лодка опрокинется и  все  ко
дну пойдем. Ему, дяде Агигульфу, двоих из воды не  вытащить,  и  случись
что, он все равно Гизульфа, а не меня, спасать будет,  ибо  от  Гизульфа
явно больше проку.
   Дядя Агигульф погреб от берега к камышам, где рыба днем  таилась.  Он
осторожно подвел лодку к камышам и показал нам, куда смотреть. Я увидел,
что там огромная щука стоит.
   Дядя Агигульф ее метко острогой поразил. И сказал гордясь, что так-то
и врагов в бою на копье берет.
   Я подумал, неужто и прекрасную гепидку так же на копье  насадить  хо-
чет? Спросил о том дядю Агигульфа. Он засмеялся, и брат мой Гизульф зас-
меялся тоже, как будто тайна какая-то между ними была.
   Потом дядя Агигульф сказал, что нет,  не  так.  Иным  образом.  Да  и
копье, мол, для таких дел у него иное. Особое. Я удивился: что за особое
копье? Не видел такого.
   Я решил у них с Гизульфом про то больше не спрашивать, все  равно  не
скажут, только еще больше смеяться будут. Я потом у отца моего Тарасмун-
да спрошу или у дедушки Рагнариса. А с этими двоими разговаривать больше
не стал.
   Плавая в камышах, дядя Агигульф многих щук поразил и  все  приговари-
вал, что всех их в щучью Вальхаллу отправляет, к щучьему Вотану.
   Дядя Агигульф отдал Гизульфу свой топорик. И строго наказал  не  уто-
пить. Сказал, ежели Гизульф топорик "Пью-Кровь" по нерасторопности в во-
ду обронит, то сделает дядя Агигульф с Гизульфом то, что дедушка с  Арб-
ром сделал. И по голове Гизульфа с нажимом против волос погладил.
   Когда  дядя  Агигульф  щук  с  остроги  снимал,   Гизульф   топориком
"Пью-Кровь" их глушил, чтобы не выпрыгнули обратно в воду.
   Когда битой рыбы столько набралось, что ноги поставить было уже неку-
да, дядя Агигульф к мыску выгребать стал.
   Выбравшись на берег, дядя Агигульф придержал лодку, чтобы мы тоже вы-
лезли, и велел нам рыбу выгружать. Мы по пояс в воду вошли и  стали  щук
на мысок кидать.
   Мы с Гизульфом развеселились от удачной рыбалки, но дядя Агигульф  на
нас свирепо шикнул, чтобы мы не шумели. А потом, подумав,  добавил,  что
будет теперь из нас воинов делать.
   Сам же он ходил ни дать ни взять кот лесной и ноздри раздувал,  будто
принюхивался. Впрочем, особенно он ничего унюхать не мог - рыбный  запах
все забивал.
   У дяди Агигульфа были припасены с собой веревки, которые он  продевал
сквозь жабры щукам. Три кукана сделал, два побольше, один поменьше.  По-
том кивнул нам, чтобы за ним следовали, только тихо-тихо. Чтобы  приуча-
лись ходить бесшумно, как воины ходят. Добавил: то, что нас ждет, -  ОНО
шума не любит.
   Гизульф крался с рогатиной наперевес, только что язык не  вывесил  от
усердия. Пройдя немного по мыску, дядя Агигульф взял в сторону, а  потом
замер и рукой знак сделал, чтобы мы подошли. Когда мы подошли к  нему  с
обеих сторон, он показал: вон ОНО.
   Я думал сперва, что это царь-лягушка. И Гизульф так  подумал,  потому
что побледнел. В кустах виднелось что-то серое, грубое, как бы  бородав-
чатое. Дядя Агигульф велел моему брату Гизульфу поразить это  рогатиной.
Только добавил тихо, чтоб с одного раза поразил. Другого, мол,  раза  не
будет. Мол, и себя, и нас погубишь. И отступил назад, а Гизульфа  вперед
вытолкнул.
