не менее учтиво отвечал  дяде  Аги-
гульфу, что вроде бы, свободный тот скамар. Хотя, ежели  дяде  Агигульфу
не лень, может в рабство скамара того обратить.
   Однако дяде Агигульфу лень было.
   Скамар же вдруг предложил дяде Агигульфу свои гусли. Мол, для  такого
статного воина, для такого знатного господина  ничего  не  жаль  отдать.
Точнее, сменять. А еще точнее, на мешок ячменя сменять, вон на тот,  ка-
кой знатный господин из деревни своей притащил.
   Тут подумал дядя Агигульф о том, что скамар-то ему, пожалуй, и  не  к
чему. Дар свой поэтический в себе ощутил. И раньше-то строки на ум  при-
ходили, битвы да героев воспевающие, а при виде дивных  гуслей  и  вовсе
потоком полились.
   И играть на этих гуслях много ума не надо.  Ежели  скамар  за  струны
дергать научился, то уж дядя Агигульф сделает это куда лучше, рука-то  у
него не в пример сильнее скамаровой.
   Попросил только у того скамара, чтобы  секрет  какой-нибудь  показал.
Скамар охотно показал, как из струн непотребный визг  извлекать,  чем  в
восторг привел и Гибамунда, и дядю Агигульфа. И  еще  больше  захотелось
дяде Агигульфу эти гусли иметь.
   И согласился он отдать мешок ячменя за гусли.
   Сменялись.
   Скамар уже напропалую льстил дяде Агигульфу, военного вождя ему пред-
рекая - при таком-то уме, при таком-то даре! Сразу  видно,  что  любимец
богов.
   И стал вдруг дяде Агигульфу скамар противен. И Гибамунду стал он про-
тивен. Вдвоем пинками его прогнали. Ячмень же не дали, потому что  вдруг
открылось им, что украл эти гусли скамар.
   Гибамунд даже припомнил, что свояк у него в дальнем селе есть, так  у
свояка сосед был, а у соседа того, вроде бы, как-то видел Гибамунд такие
же точно гусли. И надо бы еще выяснить, не те ли это самые, чтобы зря не
позориться.
   Жаль будет соседу свояка гусли отдавать, если признает, а за  них  уж
ячменем заплачено. А так не жалко.
   И рассудив таким образом, обратили они ячмень в пиво и  стали  вдвоем
песни слагать. И так у них складно получалось без всякого скамара, такие
красоты на ум приходили и сами собою в слова ложились...
   Потом Гибамунд пение оборвал и сказал, что, кажется, расстроены  гус-
ли. Спросил дядю Агигульфа, умеет ли он их  настраивать.  Дядя  Агигульф
сказал, что не умеет. Гибамунд тоже не умел. Предложил к дружине  пойти.
Мол, две головы хорошо, а много лучше.
   И многие стали гуслями наслаждаться. Пиво полилось рекой.  Дружинника
не осталось в бурге, кто не попытался бы сыграть на гуслях свою песнь, и
состязались - кто сильнее дернет.
   После собаку словили и стали ее за хвост  тянуть.  Потянут  -  собака
взвизгнет. Потом по гуслям проведут особым секретным образом, как скамар
показывал, - гусли взвизгнут. Так и потешались, кто громче визжит.
   Потом собака укусила дружинника и была отпущена.
   Решено было, что негоже такую диковину от вождя  таить.  К  Теодобаду
понесли, громко песни распевая, а впереди дядя Агигульф шел и  что  было
мочи за струны тянул - старался ради вождя. Рядом Гибамунд вытанцовывал.
За ними собака бежала.
   Спал Теодобад, когда ввалились к нему дружинники. Разбудили его.  Сел
вождь на лавке. Пива ему поднесли. Гусли предъявили. Теодобад пива хоро-
шо испил и предложил струны ногтем ковырнуть. Мол, видел раз знаменитого
слепого певца, так тот ногтем вот эдак подковыривал, чудные звуки извле-
кая. И велел гусли подать.
