дя Агигульф, дрожа, в ответ руки гуптины стиснул  и  проговорил  со
слезами:
   - Буду искать, буду!
   И тут завопил Гупта во всю мочь:
   - Поехали! Поехали! Горы высокие, путь далекий!
   И на четвереньки пав, задом стал взбрыкивать, коня изображая.  И  так
похож был Гупта на коня, что дядя Агигульф, будто забывшись,  уселся  на
широкую спину блаженного. И повез его Гупта на себе,  радостным  конским
ржанием двор оглашая и коней беспокоя.
   Дядя Агигульф ногами по земле волочил, руками за рыжие  волосы  Гупты
держась. Недолго, правда, вез дядю Агигульфа на  своей  спине  блаженный
Гупта.
   Довез его на себе до заднего двора, где куча навозная  прела.  Вокруг
куры ходили и поклевывали ее степенно. Распугав кур, сбросил Гупта  дядю
Агигульфа прямо на эту кучу. Проворно вскочив, вокруг лежащего дяди Аги-
гульфа выплясывать стал и выкрикивать истошно:
   - Избранник! Избранник! Мечом тучен станешь, доблестью умножишься! На
унавоженную землю сядешь, в плодородную землю ляжешь! Курочки-то  белые:
ко-ко-ко! Коровки-то бурые: му-му-му! А Боженька с небес глядит и умиля-
ется: вот как хорошо все устроено! Избранник, избранник ты!..
   Я к Гупте подошел и сказал, за одежду его дернув:
   - Верно ты говоришь, блаженный Гупта. И дедушка наш  Рагнарис  то  же
говорил: наш дядя Агигульф - любимец богов.
   Гупта взор ко мне оборотил, и подивился я тому, какие  светлые,  уми-
ленные у него глаза. И, заплакав без всхлипа, одними  слезами,  вскричал
блаженный:
   - Дедушка, дедушка! - И засмеялся, слез не вытирая: - Дедушка, дедуш-
ка... И дедушка-то Бога Единого славит: гав-гав!
   И удивительно было мне, откуда Гупта, никогда нашего дедушку Рагнари-
са не видав, так хорошо нрав и привычки его знает.
   Радость затопила мое сердце: удалось, стало быть, Ахме-дурачку дедуш-
ку за собой увлечь в райские кущи. Ибо не может быть лжи в  словах  бла-
женного.
   Дядя Агигульф услыхал, как Гупта по дедушке  плачет,  руки  навстречу
блаженному протянул, и подхватил его Гупта, поднял с кучи навозной одним
богатырским рывком и к себе прижал. И обнявшись, плакали оба.
   Возгласил тут Гупта, бороду над склоненной  макушкой  дяди  Агигульфа
задирая:
   - Избранник ты!
   И поцеловал дядю Агигульфа в губы, после на колени перед ним бухнулся
и мертвую голову, что на поясе у дяди  Агигульфа  висела,  поцеловал.  И
так, на коленях, прочь с нашего двора пополз, руками  широко  разводя  и
Бога Единого во всю глотку славя.
   И много подобных чудес Гупта по селу нашему свершал. И ни одного дво-
ра не миновал, везде пророчествовал и целил. И оттого, что целил, проро-
чествам его верили.
   У меня же из головы не шли слова Гупты про  дерево  и  лист,  который
оторвался, когда Бог Единый веру ковал. Откуда мог знать Гупта,  что  на
чужаке том, дядей Агигульфом убитом, крест был? Этого даже отец мой  Та-
расмунд не знал. Годья Винитар говорит, что святые - они  своими  путями
ходят. А он, годья Винитар, обычными путями ходит, как все люди,  потому
как он не святой, а только лишь богарь.
   Годья Винитар это тогда говорил, когда Ульф на дозорных, что на  кур-
гане сторожили, кричал, будто на рабов последних, за то, что Гупту  про-
пустили. Как, мол, так вышло, что незаметно Гупта мимо них прошел? В до-
зоре же тогда друг ульфов, Аргасп был, и с ним  Гизарна,  оба  воины  не
трусливого десятка.
