.  А
дальше лежи себе и дери себе глотку, сколько влезет. С мечом оно спокой-
нее будет.
   И сразу мимо меня шаги послышались - кто-то в дом  спешно  вошел.  Не
разобрать, отец или Ульф.
   Из темноты голос дедушки раздался. Заревел Рагнарис яростно:
   - Хоронить меня вздумали? Я вас!..
   Тарасмунд на это дедушке сказал громко и спокойно, как  ребенку  кап-
ризному:
   - Вот и хорошо. Бери меч и казни нас. Ты только возьми.
   Тут из дома грохот донесся - это Ульф что-то в темноте  опрокинул.  И
выругался. Я понял, что Ульф очень сердит, потому что он  как-то  непри-
вычно зло ругался.
   Я стоял, то грозу слушал, то голоса возле телеги.  Отец  что-то  деду
опять говорить стал, только очень тихо. Потом вдруг Тарасмунд сказал:
   - Атаульф, иди сюда.
   Я удивился тому, что он меня в этой темноте заметил.
   Из дома Ульф выскочил с обнаженным мечом в руке, будто на врага мчал-
ся. Чуть не сшиб. Я за ним пошел.
   Когда я вслед за Ульфом к телеге подошел, Тарасмунд нам  сказал,  что
дедушка Рагнарис умер.
   Ульф только зубами заскрипел и ушел, ничего даже говорить не стал.
   Я отцу моему Тарасмунду не поверил, потому что дедушка совсем не  из-
менился. Какой лежал, такой и лежал. Я спросил:
   - Он только что живой был. Когда он умер?
   Отец сказал:
   - Только что.
   Мне казалось, что сейчас дед снова откроет глаза и ругать нас с отцом
начнет, что спать ему мешаем. Но отец сказал, что сам глаза ему закрыл.
   Из темноты дядя Агигульф вдруг появился, за ним Ульф шел, все  еще  с
мечом в руке.
   Ульф еще раз поглядел на деда и снова промолчал, только на меч взгляд
бросил.
   А дядя Агигульф вдруг расплылся, как баба, разом и нос у него красный
стал, и глаза, щеки затряслись (даже в свете факелов я это заметил) -  и
заревел, завыл Агигульф, совсем по-детски. Ни Гизульф, ни я так  никогда
не плакали, даже когда маленькие были и больно ушибались.
   Дядя Агигульф так страшно завыл, что надо всем селом,  наверное,  вой
этот разнесся. И гром в ответ прогремел почти над головами.
   И тотчас же, дядин вой услышав, взвыла в доме Ильдихо, будто сука,  у
которой щенят утопили. Тянула на одной ноте, тоскливо.
   Что дядя Агигульф убивается - то понятно было. Но  я  удивился  тому,
что и Ильдихо так по деду воет.
   Дядя Агигульф вдруг выть перестал, к дому метнулся. Ульф за ним  сле-
дом бросился.
   Но тут дядя Агигульф снова выскочил из дома. В свете факела краснова-
то сталь блеснула. Пока Ульф успел дядю Агигульфа поймать, тот уже  пле-
тень повалил и Ульфа зарубить хотел. Но с Ульфом ему не  потягаться.  Из
темноты, где плетень упал, только рычанье доносилось и звон металла.
   Потом слышно стало, как дядя Агигульф лютует и крушит все вокруг. Го-
лос Ульфа доносился, проклятья изрыгающий. Затем вдруг стихло все.
   Мы уж подумали, не зарубил ли Ульф дядю Агигульфа. Но в светлое пятно
от факела Ульф вступил, оба меча держа, и свой, и агигульфов. И буркнул:
   - Ничего, скоро очухается.
   И сразу нам забылся дядя Агигульф.

   Во дворе факелов прибавилось. Казалось, почти все  село  собралось  к
смертному ложу Рагнариса. А когда их оповестили, того мы не поняли.
