м  Неизвестным  Э.И.  проект  надгробия   Н.С.Хрущеву.
Однако, со  своей  стороны,  художественный  совет  рекомендует  рассмотреть
вариант стенки из серого гранита меньшей высоты. Кроме того,  художественный
совет считает более целесообразным вместо предложенного проекта  в  качестве
надгробия сделать бюст на стеле".
   Я считал, что мы победили  -  есть  слово  "Утверждаю".  Неизвестный  был
настроен скептически и оказался прав.  Никто  этого  решения  не  признавал.
Более того, пока мы  спорили,  художественный  совет  Художественного  фонда
аннулировал свое положительное решение. Было из-за чего опустить руки.
   Я пытался поймать Посохина - он прятался. Наконец я пошел к  нему  домой.
Этого он не выдержал.
   - Не имеет значения, нравится мне проект или нет. Пока не  будет  команды
сверху, я ничего  утверждать  не  стану.  Не  подпишу  ни  одной  бумаги!  -
категорически заявил он.
   Круг замкнулся...
   Пришла беда,  открывай  ворота:  на  пост  начальника  главка,  ведающего
кладбищами, пришел новый человек -  отставной  полковник,  бывший  начальник
лагеря на Севере. Фамилию я его не запомнил. Он одним махом отменил  прежнее
решение об  увеличении  участка  под  памятник.  Я  просидел  полдня  в  его
приемной, пока наконец он меня соблаговолил принять и грубо отказал.
   Я позвонил в Моссовет Быкову. Он удивился самоуправству и тут же вызвал к
себе  начальника  управления.  Я  тоже  пришел.  Пяти   минут   хватило   на
восстановление справедливости,  вопроса  об  уменьшении  участка  больше  не
существовало. Валентин Васильевич Быков оказался единственным человеком,  не
изменившим своего мнения, не отказавшимся от своих слов.
   Окончательно стало ясно, что на этом уровне решения не найти.  Оставалось
пробиваться на самый "верх".
   Я предложил начать с Гришина. Он - первый секретарь Московского  Комитета
партии, много лет проработал бок о бок с отцом, часто бывал у нас дома.
   Неизвестный  узнал  телефон,  и  я  на  удивление  быстро  дозвонился  до
помощника Гришина Ю.П.Изюмова. Он обещал доложить. Через  неделю  последовал
ответ:
   - Мы этими вопросами не занимаемся. Это дело Моссовета и ГлавАПУ, с одной
стороны, и управления делами Совета Министров - с другой. Мы ничем помочь не
можем. Обращайтесь туда.
   До Неизвестного дошел слух, видимо, специально предназначенный для  наших
ушей, что якобы Гришин в беседе с помощником сетовал на свое бессилие в этом
деле.
   - Если бы у меня было другое положение, я, конечно, разрешил  бы.  Сейчас
сложилась ситуация, в которой я ничего сделать не могу, - оправдывался он.
   Отказ нас окончательно обескуражил. Кроме  как  самому  Брежневу  звонить
больше было некому.
   Крайне неохотно я взялся за это дело. Но другого пути не видел.
   Оказалось, что с 1968 года, когда я последний раз общался с секретариатом
Генерального секретаря, все  телефоны  поменялись.  Поиски  номера  телефона
заняли почти месяц. Дозвонившись в секретариат, я  изложил  свое  дело.  Мне
посоветовали обратиться к помощнику Леонида Ильича  -  Г.Э.Цуканову  и  дали
номер его телефона. Опять последовали многократные безуспешные  попытки.  Не
помню, на какой раз мне повезло и я наконец  услышал  в  трубке  барственный
голос:
   - Я вас слушаю...
   - Товарищ Цуканов, здравствуйте, - заволновался я. - Вас беспокоит Хрущев
Сергей  Никитич  по  вопросу  сооружения  памятника  моему  отцу.  Все  дело
застопорилось. Уже год мы бьемся и ничего решить  не  можем.  Осталась  одна
надежда на помощь Леонида Ильича.
   - Я не понимаю, зачем вы звоните мне? Этим занимается  Управление  делами
Совмина. Звоните туда. - Голос звучал крайне недовольно.
   - Я год пытаюсь решить этот вопрос с ними, но никакого толку добиться  не
могу. Только поэтому я решил обратиться к вам, - заторопился я, понимая, что
дело мое лопнуло.
   - Вы думаете,  у  нас  нет  более  важных  вопросов?  Этим  делом  мы  не
занимаемся и заниматься не будем.
   - Но кто же может мне помочь?..
