а вылупил. И не
заметил Гизарна, как Валамир прокрадывается, жерди, ремнями в козлы свя-
занные, несет.
   Нам с Гизульфом любопытно - что еще богатыри наши затеяли?
   Дядя Агигульф Гизарне говорит: зачем, мол, тебе верхом  ехать?  Бери,
мол, телегу, запрягай козлов. Будешь, как Вотан, на козлах кататься. И к
козлам подскакивает, за рога их  хватает.  Спрашивает:  который  у  тебя
Скрежещущий-Зубами, а какой - Скрипящий-Зубами?
   Гизарне самому впору зубами скрежетать. Так и убил бы дядю Агигульфа,
но сдерживается. Нельзя ему убивать, в капище едет. Вот кабы  из  капища
ехал - тогда можно.
   Гизарна спешился и, коня в поводу держа, к шутникам  направился  -  к
Аргаспу с Теодагастом и дяде Агигульфу с телегой его.  Желваки  на  лице
так и ходят. Пока кроткие речи сквозь зубы цедил, не заметил, как  сзади
к коню Валамир подобрался. Конь вдруг заржал, вырываться стал.
   Гизарна обернулся - новая напасть: Валамир под брюхо коню лезет  и  с
собой что-то тащит.
   Гизарна все так же кротко спросил, что это сукин сын и внук сучий под
брюхом благородного животного делает? Не кобылицей ли себя возомнил? Так
его благородный конь не всякую кобылицу семенем своим почтить  изволяет.
Посему пускай Валамир убирается и на своем подворье  у  петухов  милости
просит, коли так уж приспичило ему.
   Тут Валамир рожу дерзкую выпростал из-под брюха коня гизарнова  и  со
смирением притворным вопросил, отчего у благородного коня вотанова всего
четыре ноги, а не восемь, как поют про то в  песнях?  Негоже  Вотану  на
четвероногом коне разъезжать, коли положено на восьминогом. И он,  Вала-
мир, смиреннейше хочет ошибку сию исправить - лишние ноги  коню  спрово-
рил, ночь не спал - трудился. Уж не откажи принять дар сей, великий  Во-
тан!
   И жердины протянул с умильным видом.
   Гизарна аж затрясся. Видно было, что с радостью  бы  жердинами  этими
огрел. Но нельзя ему, чист должен быть, дабы  перед  Вотаном  предстать.
Ах, кабы из капища возвращался!..
   Аргасп, Теодагаст и дядя Агигульф ржали  почище  десятка  восьминогих
коней вотановых, все село перебудили, собаки лаять начали.
   Озверел тут Гизарна. В седло вскочил, коня развернул, Валамира  ногой
пнул и с места было взял. Да не тут-то было. Козлы в веревках запутались
и упали, поволоклись было за конем, Гизарна жеребца своего насилу  оста-
новил.
   Козлы в пыли бьются, орут, не распутаться им. Богатыри тоже  по  пыли
катаются - ржут. Аргасп так зашелся, что на собственный плетень рухнул и
завалил плетень. И тут же заорал на все  село,  чтобы  Снага,  раб  его,
вставал и шел плетень чинить.
   Дядя Агигульф, уже из упряжи выпроставшийся, на телеге сидел и ногами
по телеге колотил от восторга. Валамир же жердины к телеге пристраивал -
запрягал деревянные козлы в телегу.
   А Гизарна сидел в седле, поводья бросил, голову понурил и выл от бес-
силия. Конь его шел неспешным шагом, козлов по пыли приволакивал,  вста-
вать им не давал.
   Так проводили Гизарну.

   Обычай таков: когда воин в капище с таким делом едет, как от нас  Ги-
зарна ехал, положено его со смехом и шутками провожать. От этого и Вота-
ну радость, ибо Вотан (дедушка говорит) сам до озорства весьма охоч. По-
теха это воинская, потому ее скрытно проводят, чтобы бабы не набежали  и
дела не испортили. Потому у нашего дяди Агигульфа с Гизарной  вражды  не
будет.