   Потом рассказывали, что Хродомер, уже спать отправившись, при  первом
ударе грома вздрогнул неожиданно и сказал, что надо бы к Рагнарису  схо-
дить. И не успел выговорить, как вой дяди Агигульфа над селом  разнесся.
Так и узнали.
   Хродомер к Рагнарису подошел. Постоял, посмотрел. Сказал:
   - Не зря все же поясница у меня болела.
   Только это и сказал. И прочь пошел.

   Когда деда Рагнариса только привезли на телеге, Хродомер к нам  сразу
пришел, но ничего не сказал и ушел. Хродомеровы потом говорили,  что  он
всех на ночь глядя из дома выгнал и богам своим молился.
   Уже спать ложась, бормотал Хродомер в бороду, что, мол, если  доживет
до утра Рагнарис, он, Хродомер, ему меч в руки вложит и самолично  зару-
бит Рагнариса, друга своего. Надо бы об этом с сыновьями  Рагнариса  по-
толковать, с Ульфом да с Агигульфом. С  теми,  которые  богов  отцовских
чтут. И Тарасмунда в стороне держать нужно. Нельзя позволить,  чтобы  он
отца родного пиршественных чертогов Вальхаллы лишил.
   Так бормотал Хродомер, засыпая, пока тот первый удар грома не  раска-
тился и звериный вой Ильдихо над селом не разнесся.
   Но про то мы только назавтра узнали.

   Гроза всю ночь бушевала. Я сидел у дома под навесом, спать не мог. Из
наших никто спать не мог. Женщины суетились. Посреди двора  нелепо  гро-
моздилась телега с дедушкой, освещенная факелами, которые то и дело гас-
ли под дождем. Сванхильда с Галесвинтой бегали взад-вперед, новые факелы
носили, покуда Ульф на них не шикнул. Мне думалось, что Ульф  совсем  не
переживает из-за смерти дедушки, больно уж спокоен.
   Ульф сказал, чтобы все шли в дом и перестали суетиться до утра. Спать
никто не мог, поэтому собрались у очага и сидели молча. Лиутпранда и дя-
ди Агигульфа с нами не было. Снаружи дождь шумел.
   Мы сидели так долго, а потом Ульф снова вышел на дождь. Мы  услышали,
как Ульф что-то говорит на дворе, а после дядя  Агигульф  ему  отвечает.
Ульф обратно в дом вошел, а дядя Агигульф нет. Гизела  спросила,  что  с
Агигульфом, но Ульф в ответ только буркнул невразумительное и рукой мах-
нул.
   Так и сидели мы, пока светать не начало.
   Дождь уже кончился, а мы все сидели. Как  совсем  рассвело,  Хродомер
пришел. К телеге подошел, тяжело на посох опираясь, на  Рагнариса  долго
смотрел. Уронил, ни к кому не обращаясь:
   - Не успел я.
   Тарасмунд спросил, о чем он говорит. Хродомер ответил, что  собирался
с вечера друга своего Рагнариса зарубить, чтобы не лишать того  пиршест-
венных чертогов Вальхаллы. Ибо негоже воину вот так, на постели, от  не-
мощи старческой умирать.
   На это отец наш Тарасмунд, набычась, сказал, что на все Божья воля.
   Хродомер уже посох свой поднял, в драку готов был лезть, но тут между
отцом моим и Хродомером Ульф втерся, усмехаясь криво. И сказал отцу мое-
му Тарасмунду, что коли Рагнарис предан был старым богам, то и погребать
его будут согласно старому обычаю, а он, Тарасмунд, хоть и  стал  теперь
главой семьи, но над покойником не властен.
   Хродомеру слова эти понравились и он сразу утихомирился.
   Ульф же стоял между спорщиками, и лицо у него было неприятное.  Чужим
он показался мне вдруг, ибо почудилось мне, что смеется он  про  себя  и
над отцом моим Тарасмундом, и над Хродомером.
   Тут Хродомер заговорил с Ильдихо. Меня это удивило, потому что прежде
старейшина Хродомер никогда не пускался в разговоры с дедушкиной  налож-
ницей. Тут же поклонился ей и спросил, не желает ли она  последовать  за
Рагнарисом.
