онал сквозь зубы.
   И вдруг закричала мать наша Гизела, всегда тихая и  безмолвная  -  да
так пронзительно, что в ушах зазвенело:
   - Чудо! Чудо явлено!
   И то, разве не чудо, что из сострадания к годье Винитару язычник  Ви-
зимар крест выковал, столько металла дорогого извел, да еще  сам  его  в
храме Бога Единого водрузил?
   И все разом подхватили и стали кричать:
   - Вставай, годья Винитар, вставай! Ты столько нам о чудесах рассказы-
вал, которые Бог Единый творил! И вот, явлено тебе чудо, а ты  лежишь  с
закрытыми глазами и не хочешь его видеть!
   И пошевелился годья Винитар, застонал от боли, ибо все  тело  у  него
онемело, и открыл глаза. Завидев же крест, словно сил  набрался.  Руками
за перекладину уцепился и на колени поднялся.
   Все ахнули, будто воскрешение из мертвых увидели. Мне тоже  казалось,
что годья Винитар мертв был, а теперь вдруг ожил, потому что кузнец-ван-
дал перед ним железный крест поставил. У меня даже  колени  ослабели.  И
тогда я пал на колени. Многие кругом тоже встали на колени,  стали  кри-
чать и петь и славить Бога Единого и Доброго Сына Его.
   Одвульф, который все это время в храм Бога Единого не ходил, услышал,
как все о чуде кричат. Захотел Одвульф на чудо поглядеть и  узнать,  кто
святости допреже его, Одвульфа, достиг. И вошел в храм. Едва лишь  зави-
дели Одвульфа, как подниматься с колен стали, чтобы  прибить  завистника
до смерти. Я увидел, что у отца моего Тарасмунда, который рядом  с  уми-
ленным лицом молился, вдруг кулаки побелели, так хотелось  ему  Одвульфу
все ребра переломать. Хоть и родич нам Одвульф, но противен был  нам.  И
понял опасность Одвульф и спасся у себя дома.
   Годья же от алтаря лицо к нам обратил  и  оглядел  всех  собравшихся.
Многие из тех, кто спасать годью пришел, не веровали в Бога  Единого.  И
тут слезы умиления потекли по бороде годьи. И многие из тех, кто на  ко-
ленях стоял, тоже зарыдали. И встал годья и пошел, шатаясь и в голос ры-
дая, прочь из храма. Все расступались, ему дорогу давая, а после  следом
за ним двинулись.
   Вышел годья Винитар из храма Бога Единого, и дождь его омочил. С тру-
дом волоча затекшие ноги по грязи, пошел годья к дому Одвульфа. И  толпа
за годьей шла. И все больше людей сходилось, ибо о чуде уже все слыхали,
хотя не все поняли, в чем собственно чудо состояло.
   Даже Хродомер пришел. Хродомер пришел посмотреть на ангела. Мол,  пе-
редавали ему, будто ангел приходил от Бога Единого  и  послание  принес.
Хотел Хродомер с этим ангелом потолковать. Спросить про чужаков, про то,
каково там нынче Рагнарису, не врет ли Ульф про чужаков.
   Увидел же Хродомер, как и прочие собравшиеся, что годья Винитар к до-
му одвульфову подходит, а ангела никакого не было. Одвульф же решил, что
убивать его всем селом пришли, в доме затворился и закричал, что  дорого
жизнь свою продаст.
   Винитар же в жидкую грязь на колени пал у входа  в  дом  одвульфов  и
громко о прощении молить стал.
   Одвульф сперва не верил своему счастью. Думал, не хитрость ли это во-
енная, чтобы его из дома выманить. Годья призвал остальных тоже Одвульфа
молить. И кое-кто из женщин от восторга перед чудом начали кричать: мол,
прости его, Одвульф!
   Понял Одвульф, что убивать его не хотят, и из дома вышел. Увидал, как
годья в грязи на коленях стоит и плачет, громко взрыднул и тоже на коле-
ни бухнулся, брызги подняв. После чего зачерпнув жидкой грязи обеими ру-
ками, на голову себе вылил и лицо вымазал. Тоже прощения просить стал.
