езла, а те, кто остались, 
долго преследовали твою тень, но в конце концов и они все погибли. Все, 
что было вокруг тех мест, превратилось в голую пустыню, 
напоминающую вот эти голые горы, а долина Айрен до сих пор 
считается проклятым местом, и ни один человек не отваживается пойти 
туда. Даже люди из Хеймура избегают тех мест. Есть слухи,-  добавил 
он,-  что Фай, который сейчас правит Хеймуром, и есть тот самый Фай, 
который правил там в те времена. Я не знаю, правда это, или нет. 
Властелина Хеймура всегда называли Фай, сын Фая. Но окрестные 
жители рассказывают, что это тот же самый человек, который сохраняет 
молодость вот уже больше ста лет.
	-  Это вполне может быть,-  сказала она тихо и безрадостно.
	-  Вот и конец всей истории,-  закончил он.-  Все до одного 
погибли.-  И в глубине сознания он верил в то, что она сказала об 
истории с Фаем. Он только не мог найти объяснения этому. Ну, что ж, он 
разделит с ней это место, которое укрывает их от снежной бури, но 
ничего больше он разделять с ней не будет.
	Наконец она оставила свои расспросы, а он устроился спать по 
другую сторону костра.
	Настало утро, призрачное и по-прежнему снежное. Но вот среди 
бесконечной серой гряды низких туч появились разрывы, и это очень 
обрадовало Вейни. Он был слишком напуган снежной бурей, которая 
могла надолго запереть его в этой тесной пещере да еще в такой 
малоприятной компании, в то время когда лошади оставались снаружи, 
на зимнем холоде.
	Она поджарила на костре куски оленины, которые составили их 
завтрак, и добавила к этому немного вина. Он отрезал горячее мясо 
своим ножом, придерживая его большим пальцем, с удивлением глядя, 
как она, с трудом, но очень аккуратно разрезала мясо на маленькие 
кусочки, посолила каждый из них, хорошенько осмотрела, и только 
после этого поджарила еще, и, видимо, убедившись в их качестве, стала 
есть, подхватывая острием небольшого обеденного ножа. Затем она 
завернула остатки в кусок кожи, который отыскался у него для этих 
целей.
	-  Ты не хочешь ничего оставить? -  спросил он.
	-  А что означает твой белый шарф? -  спросила она вместо ответа.
	Он как раз старался проглотить очередной кусок, который сейчас 
показался ему слишком пересоленным по сравнению с теми которые он 
уже проглотил до этого, а от вина почувствовал слабость в желудке.
	-  Этот шарф означает, что я ~илин~,-  ответил он.-  Отверженный.
	-  Ты разделил со мной этот приют и пищу,-  сказала она,-  как в 
свое время люди из Кайя-Корис приютили меня и вернули мне ~все~ 
мои права, илин.
	Он опустил голову на руки. Он ненавидел себя, даже тогда, когда 
все его существо было подавлено страхом, и он даже не осознавал того, 
что она была женщиной. Он разделил с ней тепло очага, так же, как он 
сделал бы это с любой из крестьянок в земле Иниш. Но люди из 
маленьких деревень никогда не делали попыток предъявить свое 
~право~, по которому каждый ~илин~ мог быть взят во временное 
рабство.
	Моргейн тем не менее попыталась это сделать.
	-  Я прошу сделать для меня исключение из общих правил,-  сказал 
он. У него было право именно на такую просьбу, и он не чувствовал себя 
от этого приниженным.-  У меня есть родственники в Инор-Пиввне, и я 
направляюсь туда. Меня изгнали из всех земель, относящихся к 
Мориджу, и я не смею возвращаться туда. От меня очень мало пользы 
кому-либо.-  Он снял шлем, который до этого уже одел, чтобы выйти 
наружу, и вновь обвязал его белым шарфом, который он снимал на ночь, 
обматывая им шею.-  Я отвергнут моим родом, и теперь все нхи и все 
маай охотятся за мной. Я могу найти приют только в Инор-Пиввн, а ты, 
как сама сказала об этом, не идешь туда.
	-  Почему это случилось с тобой? -  спросила она, и он 
почувствовал, что теперь сможет выдержать свой взгляд.