   Стал гусли ногтями эдак подковыривать. Что-то у вождя военного  полу-
чилось. Но после палец поранил и недоволен остался.
   Попробовал ножнами от кинжала водить - тоже интересно получается.
   Ножны у Теодобада особенные, аланской работы,  с  выпуклым  рисунком.
Нарисованы там звери невиданные - рогатые и злые кони, звери-пардусы - и
все между собою бьются предивно.
   Под ножны Теодобад стал песнь слагать. Всех Теодобад превзошел -  са-
мую длинную песнь спел. И громче всех пел.  Никто  с  Теодобадом  в  том
сравниться не мог. И в который уже раз ясно всем стало - недаром  Теодо-
бада вождем избрали.
   Пел же Теодобад о том, как на Афару-Солевара дружину свою водил и как
побили Афару и взяли его соль.
   И такая славная была та песнь, что у многих слезы показались.
   На перезвон гусельный да на рев теодобадов  мужественный  жена  вождя
появилась. С деревянным подойником вошла - корову доила, аж в хлеву муж-
нин крик слыхать было. Умилилась и молока гостюшкам предложила. Гостюшки
поблагодарили, но молока пить не стали. Ибо, как  пояснил  Гибамунд,  от
благодарности ногою пол земляной роя, с молока после пива  шибко  пучит.
Улыбнулась жена Теодобада ласково, будто мать родная (хотя  моложе  была
многих дружинников) и вышла тихохонько.
   Из того, что после творилось, дядя Агигульф мало что помнит.  Помнит,
что из дома теодобадова в дружинные хоромы перебрались. Там стрелять  из
гуслей пытались, но осторожно, дабы вещь драгоценную не попортить.
   Тут Теодобад о скамаре спросил, кто таков и откуда гусли взял.  Гиба-
мунд пояснил, что скамар гусли у его свояка спер. Решили татя изловить и
примерно наказать. Всю ночь по бургу носились, всех переполошили, искали
скамара, чтобы суду предать, но не нашли.
   Теодобад распорядился, чтобы утром ворота не открывали, дабы тать  не
избегнул кары, а дружинники могли бы невозбранно поиски продолжить.
   Под утро нашли одного скамара и повесили, только  это  другой  скамар
был.
   Как рассвело, дядя Агигульф с гуслями в дорогу отправился. Все благо-
дарили дядю Агигульфа за праздник и за избавление бурга от татя злого.
   Так закончил свой рассказ дядя Агигульф.

   И сказал дядя Агигульф, что отца своего Рагнариса почтить желает  той
музыкой, которой и вождь военный внимал.
   С тем гусли себе на колени возложил и за струны дергать начал, распе-
вая во все горло. Пел он о подвигах дедушки, который Арбра-вутью зарубил
в честном бою. Как сражались нагие дедушка наш Рагнарис  и  вутья  Арбр.
Перечислять достоинства героев начал, сравнивая их: у вутьи  руки  длин-
нее, зато у дедушки плечи шире...
   И все скальдическим языком изображать пытался, так что и половины  мы
не поняли, как вдруг дедушка взревел, что, перво-наперво, клевету на не-
го дядя Агигульф возвел. Что вовсе "закрома потомства,  семенем  крепким
отягощенные" не свисали у него ниже колен. Ни у него, ни у Арбра.
   И "меч отваги" вовсе не на врага наставлен был, ибо не до этого было.
Ни ему, ни Арбру.
   А во-вторых, чтоб срамных песен при девках более не голосил!
   Дядя Агигульф обиженно замолчал, но вдруг с новой  силой  по  струнам
ударил и стал кричать про то, как "льется-хлещет кровь  врагов,  пролить
ее всегда готов".
   Тут у всех дела какие-то на дворе нашлись. У одной только Ильдихо  не
нашлись, за что она на дядю Агигульфа злобу затаила.