   У Теодагаста халупа перекошенная, зато кобыла  добрая.  Аргасп  даром
что с Тарасмундом, отцом нашим, ровесник, ума не нажил. Все молодым себя
мнит. Что у Аргаспа, что у Теодагаста - у обоих в головах ветер да похо-
ды, а из походов ничего путного не приносят. Ох  как  не  любит  дедушка
Рагнарис обоих - за беспутность.
   Теодагаст хоть и младше Аргаспа, но старше Валамира, Гизарны и нашего
дяди Агигульфа, потому редко они бражничают вместе. Хотя в  озорстве  да
охальничестве могут сравниться и часто соперничают. Но нашего дядю  Аги-
гульфа трудно победить.

   Наш Бог Единый все же лучше Вотана. Без всяких козлов что хочешь тебе
сделает, только упросить его надо, подход иметь. Так Одвульф говорит. Он
поэтому и хочет быть святым.
   Мы с братом договорились отцу нашему Тарасмунду не рассказывать,  что
ходили с дядей Агигульфом провожать Гизарну в капище.  Наш  отец  боится
Бога Единого. А мы с Гизульфом не боимся, мы будущие воины. Годья же го-
ворит: это у нас по молодости и по неразумию.

   Дядя Агигульф с Валамиром на другой день отбыли. Долго наставляли их.
Рагнарис и Хродомер маялись - лучше бы им с гепидскими старейшинами раз-
говаривать, не сказали бы молодые сгоряча лишнего.
   Вечером того дня, как Гизарна уехал, дедушка Рагнарис всех нас из до-
ма прочь изгнал и с дядей Агигульфом перед богами уединился. А  что  там
происходило, то нам неведомо.  Дядя  Агигульф  сказал  нам  с  Гизульфом
только, что дедушка голову мертвую спрашивал, не гепидская ли она.
   Мы спрашивали, что же сказала голова ему  и  дедушке.  Дядя  Агигульф
нахмурился и молвил, что-де кричала голова: идет на село царь-лягушка. И
порты истлевшие на село идут, а кто в портах - неведомо. И много еще на-
пастей голова сулила, но Арбр чудесным образом с полки сковырнулся и го-
лову одолел, чтобы не болтала лишнего.
   Гизульф этому не поверил, а я поверил и несколько  ночей  после  того
ложился спать не на сеновале, а в дому, на лавке под отцов  щит,  что  с
волшебным крестом, чтобы в случае беды оборонил.

   И стали ждать, какие вести Гизарна из капища принесет, что  Агигульф,
сын Рагнариса, с Валамиром скажут, с чем Одвульф из соседнего села прие-
дет. Странно показалось еще, что не только Агигульф-сосед  припозднился;
все наши вестники задержались, хотя давно пора было им возвратиться.

   В один из дней Фаухо-Лиска, хродомерова племянница, нам  с  Гизульфом
путь заступила и такую речь повела. Сладкая, мол, в лесу ежевика. Ягодка
к ягодке. Уж такая чудесная ежевика.  Уж  так  охота  ежевичкой  полако-
миться. А одной идти боязно. Вдруг чужаки - кто ее, бедную Фаухо, оборо-
нит? Вот согласился бы Гизульф с ней, с Фаухо, в лес  пройтись,  сладкой
ягоды испробовать, - не пожалел бы о том.
   Так она пела-заливалась.
   Гизульфу же досадно стало: в лес тащиться,  одежду  о  колючие  кусты
ежевичные рвать - и все ради того, чтоб рыжая Фаухо ягод  поела?  Других
забот у него, Гизульфа, нет, что ли?
   Послушал Гизульф, как Фаухо сладкой ягодой его  в  лес  манит,  после
наскучило слушать. Сплюнул и высокомерно присоветовал Атаульфа (меня  то
есть) с собой позвать. Атаульф, сказал Гизульф, ягоды любит. Он до  сла-
достей охоч.
   Фаухо взглядом презрительным меня окинула и молвила:
   - Не оборонит меня Атаульф.