   Так стояли и рыдали и дождь их поливал.
   Визимар-кузнец глядел на них и голову чесал в недоумении. А  Хродомер
буркнул:
   - Вот она, новая вера, вывалялись в грязи, как свиньи, и плачут.
   И ушел, сердито палкой стуча.
   Крест же визимаров, который чудо сотворил, был  большой,  тяжелый,  а
чтобы годье его в руке держать сподручней было, сделал его кузнец с  ру-
коятью, наподобие меча. Это он сам потом годье  объяснял,  находчивостью
своей похваляясь.
   Ульф несколько дней ворчал себе под нос, что, видать, спятил  кузнец,
пока один в кузне сидел. Виданое ли дело, столько доброго железа на без-
делку изводить.
   Хродомер же говорил, что, видать, и вправду мир к концу катится. Доб-
лесть уже уважения не вызывает, а слезы и сопли стали к  славе  служить.
Поймать бы того, кто первый это придумал, да голову ему  свернуть,  чтоб
другим неповадно было.

   И впрямь, видать, Сын Бога Единого по доброте своей  явил  нам  чудо,
ибо после истории с железным крестом годьи Винитара на душе заметно  по-
легчало. Да и дождь перестал. Жизнь начала в новую колею входить.
   Только дядя Агигульф на лавке лежал. Лишь по нужде выходил. После чу-
да дня два минуло - вышел дядя Агигульф в очередной раз  по  нужде,  как
вдруг крик раздался страшный. Своротив что-то по дороге,  ворвался  дядя
Агигульф в дом, про нужду свою позабыв по дороге, и лица на нем не  было
- не то с перепугу, не то от восторга. Кричит: "Рагнарис,  Рагнарис!"  И
звал нас из дома выйти.
   Выбежали мы. Дядя Агигульф на небо показывает. По небу облака плыли и
одно облако с лицом дедушки Рагнариса на диво схоже было.
   И кричал дядя Агигульф, что это Рагнарис на нас сверху смотрит. Стало
быть, попал в Вальхаллу, к Вотану, и теперь в свите его Дикой Охоты ска-
чет, а вечерами пирует в дивных чертогах.  И  убивают  его  многократно,
чтобы воскресить, и сам дедушка  Рагнарис  всех  убивает,  чтобы  после,
воскреснувших, обнять на богатырском пиру.
   И плакал от счастья дядя Агигульф, облако провожая. Видя, что  братья
его восторга его не разделяют, по-черному обругал  их  дядя  Агигульф  и
следом за облаком со двора сорвался.
   Мы с Гизульфом сразу поверили, что это дедушка Рагнарис из  Вальхаллы
на нас смотрит, и к годье Винитару поскорее  побежали,  рассказать,  что
еще одно чудо явлено было. Не иначе, как Бог Единый вкупе с Вотаном осо-
бой благодатью наше село отметил. Но годья, который после чуда с  желез-
ным крестом еще более строг и неуступчив стал, только обругал нас и при-
бить пригрозил.
   Когда дядя Агигульф со двора следом за  облаком  побежал,  Тарасмунд,
отец наш, дяде Ульфу заметил, что то облако не может быть  Рагнарисом  и
что Агигульф рехнулся.
   Ульф же отвечал ему: пусть Агигульф во что угодно верит,  лишь  бы  с
лавки поскорее встал.
   Только под вечер вернулся дядя Агигульф  и  еще  более  мрачным,  чем
прежде был. И снова на лавке утвердился.

