одвульфо-
ва прямого меча. Пусть еще что-нибудь даст в придачу Одвульф, ибо кривой
меч дороже прямого стоит, по причине редкости своей в краях  здешних.  И
молчал Одвульф, пока дядя Агигульф его тряс, потому  что  закон  был  на
стороне дяди Агигульфа.
   Гизульф, эти крики слушая, радовался. Прямой меч ему еще больше хоте-
лось получить, чем кривой. С кривым мечом был бы он, Гизульф, как  белая
ворона, а с прямым - другое дело.
   Но тут оправился, наконец, Одвульф и заорал  дяде  Агигульфу,  слюной
брызгая: дескать, Агигульф сам с врагами снюхался, с гепидами в  заговор
вошел. Кто Гупту извел, а после в село гепидское спешно отправился?
   Дядя Агигульф от неожиданности Одвульфа выпустил. Спрашивает:
   - Что значит - кто? Оган убил.
   - Ты, ты убил! - закричал тут Одвульф, торжествуя. - Ты Гупту и убил.
И в старом селе так говорят. Гупта-то рыжий был и таскался где ни  попа-
дя, мог и в кустах сидеть, мог и в камыше таиться...  Права  Хильдефрида
хродомерова, ох права. Черное дело ваш род задумал. Нарочно  Хильдегунду
Рагнарис под вандала подложил. Через родство и вандалов под себя подмять
хотите. А теперь и за Теодобада взялись, охмурили, с  ближними  гепидами
его брачуете...
   Дядя Агигульф рявкнул:
   - Когда у гепидов был, говорили они, будто Гупта в бург к Огану-Соле-
вару пошел, там и смерть принял.
   - То-то и оно! - завопил еще пуще Бешеный Волк  Одвульф.  -  То-то  и
оно! Мог он из своего села к дальним гепидам уйти, а мог  и  к  нам  по-
даться. И через озеро идти мог. Там-то ты его  и  подстерег,  там-то  ты
Божьего блаженного человека и извел, идолопоклонник!
   - Не я его убил, Оган его убил! - повторил дядя Агигульф.
   - Оно и видно, что ближние гепиды тебя охмурили! - заявил Одвульф.  -
Глаза тебе, олуху, отвели. Гепиды Гупту не видели никогда, потому  и  не
признали мертвую голову. И что им, язычникам, до Гупты? Они сейчас,  не-
бось, за животы держатся: вот, мол, дурак гот, как мы его ловко! Сороди-
ча своего блаженного убил, а про то и не ведает!
   И дыхание переведя, с новой силой на дядю Агигульфа обрушился:
   - И село-то свое опозорил, и беду на нас, на всех навлек от  чужаков.
Ведь кто, как не Гупта, мог бы всех нас от напасти оборонить?  А  теперь
кто будет нас оборонять? Ты, что ли, идолопоклонник, с мальцами сопливы-
ми?
   Тут брат мой Гизульф, речи эти слушая, заметно опечалился и пробормо-
тал, что не видать теперь меча - ни кривого, ни прямого.
   Остервенясь, заорал дядя Агигульф, что коли не может  Одвульф  отдать
того, что по праву отдать должен, и ежели нечем заменить чужую собствен-
ность, по его, одвульфовой, вине утерянную, то в рабство его,  Одвульфа,
обратят. И тинг такое решение примет, если Агигульф к старейшинам  обра-
тится. Ибо негоже доброму воину Агигульфу обиды чинить.
   Тут-то Одвульф про родство наше вспомнил.  Совсем,  видать,  озверели
идолопоклонники - кровную родню в рабство средь бела дня обращают.
   Дядя Агигульф аж затрясся. Поняли тут мы с братом,  что  сейчас  дядя
Агигульф будет Одвульфа рвать, как того кабана и двух свиноматок порвал.