   И снова песню свою сладкоречивую завела. Выходило у нее, что  Гизульф
даже нашего дядю Агигульфа во всем превосходит. И  оружием-то  он  лучше
всех владеет - особенно копьем - и кабана-то он взял, жизнь своему роди-
чу Агигульфу спас. И удачлив-то Гизульф, и красив.
   Гизульф на то сказал, что красив он и удачлив не для  того,  чтоб  за
Фаухо по колючим кустам таскаться, руки царапать.
   Фаухо засмеялась, нехорошо глазками засверкала. Сказала, что  Гизульф
глуп и по руке его погладила.
   Гизульф насупился и угрюмо молвил Фаухо, что заступать дорогу свобод-
ному человеку - за это и вергельд слупить можно. Есть, мол, в народе на-
шем такой обычай - Хродомер как-то говорил.
   Фаухо закивала, стала вергельд сулить. Такой, мол, вергельд даст - не
пожалеет Гизульф. И опять по руке его погладила.
   Тут из ворот Ильдихо вышла, руки в бока уперла и с ходу на Фаухо  за-
вопила. И бесстыжая-то Фаухо, и руки тянет не к своему добру,  и  попор-
тить мальца норовит. Куда только Хродомер смотрит? Виданое ли дело, что-
бы мальцов средь бела дня  ловить  и  к  блудодейству  склонять?  Ей-то,
Ильдихо, все замыслы Фаухо видны, как на ладони. Крепкое рагнарисово се-
мя - вот на что Фаухо зарится. А там, глядишь, и самого Гизульфа в мужья
заполучить, ежели хитрость выйдет и дело сладится.
   Гизульф от изумления рот разинул. Ильдихо ему внятней внятного объяс-
нила, чего Фаухо добивается. С досады аж покраснел Гизульф: не артачился
бы по-глупому, шел бы сейчас с Лиской-Фаухо в лес для забавы.
   А теперь стой вот и слушай, как вопит Ильдихо. Да дед  еще  браниться
начнет да допытываться: ходил - не ходил, а ежели ходил, то сколько  раз
ходил...
   Фаухо тоже в долгу не осталась, принялась Ильдихо  честить  визгливым
голосом. Фаухо послушать - это Ильдихо - тварь бесстыжая. На кого голос,
сучка, возвысила? Она, Фаухо, - старейшины  Хродомера  племянница,  того
самого Хродомера, что село это основал. А Ильдихо - наложница рагнарисо-
ва, того Рагнариса, который к Хродомеру в новое село на все  готовенькое
явился. Вот и лежала бы у старого Рагнариса под боком, пиво бы ему вари-
ла и вела себя тихо, подобающе. Если уж кто испортит  мальцов,  так  это
она, Ильдихо - помяните ее, Фаухо, слово. Небось, сама только и  думает,
как бы испортить их. Ей-то, Фаухо, все видно.
   Ильдихо на то быстро нашлась и вскричала: прав был родич  наш,  Веле-
муд-вандал. Зло великое на косогоре вашем куется. Могучую породу  Рагна-
риса изрушить надумали. Сперва Фрумо-дурочку  за  доблестного  Агигульфа
выдать пытались. Но не вышло у вас. Так теперь иную гнусность  измыслили
- золотушной кровью густую нашу кровь разбавить. Да и вода в  колодце  у
вас поганая.
   А тут и дед недовольный подошел - поглядеть, что это  Ильдихо  глотку
дерет, честь рода нашего блюдя. Видя, что к нам дед направляется,  Фаухо
повернулась и быстро-быстро прочь пошла.
   Дед у Ильдихо осведомился, что стряслось. Ильдихо с готовностью расс-
казывать принялась о том, какие новые  козни  на  подворье  у  Хродомера
изобрели, дабы навредить нашему роду. Издалека приступила Ильдихо.
   Прежде всего проницательность свою похвалила. После расписывать нача-
ла многословно: как советовались хродомеровы дочери с  племянницей,  как
наставляли Фаухо сестры и мстительный Двала-раб, как пошла Фаухо, черные
мысли затаив, Гизульфа искать. Как дорогу Гизульфу заступила  и  лукавые
речи повела.