   В трубке послышались гудки отбоя...
   Теперь стало окончательно непонятно, что делать дальше. Обращаться  выше?
Выше оставался только Господь Бог...
   Кончался март 1974 года.
   Мне очень не хотелось втягивать в эти хлопоты  маму.  Не  хватало  ей  на
старости лет выслушивать грубые ответы. Но другого выхода не было. Я вкратце
рассказал ей  о  сложившейся  ситуации.  Она  выслушала  меня  на  удивление
спокойно.
   - Я давно говорила тебе,  что  пора  мне  вмешаться.  Хорошо,  я  позвоню
Косыгину.
   Я не очень верил в положительный результат, слишком  много  разочарований
пришлось испытать на этом  пути.  Косыгина  долго  добиваться  не  пришлось.
Узнав, кто звонит, секретарь сказал, что Алексей Николаевич  занят,  спросил
номер телефона и пообещал соединить при первой  возможности.  Через  полчаса
раздался звонок.
   - Нина Петровна? Говорит секретарь  Косыгина.  Соединяю  вас  с  Алексеем
Николаевичем...
   Косыгин был так же внимателен, как и  десятилетие  назад.  Осведомился  о
здоровье, посетовал на годы.
   - Я вас слушаю, Нина Петровна, что случилось? - перешел он к делу.
   Мама коротко рассказала о наших бедах. Косыгин, не перебивая, слушал.
   - А вам самой этот проект нравится? - задал он единственный вопрос.
   - Да, нравится, иначе бы я не звонила.
   - Хорошо. Я поручу с  этим  разобраться.  Ваши  телефоны  мы  знаем.  Вам
позвонят.
   Он любезно попрощался.
   Мама позвонила мне на  работу  и  рассказала  о  состоявшемся  разговоре.
Окрыленный, я решил немедленно ехать  к  Неизвестному  с  радостной  вестью.
Однако как только положил  трубку,  раздался  новый  звонок.  Меня  разыскал
заместитель начальника хозяйственного управления Совмина и  попросил  срочно
доставить рисунок памятника для доклада Косыгину. Машина завертелась.
   Через день цветной рисунок лежал в хозяйственном управлении  на  столе  у
начальника Леонтьева. Он его долго рассматривал, вертел так  и  этак,  потом
сказал:
   - Товарищ Посохин представил нам свой вариант надгробия - бюст  на  стеле
по аналогии с памятниками у  Кремлевской  стены.  Мы  доложим  все-таки  оба
варианта.
   Он показал мне небольшой листок из блокнота с небрежным  наброском  тушью
схемы стелы с бюстом. Я начал возражать, привел все свои аргументы.  Они  не
подействовали.
   - Ну что же, посмотрим. Доложим оба варианта и сообщим вам  результат,  -
подвел итог Леонтьев.
   Началось томительное ожидание. Прошла  неделя.  Тишина.  Я  не  выдержал,
позвонил в хозяйственное управление.
   - Алексей Николаевич еще ничего не смотрел. Как только  доложим,  мы  вас
известим, - ответили мне.
   Опять ожидание. Прошла еще неделя.
   Мне запомнился тот теплый солнечный апрельский  день.  Телефонный  звонок
застал  меня  на  работе.  Это  был  начальник  отдела   из   хозяйственного
управления, который занимался моим делом.
   - Алексей Николаевич рассмотрел проекты. Мы бы просили вас подъехать.
   - А что он сказал? - не удержался я.
   - По телефону я сказать ничего не могу. Приезжайте.
   Попасть на улицу Разина в тот день было сложно. Кого-то в  очередной  раз
встречали, и в ожидании торжественного кортежа Ленинский проспект уже начали
перекрывать. Пришлось пробираться закоулками. Наконец я доехал  и  буквально
вбежал в знакомый кабинет.
   - Поздравляю вас! - встретил меня  его  хозяин.  -  Пойдемте  к  товарищу
Леонтьеву. Он ждет.
   Леонтьев рассказал подробности доклада у Косыгина:
   - Алексей  Николаевич  рассмотрел  проект  и  дал  команду  о  сооружении
памятника. Он считает: если семья одобрила его, то незачем Управлению делами
или еще кому-то вмешиваться. Мы уже позвонили товарищу Посохину. Созвонитесь
с ним, он даст все нужные распоряжения. Будут заминки или понадобится помощь
- не стесняйтесь, звоните. Поможем.
   - Нужно написать письмо в Министерство культуры РСФСР о выделении бронзы,
- вспомнил я.