   Ильдихо смутилась. Я раньше не видел, чтобы она так смущалась. Погля-
дела на Тарасмунда.
   Тарасмунд же стоял весь красный, губу прикусив, и я видел,  что  отец
вот-вот взорвется.
   Потом Ильдихо, глядя мимо Хродомера, резко сказала:
   - Не желаю!
   Ульф стоял рядом, глядел на всех пристально и травинку покусывал. Как
на чужих смотрел на сородичей своих, и сам чужим казался.
   Хродомер на Ильдихо заворчал, что в прежние, мол,  времена  наложницу
такого человека, каким мой дедушка Рагнарис был, и спрашивать бы не ста-
ли. Без худого слова за господином ее отправили.
   Отец в сторону телеги поглядел и очень тихо сказал:
   - Кончились старые времена, Хродомер.
   - Оттого и плачу, - отозвался Хродомер.
   Я удивился этим словам, потому что Хродомер вовсе не плакал.
   В этот момент Ульф громко спросил:
   - Что тебе, Гизела?
   Мы повернулись и увидели, что к нам Гизела, наша мать, подошла. Стоит
и странно смотрит на всех. Мать сказала:
   - Ахма умер.
   Я удивился тому, что брат мой, Ахма-дурачок, умер. Я уже  и  позабыл,
что он еще жив. По растерянным лицам остальных я понял, что и они про то
забыли. Да и до Ахмы ли всем было, когда такой человек, как наш  дедушка
Рагнарис, нас покинул.
   Тарасмунд матери нашей Гизеле велел к годье идти. Чтобы готовился Ах-
му-дурачка отпевать. Потом к Хродомеру повернувшись, сказал:
   - Коли уж мертвых хоронить по вере их, то сына моего Ахму по вере Бо-
га Единого погребать буду.
   Хродомер уже рот раскрыл, чтобы ответить, как Ульф  вмешался.  Сказал
спокойно:
   - Не время о мертвых печься. Как бы самим не помереть, да так, что  и
похоронить некому будет.
   Тут уж оба - и Хродомер, и Тарасмунд - на Ульфа ополчились. А он и  в
ус не дует. Урожай, говорит, только что сняли, чужаки в  затылок  дышат,
людей не хватает - да и не такой человек был этот Ахма,  чтобы  по  нему
большую страву справлять.
   И предложил Ахму вместе с дедушкой Рагнарисом проводить.
   Тарасмунд заговорил было о том, что для Бога Единого  нет  великих  и
малых, для него все равно важны, и не ему, Ульфу, Божьим светом не прос-
вещенному, о том судить.
   На то Ульф улыбнулся чужой улыбкой и заметил, что  не  Тарасмунду,  в
таком случае, судить, каким светом он, Ульф, просвещен.  И  не  о  свете
сейчас речь, а о том, как покойников не обидеть и живых от погибели убе-
речь. По людскому закону, как исстари велось, не следует разлучать  деда
с внуком. И коли умерли в один день, то пусть и под курганом  рядом  ле-
жат. Ибо недвусмысленный знак был дан этой двойной кончиной. А ежели Та-
расмунд того не видит, то это его, Тарасмунда, печаль.
   На что отец наш Тарасмунд возразил, что  напротив,  следует  отделить
ничтожного Ахму, который в бурге небесном при Добром Сыне из  последнего
станет первым (как о том годья поет), от могущественного в мире сем Раг-
нариса-воителя, блуждавшего в потемках. Ибо враги  человеку  -  домашние
его, о чем годья в храме Бога Единого многажды пел.
   Старейшина же Хродомер неожиданно мирно сказал на то отцу  моему  Та-
расмунду:
   - Когда глядишь на реку, то не можешь одну  каплю  воды  отделить  от
другой. Так и род: кто отделит сына от отца, деда от внука, младшего  от
старшего? Все следуют один за другим в непрерывном потоке. - И  добавил,
что ушам его старым невыносимо глупости слушать, какие годья  Винитар  в
храме поет. Скорбно ему, что сын достойного Рагнариса,  ныне  старший  в
роду славном, глупости сии повторяет.