   Гизульф ударил хорошо. Добрый был удар. Рогатина на  треть  в  мягкую
землю ушла, пригвоздив то серое и страшное. А потом рывком вытащил рога-
тину и вскинул в воздух. Серое на рогатине повисло.  Сразу  было  видно,
что ОНО мертвое.
   Гизульф одним ловким ударом ЭТО к ногам Агигульфа бросил. Но не успел
он молодецки подбочениться, как увидел, что это истлевшие  портки.  И  я
это тоже увидел. Это были портки того пропавшего раба-меза, что  Гизарна
на месте пропажи нашел. Не потащил их тогда Гизарна домой, видать, осте-
регся одежду мертвого тревожить.
   Гизульф от злости побелел весь. Я в кулачок хихикал и  даже  на  дядю
Агигульфа сердиться перестал, хоть и донимал он меня. Дядя же  Агигульф,
наоборот, сурово брови супил и наставление нам прочитал: вот,  мол,  что
бывает с теми, кто без оглядки ходит.
   Потом велел вещи собирать, а сам полез в камыши -  весло  прятать.  Я
ближе к нему был, чем Гизульф, и слышал, как дядя  в  камышах  сдавленно
заходится хохотом. Я видел, как у дяди Агигульфа  спина  ходуном  ходит,
так ему весело. Да и то сказать, отменную шутку отмочил. Предвкушал, не-
бось, как про то Валамиру с Гизарной рассказывать будет. Может быть, че-
рез то и с Валамиром помирится.
   Выбравшись из камышей, снова сурово насупленный, дядя  Агигульф  стал
куканы распределять. Себе взял себе тот, что поменьше, а  нам  с  братом
Гизульфом те, что побольше были, определил.
   После дал мне острогу и рогатину и велел возле рыбы ждать, пока они с
Гизульфом лодку спрячут. Рогатину из рук не выпускать наказал. Если  чу-
жаки или гепиды нападут, должен я пасть геройски и кроваво, но  рыбу  от
врага оборонить. И скрылись дядя Агигульф с Гизульфом, лодку унося.
   Остался я один среди шуршащего камыша. Что мне  только  не  чудилось,
пока ждал возвращения родичей! И голоса разные, и шаги.  Один  раз  едва
лягушку острогой не поразил - больно уж она шумно и устрашающе  скакала.
После плюнул.
   Недолго ходили дядя Агигульф с Гизульфом, скоро  воротились.  Гизульф
гордо поведал, что лодку положили они в точности  на  то  место,  откуда
брали. Даже камыш поправили. Никто и не заметил бы, что ею пользовались.
   Дядя Агигульф велел нам свои куканы разобрать. Мне острогу  сунул,  а
Гизульфу - рогатину. Сказал, что Гизульф замыкающим пойдет.  И  добавил:
вот вам первое задание - настоящий готский воин шутя его исполнит - надо
до села добраться засветло, пока рыба не протухла, пока еще  свежа  и  в
пищу особенно пригодна.
   Притом идти надлежит крадучись, так, чтоб ни одна живая душа не заме-
тила. И что он, дядя Агигульф, будет считать вспугнутых нами птиц, а по-
том, в селе уже, за каждую вспугнутую птицу по затрещине обоим выдавать,
ибо недосуг ему разбираться, кто из двоих вспугнул. Тем самым он уравнял
меня в правах с Гизульфом, так что я перестал печалиться из-за того, что
брат мой теперь с дядей дружит, а обо мне и думать забыл.
   И пошли мы назад той же тропкой, что и пришли. Дядя Агигульф - впере-
ди, топориком поигрывая, танцующим шагом; я -  посередине,  под  тяжелым
куканом изнемогая, а Гизульф сзади,  рогатиной  топорщась.  Гизульф  еле
слышно посапывал от натуги.
   Камыши и осока росли выше человеческого роста, так что скрывали нас с
головой. Мошкара ела нещадно, да еще мухи тучами на  рыбу  полетели,  но
дядя Агигульф, обернувшись, знаками воспретил хлопать себя по лицу и ру-
кам, убивать насекомых, чтобы не производить лишних звуков.