   И тут-то ее, Ильдихо, будто подтолкнуло что - в  доме  она,  Ильдихо,
была. Будто сказал ей кто-то из богов:  беги,  торопись,  Ильдихо,  пока
хродомерова племянница золотушная не нанесла ущерба роду рагнарисову!  В
последний только миг успела она, Ильдихо, ибо  уже  к  лесу  обратились,
чтобы идти - Фаухо, Гизульф и Атаульф - уже ногу занесли, чтобы шаг сде-
лать... Сгубила бы их Лиска проклятущая, сгубила бы обоих!
   Дед тяжелым взглядом в Гизульфа уперся. Хмур был дед. Спросил: в  са-
мом ли деле хотел с Фаухо в лес пойти за сладкой ягодкой?
   И признался Гизульф: сперва вовсе не хотел. Вот еще, по колючим  кус-
там лазить - была бы охота. А после, как растолковала ему  Ильдихо,  что
это за ягода такая, - так и захотел, да уж поздно.  И  пояснил  Гизульф,
видя, как дед уже багроветь начал: желает он, Гизульф, во всем  на  дядю
Агигульфа походить. А дядя Агигульф в походах юбки задирает. Так он  сам
говорил. И дедушка Рагнарис за то хвалил дядю Агигульфа.
   Хмыкнул дед, повернул к дому и нам велел за ним идти. А как вошли  мы
в дом, поискал дед и вытащил мешок кожаный.
   Мы с Гизульфом этого мешка как огня боимся. И вот почему. Мешок  этот
еще к ульфовым мучениям служил. Когда Ульф был как мы сейчас  -  хиловат
был  Ульф,  так  дедушка  Рагнарис  говорит.  Тогда-то  дед  этот  мешок
собственноручно и сделал.
   Дед набивает этот мешок камнями, либо землей, за спину мешок  тяжелый
вешает и с ним бегать или прыгать велит, смотря какое у деда настроение.
Дед говорит, что хочет из нас настоящих воинов сделать, а не таких  дар-
моедов, что в бурге нынче Теодобада будто мухи обсели. Но по счастью  на
то у деда не всегда достает терпения.
   Дядя Агигульф нас тоже учит, но он и сам этого мешка  побаивается.  А
Ульф вечно на стороне, где-нибудь мыкается.
   Когда же отец наш Тарасмунд в воины готовился, мешка этого еще не бы-
ло. Дед говорит: оттого тогда мешка не было, что мир был моложе  и  люди
крепче. К тому же времени, когда Ульф подрастать стал,  уже  опасно  из-
мельчал мир. Вот и понадобился мешок.
   Велел дед Гизульфу мешок с камнями на спину привязать и щит отцовский
взять. Тяжелый щит. Вывел дед Гизульфа на двор и мне  тоже  велел  идти.
Чтобы смотрел и запоминал.
   Сходил дед на сеновал, оттуда жердину тяжелую  принес.  Сказал:  глуп
Гизульф - нельзя копье боевое ему давать. Испортит добрую вещь. А жерди-
на - она по весу как копье. И даже потяжелее.
   После, кряхтя, на колоду, что посреди двора лежит и седалищем служит,
уселся дед и велел Гизульфу:
   - С мешком за спиной, со щитом и жердиной пропрыгай на корточках  дю-
жину кругов по двору. Проскачешь лягушкой, сдюжишь - ходи куда хочешь  и
с кем хочешь. Хоть с Фаухо на медведя, хоть с  Двалой-рабом  по  сладкую
ягоду. Тогда я сам тебя от Хродомера обороню, ежели озлится на тебя Хро-
домер. Но помни, Гизульф, не сдюжишь - чистить тебе за скотиной, обмазы-
вать дом, где обмазка поотваливалась, и на крыше  солому  заменить,  где
погнила. И брату твоему Атаульфу - тоже. Ему впрок наука, ибо чую -  та-
кой же бездельник растет.
   И запрыгал Гизульф. Очень ему хотелось по сладкую  ягоду  -  старался
Гизульф. Восемь кругов одолел и еще полкруга, после завалился - не  сдю-
жил.