   - Сделаем немедленно. Скажите только, какая должна быть форма письма.
   - Еще надо дать указание заводу, - лихорадочно перебирал  я  в  уме  наши
проблемы.
   - Дадим сегодня же.
   Было  видно,  что  Леонтьев  рад  такому  исходу  дела.  Источник   наших
неприятностей находился в другом месте.
   Вернувшись на работу, я первым делом набрал телефон Посохина. Секретарша,
все последние месяцы  не  знавшая,  как  от  меня  отделаться,  на  сей  раз
обрадовалась мне, как родному:
   - Как чудесно, Сергей Никитич, что вы позвонили!  Михаил  Васильевич  вас
разыскивает, каждые  пять  минут  спрашивает.  Мы  никак  не  можем  до  вас
дозвониться! Сейчас я вас соединю. На всякий случай позвольте записать номер
вашего телефона.
   Посохин был сама доброжелательность:
   - Здравствуйте, Сергей Никитич! Я  все  уже  знаю.  Поздравляю  вас!  Мне
звонили из Совета Министров. Мы немедленно утвердим ваш проект!
   - Когда собирется совет?
   - Что вы! Никакого совета не нужно. Сегодня же поставим печать. Когда  вы
можете приехать?
   - Сейчас. Синьки со мной.
   - А нельзя ли поставить печать на тот  рисунок,  который  был  у  Алексея
Николаевича? - замялся Посохин.
   Меня стал разбирать смех.
   - Нельзя, - строго ответил я, - нужно иметь несколько  экземпляров:  вам,
Художественному фонду, заводу, мне. Никак нельзя. Тем более что  на  рисунке
не  проставлены  размеры,  а  на   синьках   они   есть.   Опять   возникнут
недоразумения, какая должна быть высота - два тридцать или два десять.
   Посохин минуту помолчал.
   - Ну приезжайте, я жду...
   В приемной у Посохина было многолюдно. Присутствующие кинулись ко  мне  с
поздравлениями. Многие и раньше были на моей стороне, памятник им  нравился.
Теперь же им восхищались все поголовно. Я двинулся  было  к  двери  кабинета
Посохина, но секретарша вежливо, но решительно остановила меня.
   - Сергей Никитич, вам нужно пройти к начальнику  отдела,  -  она  назвала
фамилию, - он все подпишет.
   - А разве... не Михаил Васильевич? - искренне удивился я. - Мы только что
с ним разговаривали.
   - Нет, нет. Он уже дал все команды, - оттесняла она меня от двери.
   Видно, Посохин, покуда я ехал, передумал и свою подпись решил не ставить.
На всякий случай.
   И вот у меня в руках  синьки  с  долгожданной  печатью  ГлавАПУ,  штампом
"Утверждаю" и подписью. Я позвонил Неизвестному. Радости его не было границ.
   - Приезжай немедленно. Расскажи все в деталях, - потребовал он.
   Когда  я  закончил  рассказ,  на  душе  было  ощущение  праздника.  Эрнст
Иосифович довольно улыбался.
   - Теперь главное  -  не  расхолаживаться,  -  встрепенулся  он.  -  Нужно
торопиться, торопиться и торопиться! Мы должны  успеть  поставить  памятник,
пока опять что-нибудь не изменилось.
   Жизнь преподала ему немало горьких уроков. Он знал, что говорил.
   В тот же день мы поехали ко мне  домой,  отобрали  фотографии  отца.  Еще
через пару дней форматоры сделали заготовку для головы.  Когда  я  пришел  в
мастерскую поглядеть, как идет работа, то поначалу очень удивился  -  передо
мной стояла голова Ленина. Эрнст Иосифович рассмеялся.
   - Для начала работы годится любое изображение - нужны  уши,  нос,  глаза,
рот и тому подобное. Дальше вступаю я, буду делать голову Хрущева. Форматоры
так набили руку на бюстах Ленина, что его вылепить им проще всего.
   Работа спорилась. Голова все  больше  становилась  похожей  на  отца,  но
Неизвестного не удовлетворяла.
   - Портрет Никиты Сергеевича должен быть очень и очень похожим. На  других
надгробиях я допускал некоторую стилизацию, здесь же он  должен  быть  чисто
реалистическим, я бы сказал,  даже  натуралистическим,  -  повторил  он  уже
слышанные мною слова.
   Ему долго не удавался разрез глаз, нижняя часть лица.  Наконец  голова  в
глине была готова. Последние  придирчивые  осмотры.  Мы  оба  уже  привыкли,
сжились с портретом, требовался свежий глаз.