И повисли на дяде. Вспыльчив дядя Агигульф, но отходчив.  Походил  он  с
нами, на нем висящими, по двору одвульфову, как кабан с  собаками  охот-
ничьими, а после успокоился. Снова ворвался в дом к Одвульфу, вцепился в
него и прорычал, что от слова своего не отступится. Не помнит он  такого
закона, чтобы дальнего родича никчемного,  седьмую  воду  на  киселе,  в
рабство нельзя было обратить, ежели взял тот родич у тебя  дорогую  вещь
на время и загубил ее. Не Одвульфу - тингу это решать, как за меч  расп-
лачиваться будет. Напоследок толкнул Одвульфа сильно, так что тот в очаг
потухший сел, и вышел из хижины одвульфовой.


   ВОЗВРАЩЕНИЕ УЛЬФА

   С той поры, как мой отец Тарасмунд виделся с Ульфом в бурге у  Теодо-
бада и Ульф отказался с Тарасмундом домой возвращаться, а потом еще  Ве-
лемуд-вандал весть привез, что у него Ульф с семейством осел,  -  с  тех
пор у нас об Ульфе и не говорили. Отец мой, видать, крепко на Ульфа оби-
делся, что с Тарасмундом редко случается. А дедушка Рагнарис,  по-моему,
об Ульфе не так уж и жалел. Ему главное, чтобы дядя Агигульф рядом был.
   Однажды я слышал, как отец упрекал дедушку Рагнариса, что тот к своим
внукам по-разному относится. Атаульфа (то есть, меня) любит  больше  Ги-
зульфа, а Ахму-дурачка и вовсе не любит. Дедушка Рагнарис  отвечал  отцу
моему Тарасмунду, что к старости сердце у человека усыхает и меньше ста-
новится и потому меньше любви вмещает. Оттого едва-едва и хватает дедуш-
киного сердца на меня и Гизульфа, а сестрам моим да Ахме любви не доста-
ется ныне.
   Я об этих словах дедовых вспоминаю, когда об Ульфе задумываюсь. Ульфа
никто не любит. О нем, может быть, только Од-пастух да еще  старый  друг
его Аргасп жалеют. Правда, у нас в доме их о том никто не спрашивает.
   Аргасп с Теодагастом, сменяясь, несли дозор  на  алариховом  кургане.
Хродомер слово сдержал - Хорна-раба дал Теодагасту  по  хозяйству  помо-
гать, когда Теодагаст на кургане дозор несет.
   Разговоры о чужаках попритихли. Хродомер уже ворчать стал, что  неза-
чем раба занимать на чужом хозяйстве, когда на своем работы  непроворот.
Мол, бездельник Теодагаст, на чужой шее проехаться хочет.
   Минуло несколько времени с тех пор, как дядя Агигульф с Валамиром  от
гепидов воротились. После в бург ездили и все, как есть, Теодобаду доло-
жили. Передавали: пусть ждет Теодобад гепидских старейшин. Обещали гепи-
ды прийти. Говорили однако, что трех коней не приведут  -  зачем  скотов
портить, спины им ломать. Вместо того двух волов приведут. Так  что  го-
товь дары, Теодобад!
   Теодобад захохотал и сказал: уж приготовлю.
   Теодобад очень доволен был. Дядю Агигульфа и Валамира к себе  прибли-
зил и обласкал-одарил. Дяде Агигульфу подарил пояс наборный, а  Валамиру
- аланские стремена. И теплый плащ, чтобы Валамиру ездить было удобно  и
спать в походе не зябко.
   С тем и вернулись в село удальцы наши.
   Дядя Агигульф говорит, что в бурге все спокойно, никаких чужаков и  в
помине нет.
   Наступало время жатвы. О том все речи и велись, и думы все об  урожае
были. Добрым в этом году урожай быть обещал.

   Когда дядя Агигульф с Валамиром из бурга второй раз вернулись, Хродо-
мер уж наладился раба своего Хорна у Теодагаста забирать, поскольку  те-
перь дозор на кургане Агигульф с Валамиром нести будут  и  у  Теодагаста
время появится по хозяйству своему работать. Однако Теодагаст к его  на-
мерению отнесся с нескрываемым унынием.