   Дедушка Рагнарис недолго крик этот терпел. Сказал, что и раньше  жили
без гуслей и впредь, надо полагать, проживем. И без гуслей-то благочиние
погибло навек, а с гуслями и вовсе скамарам уподобимся. Еще и хродомеро-
вы придут поглядеть, как у Рагнариса на дворе непотребства чинятся.
   А дяде Агигульфу скальдом не быть, по всему видать. И разумом скуден,
и рожей не вышел. С такой рожей только по герульским курятникам шастать,
"закрома потомства" куриные воровать.
   Да и Теодобад хорош, по рассказу видно. Аларих-то по сравнению с  от-
цом своим, Ариарихом, втрое как мудростью был умален; а Теодобад,  похо-
же, как на Афару-Солевара сходил, так последние остатки ума порастряс. И
воинство вождю под стать.
   Спросил презрительно, как у этого дружинника  Гибамунда  отца  звать.
Дядя Агигульф ответил: тоже Гибамунд. Дедушка аж плюнул  и  сказал,  что
Гибамунд от Гибамунда недалеко ушел.
   Его, дядю Агигульфа, за делом в бург посылаешь, а он  чуть  что  -  с
дружиной бражничать. Спасибо хоть серпы привез. Мешок ячменя  на  непот-
ребную потеху пустил. Дядя Агигульф возразил, что  сам  Теодобад  мешком
этим не побрезговал.
   Дедушка Рагнарис закричал:
   - Это тебе он "сам Теодобад", а мне он сопляк паршивый, не лучше  те-
бя! Будь там хоть сам Вотан с Доннаром, разницы никакой - мешка-то ячме-
ня уже не вернешь! Не для того день-деньской о  хозяйстве  радею,  чтобы
сын в скомороха обратился.
   Добавил, что ежели дядя Агигульф окончательно решил оскамариться,  то
дедушка Рагнарис ему это вмиг устроит. Бороду вот обкорнает,  пинка  под
зад даст - и готов скамар. Дело недолгое. И зарычал страшно, чтоб Ильди-
хо ножницы несла.
   Дядя Агигульф дожидаться не стал. Гусли под мышку - и деру.
   Дядя Агигульф не видел, а я видел, как  дедушка  Рагнарис  ему  вслед
глядел, за бока держался и хохотал, а после прибавил: "Весь в меня".
   А я еще и раньше понял, что дедушка Рагнарис дядю Агигульфа ни за что
не выгонит. Это он пугал дядю Агигульфа.
   Я побежал дядю Агигульфа догонять и нагнал его уже у самого дома  ва-
ламирова. Остановил и хорошую весть ему передал:  чтоб  не  боялся  дядя
Агигульф, ибо дедушка на самом деле на него вовсе не  сердится.  Дедушка
смеется.
   Дядя Агигульф сказал, что знает.

   После возвращения дяди Агигульфа из бурга несколько вечеров так было:
едва солнце на закат пойдет, так от дома валамирова воинственный рев не-
сется и бряцанье.
   В первый же день, как дядя Агигульф к  Валамиру  гусли  снес,  герои,
друг перед другом в умении скальдическом выхваляясь, одну струну  порва-
ли.
   Дядя Агигульф потом сказал нам с Гизульфом, что они с Валамиром хоте-
ли показать звук, какой бывает, когда две конные лавы  в  бою  сходятся.
Хорошо еще, что одной струной отделались. Песнь такая героическая  была,
что едва снесли на хребте своем гусли ее могучую тяжесть. Могли и  попо-
лам треснуть.
   Дядька-раб валамиров на скальдов ругался, а Марде гусли очень  понра-
вились. Весь вечер сидела у ног Валамира и на героев глядела,  рот  при-
открыв и пошевелиться боясь. И за то мила была она им. Валамир ее дядьке
в пример ставить пытался. Мол, хоть и замарашка-девка, а геройство почи-
тает.