   Ульф же сказал, ссору предупреждая, что Ахму пусть  Винитар  в  храме
Бога Единого по своему обряду отпоет, а страву для деда с  внуком  общую
сделать надобно. И добавил, что с Винитаром обо всем сам договорится.  Я
заметил, что он не говорит о Винитаре "годья".
   Предложение Ульфа не понравилось ни Хродомеру, ни Тарасмунду, но луч-
шего все равно никто не придумал.
   Хродомер с нашего двора прочь пошел. Уже уходя, к Ильдихо  повернулся
и спросил, не передумала ли. Ильдихо на отца  моего  Тарасмунда  просяще
поглядела и ответила Хродомеру, что нет, не передумала. Хродомер и ушел,
не оборачиваясь.
   Тарасмунд в дом пошел. Ульф вслед за Хродомером со  двора  подался  -
видать, с Винитаром разговаривать.
   А я возле дедушки остался.
   Тут как из-под земли дядя Агигульф появился. Лицо опухшее,  заплакан-
ное. На лбу синяк огромный - Ульф ночью угостил. Медовухой от дяди  Аги-
гульфа разило. Дядя Агигульф, нетвердо на ногах держась, за край телеги,
где дед лежал, ухватился, навис над покойником и взвыл тоненько:
   - Атта, аттила! Что ты наделал? Куда ты ушел? Как я без тебя? На кого
ты бросил своего младшего сына? Любимца своего, Агигульфа?  Говорил  же,
что Агигульф - любимец богов, а сам бросил! Почему ты ушел с  поля  боя,
Рагнарис? Как мне биться с врагами, не видя перед собой твоей  спины?  -
Выдохнул по-звериному: - О-ох!..
   Голову руками обхватил, стал шататься, как медведь, из стороны в сто-
рону, волосы клочьями на себе рвать.
   Тут я его за штаны потянул и спросил:
   - Дядя Агигульф, а куда это Хродомер хотел Ильдихо отправить?
   Дядя Агигульф поглядел на меня бессмысленным взором, сердясь, что  от
плача его отрываю. Я ему разговор передал, который только что слышал.
   Дядя Агигульф приосанился и стал объяснять, икая и всхлипывая, что за
великим воином в курган идут верные его слуги, женщины и кони. И что он,
Агигульф, непременно такую женщину себе возьмет, которая с  радостью  бы
за ним в курган пошла. В былые времена, говаривал дедушка Рагнарис, сог-
ласия и не спрашивали, резали горло на страве и на костер клали  в  ноги
герою. А сейчас спрашивают.
   Тут он оборвал себя и спросил, будто перепугавшись:
   - А что, Ильдихо не согласилась?
   Я сказал:
   - Нет, не согласилась. Дважды ее Хродомер спрашивал, а она дважды от-
казом отвечала.
   Дядя Агигульф вдруг замолк, на деда с  полуоткрытым  ртом  уставился,
потом меня за плечо схватил, показывая на деда:
   - Видишь, сердится?
   Страшно взревел, оттолкнул меня и в дом  кинулся,  вопя,  что  он-то,
Агигульф, и спрашивать строптивую дедову наложницу не станет. И  скрылся
в доме.
   В доме тотчас же великий шум учинился. Потом вылетел  дядя  Агигульф,
сорвав занавеску из бычьей шкуры, что у входа висела. Споткнулся,  упал,
встал, из шкуры выпроставшись, и, пошатываясь  и  всхлипывая,  со  двора
прочь кинулся.
   Я смотрел то на него, то на деда. Дед  и  вправду  сердился,  морщина
между бровей залегла. Дядья и отец мой перессорились, приткнуться негде,
мира в доме не стало. Неужто всегда так теперь будет? Страх во мне посе-
лился и стал расти. Когда чума была, не так страшно было.