   Рыба - она тяжелая, а идти надлежало с оглядкой, чтобы под ногами  не
хрустело. И тропка узкая. Тяжка наука воинская.
   Я больше не чувствовал себя пленником. И одноглазым  быть  больше  не
хотел. Не знаю, что думал Гизульф, но зол он был очень -  я  спиной  это
чувствовал. Нет, все-таки знатную шутку отмочил дядя  Агигульф.  Недаром
дедушка Рагнарис говорит, что он любимец богов.
   Вдруг дядя Агигульф на полшаге замер и руку с "Пью-Кровь"  в  сторону
отвел. Я ему чуть в спину не врезался, но вовремя остановился и тоже за-
мер. И брат мой Гизульф у меня за спиной замер.
   И тут мы сперва услышали, что в камыше похрустывает что-то, а после и
увидели: там, где тропка поворот делает, - шевелится камыш. Но  не  так,
как от ветра, а иначе  шевелится.  Видно  было,  что  в  камышах  таился
кто-то.
   Дядя Агигульф постоял немного в неподвижности, а потом вдруг, не  ме-
няя позы, топорик метнул.
   В камышах что-то тяжелое упало, а больше звуков никаких не донеслось.
Тогда дядя Агигульф, еще выждав, рыбу свою сунул  мне,  выхватил  у  Ги-
зульфа рогатину, знаками велел нам стоять, где стоим, а  сам  туда,  где
упало, двинулся крадучись. Приблизившись, замер, а после  нам  рогатиной
махнул. Мы тоже туда подкрались, стараясь не шуметь.
   Сперва я увидел что-то бурое. Подумал, что это, должно быть, царь-ля-
гушка о трех головах и снова душа в пятки у меня провалилась. Вспомнил и
о рабе-мезе, бесследно пропавшем, о чем портки неоспоримо свидетельству-
ют. А Гизульф о том же подумал и от зависти губу закусил: подумаешь, ка-
бан. Рядом с царь-лягушкой и кабан не добыча.
   А потом мы разглядели, что это человек.
   Поближе подобрались. Дядя Агигульф и в самом деле великий воин. Топо-
рик его чужаку прямо в голову угодил, слева над ухом, там и застрял. Чу-
жак даже вякнуть, видать, не успел, как душа с телом уже  рассталась.  С
"Пью-Кровь" не поспоришь.
   Я таких людей прежде никогда не видел. И дядя Агигульф потом говорил,
что тот чужак в точности как те, с лошадьми,  из-за  которых  ему,  дяде
Агигульфу, претерпеть пришлось несправедливые гонения. Ох и ненавидел же
он чужаков за это! По дяде Агигульфу видно было.
   Дядя Агигульф еле слышно сказал нам, что и другие чужаки  могут  быть
поблизости. Нам повезло, что ветер в нашу сторону дул. Мы с рыбой  смер-
дим тут на всю округу. А бросать рыбу жалко; так что надо  ноги  уносить
как можно скорее.
   Чужак волос имел рыжеватый, имел усы и бороду, как  любой  нормальный
человек; одет был в бурую одежду мехом наружу. При себе  меч  имел.  Меч
Гизульф снял, доброе оружие, но у нас таких еще не  видали.  Кривой  меч
был, а сталь хорошая. Гизульф надеялся, что ему позволят меч у себя  ос-
тавить, потому что у дяди Агигульфа уже был меч. А я себе  нож  взял.  С
резной ручкой нож. Гизульф потом говорил, что таким  ножом  только  репу
резать, но я ему все равно ножа не отдал.
   Дядя Агигульф наклонился, топорик со  скрежетом  из  черепа  выдернул
(так глубоко загнал), после велел нам отойти, чтобы кровь нас не забрыз-
гала, и смотреть за тропой, не покажутся ли другие чужаки. Сам же  двумя
ударами голову от тела отделил и за волосы ее взял. Как поднял отрублен-
ную голову, так с шеи что-то упало. Гизульф первым это  поднял.  Увидели
мы, что это крест на шнурке (шнурок дядя Агигульф топором перерубил).