   Вторая струна еще через день лопнула  в  руках  Валамира.  Он  кричал
песнь, а дядя Агигульф плясал и замарашку валамирову плясать  заставили.
Вошли в раж - струна и лопнула.
   Но богатыри не отступились и все равно каждый  вечер  продолжали  ис-
кусство скальдическое постигать.
   Когда же струн на гуслях не осталось, их Валамир на  сеновале  схоро-
нил, ибо дедушка Рагнарис запретил скамарскую потешку в дом к себе  нес-
ти. Там потом мыши гнездо свили.
   Дядя Агигульф с Валамиром всем после рассказывали,  что  гусли  дрянь
попались. Сразу видать, скамарские гусли. Были бы настоящие, быть бы уже
Валамиру с Агигульфом скальдами, гордостью всего села.
   Дядя Агигульф вспоминал, как дедушка Рагнарис  рассказывал,  будто  у
великих риксов готских и скальды были великие, а у тех великих  скальдов
и гусли были великие - сами из золота, струны  серебряные.  На  таких-то
гуслях играть, кто великим скальдом не сделается.  Даже  Одвульф,  может
быть, сделается.

   Дедушка после того долго дядю Агигульфа скальдом величал. И  "закрома
потомства" поминал.

   АРИАРИХ, АЛАРИХ, ТЕОДОБАД И РЕКИЛА - НАШИ ВОЖДИ

   Теодобад - наш военный вождь. Теодобад - сын Алариха, внук  Ариариха,
сына Рекилы.
   Наш дедушка помнит еще Ариариха. Дедушка говорит, что Ариарих был ве-
ликим вождем. Росту в Ариарихе было - два Теодабада, и в плечах он был -
два Теодабада; руки имел как Теодобад ноги, а ноги - как Теодобад  туло-
вище. Когда Ариарих шагал, дрожали деревья и осыпались с них листья. Но-
гой топнет - камни с далеких гор сыплются. Поэтому  Ариариха  и  выбрали
военным вождем.
   Когда дедушка был молод, - Ариарих уже был старым, усохшим и дряхлым.
Всеми делами в дружине заправлял уже Аларих, а Ариарих только  сидел  на
солнышке и ругался.
   Дедушка говорит, что бранился Ариарих по-старинному, не так, как  ны-
нешние. От нынешней брани только молоко киснет, а от брани Ариариха пти-
цы небесные падали замертво.
   Ко времени старости своей Ариарих сильно  сдал  и  измельчал.  Оттого
стал помещаться в бурге, а прежде в бурге не помещался и потому все вре-
мя в походах был.
   Но враги в те времена могучими были, под стать Ариариху и  потому  не
мог он всех их истребить и лишить народ свой великой радости войны.
   Почти все время проводил Ариарих в землях вандальских. Нравились  ему
тамошние враги. Был у него среди вандальских вождей один любимый враг, с
которым они постоянно единоборствовали. Дедушка забыл  имя  того  вождя.
Знает только, что не "Велемуд". Это уж точно.
   Однажды этот вождь был ранен и попал в плен к Ариариху. Ариарих лечил
его, как родного брата, и трясся за жизнь его, ибо боялся потерять столь
лютого и кровожадного врага. И исцелив врага своего, облобызал и  отпус-
тил, смеясь от радости, что вскоре вновь сможет сойтись с  ним  на  поле
брани.
   Вот каковы были нравы воинские в прежние годы.  Так  говорит  дедушка
Рагнарис.
   Во времена ариариховой молодости у нашего народа было два вождя:  во-
енный и мирный. Мирный вождь вершил всеми делами в бурге и тяжбы  разби-
рал. А военный - воевал. И жизнь текла в благолепии.
   Однако случилось так, что пошел однажды по весне мирный вождь в  лес.