   За Агигульфом и Тарасмунд, отец мой, из  дома  вышел,  быстрым  шагом
направляясь куда-то (куда - я спросить не посмел). Со мной поравнявшись,
сильно ударил меня по щеке. Я заревел, под дедову телегу кинулся и полд-
ня сидел там, безутешно плача.

   Когда день к полудню шел, к нам годья Винитар явился. За ним  Одвульф
поспевал. Проходя мимо телеги с дедом, Одвульф размашисто перекрестился.
Рвение проявил.
   В дом войдя, годья Винитар вдруг Гизелу по волосам погладил и  сказал
ей что-то на ухо, отчего она тихо заплакала. Но не горестно, а даже  как
будто с радостью. На дедушкиных богов Винитар поглядел мрачно  и  Тарас-
мунду сказал:
   - Еще бы в капище снес дитя свое, в истинную веру крещенное.
   На то Тарасмунд, отец наш, отвечал, что на то воля отца его Рагнариса
была, ныне также отошедшего с миром.
   Винитар, не слушая, отвернулся от богов и молитвы над усопшим творить
начал. Я же слышал, как Одвульф, минуту улучив, говорит  Ульфу  на  ухо,
что уже за Рагнариса молился, хоть и грешен был дед, и что уже знак ему,
Одвульфу, был. Но что за знак, не сказал. Ульфа это, похоже, не  интере-
совало.
   Годья, молитву краткую окончив, велел четыре жердины принести и шкуру
бычью, что у нас над входом висела, а нынче почему-то во дворе валяется,
будто ненужная. Мы с Одвульфом пошли выполнять приказ и вскоре вернулись
уже с носилками. Одвульф все рассказывал мне  о  видениях,  которые  его
обуревали. И на годью жаловался: не признает годья Винитар, что он,  Од-
вульф, уже святым понемногу делается. Одвульфу все не удается никак  до-
казать, что видения эти у него от Бога. И проверить невозможно.
   Положили Ахму-дурачка на носилки и понесли в храм Бога Единого. Вини-
тар с Одвульфом потащили на себе. Ахма-дурачок легонький, только  распух
от своей болезни.
   Когда Ахму шевелить начали, такой смрад поднялся, что  меня  чуть  не
вывернуло. А годье Винитару хоть бы что. И у остальных тоже лица не  ме-
нялись. Только Одвульф морщился.
   Когда Ахму унесли, хватились: где Лиутпранд, где Гизульф? Нашли их на
сеновале у Валамира - спали рядком и горя не ведали. Лиутпранд  накануне
Гизульфа пивом накачал и себя, конечно, не обидел. И Марда брюхатая меж-
ду ними приткнулась.

   СТРАВА

   Вся округа - пиршественный стол Рагнариса. Земля благодатная, которую
мы пашем, - ложе Рагнариса. Небо - череп Имира - крыша  над  Рагнарисом.
Дубовые рощи Вотана - стены его нового дома. Аларих и Арбр - отныне сот-
рапезники его. Река отделяет его от прежнего дома, в  который  не  войти
Рагнарису ныне. Никогда отныне Рагнарису реку сию  не  перейти.  Могучим
воином был Рагнарис; тяжким горбом на спину земли курган его ляжет.
   Так говорил Хродомер, и все слушали.
   Отец мой Тарасмунд слушал, разом постаревший, ибо теперь легли на не-
го все заботы старшего в роду.
   Дядя Агигульф слушал, от горя вновь будто обратившийся в ребенка.
   Ульф слушал, и тревога от Ульфа исходила - будто считал Ульф, что  не
делом мы занимаемся, речи Хродомеровы слушая. Нет-нет да и  метнет  Ульф
взгляд за реку, на деревню.
   И вандалы, Визимар-кузнец и Арегунда-девица, слушали, а сами о  своем
думали - о тех мертвецах, должно быть, вспоминали, кого не довелось пог-
ребать, о Велемуде, об отце его Вильзисе, и о прочих, чьи имена мне  не-
ведомы.