	-  Это произошло из-за убийства, вернее из-за братоубийства.-  Он, 
видимо, не смог бы рассказать этого никому другому, даже людям, 
которые уединенно живут вдали от больших селений и не придают 
большого значения понятиям родовой чести. Но слова тем не менее с 
большим трудом срывались с его губ.-  Это была небольшая драка, 
которую начал он, госпожа. Но в итоге я его убил. Я убил моего 
сводного брата, который принадлежал к роду Маай. Поэтому против 
меня ополчились два рода, подчиняясь голосу крови, и я ничем не смогу 
помочь тебе. Я только могу поблагодарить тебя за ночлег, но уверяю, 
что тебе нет никакого смысла предъявлять ко мне свои права. Ты 
можешь нанять меня за плату, и то лишь на короткий срок, и для вполне 
определенной работы. Ты сама не можешь оставаться здесь, потому что 
тебя прокляли в землях Эндар-Карш и каждый, кто услышит твое имя 
или увидит тебя, вряд ли удержится от того, чтобы лишить тебя жизни. 
Но послушай, что я тебе скажу. Теперь, когда я знаю наверняка кто ты 
есть и как великодушно ты поступила со мной, я хочу дать тебе хороший 
совет: перевал, переходящий в ущелье к югу от этого места, проходит 
через Инор, и я сам придерживаюсь этого пути. Так или иначе, я могу 
провести тебя через эти земли. Я помогу тебе безопасно перебраться в 
южную часть Инора поближе к земле Иврел, где гораздо теплее. Это 
будет уже ближе к равнинам земли Лан. Там дикие, почти первобытные 
места, но, по крайней мере, там отсутствует кровная месть, и ты 
сможешь жить там в безопасности. Послушайся совета, и позволь мне 
отплатить тебе добром за добро. Это самое лучшее, что я могу сделать 
для тебя, и я готов честно выполнить это обещание, без всякого 
принуждения.
	-  Я не собираюсь делать исключений,-  сказала она, и это тем не 
менее было ее правом.
	Он едва не выругался, выходя из пещеры и направляясь к лошадям. 
У него было время подумать о той клятве, которую он дал, становясь на 
путь отверженных, и разорвать ее казалось для него равносильным 
потере души. Он прижался головой к теплой шее коня, и так стоял, 
подрагивая на зимнем ветру, но не в силах побороть оцепенение. Ему 
казалось, что было бы проще погибнуть в этой холодной пустыне, под 
снежным покровом, или просто умереть от проклятия кваджлинов.
	Наконец он услышал скрип снега сзади себя. Это Моргейн вышла 
из пещеры и остановилась почти рядом с ним, ожидая что он решит: или 
нарушит клятву, разбивая этим свою душу, или рискнет прислуживать 
существу, подобному ей. Для человека в его положении единственной 
ценностью являлась собственная жизнь, и, казалось, что жизнь была бы в 
большей безопасности, если бы он бежал прямо сейчас, а не оставался со 
светловолосой Моргейн.
	Потом он вспомнил об олене, и тут же почувствовал, как его спину 
и плечи охватывают судороги, будто он уже начинает терять жизненные 
силы. Он не сможет убежать от этого или, возможно, какого-то другого, 
ему еще неизвестного оружия.
	-  Мое требование вполне законно,-  сказала она.
	-  Если я останусь с тобой, то этот год будет последним в моей 
жизни, потому что после этого я буду помечен как враг во всех землях 
Эндар-Карш.
	-  Я согласна с этим. Моя собственная жизнь будет не долгой. 
Поэтому и у меня нет сострадания к твоей.
	Она протянула руку, и он уступил, взяв ее в свою. Тогда она 
вынула из-за пояса короткий меч и сделала на ней глубокий надрез: 
темная кровь медленно вытекала на зимнем холоде. Она поднесла рану к 
губам, и после этого он сделал то же самое.
	Соленый привкус крови, как ни странно, привел его в чувство. 
Затем она принесла их пещеры золу и смешала ее с кровью, чтобы 
засыпать раны по древнему способу, которым когда-то пользовались 
Кайя.
	Он прислонился лбом к обжигающему снегу, и ледяной холод 
вызвал оцепенение и уменьшил пульсирующую боль в руке. С этого 
момента эта женщина должна была в какой-то мере отвечать за него: 
следить, чтобы ни он, ни его лошадь не умерли с голода, хотя многие 
удельные правители пренебрегали этим правилом, сажая своих 
временных рабов на весьма скудный паек.