И услышал за деревьями стук и вроде бы крики боли. Поспешил он туда, от-
куда шум доносился, заранее от жалости изнемогая. И, выйдя на прогалину,
увидел, что бьются там два оленя, спор свой силой пытаясь разрешить.
   Того не выдержало сердце мирного вождя - ведь всегда стремился он ми-
ром споры решить. Предложил он оленям разобрать вопрос  мирно  и  назна-
чить, если кто виновен, цену, и уплатить вергельд за убытки. И  стал  он
зверей разнимать, к мудрости их взывая.
   Однако не вняли ему обезумевшие олени и забили мирного вождя.
   Так принял кончину мирный вождь. И не стало больше у нас судьи. Отто-
го и началось порой благочиние нарушаться.
   Ариарих же, узнав о произошедшем, выл и по земле катался,  от  позора
изнемогая: твари бессловесные, траву поедающие, воина готского забили  и
затоптали, будто лопух или какой иной сорняк.
   И убил бы, наверное, себя Ариарих, если бы не лютые враги его: дивным
нападением они Ариариха своевременно от унылых мыслей отвлекли. И в бург
вошел Ариарих, ибо от позора, который пережил по смерти  мирного  вождя,
сильно умалился он в размерах.
   Стал Ариарих судьей вместо того мирного вождя, а закон  при  Ариарихе
был всего один, зато без всяких  сложностей  и  внятный  любому  -  прав
сильнейший.
   Споры решались так. Приходили к Ариариху спорщики. Ариарих в суть  их
разногласий не вникал, просто садился за стол и разводил в стороны руки.
Оба спорщика пытались руки вождя к столу пригнуть. Сделать это не удава-
лось никому, покуда вождь в силе был, но по силе нажима определял  Ариа-
рих, кто прав, а кто нет. И объявлял о том во всеуслышание. Если же  кто
не соглашался, то на поединок вызывал.
   И видя, как легко решает Ариарих  любые  споры,  постановили  мирного
вождя отныне не выбирать. Во избежание нового позора.
   Кроме того, дружина полюбила ставки делать на спорщиков - кого  Ариа-
рих правым признает, а кого нет.
   Ариарих еще один обычай завел: кормился он в домах по всему бургу.  И
радостно встречали его, ибо боялись.
   А уж как щедр был Ариарих! Если на охоте добычу брал, то раздавал мя-
со по домам. Себе почти ничего не оставлял.
   Девушкам дарил Ариарих пояса и пряжки, молодым воинам -  оружие.  На-
ложниц себе не брал - берег женщин. Да и не было в бурге такой,  которая
богатырскую его мощь смогла бы снести.
   Но как умалился Ариарих размерами и в бурге  поместился  и  осел,  то
вскорости сыскалась и жена. Дал ему жену тот самый могучий вождь-вандал,
который наилучшим и наилютейшим врагом его был. Дочерью была ему та  де-
вица, что женою Ариариха стала.
   А племянником того вандала был Эрзарих,  отец  нынешнего  вождя  ван-
дальского Лиутара. Этот Лиутар в вандальском бурге сидит, на полдень  от
нас.
   Во время войны между готами и  вандалами  устроил  вандальский  вождь
так, что дочь его оказалась на пути Ариариха. Защищала ее  всего  дюжина
воинов. Всех их порубил Ариарих, и пали они кровавой кучей у  ног  прек-
расной вандалки. И схватил ее Ариарих за косы, поднял в свое седло и по-
вез в бург, песни жестокие распевая.
   В бурге же с почетом в жены себе ее взял, ибо понял еще раньше хитрый
замысел своего врага и возблагодарил его от всего сердца.
   Однако боялся тот лютый вандал, как бы не оскорбился лучший его  враг
Ариарих, как бы не заподозрил, будто миром унизить его вандалы хотят.  И
потому в качестве брачного дара тут же сжег несколько готских сел, отче-
го вновь заполыхала свирепая война.