   Собрали свою, домашнюю "комиссию". Приехали мама,  Рада,  Юля.  Рядом  со
скульптурой поставили большое фото  отца.  Сравниваем  снова  и  снова.  Все
одобрили.
   Работа окончена. Пришла пора передавать ее на завод.
   Поехали в Мытищи. Директор любезен, но непреклонен: "Где  решение  совета
Художественного фонда?! Я попытался подсунуть старое  решение,  но  трюк  не
удался. Вернулись в Москву ни с чем. Пришлось звонить в Художественный фонд.
Директор оказался в отъезде, и трубку взял заместитель.
   - Вы по вопросу изготовления надгробия Хрущеву? А у вас есть  решение  об
установке? - забеспокоился он.
   - Есть положительное решение ГлавАПУ, - гордо ответил я.
   - Ну если так, поставим вопрос на  очередном  совете,  -  успокоился  мой
собеседник.
   На этот раз совет  не  был  столь  благожелателен,  как  прежний.  Особых
придирок не высказывали, но все чего-то побаивались. Вдруг  стали  обсуждать
стоимость - проект не укладывался  в  отведенные  государством  три  тысячи.
Чувствовалось подспудное опасение членов совета:  коли  отвели  три  тысячи,
значит, знали, что делали, а тут  -  дороже.  Нет  ли  подвоха?  Как  бы  не
утвердить что-то  не  то.  Следом  усомнился  председатель:  ему  захотелось
посмотреть голову в натуре - мало ли что может придумать этот Неизвестный.
   Постановили:  утвердить  условно,  окончательно  решить  после  посещения
мастерской для осмотра головы в натуре.
   Через две недели в мастерскую приехали члены совета. Голова, сделанная  в
лучших реалистических традициях, им  понравилась.  "Вот,  может  ведь,  если
захочет", - читалось на их лицах. Эрнст Иосифович принимал поздравления.
   Итак,  все   мыслимые   советы   пройдены,   надо   начинать   собственно
изготовление. На завод позвонили из Совмина. Работу приняли вне очереди.
   В производстве возникли трудности. "Плиту 2,5 х 2,5 метра отлить  нельзя,
- сказали технологи. - Надо ее разделить на четыре части, а потом сварить".
   Подумали и решили делать плиту не единую, а разбить  на  четыре,  оставив
зазоры между ними, иначе  следы  сварки  со  временем  проявятся,  да  и  от
теплового расширения цельная плита может покоробиться.
   В день  моего  сорокалетия,  2  июля  1975  года,  заложили  на  кладбище
фундамент под памятник. Сделали его на совесть: откопали яму почти до  гроба
и все залили бетоном, укрепив стальной арматурой. Та же бригада  взялась  за
установку памятника. Необходимую технику выделило  хозяйственное  управление
Совета Министров.  Все  делалось  как  по  мановению  волшебной  палочки,  и
понемногу мы стали забывать о своих недавних мытарствах.
   ...Солнечный,  но  уже  прохладный  августовский  день  1975   года.   Мы
приступали к завершению нашего четырехлетнего труда - установке надгробия.
   С утра мы с Неизвестным поехали  на  завод  в  Мытищи  встречать  машину.
Условились на десять часов. Десять часов - машины нет, одиннадцать - нет. Мы
забеспокоились, умом понимая, что задержка чисто техническая, и все  же  уже
забытый страх ожил: неужели все началось опять?
   Наконец машина появилась. Выяснилось, что по дороге сломалось колесо, его
пришлось менять.
   И вот камни  погружены.  За  плитами  приедут  следующим  рейсом.  Голову
бережно укладываем в  мои  "Жигули".  Через  час  с  небольшим  приехали  на
Новодевичье кладбище. Там уже  ждал  кран.  Рядом  прохаживался  товарищ  из
Совмина. В первый день монтаж решили не начинать.  Камни  и  бронзу  сложили
рядом с фундаментом до завтра. Голову отвезли в мастерскую.
   И вот настал день монтажа. Погода  не  подвела,  солнце  светило  как  по
заказу. Кран бережно подхватил первую бронзовую плиту.
   Вокруг нас суетились иностранные корреспонденты,  фотографировали  каждый
шаг.  Представителей  советской  прессы,  как  и  на  похоронах,  не   было.
Неизвестный обратился к журналистам с  просьбой  ничего  не  публиковать  до
окончания работ. Мы хотели застраховаться от любых случайностей.