   Гизульф крест мне отдал. Мы с братом договорились про это не  расска-
зывать. Если отец наш Тарасмунд или годья Винитар проведают, что мы  од-
ного из тех убили, кто верует в Бога Единого,  не  сносить  нам  головы.
Пусть даже и чужака. Годья в храме нам говорил, что для Доброго Сына Бо-
га Единого нет ни гота, ни гепида, хотя лично я в этом  сильно  сомнева-
юсь.
   А дядя Агигульф креста и не заметил. Он в этот  момент  отвернулся  и
голову себе к поясу за волосы привязывал - не в руках же ее нести. И меч
у Гизульфа отнял. Тоже себе взял. А нож у меня остался,  ибо  дяде  Аги-
гульфу он был без надобности.
   Дядя Агигульф прошептал, что нам уже  немного  осталось  прежде,  чем
настоящими воинами станем, и велел уходить еще бесшумнее, чем пришли.
   Зная, что поблизости наверняка другие чужаки рыщут,  мы  с  Гизульфом
двигались на диво бесшумно и резво. Даже рыба нас не тяготила.
   Уже смеркалось, когда мы проходили дубовую рощу.  Чужаков  больше  не
встречали. Дядя Агигульф сказал, что с этим нам очень повезло.
   Возле самого села дядя Агигульф  добавил,  что  нам  дважды  повезло.
Во-первых, остальные чужаки нас не заметили. Не ходят в одиночку в чужие
земли. Во-вторых, что не тогда встретились, когда мы на воде были.  Если
бы мы на лодке были, чужак нас бы снял, как мы щук снимали. И портков бы
не осталось. Чужак - он хуже царь-лягушки.
   И в третий раз нам повезло, сказал дядя Агигульф. Когда через дубовую
рощу уже вечером шли, да еще с отрубленной головой на поясе.  Обычно  на
запах крови галиурунны ох как слетаются! Я подумал, что их крест, что  с
чужака сняли, отпугивал, и решил про себя этот крест сохранить,  раз  он
чудотворный.

   После дядя Агигульф нас с Гизульфом и Марду (та послушать  прибежала)
стращал:
   - Вам-то хорошо, вы за моей спиной шли, не слышали, как голова  вдруг
зубами заскрежетала и забормотала у меня на поясе. Призывала на мою  го-
лову месть Вотана и злокозненного Локи за то, что убил из засады. И слы-
шалось мне, как в Сыром Логе за рощей выпрастываются из-под  земли  под-
земные вепри, чтобы спешить нам наперерез по зову мертвой головы. И  го-
лову приходилось постоянно отворачивать лицом вперед, дабы зубами она  в
мою мужскую стать не вцепилась.
   Я дяде Агигульфу не очень поверил, потому что знал, что чужак этот  в
богов не верил, а верил в Бога Единого. Но на всякий случай  опасался  и
держался от мертвой головы подальше. Все-таки невесть кто он  был,  этот
убитый. А вот насчет вепрей - тут дядя Агигульф, возможно, и не приврал.
Вепри здесь действительно водятся.

   Но то было после, а пока мы шли дядя  Агигульф  молчал,  только  один
раз, к нам обернувшись, пожаловался, что голова укусить норовит.

   Как мы в село наше вошли, еще издали ругань услышали. На улице Ильди-
хо бранилась с Брустьо, а хродомеровы рабы Двала со Скадусом и Валамир с
Мардой их подзуживали. Двала со Скадусом сторону Брустьо держали, а  Ва-
ламир и Марда Ильдихо речами воспламеняли. Марда по глупости больше  хи-
хикала.
   Ругались они у валамирова дома. Ильдихо первая нас заметила. Я понял,
что она нас высматривать вышла, да тут Брустьо ей повстречалась. Не ина-
че, дедушка Рагнарис Ильдихо в дозор отправил.