   Но дядя Агигульф с Валамиром Теодагаста порадовали. Доложили  старей-
шинам все как есть. В бурге толковали они, мол, с военным вождем о чужа-
ках да о дозорах, советовались. Ибо сын Аларихов в таких делах  премного
сведущ.
   И вот что присоветовал им Теодобад. Спросил сперва,  в  дело  глубоко
вникая: где больше всего чужаков видали? Дядя Агигульф отвечал: на  озе-
ре. Стало быть, сказал Теодобад, со стороны озера подвоха и ждать надоб-
но. И присоветовал засаду в роще скрыть. Пусть, дескать, воины  Агигульф
с Валамиром в роще сидят, подобно  хищникам,  добычу  подстерегающим,  и
следят, не пойдут ли чужаки. А на кургане пусть, как и прежде, два  дру-
гих воина сидят. Нечего целыми днями всем селом по кургану лазить,  прах
славного Алариха тревожить. К тем-то двум воинам, Теодагасту с Аргаспом,
Аларих уж притерпелся, поди.
   Теодагаст, мудрость Теодобадову славя, кричал, чтобы старейшины сове-
ту военного вождя последовали. Дедушка Рагнарис  говорил,  что  Теодобад
сопляк и против Алариха - как мышь против могучего волка.  Хродомер  же,
дивное согласие с дедушкой Рагнарисом являя, молвил, что  мир  к  упадку
ощутимо клонится, коли военные вожди подобные советы давать начали, ког-
да жатва близится и урожай добрым быть обещает.
   Дядя Агигульф говорил, что негоже против военного вождя  идти,  непо-
корство являя. Ибо тын ставить надлежит,  а  Теодобад  людей  в  подмогу
даст. Гизарна вторил дяде Агигульфу и кричал, что не пойдет он, Гизарна,
против военного вождя, ибо противится тому его воинское сердце.  Валамир
во всем был согласен с дядей Агигульфом.
   Валамир вот о чем говорил. Село наше, говорил Валамир, стоит плохо. С
одной стороны Долгая Гряда обзор закрывает, с  другой  стороны  -  река.
Неправильно село стоит. Надо было холм, что за рекой,  оседлать,  прежде
чем Аларих покойный его своим курганом оседлал.
   Прежде-то почему наше село окрестные племена набегами  не  тревожили?
Потому что знали - пестуют здесь свирепых воинов. Оттого  и  побаивались
нас. Да и отсутствие тына подтверждением тому служило. Никого не боимся,
ибо нас все боятся.
   До чужаков же не дошла еще наша суровая слава. И потому  могут  сдуру
на село наше войной пойти.
   Дабы не случилось этого, нужно вот что устроить. Пусть  день  и  ночь
кипит в селе свирепая битва. Пусть бьются все со всеми. Пусть кони ржут,
а собаки лают. Пусть рагнарисов край с  хродомеровым  косогором  бьется,
пусть двор с двором сражаются, пусть в домах между собой все бьются, шум
великий учиняя. Дабы ведали враги наши, если к селу подступят:  в  нашем
селе ничего, кроме священной ярости, нет.
   Зато ярости много.
   Биться до смерти не нужно, поправился тут Валамир, видя, как нахмури-
лись дедушка Рагнарис с Хродомером, будто и впрямь вознамерились  в  бой
кинуться. Можно только вид сделать, что бьемся. Главное -  когда  биться
будем, почаще на Долгую Гряду взбегать. Если лазутчики чужаков от  озера
пойдут, увидят сразу, сколь много в нас священной ярости, и  устрашатся.
И отвернут от села нашего.
   Днем сами будем биться, а ночами, когда тьма закрывает все и  не  ра-
зобрать, кто есть кто, пусть рабы бьются.
   Хродомер ядовито осведомился у Валамира: все ли, мол,  высказал,  что
на сердце лежало?
   Валамир сказал: все.
   Дядя Агигульф Валамира в скудоумии упрекнул. А вдруг чужаки  войнолю-
бивы? Завидев нашу свирепую потеху, захотят поучаствовать. Тут-то нам  и
погибель придет.