   Но это было уже потом, когда ушел Гупта. А когда Гупта  в  селе  был,
иным был Ульф. Ибо был один день, когда Гупта от рассвета до самой  тем-
ноты за Ульфом по пятам ходил. И что ни делал Ульф, Гупта тотчас  повто-
рял, Ульфа передразнивая. Поначалу как я увидел это, так испугался,  ибо
думал, что прибьет Ульф пересмешника. Но не так все вышло, как я боялся.
Весь тот день смеялся Ульф. И Гупта тоже смеялся. Посмотрит Ульф на Гуп-
ту и хохочет, как сумасшедший, а Гупта ему вторит.
   Видя, какую радость Гупта по дворам носит, решил Агигульф-сосед, отец
Фрумо, к блаженному обратиться - вдруг поможет полоумной  его  дочке  от
придурковатости исцелиться? Подошел к Гупте, когда тот по селу слонялся,
за руку взял, за собой потянул. И пошел за Агигульфом, отцом Фрумо, бла-
женный Гупта, с детским любопытством рот приоткрыв, будто ребенок, кото-
рому интересное показать обещали.
   Привел его Агигульф-сосед на свой двор, дочку к нему вывел. И  стоит,
смотрит: что блаженный делать будет.
   Гупта на Фрумо поглядел и вдруг лицо скривил,  один  глаз  прикрыл  -
стал на Фрумо похож. И заголосил, совсем как Фрумо:
   - Гости едут! Гости едут! Угощение готовить! Хлеба в печь ставить!
   Засмеялась Фрумо от радости: наконец-то поняли ее!  И  тоже  голосить
принялась:
   - Едут, едут! Готовить, готовить! Ставить, ставить!
   И так кричали они оба, по двору бегая. Отчего-то страшно на них  гля-
деть стало. И убежал Гупта с агигульфова двора, оставив Агигульфа-соседа
в недоумении.
   Фрумо же веселая ходила и часто голосить снова начинала, хохотом  за-
ливаясь. Но Гупта больше к ней не приходил.
   Ушел из нашего села Гупта так же, как и пришел - ни для кого  не  за-
метно. А перед уходом у нашего дяди Агигульфа мертвую  голову  попросил.
Просто показал на нее и сказал:
   - Отдай!
   И отцепив от пояса, отдал блаженному Гупте дядя Агигульф мертвую  го-
лову, которой так дорожил, что никому не доверял  ее  носить.  Воистину,
было то великое чудо. Ибо никому, кроме Гупты, не под силу было  подвиг-
нуть дядю Агигульфа на подобное. Дядя Агигульф потом и  сам  чуду  этому
дивился и по мертвой голове тосковал.
   У Гупты сумы никакой не было, а все свои вещи он за пазухой носил.  И
вот, взяв от дяди Агигульфа мертвую голову, сунул ее блаженный Гупта  за
пазуху. После руку запустил себе за ворот  и  копаться  стал,  сокровища
свои перебирая. Долго копался;  после  вдруг  лицом  просиял  и  вытащил
большой пестрый камень с дыркой посередине.  И  торжественно  дяде  Аги-
гульфу камень этот подарил.
   Принял дядя Агигульф камень, в кулаке его зажал. А Гупта вскричал:
   - Ищи веру! Найди веру! Приголубь ее!
   Мертвая голова на животе у Гупты топорщилась, из-под рубахи  выпирая.
Глаз прищурив и заголосив голосом Фрумо: "Гости едут!..  Гости  едут!.."
Гупта прочь побежал.

   Наутро проснулись мы - а Гупты нет. Сгинул, и  следа  не  оставил.  И
снова дозорные Гупту пропустили, прошел мимо опытных воинов, ни  травин-
кой не прошелестел. Тогда-то и стал Ульф на Аргаспа с Гизарной  кричать,
будто на слуг провинившихся, - они подступы к селу сторожили. Дважды ми-
мо них Гупта невозбранно прошел. Сперва в село Гупту  пропустили.  После
того должны были каждый в четыре уха слушать, в четыре глаза глядеть.  А
они - смотри ты! - опять его мимо себя пропустили.