   Кладбище тогда еще  было  открыто  для  свободного  посещения,  у  могилы
собралась внушительная толпа. Нашли канат, отгородили место работ. То и дело
приходилось загонять  за  него  не  в  меру  любопытных.  Наконец  последняя
операция - установка головы. Закатное солнце ярко освещало памятник.
   Неизвестный взял голову, подошел к камням. Ниша по  его  росту  оказалась
расположенной слишком высоко. Нашли какой-то ящик. Он забрался на него  и  -
торжественный момент - голова установлена. Работа закончена!..
   Фотография с Неизвестным, стоящим на ящике, обошла все газеты мира.
   Оставался последний штрих: площадку  вокруг  памятника  засыпали  песком.
Высыпали целую машину. Впрочем, посетители унесли весь песок на подошвах.
   Мы тепло поблагодарили за помощь представителя Совмина. Видно было, что и
он доволен. Да и правду сказать, он очень старался.
   - Я могу передать, что у вас нет замечаний? - спросил он на прощание.
   - И огромную благодарность! - с полным на то основанием ответил я.
   К этому времени пространство вокруг могилы заполнилось людьми:  собрались
мои друзья, друзья Неизвестного, просто  знакомые  и  незнакомые.  Все  были
возбуждены, смеялись, поздравляли Эрнста Иосифовича и  меня  вместе  с  ним.
Словом, праздник!
   Официальных лиц не было. Пришел только один член художественного совета -
Цигаль. Обошел памятник  со  всех  сторон,  поздравил  Неизвестного,  но  не
удержался:
   - Ты все-таки не учел нашего пожелания уменьшить высоту.
   Камень выдержали в  размерах  проекта,  но  Эрнст  Иосифович  не  спустил
замечания:
   - Нам пришлось даже несколько поднять высоту по сравнению с прикидками.
   На этом они разошлись.
   - Пора расплачиваться, - весело обратился я к Неизвестному. - В  договоре
оговорен гонорар, и вручен он должен быть по завершении работ.
   Когда мы познакомились и начали переговоры,  Неизвестный  отказывался  от
денег. Однако, поразмыслив, он согласился, что бесплатная работа может  быть
расценена как некая демонстрация. Мы оговорили сумму гонорара.
   - Что же, работа сделана большая, и деньги я заработал честно,  -  в  тон
мне ответил Неизвестный,  пряча  конверт  с  деньгами.  -  Теперь  приглашаю
отметить это событие.
   Мы отправились в  "Националь".  Импровизированный  банкет  завершил  этот
счастливый день.
   На следующее утро мы снова были  на  кладбище.  Вокруг  памятника  стояла
толпа людей. Вся плита  была  завалена  осенними  цветами.  Люди  обсуждали,
спорили, фотографировали...
   ...И по сей день вокруг памятника много споров:  одним  он  нравится,  их
большинство;  другие  активно  против.  Но  главное  -  никто  не   остается
равнодушным. Мы добились цели - на могиле незаурядного человека встал  столь
же незаурядный монумент. Многие заходят сбоку в поисках  авторской  подписи.
Далеко не все слышали его фамилию. Иногда возникает недоумение:
   - Автор Неизвестный, почему он пожелал сохранить свое имя в тайне?
   Другие поясняют:
   - Это фамилия - Неизвестный. Он знаменит во всем мире.
   Больше всего вопросов вызывает сочетание белого  и  черного.  Когда  меня
спрашивают, я, как правило, не пересказываю замысел автора.
   - Каждое настоящее художественное произведение живет своей жизнью,  и  вы
видите в нем себя, оно отражает  ваши  мысли,  -  говорю  я  как  заправский
искусствовед. - Думайте и смотрите.
   Мнений много: добро и зло, жизнь и смерть,  реже  -  удачи  и  неудачи  в
судьбе Хрущева.
   А одна женщина объясняла:
   - Белое - это хорошие дела, черное - плохие.
   Что ж, каждый из них по-своему прав.
   Много  разговоров  вызвал  портрет.  Замысел  автора  остался  непонятным
большинству. "Голова как отрубленная", - говорят многие.
   Не получил одобрения у первых посетителей и цвет старого золота. Впрочем,
это уже прошлое. Время распорядилось цветом. Сейчас голова почти  черная,  а
плита сероватая.
   Мне кажется, что усилия и Неизвестного, и мои, и всех, кто  нам  помогал,
не прошли даром, и отцу установлено надгробие, достойное  его  имени  и  его
непростой жизни.
   Хотя мы стремились закончить установку памятника к годовщине смерти отца,
в наши планы