   Прежде у Ариариха не было в бурге дома, а спал он в  тех  домах,  где
кормился. Не хотел иметь ничего своего Ариарих. Желал все, чем ни завла-
деет, - людям отдавать.
   Однако с той поры, как взял в жены вандалку, вынужден был собственный
дом поставить. И пока строил - мощью и телом  скудел  Ариарих.  И  столь
против прежнего умалился , что смог уместиться в доме, который  выстроил
для жены своей.
   Однако вера воинов в Ариариха не ослабла, ибо каждый вечер поднимался
вождь на полуденную стену тына и оттуда изрыгал  проклятия  и  угрозы  в
сторону вандальских земель. И это дивно укрепляло мужество в сердцах во-
инов и грело их лютость. И росла их вера в Ариариха.
   Понесла вандалка. Вырос у нее огромный живот. И гордился тем  вандал-
киным животом Ариарих, ходил по домам, бражничал и про живот жены  своей
рассказывал. Воистину, великолепен был живот тот. И шевелился  во  чреве
вандалкином богатырский младенец, будто не человека, а горячего аланско-
го коня она вынашивала.
   Дом ариарихов содрогался, когда начинал шевелиться младенец во  чреве
вандалки. Люди же, видя, как дрожит дом, радовались и говорили: "Великий
вождь среди нас зреет".
   Не снесла вандалка богатырской мощи плода своего. Умерла,  дав  жизнь
Алариху, сыну Ариариха. И столь скорбел по ней Ариарих,  что  уменьшился
даже в размерах. И сделался как обычный человек.
   Рос Аларих в бурге, в дружине, при отце своем.
   А дед его, вандал, тоже хотел выковать великого воина из внука  свое-
го. И потому набегами наши земли тревожил. И часто к бургу дерзко  подс-
тупал с дружиной малой. И когда выходил Аларих на тын, дед ему  поучения
читал, стрелами осыпая. И так преискусно осыпал, что все они  в  волоске
от ног алариховых в тын вонзались. И стоял Аларих, не дрогнув, под стре-
лами дедовскими и поучениям  его  внимал,  отвечая  дерзостями  и  руга-
тельствами.
   И радовалось сердце старого вандала.
   Когда же принял Аларих посвящение воинское,  дед-вандал  ему  великий
подарок сделал: аланов свирепое племя на земли наши напустил. Для того в
сговор с вождем аланским вошел, родством его опутав и дарами задарив.
   Вскоре после того погиб старый вандал в набеге на дальних гепидов. Он
был уже болен и набег этот нарочно затеял, чтобы погибнуть. И пал он  от
рук дальних гепидов.
   Когда Ариарих узнал о смерти его, то совсем сдал. Вдруг сразу дряхлым
сделалася.
   И подняли дружинники на щит сына его, молодого  Алариха.  Ибо  немало
было в бурге людей, которые помнили, как ворочался Аларих во чреве мате-
ри своей и как ждали рождения великого вождя.
   Ариарих же повсюду за Аларихом ходил и советы ему  давал.  И  оттого,
что следовал тем советам Аларих, достиг он многого и благочиние при  нем
процветало.
   Дряхлого Ариариха помнит наш дедушка Рагнарис. И Хродомер того  Ариа-
риха тоже знал.
   Оба они, и Хродомер, и Рагнарис при молодом Аларихе в дружине были.
   Помнят они и то, как умер старый Ариарих.  Смерть  предчувствуя,  три
дня лежал старый Ариарих перед дружинными хоромами с мечом в руке.
   На третий день солнце затмилось. А когда снова день засиял, мертв был
старый Ариарих. И на лице его была улыбка.

   Аларих, сын Ариариха, воевал с герулами, гепидами, вандалами и алана-
ми. Все думали, что он падет в войнах с герулами. И сам Аларих тоже  так
думал.
   Б