   И на Теодагаста набросился, точно пес. И Валамиру  досталось.  Они  в
разъезде были, когда Гупта ушел. Не по воздуху же улетел Гупта!
   Те слушали, красные, и даже оправдываться не решались.
   Годья же Винитар сказал Ульфу, что вины на дозорных нет. Ибо Гупта  -
святой, а святых иной меркой мерить надо.
   Ульф, имя Гупты услышав, вдруг лицом просветлел. И больше с дозорными
о том говорить не стал.

   РАССКАЗ ХРОДОМЕРА

   Раньше мы с братом Гизульфом никогда не спрашивали дедушку  Рагнариса
про Арбра, потому что Арбр был всегда, как дедушкины боги. Не станешь же
про богов спрашивать - кто они и откуда! Так и Арбр.
   Настал день, и Хродомер к Тарасмунду явился. Поскольку теперь,  когда
дедушка Рагнарис умер, Тарасмунд как бы занял место Рагнариса, то Хродо-
мер с ним насчет сельских дел советоваться стал. Если с дедушкой  Рагна-
рисом больше спорил да ругался, то к Тарасмунду прислушивался да  помал-
кивал, всем на удивление.
   Вот и ныне пришел. Беседовали они с отцом нашим Тарасмундом в доме; а
мы во дворе были. И дядя Агигульф во дворе был - сидел на колоде посреди
двора, как раньше дедушка Рагнарис сиживал,  в  даль  вперясь  и  бороду
пальцами ероша.
   Видя, что дядя Агигульф ничем особенно не занят, подошли мы к нему, и
Гизульф с просьбой к нему подступился. На страве показывал дядя Агигульф
вкупе с Хродомером, как убил в давние годы дедушка Рагнарис Арбра; стало
быть, ведомо дяде Агигульфу, как то с Арбром все на самом деле было. Так
пусть бы рассказал он нам всю эту быль от начала и до самого конца.
   Дядя Агигульф отвечал сердито, чтобы мы не подумали, будто он тут без
всякого дела сидит и его любой безделкой отвлекать можно. Ибо сильно за-
нят он, дядя Агигульф. О судьбе людской под небесами богов - вот  о  чем
его помышление. И чтобы мы болтовней своей малоосмысленной в мерное  те-
чение дум его не вторгались. И кулак показал.
   А тут как раз Тарасмунд с Хродомером из дома вышли. Хродомер по  дяде
Агигульфу взглядом сердито цапнул и  губами  шевельнул,  будто  ругаться
приготовился (скучно ему, видать, было без частых перебранок с  дедушкой
Рагнарисом, а дядя Агигульф как раз на привычном  дедушкином  месте  си-
дел). И видно было по Хродомеру, что ожидал  он  тут  дедушку  Рагнариса
увидеть, ибо не позабыл еще давней привычки его, а увидел на  месте  его
дядю Агигульфа. И оттого осерчал.
   Но Тарасмунд знак Хродомеру сделал, чтобы не трогал он Агигульфа. Ибо
из всех детей рагнарисовых Агигульф любимцем был и оттого так убивается.
   Дядя же Агигульф вдруг меня за волосы поймал и на Хродомера  показал.
У него, мол, лучше спроси, как оно все с Арбром вышло  и  как  убил  его
Рагнарис в славном поединке. Хродомер знает, как события одно за  другим
следовали; ему же, Агигульфу, известно не более, чем нам. На страве же в
него Вотан вселился и дивным образом посредством священной ярости открыл
душу Арбра. Его же, дяди Агигульфа, душа на то время, пока Вотан в  теле
его священной яростью исходил, место Вотана в Вальхалле занимала. И  пи-
вом там опилась - отчего так скоро после дядю Агигульфа хмель сморил. Не
пьянствуй душа его в Вальхалле - нипочем бы не сморил.