   Едва лишь после дождей земля в округе просохла, из бурга дружинник от
Теодобада приехал, Гибамунд, знакомец нашего дяди Агигульфа,  с  которым
они вместе гусли добыли. Так сказал Гибамунд: прислал его  Теодобад  уз-
нать, как живет-может Рагнарис, к коему испытывает военный вождь  почте-
ние наподобие сыновнего, ибо Аларих, отец  Теодобадов,  Рагнарису  также
почтение оказывал. И еще сказал Гибамунд, что хотел бы Теодобад свою те-
легу, на которой Рагнариса из бурга увозили, назад получить.  Ибо  никак
военному вождю без телеги; у дружины же одалживаться неловко. Телега же,
мол, сами понимаете, то и дело в хозяйстве надобна.
   И стал рассказывать во всех подробностях, как тяжко Теодобаду без те-
леги живется. По рассказу этого  Гибамунда  так  выходило,  что  военный
вождь только и делает, что на своем горбу бревна из леса таскает и  про-
чие тяжести.
   А ночью без той шкуры, которой Рагнариса закутывал,  когда  домой  на
телеге его отправлял, мерзнет военный вождь. Зуб на зуб у него не  попа-
дает. И в поход уже не смог пойти, ибо болен был от холода и трудов  не-
посильных. Так что осталась дружина без богатой добычи, а военный  вождь
без славы, и все потому, что шкуры той теплой при вожде нет.
   Так что не прихоть вовсе, а соображения важнейшие заставляют Теодоба-
да прислать в село наше его, Гибамунда, и просить возвратить столь необ-
ходимые для войны вещи. Мол, должно понять сие и вникнуть.
   Отец наш Тарасмунд сказал, что Рагнариса нет с нами больше.
   Гибамунд печаль свою в приличных и учтивых словах высказал. И о вели-
ком тинге заговорил. Дескать, собрались старейшины в бурге и уже дня два
как беседами обмениваются.
   Гибамунд сказал, что Теодобад сейчас молчит да слушает. Но  тинг  за-
кончится только тогда, когда все старейшины дадут Теодобаду столько вои-
нов, сколько Теодобад запросит. И не раньше.
   Вся дружина про то знает: замыслил Теодобад собрать  в  бурге  войско
огромное, какого от веку еще не было. Со времен Алариха такого не  упом-
нят. Хочет Теодобад чужаков всей силой ударить. Выследить их и ночью по-
разить и вырезать без пощады, за родичей наших вандалов мстя.
   И еще одну весть привез Гибамунд - хорошую. От гепидов двое  прибыли.
Сказали: надумали-таки ближние гепиды под  Теодобада  идти  и  вскорости
пусть ждет готский военный вождь их старейшин. И  говорили  еще  гепиды:
был, мол, у гепидских старейшин добрый дар для Теодобада. Чужака поймали
удальцы гепидские. Правда, околел чужак тот, но сердце гепидское повесе-
лить успел. Обещали еще чужаков наловить.
   Так Гибамунд рассказывал.
   Выслушав, отец мой Тарасмунд к лавке подошел,  где  дядя  Агигульф  в
бессилии лежал, и велел дяде Агигульфу вставать. Мол, приехал человек от
Теодобада и надлежит уважение гостю выказать, на  курган,  к  Рагнарису,
его отвести, чтобы самолично увидел: нет больше Рагнариса. И чтобы  Тео-
добаду все рассказал, что видел.
   Для того же, чтобы вернее рассказал, надлежит  ему,  дяде  Агигульфу,
вместе с тем человеком в бург поехать. И  телегу  вернуть  Теодобаду,  и
шкуру; поблагодарить военного вождя. И пусть напомнит, что одна доска  в
телеге плохая была, так мы новую доску туда постелили, не пожалели  доб-
рого дерева.
   Дядя Агигульф скучно спросил: кто, мол, приехал-то. Отец сказал:  Ги-
бамунд приехал. И добавил, что пива им с собой даст,  когда  на  курганы
пойдут.
   И пошли. Впереди, понурясь, дядя Агигульф шел. Он пиво  нес.  За  ним
Гибамунд с лицом торжественным и печальным следовал; взор же от пива  не
отрывал.