   Валамиру-то хорошо, у Валамира рабы есть, а он, дядя Агигульф, -  сам
как раб, когда дедушка Рагнарис за него возьмется. Это дядя Агигульф так
сказал.
   Дед Рагнарис молвил, споры долгие пресекая:
   - До жатвы пусть сидят в роще, в засаде. Незачем против Теодобада ид-
ти. Как жатва начнется - Валамир пусть и дальше в роще остается. У Вала-
мира дядька-раб толковый. А Агигульф чтоб к жатве домой явился.
   Валамир надулся и стал говорить, что за рабами все одно  пригляд  ну-
жен. Кто за рабами его приглядит, покуда он, Валамир, за  общее  дело  в
роще лишения терпеть будет в готовности кровь пролить?
   Дедушка Рагнарис рявкнул, что он самолично приглядит. А заодно  и  за
Валамиром - больно бойкий стал.
   На том и порешили.

   Валамир с Агигульфом в рощу уехали, волю теодобадову исполняя, да там
и сгинули. В селе их почти не видели - дневали и ночевали в роще.  Заме-
чали только валамирову замарашку, Марду, что с кувшинами да с  корзинами
то и дело в рощу нахаживала. Только так и понимали, что герои наши в за-
саде еще живы.
   Все тихо было и спокойно. Один раз только Од говорил, что на  дальнем
холме вниз по течению всадника видел. Постоял на гребне и исчез.  А  мо-
жет, и померещился всадник.
   Да и не до всадника этого было, потому что жатва начиналась.

   Гизульф уже почти взрослый. Поэтому дедушка решил: пора  Гизульфу  не
только воинское умение постигать, но и к премудростям хозяйствования  на
земле привычку обретать. Ибо быть ему, Гизульфу, главой славного  нашего
рода, а то и старейшиной.
   Часто говаривал дедушка Гизульфу: мол, на меня  смотри  да  запоминай
хорошенько, что и как делать надлежит. Настанет час, не будет уж ни  ме-
ня, ни отца твоего Тарасмунда; станешь ты, Гизульф, главою рода.
   И дабы не посрамил Гизульф впоследствии рода рагнарисова, нещадно го-
нял его дед - наставлял.
   Оттого в первый день, как на поле выходили, самолично отправился бра-
та моего Гизульфа от сна пробуждать. Нашел дед Гизульфа на сеновале, где
тот спал в обнимку с валамировой рабыней, с замарашкой.
   Дедушка как увидел Гизульфа с этой Мардой -  сразу  страшно  осерчал.
Палкой Гизульфа огрел. Гизульф подскочил и скуксился. Дедушка его с  се-
новала согнал и пинок присовокупил вдогонку. После Марду за волосы взял,
велел в рощу бежать и бездельника этого, сына его Агигульфа,  от  дружка
да от кувшина с пивом оторвать и домой позвать. Отец, мол, кличет.
   Или в Вальхалле Агигульф себя представляет и не ведает там, в райском
блаженстве, что страда началась?
   Добавил, чтоб без Агигульфа в селе не появлялась. Пригрозил: мы, мол,
с Хродомером люди старой закалки, дурных баб конями разметывать  привык-
ли.
   А Марда знай только ресницами белыми моргает и улыбается дедушке Раг-
нарису. Ругань ей не в диковину. Привыкла, чтоб на нее кричали.  Гизульф
говорит, что Марда очень ласковая.
   Дедушка ее пониже спины ловко хлопнул - звонко, от души.  И  побежала
Марда-замарашка в рощу - нашего Агигульфа от ратных трудов отрывать.
   Хмыкнул дед да и пошел на Гизульфа  с  Тарасмундом  орать.  Дожили!..
Скоро, мол, с сопляком Валамиром судиться начнем  из-за  гизульфова  по-
томства. Еще выкупать, упаси боги, замарашку с ублюдком ее придется - не
в рабстве же нашему правнуку маяться.