   Тогда дед, кряхтя, поднялся с колоды, к Гизульфу подошел - тот  лежал
на боку, ртом воздух хватал - палкой его ткнул несильно, хмыкнул: в  са-
мую, мол, пору тебе с дряхлым Хродомером... по ягоду...
   И в дом пошел.
   А к вечеру к Хродомеру дед ходил и там, говорят, шибко  ругался.  Ар-
гаспова Тиви поутру матери нашей Гизеле сказывала, что полночи не спала,
так громко домочадцы хродомеровы меж собою препирались.  Растревожил  их
Рагнарис, будто в курятник ненароком ступил.
   Я злился на Фаухо за то, что мне пришлось из-за  нее  Гизульфу  помо-
гать. Гизульф меня заставил глину таскать и на крышу погнал, потому  что
я легче, а он сильнее. На Гизульфа тоже злился: совсем  немного  остава-
лось ему продержаться, а он пал.

   ВОЗВРАЩЕНИЕ ОДВУЛЬФА

   Через день и Одвульф воротился. Одвульф мрачный приехал, сам неразго-
ворчивый, на скуле синяк. Рассказывать Одвульф в наш дом пришел.  Оттого
мы с Гизульфом при рассказе сем были.
   Вот что Одвульф нам поведал.
   Прибыл он в то село перед закатом, когда с полей все уже домой верну-
лись и садились трапезничать. Знал Одвульф, что в том селе родич у  него
живет по имени Сигизвульт. Хоть никогда Одвульф этого Сигизвульта не ви-
дел, но точно знал, что родичи они и не откажет ему Сигизвульт в крове и
еде, коли с вестью приехал.
   Стал искать Сигизвульта. В том селе три Сигизвульта жили.  В  родстве
первый из  трех  спрошенных  Сигизвультов  признался.  Точнее,  отрицать
родство то не мог.
   Когда сказал о том Одвульф, так Хродомер, рассказ его слушая,  засме-
ялся. И Рагнарис засмеялся. Пояснил Хродомер, что и те два других Сигиз-
вульта тоже от родства бы не отреклись, ибо все они между собой  родичи.
Дедушка наш Рагнарис еще спросил, как отца того Сигизвульта звали.
   - Мундом звали, - Одвульф сказал.
   Дедушка Рагнарис с Хродомером головами закивали и переглянулись между
собой, будто знали что-то. После дед буркнул Одвульфу: мол, это  мне  он
родич, Сигизвульт, а тебе так - седьмая вода  на  киселе.  И  продолжать
рассказ велел.
   Посадили Одвульфа за стол. После трапезы Сигизвульт с ним в разговоры
вступил. Спросил родича: с чем в село прибыл? Одвульф и поведал ему, что
дело его чрезвычайно важное, срочное, такое, мол,  дело,  что  и  старые
распри забыть надобно. Сигизвульт подивился: что за дело такое.
   Одвульф сказал: есть в нашем селе воин такой - Агигульф.  Пошел  этот
Агигульф с мальцами рыбачить на дальнее озеро и там прибил кого-то.
   И спросил Сигизвульта: не случалось ли и в вашем селе чего подобного?
Старейшины, дескать, наши меня затем и послали, дабы узнал.
   Тут дедушка Рагнарис с досады плюнул, лицом стал как чищеная  свекла,
однако сдержался - промолчал.
   Сигизвульт отвечал степенно (вежливый человек этот  Сигизвульт),  что
ежели на рыбалку из их села кто пойдет, то,  ясное  дело,  случится  ему
прибить щуку-другую, а то и сома. А кого воин-то ваш, Агигульф,  -  тот,
что с мальчишками - прибил? Неужто столь крупную рыбину взял,  что  даже
наше село решил о том оповестить?
   Одвульф на это отвечал, что в том-то и беда. Ибо кого прибил -  неве-
домо. Рыжего кого-то. И голову ему снял. И меч забрал.
   На то Сигизвульт кашлянул и еще более степенно осведомился,  чем  еще
поживились тот славный ваш воин Агигульф с мальчишками? Много ли  награ-
били?