	Моргейн принадлежала к бедному сословию: у нее не было даже 
собственного дома, который мог приютить их, а род, к которому 
принадлежал ее новоиспеченный раб, так или иначе был готов 
уничтожить его. Что же касается его самого, то отныне он должен был 
просто-напросто следовать приказам: никакой другой закон не охранял 
его. И по приказу же он мог даже выступить против своих родственников 
или против всего рода, повинуясь прихотям своей хозяйки, которая 
вполне могла и не считаться с понятиями чести при использовании 
своего раба. Он должен сражаться против ее врагов, заботиться о ее 
домашнем очаге и делать все, что она потребует в течение года с того 
момента, когда он принял жестокую клятву, став отверженным.
	Или же она могла дать ему вполне определенное задание, 
выполнив которое, он мог быть свободен, не дожидаясь, когда пройдет 
целый год. Эта работа могла быть чрезвычайно жесткой и опасной, но 
так или иначе, и она была предусмотрена законом.
	-  Что я должен делать? -  спросил он, выходя из оцепенения и 
отгоняя нахлынувшие мысли.-  Ты хочешь, чтобы я сопровождал тебя 
отсюда на юг?
	-  Мы отправляемся на север,-  коротко ответила она.
	-  Госпожа, это похоже на самоубийство,-  воскликнул он.-  И для 
вас, и для меня.
	-  Мы отправляемся на север,-  вновь повторила она.-  Подойди 
сюда, я перевяжу тебе руку.
	-  Не нужно,-  сказал он, набирая ладонью снег и стараясь 
остановить кровотечение.-  Я не хочу пользоваться твоей медициной. И я 
выполню свою клятву, а сейчас дай мне позаботиться о себе самому.
	-  Я не настаиваю, делай как знаешь,-  сказала она.
	Неожиданно новая мысль, еще более ужасная, посетила его, и он 
поклонился ей еще раз, прежде чем она ушла в пещеру.
	-  Что еще? -  спросила она.
	-  Если я умру, то, как я предполагаю, ты закатишь мне 
благочестивые похороны. Но уверяю тебя, я этого не хочу.
	-  Что это значит? Ты не хочешь, чтобы тебя похоронили?
	-  Но только не по ритуалу кваджлинов. Я предпочту, чтобы мой 
труп достался любым хищникам, нежели этот обряд.
	Она пожала плечами, как будто это ее вообще не касалось.-  
Хищные птицы и волки смогут еще раньше позаботиться о нас,-  сказала 
она.-  Но мне нравится твой взгляд на подобные вещи. Скорее всего, у 
меня просто не будет времени на это. А теперь поторапливайся и собери 
все, что нам необходимо в дорогу. Мы расстаемся с этим местом.
	-  Куда мы отправляемся?
	-  Туда, куда я должна идти.
	Он поклонился в знак согласия, и с тяжестью на сердце, понимая с 
возрастающей уверенностью, что в душе никогда не согласится с ней. 
Она и все, что связано с ней, означало лишь одно: смерть. Вряд ли могло 
быть что-нибудь более жестокое для ~илина~, чем попасть в рабство 
при подобных обстоятельствах, но он сам выбрал этот путь, принеся 
клятву. Если человек в таких условиях выживал в течение года, то он 
очищался от преступного прошлого и от позора. Небеса в этом случае 
должны будут принять искупление всех его грехов.
	Не многим удавалось, однако, выжить. Предполагалось, что 
Небеса и в этом случае накладывали наказание, поскольку почти все 
выжившие кончали самоубийством.
	Он обработал рану с помощью старых хорошо известных ему 
средств, хотя она и не сильно беспокоила его, а затем собрал все, что 
могло понадобиться им в дороге, и оседлал обеих лошадей. Тем 
временем небо прояснилось, и солнце показалось из-за облаков. Его лучи 
холодно поблескивали на золоченой рукоятке меча, который он 
привязывал к серому седлу. Золотой Дракон искоса поглядывал на него, 
раскрыв пасть, полную зубов, которыми он удерживал стальной клинок. 
При этом его разведенные вперед лапы защищали руку, а изогнутый в 
сторону хвост служил защитой для пальцев.
	Сначала он боялся даже прикоснуться к нему. Эту работу делали 
явно не люди из Кориса, если только этот меч вообще был сделан 
человеческими руками. Он принадлежал явно чужестранцам, и когда 
Вейни, очень внимательно рассматривая ножны, рискнул слегка 
выдвинуть лезвие, то обнаружил на нем странные буквы, похожие на 
чешуйки стекла, дотронуться до которых у него не хватило смелости. 