   После того меня к Хродомеру подтолкнул. И сам с любопытством шею  вы-
тянул: что будет?
   У себя на дворе, рядом с отцом, дядей Агигульфом и братом, я не побо-
ялся Хродомера-старейшину.
   Хродомер и сам не прочь оказался вспомнить то время. Тосковал  он,  а
потому искал беседы. И охотно сказал он, что теперь, когда близок  конец
мира и когда времена подошли к последней границе своей, чтобы  перестать
быть, пришел час рассказать, как все было на самом деле.
   Проговорив это, подошел к колоде дедушкиной старейшина Хродомер,  по-
сохом своим дядю Агигульфа с нее согнал и сам  уселся.  Посох  поставил,
ладони на нем сложил, подбородком оперся и замолчал.  Агигульф  уже  рот
раскрыл, чтобы напомнить Хродомеру об обещанном рассказе.
   И заговорил Хродомер. Сказал:
   - Такие как Арбр среди людей - что соль в пище. Мало их - народ хире-
ет и в ничтожество впадает; много их - племя  будто  человек  во  хмелю,
убиться может.

   Когда дедушка Рагнарис был такой, как я, и со своим отцом в том  селе
жил, где старейшинами ныне Валия и Бракила; а Хродомер  был  такой,  как
сейчас Гизульф, жил в том же селе Арбр,  сын  Бракилы.  Сызмальства  все
трое росли вместе, дружбой крепки - Арбр, Хродомер и Рагнарис.  Но  Арбр
был у них заправилой.
   Лес к прежнему селу ближе подходил, чем к нашему.  О  чужаках,  каких
ныне опасаемся (от захирения нашего), тогда и слыхом не слыхивали, и по-
этому невозбранно бродили по лесу - собирали птичьи яйца,  ловили  птиц,
охотились на всякого мелкого  зверя.  Тогда  от  аланов  опасность  была
больше; но аланы от леса подальше держались.
   В бурге же тогда сидел военный вождь Аларих, еще совсем молодой.
   Тогда, как часто говорил нам  дедушка  Рагнарис,  мир  был  еще  пра-
вильный. И все было устроено в нем, как полагалось от веку:  звери  были
дикими, враги свирепыми, а воины кичились друг перед другом не барахлом,
а богатырством.
   И недолетки стремились на мужей зрелых походить во всем и не уступать
им в удали, насколько это под силу юнцам. Самыми же  отчаянными  в  селе
были трое друзей - Хродомер, Рагнарис и Арбр.
   Однажды пошли Рагнарис и Арбр в лес вдвоем. Хродомера же  с  ними  не
было; его отец к делу приставил. Время к осени шло. И завидовал Хродомер
друзьям своим, предвидя богатую их добыча (пошли они бить жирную осеннюю
птицу). И с нетерпением ждал возвращения их.
   Смеркаться уже стало (а ушли затемно, рано утром), когда  Рагнарис  в
село прибежал. Один прибежал. Лица на нем не было. Видел  Хродомер,  как
Рагнарис во двор свой побежал, а после отец Рагнарисов, за шиворот  отп-
рыска своего волоча, через все село к Бракиле его потащил. Хродомер  все
бросил и следом за другом своим побежал, ибо беду большую почуял. И ник-
то не смог бы удержать в том его, Хродомера.
   И пала на село весть страшная, как сизый туман на поле опускается.
   Нет больше Арбра.
   Так рассказывал Рагнарис, не стыдясь, слезами заливаясь.
   Долго бродили они с Арбром по осеннему лесу  и  много  птицы  набили,
сноровком друг перед другом выхваляясь. И ни один не превзошел  другого.
И так зашли они далеко от села, в места незнакомые. Но дорогу домой зна-
ли, ибо умели по лесу ходить, даже незнакомому, и потому не боялись. Ны-
нешние-то сопляки этого не умеют. Вот Валамир, к слову сказать, из бурга
хмельной возвращаясь (три года уж минуло тому), в роще  заплутал.  Да  и
иные не лучше, сказал Хродомер-старейшина.