   Я этот рассказ слушая, так и замер:  неужто  про  портки  Сигизвульту
рассказал - опозорил и себя, и нас с дядей Агигульфом?
   Но Одвульф про портки ничего говорить не стал.  Сказал  Одвульф,  что
ответил этому Сигизвульту весьма вежливо: мол, не ради грабежа убили ры-
жего, а просто так. За то, что незнакомый был. За то, что в камышах  си-
дел. И за то, что рыжий этот уже как-то раз  попадался  на  глаза  воину
Агигульфу, но никто в нашем селе про рыжего не поверил, через  что  тому
воину Агигульфу позор великий вышел. Вот воин Агигульф и осерчал на  ры-
жего и решил правду свою отстоять. Для того и нужна была ему голова того
рыжего.
   Тут Сигизвульт спросил, что же за храбрец у вас такой, этот Агигульф?
Чей он сын? На это Одвульф отвечал: Рагнариса.
   Сигизвульт осведомился: не того ли самого Рагнариса, которого отец из
дома за беспутство выгнал?
   Одвульф отвечал: того самого. Да только у нас он - почтенный  старей-
шина, отец многих сыновей. И Агигульф - славнейший из них, хотя и  усту-
пает Ульфу, старшему брату своему. Страшен Ульф, средний сын  Рагнариса,
с мечами в обеих руках.
   Сигизвульт и про Ульфа расспрашивать начал. Что, мол, этот Ульф  тоже
по камышам с мальчишками славы себе добывает? Одвульф на то отвечал, что
ныне в рабстве Ульф - проигрался Ульф со всем семейством самому Теодоба-
ду, военному вождю. Сигизвульт признал: ежели самому вождю, то  воистину
славный то подвиг.
   Затем Сигизвульт, все столь же учтиво, предложил к рыжему, который  в
камышах сидел, в разговорах возвратиться. Спросил про голову  -  какова,
мол, участь головы?
   Голову эту славный воин Агигульф в другое место повез  показывать.  К
гепидам повез. А чтобы ему, Одвульфу, в рассказе его вера была, меч  тот
чужаков Одвульф с собой привез.
   И Сигизвульту меч предъявил.
   Сигизвульт меч тот осмотрел, ощупал, чуть не обнюхал, едва  не  обли-
зал. Потом и сыновья Сигизвультовы с зятьями его тоже меч этот смотрели,
щупали, нюхали, лизали. Чуть было не съели. После суждение свое вынесли:
не нашенский, мол, меч.
   И спросил сыновей да зятьев сигизвультовых Одвульф: не видали ли чего
подобного? И им тоже про рыжего рассказал.
   Зятья же и сыновья Сигизвульта вид наглый имели.  Сразу  видно  -  не
держит их твердой рукой Сигизвульт! Отвечали насмешливо:  есть,  мол,  в
селе у них воин один, Хиндасвинт, до медовухи  весьма  охочий;  так  вот
этот Хиндасвинт в Бога Единого с Добрым Сыном верует. И один раз,  упив-
шись, долго по лесу за каким-то Пилатом гонялся - мерещился ему  за  де-
ревьями Пилат: манил. Ярился  Хиндасвинт:  зачем  Пилат  с  ним  играет?
Убить, стало быть, этого Пилата хотел Хиндасвинт. Ради чего Пилат Добро-
го Сына распял, вражья морда?
   Так вот надо бы этого Хиндасвинта распросить, может, он и рыжего  ви-
дел.
   И спросил один из зятьев сигизвультовых Одвульфа: а не Пилат ли часом
рыжий тот?
   А старший сын сигизвультов с глазами жабьими подтвердил: и верно, ры-
жий-то - Пилат. Надо Хиндасвинта утешить: отомстили, мол, за Доброго Сы-
на. Отдыхай, Хиндасвинт. И заржал, заходясь, что гизарнов жеребец.
   А второй зять сигизвультов спросил Одвульфа: что, мол, воин  тот  ваш
Агигульф, новой веры, что ли, коли за Доброго Сына так ратует, Пилата по
камышам истребляет?
   Потупился Одвул