   Вернулись наутро; говорили, что видели всех - и Алариха, и  Арбра,  и
дедушку Рагнариса. И еще многих других видели, всех не перечесть. И  до-
зорных видели. Как же иначе? Дозорные дозор несли. И пивом от  Агигульфа
с Гибамундом разило страшно.
   Дядя Агигульф заметно повеселел; Гибамунд же наоборот лицом как будто
помятый стал.
   Переночевал у нас Гибамунд. На рассвете следующего дня уехали  они  с
дядей Агигульфом в бург, к Теодобаду. Ульф наказал  дяде  Агигульфу  все
новости у Теодобада узнать. И передать военному вождю: у нас, мол, тихо.

   ГУПТА

   Два дня минуло, как дядя Агигульф с Гибамундом в бург уехали -  воен-
ному вождю Теодобаду телегу отдавать и новости узнавать. Под вечер  вто-
рого дня, как стадо домой гнали и мычанье да блеянье уже  совсем  близко
раздавалось, крики послышались: "Гупта, Гупта идет!"
   Сестра моя Сванхильда опрометью во двор заскочила, ровно  коза  моло-
дая, да как заорет, от усердия приседая:
   - Идите все сюда! Смотрите! Гупта идет!
   Вышли мы все - любопытно нам стало. И аж рты пораскрывали, на зрелище
невиданное глядя (вот бы дед поглядел, вот бы палкой-то погрозил!)
   Пастух наш, Од-сирота, мрачнее обычного выступал. И так-то угрюмый, а
тут и вовсе шел, стараясь ни с кем глазами не встречаться и по  сторонам
не глядеть. Смущался, видать, ибо уши у него красные были.
   И было, от чего Оду смутиться.
   Посреди стада, со скотиной разговаривая, мужик  какой-то  здоровенный
брел. Никогда прежде мы такого здоровенного мужика и не видали. И Лиутп-
ранд, и Багмс - даром что крупнотелы - и в подметки ему не годились.
   А лик имел бородатый и кроткий, даже умиленный. Глазки маленькие гля-
дели из-под припухших век, будто пива накануне перебрал.
   Скоты к нему приветливо морды поворачивали, когда он то с одной, то с
другой животиной любезную беседу заводил; на людей же внимания не  обра-
щал.
   И псицы свирепые, Айно и Твизо, возле этого мужика крутились и весело
гавкали. Нет, чтобы живота лишить дерзкого этого пришлеца, горло  перег-
рызть - как положено.
   Пастуха для этого мужика словно бы и не было. И видно  было,  что  от
души досадовал пастух - дураком его этот незнакомец  выставил.  И  перед
кем? Считай что перед коровами да овцами.
   Потом Од-пастух рассказывал, как впервые они  Гупту  увидели.  Обедал
он, когда собаки вдруг уши насторожили и забеспокоились. И пошел Од  ту-
да, куда собаки глядели. За ним Твизо пошла; Айно же Од велел при  стаде
оставаться.
   Посреди луга молодой дубок стоял одиноко; к нему-то и направилась со-
бака. Подойдя поближе, увидел Од-пастух диковинную  картину.  Под  дубом
мужик стоял, огромный, рыжий. Сперва у Ода сердце екнуло: не чужак ли?
   Странно было, что Твизо не рычала, а лишь  уши  торчком  поставила  и
хвостом помахивала, пасть в улыбке раздвинув.
   Мужик же стоял, никого не замечая, на дуб смотрел и  будто  ждал  че-
го-то. Замер Од, не понимая, что за загадка ему явлена. Тут налетел  по-
рыв ветра; листья на дубе зашевелились, зашелестели. И тотчас  ожил  тот
мужик, заговорил невнятно, будто бы к листьям речь свою  обращая.  Тогда
понял Од, что безумен тот мужик, ибо считает листья на дереве живыми.
   Пошел Од обратно к стаду. Твизо - странное дело! - к  верзиле  пошла.