   Едва только завидев нас, еще издали, Ильдихо заголосила и прочь  при-
пустила, громко топоча - только пыль столбом.
   Брустьо ей вслед еще какую-то бессвязную  брань  докрикивала,  но  ее
никто больше не слушал.
   Дядя Агигульф выступал гордо, Валамира нарочито не замечая. В  сумер-
ках Валамир чужакову голову на поясе дяди Агигульфа не разглядел.  Тогда
Валамир Двалу пнул и заорал, чтоб гнусный раб хродомеров к его,  Валами-
ра, плетню своей тушей не приваливался.
   Но дядя Агигульф и тут на Валамира  внимания  не  обратил.  Горд  был
очень своей победой.
   Ильдихо продолжала верещать - уже у нас на дворе. По всему селу  слы-
хать - глотка у нее луженая. Тут уж и дядя Агигульф помрачнел. Понял,  к
чему дело клонится. Дедушка Рагнарис в гневе пострашней любого кабана.
   Когда во двор входили, навстречу нам мать наша, Гизела, бросилась. Не
глядя, принялась нас с братом по щекам охаживать. Тут-то глаз мне и под-
били, который я утром шутейно поджимал, в одноглазого Ульфа сам с  собой
играя.
   Потом отец наш, Тарасмунд, вышел и от Гизелы нас оторвал, но  не  для
того, чтобы милосердие к нам проявить, а наоборот, ради новой  расправы,
еще более свирепой. Розги заранее приготовлены уже были. Так  во  дворе,
на колоде, на дедушкином седалище, мы с Гизульфом, братом моим,  приняли
лютые муки.

   А дядя Агигульф рядом стоял, Тарасмунд худого слова  ему  не  сказал.
Молча над нами лютовал.
   Впоследствии дядя Агигульф так нам объяснял: потому не вмешался,  что
смотрел, мол, какие из вас воины. И добавил, что испытание мы хорошо пе-
ренесли.
   Когда наши испытания закончились, дедушка Рагнарис из дома выступил и
дядю Агигульфа в дом поманил. Суров и страшен ликом дед был. Когда  дядя
Агигульф в дом зашел (я заметил, что головы мертвой у дяди Агигульфа уже
на поясе не было, дел он куда-то и голову, и чужой меч), дедушка  Рагна-
рис у моего отца Тарасмунда осведомился угрюмо, все ли  розги  извел  на
чад своих или еще остались. Отец наш сказал, что много еще осталось,  на
всех хватит. Дедушка выругал отца за нерадивость: мало, мол,  розог  из-
вел. И велел оставшиеся в дом нести. Отец приказание исполнил и все, как
дедушка велел, сделал. Прутья в дом отнес и вышел, ухмыляясь.
   И сотворился в доме великий грохот. Рев деда Рагнариса доносился. На-
конец дядя Агигульф опрометью из дома выскочил. Дед - за ним, с розгами.
Дядя Агигульф в угол двора кинулся, в темноте пошарился и,  обернувшись,
голову с мечом предъявил деду, ибо  сумел  укрыть  их  незаметно,  чтобы
раньше времени трофей не объявлять. Как конь перед обрывом,  остановился
дедушка Рагнарис.
   Дед мертвую голову обеими руками принял, долго в  лицо  всматривался,
точно узнать что-то хотел. Но голова ничего не говорила. Я  боялся,  что
она может укусить дедушку.
   Потом к дедушке Рагнарису и дяде Агигульфу отец наш Тарасмунд подошел
с факелом, и они втроем долго о чем-то толковали.
   Мы с Гизульфом тоже подошли, но дед нас отогнал. Голова на земле  ле-
жала, на ухо завалившись, как бы прислушиваясь или дивясь, а меч  кривой
из рук в руки передавался.
   Я Гизульфу сразу сказал:
   - Плакал твой меч, отберут.
   Так оно и вышло. Ничего Гизульфу не осталось в утешение, кроме  поро-
той задницы.
   У меня-то нож был, но нож я Гизульфу не отдал.

