссякаемым  поток  посетителей
резко сократился. Одним теперь незачем было ехать к Хрущеву, поскольку нужно
было срочно устанавливать новые связи; другие, а их было большинство, просто
боялись, и не без оснований. Каждый посетитель подвергался строгой проверке,
и, хотя никто не спрашивал у него документов, уже на следующий день на  стол
Семичастного ложилась подробная справка: что за человек приезжал к  Хрущеву,
кто его родители, друзья, чем он занимается, каких придерживается взглядов и
может ли этот контакт представлять опасность...
   В одно из воскресений я пригласил на дачу своих друзей  и  сослуживцев  -
Валерия Самойлова, Юру Дятлова и Володю Модестова. Они и раньше часто бывали
у нас. Мне хотелось как-то развеять отца, отвлечь от грустных раздумий.
   После обеда гости разъехались по домам, а в  понедельник  в  организацию,
где мы все работали, пришел  запрос  с  указанием  фамилий  наших  вчерашних
гостей и требованием собщить  о  них  самые  подробные  сведения...  Хрущева
боялись.  Поверженный,  он  казался  опасным,  все  ждали  от  него  чего-то
неожиданного, каких-то непредсказуемых действий. Никто  не  хотел  поверить,
что он, смирившись со своей участью,  ничего  не  собирается  предпринимать.
Очень трудно было представить отца с его кипучей  энергией  пенсионером,  не
помышляющим о политической деятельности.  Каждого  посетителя  рассматривали
как возможного связника - вот  Хрущев  установит  контакт  со  сторонниками,
вырвется из своего уединения и с триумфом въедет в Москву,  как  Бонапарт  в
Марсель!
   Ничего более далекого от действительности и представить было нельзя. Отец
был слишком подавлен, а главное, тогда, в октябре, он принял  решение:  если
коллеги хотят его отставки - он уйдет.
   Он снова и снова повторял:
   - То, что мои товарищи,  правы  они  или  нет,  смогли  потребовать  моей
отставки - отставки Первого секретаря ЦК и Председателя Совмина,  -  главное
достижение всей моей деятельности. Это означает,  что  удалось  восстановить
ленинские нормы внутрипартийной  жизни.  Разве  могли  мы  себе  представить
что-либо подобное во времена Сталина? Да  от  нас  бы  и  мокрого  места  не
осталось! Теперь же мы можем свободно говорить друг другу все, что думаем. И
если бы я ничего больше не сделал, то ради одного этого стоило жить.
   Даже отставку отец  рассматривал  как  свою  победу,  как  победу  курса,
который он провозгласил на ХХ съезде партии в 1956 году.
   В связи с этой нервозной атмосферой  подозрительности  вспоминается  один
эпизод. Случилось это в начале декабря 1964 года.
   По делам службы мне потребовалось поехать в  Ленинград.  Выписал  я  себе
командировку и с коллегами - Семеном  Абрамовичем  Альперовичем  и  Алексеем
Дмитриевичем Александровым - сел в "Красную стрелу". Приехав в Ленинград, мы
отправились в Военно-морской институт реактивного  вооружения,  а  оттуда  в
ЦКБ-18 (теперь это ЦКБ "Рубин"). Все вопросы решили быстро,  и  после  обеда
проблемы больше не существовало, однако не  успели  отпечатать  и  подписать
официальный протокол. Отложив подписание бумаг на завтра, пошли устраиваться
в гостиницу. Обошли все известные  адреса,  но  везде  получили  стандартный
ответ: "Мест нет". Хуже всего был холод - десять градусов мороза в сочетании
с влажным ветром с Балтики стоили всех двадцати пяти. Спас  нас  товарищ  по
работе  -  Яша  Кавтеладзе,  бравый  капитан-лейтенант.  Встретив   нас   на
набережной Фон