Собаку заметил мужик, пятерню в ее густую шерсть запустил,  и  позволяла
себя ласкать свирепая Твизо. Мужик же безумный что-то в ухо стал шептать
собаке. А Твизо знай себе слушает, бровями двигает и хвостом помахивает;
после морду подняла и мужика в лицо лизнула.
   Выпустил он ее шерсть. Твизо повернулась и пошла к Оду.  И  мужик  за
собакой следом пошел. Не знал Од, что делать. Больно дюж тот мужик, пал-
кой не прогонишь. Да и собака его приняла.
   С человеком разговаривать пришлец не стал, в стадо затесался и тут же
в беседу со скотиной вступил. Изъяснялся, вроде как, на нашем наречии. И
потому решил пастух, что, наверное, это Гупта блаженный из соседнего се-
ла, которого так давно у нас ждали.
   Так Од-пастух рассказывал.

   Когда тот мужик вместе со стадом наш двор миновал, он как раз с коро-
вой Агигульфа-соседа разговаривал. И поскольку он с ней оживленно  бесе-
довал (та мордой водила и ресницами моргала), то и зашел, увлекшись,  на
двор к Агигульфу-соседу.
   И тут уверовали мы окончательно: и впрямь  блаженный  Гупта  то  был.
Прав был дед покойный: и впрямь мир к закату клонится. Ни одной седмицы,
почитай, без чуда не обходится. Так Хродомер говорил.
   По селу эта весть быстро разошлась. Гомон пошел: Гупта, мол,  явился!
Все к Агигульфу-соседу побежали - на блаженного поглядеть.
   Думали мы сперва, что Фрумо с Гуптой быстро между  собою  столкуются:
оба блаженные, оба пророчествуют. Но не поняли они друг друга. Фрумо все
про гостей лепетала, про угощение.
   А Гупта блаженный о своем гудел: Бог Единый, мол, и листочки  создал,
Бог Единый и цветочки создал, и все-то он,  умница  такая,  создал...  И
слезу от умиления пускал.
   Фрумо сердилась, ногой топала: гости едут, гостей  ждите,  жбаны  го-
товьте! А Гупта знай себе: и коровки-то Бога Единого славят му-му, и ко-
зочки-то Его славят ме-ме...
   Был этот Гупта толстый, с большим животом. Так они с  Фрумо  друг  на
друга животами уставясь, разговаривали, друг друга не слыша и  не  пони-
мая.
   Агигульф-сосед поблизости топтался в  растерянности  великой.  Ни  по
прежней, дедовской, вере, ни по новой блаженного гнать в три шеи  нельзя
было. Но и оставлять у себя дома боязно. А ну  как  родит  дочка  раньше
времени от волнений таких?
   Дивились мы, на Гупту глядя, ибо думали прежде, что гепиды его убили.
Но, видать, и вправду хранят все боги блаженных, и Бог  Единый  их  тоже
жалует, раз счастливо избежал Гупта коварства гепидского.
   Да и то сказать, такого, как Гупта, убить - это с  кого  хочешь  семь
потов сойдет, будь ты самый развеликий богатырь. Даже нашему  дяде  Аги-
гульфу, великому воину, думалось мне, не под силу было  бы  Гупту  этого
жизни лишить. В таком богатом теле, почитай, и топор вязнет.
   На двор к Агигульфу-соседу много народу набилось. Всем охота  было  и
на Гупту поглазеть, и узнать, как Агигульф из такого  положения  выйдет,
что делать станет.
   Агигульф-сосед, подумав, хитроумный выход отыскал: свел Гупту наравне
с коровой в хлев и там запер, жердиной заложив. Пусть со скотиной  ночу-
ет, коли так люба она ему.
   Порадовались мы на мудрость Агигульфа-соседа. Весь вечер из-за  двери
хлева агигульфова низкий бас гудел: Гупта с коровой о чем-то  непрерывно
толковал.
   Агигульф-сосед нас с Гизульфом от хлева гнал, но кое-что  мы  все  же
разобрали из речей гуптиных. Гупта корове то втолковывал, что годья  нам
в храме всегда говорил. Только иначе как-то говорил, по-чудному. По-сво-
ему все выворачивал.