   С Арбром же было так. Набрели Рагнарис и Арбр  на  медвежий  выводок.
Два медвежонка играли, малыш и пестун. Рагнарис сразу сказал другу свое-
му Арбру: "Пойдем отсюда подобру-поздорову, пока медведица не  явилась".
Но Арбр будто не слышал. Как завороженный, рот  приоткрыв,  на  медвежат
глядел и с места не двигался.
   А после, будто кликнули его, шагнул к медвежатам и в игру  их  вошел.
Втроем кататься начали. И смеялся Арбр.
   Лес же вокруг старый, мрачный стоял, только на той поляне, где играли
теперь трое, оставались еще пятна света.
   Рагнарис еще несколько раз позвал Арбра, но тот не откликался. Словно
речь человеческую разом позабыл. Пестун широкой лапой то маленького мед-
вежонка катнет, то Арбра, так что кубарем они летели. После же  и  Арбр,
смеясь, пестуна рукой толкал, и опрокидывался пестун на спину.  И  видно
было, что дурачится большой уже сильный медведь.
   Рагнарис вдруг чужим себя почувствовал. И все чужим вокруг него  ста-
ло: и темный древний бор, и лужайка, где еще светло было, и медведи  иг-
рающие, и закадычный друг его Арбр, что от него, Рагнариса,  отвернулся.
Ибо принял этот извечный, незнакомый мир Арбра, а  его,  Рагнариса,  от-
торг.
   Со всех сторон сдавил Рагнариса страх. И  разозлился  на  страх  этот
Рагнарис, и обида вскипела в нем. Но тут сбоку кто-то заворчал тихонько,
будто сквозь зубы. И вышла из кустов огромная медведица.
   И побежал Рагнарис, ног под собой не чуя. Птицу, набитую в  тот  день
на охоте, бросил, ибо тяготила она его и бежать мешала.
   Как в село прибежал, сам не помнит. Но Арбра с ним не было. Не иначе,
порвала его медведица.
   И бил Рагнарис, отец Рагнариса, отпрыска своего смертным боем за  то,
что Арбра бросил. Но Хродомер уже тогда подумал, что все наоборот  было:
это Арбр бросил Рагнариса.
   И Хродомеру от родителя его, Хрокмунда, досталось: как  есть  вы  все
трое друзья неразлучные и есть у вас заединщина, то получи впрок назида-
ние.
   Рагнарису, однако, досталось больше. Крут был отец Рагнариса. Еле  до
смерти не убил, мать на руках его повисла и отобрала. Поутру  же  нашего
дедушку Рагнариса, всего в синяках, в лес назад погнал отец его.  И  сам
пошел. И много воинов с ними пошло, с рогатиной, ножами и копьями. Будто
в поход собрались.
   А Бракила, отец Арбра, друг Рагнариса - отца дедушки Рагнариса  -  на
дедушку Рагнариса нарочито не смотрел. И на отца его тоже глядеть  избе-
гал. И оттого отец Рагнариса гневался в сердце своем и сына  своего  всю
дорогу то и дело тумаками угощал, да так, что даже Хродомеру дружка сво-
его жалко стало.
   Рагнариса впереди гнали, будто пса некормленного, чтобы дорогу к тому
месту показывал.
   В те времена (не то что ныне) по лесу ходить умели, поэтому Рагнарис,
хоть и звенело в голове у него от отцовской науки, умом  не  умалился  и
дорогу отыскал - к месту тому, где друга своего оставил,  охотников  вы-
вел.
   Не успели опомниться, как из густых зарослей огромная медведица вста-
ла, на диво лютая. Говорили после в селе, что такой лютой медведицы и не
упомнят.
   Тут старейшина Хродомер добавил, что в нынешнее  время  медведи  тоже
измельчали - иной раз забитого медведя от пса не отличишь.