   Дядя Агигульф потом нам растолковал, как дело было. Разъярясь, дедуш-
ка Рагнарис дядю Агигульфа пороть хотел. Тот же не давался. Дедушка Раг-
нарис в темноте за дядей по всему дому с прутьями носился. А  дядя  Аги-
гульф от него ловко уклонялся и прятался, о пощаде шутовски умоляя.
   Удумал дядя Агигульф - дабы обороняться ловчее было  -  щит  свой  со
стены сдернуть, да нечаянно богов дедушкиных своротил.
   А тут еще Сванхильда под ногами путалась. Ее еще  раньше  повалили  и
потоптали - то ли дед, то ли дядя Агигульф.
   По нашему закону, если женщина в дурости  своей  сунулась  туда,  где
единоборствуют мужчины, и через любопытство свое чрезмерное  пострадала,
то вергельд не платят, ибо кроме нее самой виновных нет. Так  старейшины
говорят.
   Как своротил дядя Агигульф богов, так дед в полное бешенство  пришел.
Начала нисходить на него священная ярость. Однако дядя  Агигульф  и  тут
нашелся - выскочил из дома и туда метнулся, где голова была спрятана.
   Дядя Агигульф - бывалый воин. Он заранее все предвидел и нарочито го-
лову и меч спрятал, чтобы потом разъяренного деда  остановить.  То  хит-
рость есть военная. Это понимать надо.

   Сванхильда за то, что ее потоптали, дяде Агигульфу  потом  отомстила:
под покровом ночного мрака, во дворе,  оглоблей  его  огрела.  И  тотчас
бегством спаслась.
   Дядя Агигульф орал ей вслед, что простым разметыванием она не отдела-
ется. За конем, мол, в бург ее потащит и там размечет  перед  дружинными
хоромами.
   То было совсем глубокой ночью. Дед спросил сонно, какой,  мол,  сукин
сын там глотку дерет, когда спать пора. Ильдихо на то ядовито сказала:
   - Это меньшой твой, Агигульф, любимец богов.

   Дядя Агигульф после той рыбалки по селу гоголем ходил и на всех  дво-
рах, где дрался, мертвую голову показывал. И с Валамиром у него  замире-
ние вышло. Они вместе напились, а после опять  подрались,  но  несильно.
Дядя Агигульф потом объяснял, что они с Валамиром играть начали в подвиг
дядин, и сперва хорошо играли, но после Валамир захотел дедушкой  Рагна-
рисом быть, отчего драка и проистекла.

   ТИНГ

   Через три дня после памятной рыбалки дед мой Рагнарис и Хродомер тинг
собрали по поводу мертвой головы.

   Сперва о голове поведать нужно.
   Дядя Агигульф, гордясь собою и в воинский раж войдя,  хотел  поначалу
голову за волосы повесить у нас в доме под потолочной балкой. Но все то-
му воспротивились.
   Я думаю, дедушка Рагнарис эту чужакову голову к Арбру приревновал или
бояться стал, что дядин трофей с Арбром драться будет, потому  что  Арбр
давно у нас живет, а чужак - недавно и  вряд  ли  Арбр  потерпит  вторую
мертвую голову рядом с собой.
   Отец мой Тарасмунд дяде Агигульфу так возразил, что к врагу нужно ми-
лосердие иметь и негоже над головой измываться, коли телу погребение  не
обеспечили. Сказал, что должно голову годье  отнести,  дабы  тот  голову
где-нибудь в храме сохранил, поскольку погребать ее было  еще  рано  (ее
предполагалось в бург отвезти, к Теодобаду). А пока годья голову в храме
хранить будет, пусть бы заодно нашел время и отпел ее, как положено.
   Пошли мы с головой к годье, однако годья воспротивился  и  голову  не
взял. Я думаю, годья потому еще освирепел, что к нему язычник дядя  Аги-
гульф, кровью запятнанный, явился. А дядя  Агигульф  потому  пошел,  что
драгоценную голову никому не доверял