Такого лезвия ему никогда не приходилось видеть: оно казалось 
опасным, несмотря на то что на вид выглядело очень хрупким.
	Он быстро задвинул клинок в ножны, испуганный шагами за своей 
спиной.
	-  Правильно, не следует вынимать этот клинок,-  резко прозвучал 
ее голос. А когда он внимательно взглянул на нее, понимая, что он 
сделал что-то не так, она добавила более спокойно: -  Это подарок 
одного из моих приятелей, предмет оскорбленного самолюбия. Он имел 
большие способности. Но если ты не любишь все, что относится к 
кваджлинам, то и не протягивай к этому руки.
	Он поклонился, избегая ее глаз, и продолжал работу, теперь уже 
около своей лошади, стараясь почаще укрываться за седлом.
	Клинок назывался ~Ченджилинг~. Он припомнил это опять-таки 
по песням и легендам, и удивился, как это мастер мог дать такое 
неудачное имя, даже если он был кваджлином. Его собственный меч был 
куда более скромным. Он был сделан из настоящей стали, хорошо 
закален и не имел никакого имени, как предназначавшийся для 
обычного воина или для бастарда правителя.
	Он повесил его на свое седло, и вскочил на лошадь, ожидая 
Моргейн, которая почему-то задерживалась.
	-  Ты так и не хочешь слушать меня? -  Он все еще пытался 
урезонить ее в самый последний момент.-  На севере ты не будешь в 
безопасности. Давай отправимся на юг, в сторону Лана. Там живут 
племена, которые ничего не знают о тебе, и ты поэтому очень легко 
пойдешь через эти места. Я слышал, что дальше к югу есть даже города. 
Я мог бы поводить тебя туда, и ты смогла бы там жить. Но на севере за 
тобой будут охотиться и в конце концов убьют.
	Она даже не стала отвечать ему, а только тронула поводья, и серый 
конь начал спускаться с холма.


Глава 3

	Волки уже разделались с оставленной им тушей оленя. Скорее 
всего это произошло уже после того, как снег неожиданно прекратился. 
Все пространство было утоптано многочисленными следами, среди 
которых можно было заметить и такие, которые явно не походили на 
волчьи. Скорее всего, это были следы диких зверей из лесов Кориса. 
Может быть они принадлежали собакам.
	Он не боялся волков. Они редко нападали на людей, пожалуй 
только в особенно суровые зимы. Но звери из лесов Кориса были 
намного опасней. Они всегда убивали. Они убивали, и при этом не всегда 
поедали свои жертвы, такова была их извращенная натура. Возможно, 
что и здесь происходила кровавая бойня между ними и волками.
	Моргейн тоже смотрела вниз, разглядывая следы на снегу и, 
казалось, была абсолютно невозмутима от этого зрелища. Возможно, 
подумал он, она не видела ничего подобного во времена, когда Фай еще 
не изменял законы природы в таких масштабах и формах, которые 
устраивали только его. Возможно, что и волшебство выросло за эти годы 
и стало более могущественным, нежели в те времена, о которых она еще 
помнила, и что самое главное, она даже не представляла себе всех 
опасностей, навстречу которым они направлялись.
	Или возможно, и это было худшее из всех предположений, он сам 
до сих пор не мог себе представить, что едет рядом с ней, колено в 
колено, очень мирно в такое яркое утро. Он боялся ее из-за ее репутации, 
и это было естественно. И все же, думал он, его страхи от ее присутствия, 
скорее всего просто выдуманы им самим.
	Обглоданная кость лежала прямо поперек дороги, и его лошадь 
шарахнулась от нее.
	Они вернулись в долину Камней, пересекли замерзший ручей, кое-
где проломив не слишком толстый лед, и двинулись по ветру вдоль 
серых скал, в тени вершины, называемой Могилой Моргейн. Там 
поднимались две вырубленные из камня колонны, между которыми 
мерцало чистое небо.
	Моргейн взглянула вверх, на вершину горы, мимо которой они 
проезжали, и на ее лице появилась улыбка любопытства. Вейни начал 
уже понимать, что она явно не сгорала от желания ехать по тому же 
самому пути, где люди Хелна преследовал ~и ее~ по пятам.
	-  Кто освободил тебя? -  неожиданно спросил он.