   Гизульфу крикнул: иди, мол, на потомство свое работай.
   А на Тарасмунда, отца нашего, напустился, точно  пес  бешеный:  куда,
мол, глядишь! Совсем одурел со своим Богом  Единым!  Сыновей  распустил!
Прежде-то, при отеческом  богопочитании,  семя  свое  налево-направо  не
разбрасывали. Все в дом!.. Рачительны были, чужих рабынь не брюхатили.
   Тарасмунд тихим голосом спросил, с чего, мол, батюшка взял, что Марда
брюхата?
   Дедушка Рагнарис заревел, как бык, что по таким, как эта  Марда,  ни-
когда не видать, что брюхата, пока младенец не запищит.
   Я поближе подошел, любопытно мне было. Неужто Гизульф  уже  род  свой
продолжать начал? А что, неплохо. Я тогда буду дядей, как наш дядя  Аги-
гульф, и сынка гизульфова всему обучу, чему нас  дядя  Агигульф  обучить
успел. А Гизульф будет как отец наш Тарасмунд. И возмечтал я об этом.
   Но тут дедушка Рагнарис развернулся и очень ловко меня за ухо ухватил
и на поле повел.
   Так началась страда.

   День был очень жаркий, на небе ни облачка. Дед торопил нас, распекал,
ко всему придирался. Послушать деда - не лето стоит,  а  вот-вот  метели
завьюжат, зерно из колоса на радость птицам в снег выбивать начнут.  Не-
подалеку, с хродомерова поля, брань Хродомера слышалась. Он  тоже  своих
домочадцев хозяйничанью обучал.
   Особенно же негодовал дед на Валамира - его поле поблизости от нашего
было. Деда послушать - Валамир еще затемно должен был из рощи  прибежать
и за работу схватиться. Хорош Валамир, коли дядька-раб у него сам за хо-
зяина. Стыдно, видать, рабу за хозяина стало. Видя,  что  старейшины  на
поле вышли, сам на поле хозяйское вышел и жатву начал самочинно.
   Да дедушке Рагнарису до Валамира и дела нет. Пусть пропадает Валамир,
коли нравится ему, Валамиру, пропадать. Ну и пропадал бы в одиночку. Так
нет! Он ведь на род рагнарисов посягает! Он Агигульфа, любимца богов,  с
правильного пути сбивает! Всяк-то норовит род рагнарисов изрушить. Столь
велика слава рода этого, что зависть людей до самой белой косточки  изг-
лодала.
   А Теодобад тоже хорош...
   Солнце медленно карабкалось вверх по небосводу. К тому времени, когда
тени совсем короткими стали, извел дед всех своими придирками.  Особенно
доставалось мне и брату моему Гизульфу. И серп-то мы держим, будто коро-
ве хвост крутим. И колосьями-то трясем, как девка подолом, - вон сколько
зерна доброго по нашей милости осыпалось!.. И жнем-то нечисто. После нас
хоть по второму разу иди. А все из-за чего? Все из-за веры вашей глупой,
в которую отец вас втравил. Слыхал, слыхал, что вам Винитар вдалбливает.
Птички, мол, не сеют не жнут, а все сыты бывают. Ясное дело, сыты,  коли
так жать, что половина зерна на поле остается.
   Сейчас я хорошо понимал, почему дядя  Агигульф  предпочитает  в  роще
кровь проливать. Спина у меня с отвычки болела, пот  глаза  выедал.  Дед
поучал без устали. Наконец, когда совсем невмоготу стало, как раз Ильди-
хо пришла с корзиной. Принесла хлеба и холодного молока. Я  поел  раньше
всех. Отец мой Тарасмунд отпустил меня на реку искупаться, наказав  вер-
нуться побыстрее. Дед хотел было запретить мне идти на реку,  но  Тарас-
мунд настоял, и дедушка Рагнарис отступился.  Сказал:  ладно,  пусть  уж
идет. Заодно велел мне в опустевший кувшин из-под молока воды набрать.
   - Да прежде вымой кувшин-то, - добавил дедушка.