   Под конец ушли мы с Гизульфом. Ночью плохо спали, все  думали:  когда
Гупта чудеса начнет творить. Не пропустить бы. Под утро сморил нас сон.
   И едва только заснули, как разбудили нас яростные вопли, от дома Аги-
гульфа-соседа несшиеся. Мы так и подскочили. Началось! Видать, блаженный
Гупта, с коровами толковать охрипнув, за дело взялся и Ахму воскресил  -
из благодарности к хозяевам.
   Агигульфа-соседа мы в воротах нашего дома увидели. Стоял он  в  одной
рубахе, с бородой всклокоченной, и рассказывал, крича и размахивая рука-
ми, матери нашей Гизеле, Арегунде-вандалке  (она  у  нас  заночевала)  и
Ильдихо сонной про беду, его постигшую.  Так  волновался  Агигульф-сосед
разве что в те дни, когда судился с нашим дядей Агигульфом из-за бесчес-
тия своей полоумной дочери.
   Мы с Гизульфом поближе подошли, чтобы послушать. А Агигульф-сосед все
успокоиться не мог и снова рассказ свой повел, едва  закончив,  так  что
мы, можно сказать, с самого начала все услышали.
   Пошел он, Агигульф-сосед, поутру корову доить - больше  некому  было.
Да и дойки у этой коровы тугие, а Фрумо теперь слабенькая. Так он  гово-
рил, как бы извиняясь, что такую работу сам делал.
   И что же он, Агигульф-сосед, в хлеву увидел? Под коровой, будто теле-
нок под маткой, бугай этот  здоровенный,  Гупта-блаженный,  пристроился.
Стал на четвереньки, задницу отклячил, морду свою бесстыжую кверху  зад-
рал и сосет коровью сиську, а сам аж прихрюкивает. И молоко  у  него  по
рыжей бородище стекает. А коровенка стоит себе, пожевывает, глазами мор-
гает. Не иначе, приворожил он ее.
   Я, говорит, ему говорю, хоть ты святой и блаженный, а  дело  неблагое
вовсе творишь, постыдное. Да когда это видано было, чтобы мужики, на ко-
торых и пахать-то не зазорно, коровью сиську сосали наподобие теленка!
   Гупта же, Агигульфа-соседа увидев, возликовал: засмеялся радостно  и,
из-под коровы выпроставшись, к Агигульфу бросился, в  объятья  заключил,
братом именуя, так что затрещали у соседа все кости и едва дух не испус-
тил Агигульф. После, на себе поискался под лохмотьями и вошь сыскал  бо-
гатырскую, под стать хозяину, кою, на ноготь положив соседу предъявил  и
сказал:
   - То хворь твоя.
   И с этими словами вошь казнил. После же,  Агигульфа-соседа  за  плечи
взяв, из хлева его вывел, приговаривая:
   - Ступай, брат мой названный, ступай.
   Так сказав, снова под корову полез.
   В этом месте Арегунда-вандалка оборвала соседа:
   - А что, была в тебе хворь?
   Агигульф-сосед подтвердил хмуро: да, мол, была. Седмицу уж как зубами
мучался.
   Спросила тогда Арегунда: прошла, мол, хворь-то?
   Еще более насупился Агигульф-сосед и вдруг изумился, рот  раскрыл.  И
захохотал от радости неожиданной. А ведь и правда, прошла боль!
   Арегунда сказала:
   - У нас в селе тоже блаженный был, который исцелять мог, меньшой брат
матери моей. - И вдруг, себя оборвав, помрачнела и прочь пошла.
   Агигульф-сосед спросил нас:
   - Что это с ней?
   Мать моя Гизела и Ильдихо отмолчались, а я сказал:
   - Видать, те чужаки убили дядьку-то Арегундиного, вот и грустно ей.

   Так и пошла по нашему селу слава о Гупте, что хвори он целить  может.