	Она повернулась к нему, и в ее взгляде было явное замешательство.
	-  Ты сказала, что кто-то должен был освободить тебя из этого 
места. Что это за место? И как ты оказалась там? И кто тебя освободил?
	-  Это Врата,-  сказала она, и в его памяти вновь вспыхнула 
картина ночного кошмара, когда он увидел белого всадника на фоне 
солнца: очень тяжело держать в памяти подобное безумие.
	-  Если это были Врата,-  сказал он,-  тогда откуда же ты пришла?
	-  Я была в пространстве ~между~, и должна была находится там 
до тех пор, пока что-либо не нарушит поле. Это тот самый 
неклассический выход из Врат. Он напоминает омут пустого времени, 
очень пустого. Но в конце концов я вновь была вынесена на этот берег.
	Он взглянул вверх, и все не мог понять ее слов, но самым лучшим 
объяснением было то самое зрелище, которое он наблюдал здесь вчера.
	-  Так кто же освободил тебя? -  спросил он в очередной раз.
	-  Я не знаю,-  ответила она.-  Я въехала туда, преследуемая по 
пятам людьми. Какая-то тень накрыла меня, и я выехала назад. Это было 
похоже на то, как будто я закрыла на мгновенье глаза. Нет, даже не так. 
Это было только ~между~. Только это было гораздо дольше, нежели во 
всех других случаях, когда я оказывалась ~между~. Я думаю, что ты и 
был именно тем, кто освободил меня. Но я не знаю, как ты это сделал, и, 
главное, я сомневаюсь, что ты и сам это знаешь.
	-  Это невозможно,-  сказал он.-  Я не проходил мимо самих 
Камней.
	-  А я бы на твоем месте не стала надеяться на память,-  сказала 
она.
	Она вновь повернула голову вперед. Он ехал следом за ней, так как 
дорога, проходившая у подножья холма, была достаточно узкой. Он 
видел покачивающийся светлый хвост серой лошади и покрытую белым 
плащом спину Моргейн. Присутствие же этого малопонятного 
сооружения, которое она называла Вратами, набрасывало 
непроницаемую завесу на все его мысли. У него было время, чтобы 
пожалеть о той клятве, которую он дал в этом месте, понимая теперь, 
что за этот год, проведенный с Моргейн, он увидит и услышит много 
такого, что противно натуре благочестивого, почитающего религию 
человека. Но таково было испытание, посланное ему судьбой.
	Он смотрел на фигуру, движущуюся впереди него по старой 
разбитой дороге, и, глядя на окружавшие их невысокие скалы, ощущал 
себя человеком, попавшим назад, в детство, где со всех сторон его 
обступали старые игрушки. Разумеется, при этом он не брал в расчет 
Моргейн, и не забывал, что слово ~кваджл~ означало зло, а люди, 
относящиеся к кваджлинам могли делать так, что человек просто 
забывал некоторые вещи или события, происходившие с ним. Они не 
нуждались ни в транспорте, ни в смертельном оружии, а лишь 
занимались практическим колдовством, превращая в чистую 
материальную субстанцию все, что хотели, и делали это до тех пор, пока 
их постоянно растущее зло не поглотило и не превратило в руины из 
самих.
	И поскольку Моргейн, живая и здоровая, едет, полная сил по этой 
дороге, придерживая у колена меч, относящийся к давно забытым 
временам, то, глядя на оставшиеся руины, окружавшие их сейчас, она 
может вспоминать, как они выглядели на самом деле, до катастрофы.
	Говорили, что этот самый Фай, сын Фая, был бессмертен, и мог 
сохранять свою молодость, отбирая чужую жизнь, и что он не умрет до 
тех пор, пока будет находить неудачников, над которыми сможет 
проделывать подобные вещи. Но Вейни не мог поверить этим слухам, 
которые вызывали у него лишь улыбку, потому что он твердо знал, что 
все люди смертны.
	Но ведь Моргейн была жива и не умерла вот уже в течение почти 
сотни лет, и до сих пор оставалась молодой. Она считала, что сто лет 
вполне умеренным сроком. Возможно, что ей приходилось пребывать и 
еще в более долгих снах, чем этот.


	Верхняя часть дороги была завалена снегом. Обе лошади, серая и 
гнедая, старались изо всех сил, перебираясь через заносы. Но животным 
был нужен отдых, и поэтому путешественникам приходилось делать 
частые остановки в пу