   Зол был дедушка Рагнарис, что дяди Агигульфа нет. Наказал  мне  гнать
его сюда, ежели у брода встречу. А если дядя Агигульф неподчинение  явит
и приказа дедова ослушается, - доложить. Он, дедушка Рагнарис, дядю Аги-
гульфа хоть в Скандзе достанет. Руки-то у дедушки длинные.
   А Гизульфа со мной на реку не отпустили.

   У реки я быстро скинул одежду и в воду рухнул. Поплескался немного  и
скоро выскочил, потому что вода была уже холодная. Река наша с  полуночи
вытекает. Дедушка говорит, вода холодной становится, когда в краях  пол-
ночных льдистые великаны купаться начинают.
   Тут в кустах на берегу вдруг зашевелилось что-то, застонало. Поначалу
я испугался, но потом разглядел, что это Двала, хродомеров раб. Он спал,
оказывается, в кустах. А утром сегодня Хродомер говорил  нашему  дедушке
Рагнарису, будто посылал куда-то Двалу по делам.
   Вспомнив об этом, я подобрался к кусту и вылил на сонного Двалу  кув-
шин холодной воды.
   Двала страшно закричал, будто его ножом полоснули. Вскочил - борода и
волосы клочьями, рожа сонная, глаза недовольные. Не понравилось ему, что
разбудил его.
   Я подбоченился, как сделал бы дядя Агигульф, и рявкнул на раба:
   - Эй, ты! Давай, к хозяину ступай! Не то все Хродомеру расскажу!
   Мне завидно было смотреть, как Двала сладко спит в кустах, в то время
как я на поле надрываюсь.
   И поплелся раб, только взором меня наградил сердитым.
   А я на его место в кустах устроился и стал о гизульфовом  сынке  меч-
тать. Удобно там, в кустах, лежать было. Двала себе там  гнездо  свил  и
нагрел, травы натащил. Лежать мягко.
   Мечтал я о том, как мы пугать этого сынка будем. Все ему покажем -  и
кузницу, и озеро с деревней брошенной, и царя-лягушку, и порты  раба-ме-
за. Многому дядя Агигульф нас научил.
   Потом смотрю - Марда идет. Как мимо проходила, я ее за юбку ухватил и
рядом сесть понудил. Марда в куст полезла охотно, а после почему-то  так
на меня поглядела, будто обманул ее кто. Будто не меня там увидеть  ожи-
дала.
   Я и говорю ей:
   - Марда! Как есть мы с тобой теперь родичи, хочу тебе имя  предложить
для сынка твоего.
   Марда удивилась, глаза раскрыла. Я ей  имя  сказал,  что  вымечталось
мне:
   - Вультрогота!
   Марда от хохота на меня повалилась. Вся затряслась.  Я  из-под  Марды
выбрался - и что в ней Гизульф нашел? Тяжелая, как мешок  с  камнями,  и
костлявая, одни локти да коленки. Рассердился, что так дерзко с  родичем
своим хихикает.
   - Не смей, - говорю, - Марда, хихикать!
   Она из кустов выбралась и так, со смехом, убежала. Дура.
   Я ей вслед крикнул:
   - Фанило!
   Это прозвище такое у Марды было - "Грязнулька".
   Сидел я, сидел - отдыхал для последующих трудов. И сморило меня.  За-
рылся я в гнездо, еще Двалой до меня свитое, и сам не заметил, как  зас-
нул сладко.
   Проснулся, когда солнце сместилось и в лицо стало бить сквозь листву.
Сел я в кустах, от сонной мути отряхнулся. На брод поглядел.
   И обомлел.
   К броду с того берега трое всадников спускалось. Двое с копьями,  на-
конечники издалека блестят. По правую руку от себя курган Аларихов оста-
вили. А с кургана никто в село не мчится предупреждать о  беде.  Видать,
заснул дозорный.
   Сердце у меня екнуло: чужаки!
   Бежать надо, предупреждать. Вскочил в кустах - ноги как ва