   А Филимер почти не слушал, на еду смотрел и слюна по  подбородку  его
бежала.
   Оптила слушал, отцом своим гордясь: сколь складно говорит.
   Брустьо, Хильдефрида и Фаухо на Ильдихо презрительные  взоры  метали.
Хотя ни Брустьо, ни Хильдефрида за своими мужьями в погребальный  костер
не пошли.
   У всех взрослых мужчин были горящие факелы в руках. Нам  с  Гизульфом
факелов не дали, потому что мы еще малы.
   Гизульф, брат мой, с Хродомера глаз горящих не сводил. На  Тарасмунда
стал Гизульф похож. И на Ульфа одновременно - тревогой.
   Лиутпранд вздыхал горестно, брюхом могучим колыхаясь, и шептал что-то
себе в бороду, видимо, Хродомеру вторя.
   Гизела, мать моя, рядом с отцом стояла,  речам  почти  не  внимая,  и
только слезы по ее лицу бежали. Она Ахму оплакивала, о котором прочие  и
позабыли.
   А Ильдихо где-то за спинами терлась, тише воды ниже травы  была,  так
что и не слыхать обычно голосистую наложницу  дедову.  Пива  наварила  и
притихла, голову в плечи втянула. На щеках у нее два красных пятна - дя-
дя Агигульф отходил, ибо прогневался за то, что она  вслед  за  дедом  в
погребальный костер идти отказалась.
   Тарасмунд, правда, за Ильдихо вступился, сказав, что страву по  древ-
нему обычаю по сыну своему, воспитанному в вере Бога Единого, еще  стер-
пит, но кровавых человеческих жертв не допустит и лучше  убьет  кого-ни-
будь, кто настаивать вздумает.
   Сестры наши, Сванхильда с Галесвинтой, попритихли немного,  но  любо-
пытство их снедало. Глазами так и стреляли, мудрым речам через  пень-ко-
лоду внимали.
   Справа от Ульфа вандалы стояли, а слева - Од-пастух. Мрачен был,  как
и сам Ульф.
   Все село здесь было. Все пришли проститься с Рагнарисом,  никто  дома
не остался, кроме некоторых рабов.
   Фрумо брюхатая - и та была, возле отца своего Агигульфа сидела.  Улы-
балась блаженно и живот свой оглаживала да приговаривала:
   - Ишь ты! В самой середке лежит! В самой середке!
   Агигульф-сосед же несчастный вид имел и на дочь свою безумную старал-
ся не глядеть.
   Слушали Хродомера воины - румяный Аргасп, всегда веселый Валамир, ко-
торый сейчас был ох как невесел, дылда Теодегаст,  который  стоял  суту-
лясь, будто гору ему на плечи навалили; Гизарна, лень  свою  позабывший.
Хоть и не был дедушка Рагнарис военным вождем, но как с вождем  воины  с
ним прощались.
   Одвульф в дареных матерью нашей Гизелой штанах стоял, рыдая  и  поми-
нутно крестясь. Я приметил, что Гизарна на Одвульфа кровожадно  погляды-
вает и странно  пальцами  шевелит  -  руки,  видать,  чесались  Одвульфа
вздуть. Я не понял, за что Гизарна так на Одвульфа взъелся, но  странное
дело! - мне тоже почему-то хотелось, чтобы он Одвульфа побил.
   Годья Винитар тоже здесь был. Он Ахму отпел в храме Бога  Единого,  и
кто хотел, те на том пении были, в том числе и многие из числа поклоняю-
щихся старым богам. Теперь же, сельчан уважая, слушал Винитар, как гово-
рит о Рагнарисе Хродомер. Впервые видел я, что наш годья Винитар -  воин
и что обличьем он ничем не отличается от Тарасмунда или Ульфа.
   Когда дед жив был, мы всякую трапезу собирались вместе. Дед точно ко-
рень нашего рода был. А сейчас, видя, сколько людей на дедову  последнюю
трапезу пришло, понял я вдруг, что больше нам уже так  не  собраться.  И
много чужих лиц среди своих. Во