   Та же медведица одним ударом снесла голову Агилмунду Лысому, что луч-
шим охотником в селе почитался. Пока она разворачивалась, ей копье в бок
всадили. Взревела медведица и лапами стала бить во  все  стороны.  Живот
распорола Эйриху длинными когтями и еще двух человек покалечила, пока ее
добили копьями и ножами.
   Внятно тут всем стало, что не простая это медведица. Не дано обычному
зверю столь много добрых воинов с собой в  темное  царство  уводить.  Не
иначе, кто-то из богов, возвеселясь, потеху  устроил  и  забрал  к  себе
Агилмунда Лысого, Эйриха и еще двоих, чьи имена старейшина Хродомер сей-
час уже не помнит.
   Медвежата, как то в обычае зверином, сбежали, пока мать их  от  людей
отстаивала. И Арбр сбежал вместе с ними, потому что не нашли его на  по-
ляне, сколько ни искали.
   Пошли дальше, в чащу леса, по следу псов пустили. Вскоре  Арбр  отыс-
кался. Подобно медведице, из кустов встал. В руках  сук  огромный  имел.
Головой тряс, и еще заметили, что рот у него в крови.  После  на  поляне
перья повсюду разбросанные нашли и поняли, что Арбр  с  медведями  птицу
сырьем ел, ту, что с Рагнарисом они набили.
   Навалились на Арбра всем миром и скрутили его. Он же только  рычал  и
отбиваться пытался. И пена изо рта у него шла.
   С тем в село вернулись, неся с собою связанного Арбра и убитых медве-
дицей воинов. После же еще те вернулись, кто тушу медведицы разделывал и
шкуру с нее снимал.
   И жизнь в селе снова вошла в прежнее русло. Убитых погребли с  почес-
тями. Жена Агилмуда и еще одного, чье имя старейшина Хродомер сейчас уже
запамятовал, за мужьями своими последовали. Ибо в те времена по древнему
закону жили и честны были перед богами и людьми, не то что  ныне,  когда
над каждой паршивой наложницей соплищей мотают: мол, наложница, она тоже
человек.
   Отец наш Тарасмунд вздохнул, однако речи  хродомеровы  перебивать  не
стал. Видно было, что и ему любопытно рассказ об Арбре послушать.
   Дядя же Агигульф слушал, как младенец, рот  приоткрыв.  Даже  дышать,
кажется, забыл. И видно было, что ни разу он  этой  истории  не  слыхал,
хоть и был дедушкиным любимцем.
   Хродомер помолчал, отдыхая. И продолжил так.
   Шкуру медведицы, хоть и попорчена она была копьями и  ножами,  отдали
Рагнарису, отцу Рагнариса, ибо он первый копьем в  зверя  лютого  попал.
Выдубили шкуру и в доме поместили. И дивились все ее огромной величине.
   Но после, как оправился Арбр и снова человечье обличье обрел,  пришел
он в дом Рагнариса, шкуру медвежью увидел и весь затрясся  с  головы  до
ног. К шкуре припал, каждую рану на ней обласкал пальцами,  а  после  со
слезами молить стал Рагнариса, отца Рагнариса, чтобы отдал ему шкуру.
   И столь велико было отчаяние Арбра, что отдали ему шкуру.
   Дедушка же наш Рагнарис говорил потом Хродомеру, что радовался этому,
ибо пугала его чем-то гигантская медведицына шкура. Так  стращала,  хоть
из дому беги.
   Знал бы, какую беду шкура эта в дом Арбра принесет, нипочем бы так не
радовался. Хотя и без всякой шкуры беда бы эта стряслась, так  он  после
рассудил.
   А случилось это все с Арбром, когда луна стала полной.
   Тут Хродомер нас, слушателей своих, взглядом обвел и пояснил:
   - К тому я это все говорю, что Бракила, отец Арбра, сына своего,  ко-
торый с медведицыной шкурой не расставался, в капище водил, к  жрецу.  И
там жрец говорил о чем-то с Арбром отдельно от Бракилы. О чем же  т