нники, или когтистая лапа вцепится ей в запястье. Потом она  подняла
глаза к потолку и увидела подвешенную там связку костей и перьев.  Точно
такая же висела  на  притолоке  Блюггова  кабинета,  куда  она  когда-то
прокралась, чтобы украсть обрезки ногтей. Где она нашла гримуар.
   Этот оберег был бессилен против человеческой крови.
   С бьющимся сердцем она вышла из магазина.
   Перед встречей с Крысобоем на скамье у священного источника в дальнем
конце Торгового  двора  она  успела  побывать  в  дамской  комнате,  где
аккуратно  расправила  и  сложила  шарф.  Здесь,  у   замшелых   камней,
огораживающих источник, она,  встав  на  цыпочки,  вдруг  закружилась  в
танце.  Не  было  в  их  классе  другого   такого   свободного,   такого
неукротимого создания! Она выдернула шарф из  рукава,  протащила  сквозь
кулак и замахала им в воздухе.
   - А что у меня есть! - И рассмеялась, видя, как удивлен Крысобой.
   - Как это ты смогла? - подозрительно спросил он.
   - О! - сказала она небрежно. - У меня свои  методы.  -  Она  облизала
губы. - Пошли дальше!
   Когда они уже уходили, карманы у нее были набиты бижутерией,  а  шарф
развевался на шее. Они провели в  Торговом  дворе  несколько  часов,  но
снаружи стоял все тот же предвечерний час,  словно  они  вошли  и  сразу
вышли. Ей захотелось вернуться, но Крысобой не  разрешил.  Ее  энтузиазм
пугал его. Джейн стала подозревать, что он  не  такой  уж  опытный  вор,
каким представлялся.
   Она знала, что вернется сюда. Одна.

***

   - Я пришла!
   7332-й не отвечал. Он всегда молчал. За все время,  что  они  жили  у
насыпи, он не сказал ей ни  слова.  После  их  незабываемого,  безумного
побега с завода он ушел в себя.
   - Нас будут искать, - сказал он.  -  Держи  свои  обещания,  и  тогда
никаких неприятностей не будет.
   Это  были  его  последние  слова.  Железные  пресмыкающиеся  наделены
сверхъестественным терпением. Но, даже не слыша его, она все время,  все
эти месяцы, ощущала его присутствие.  Он  давил  ей  на  мозг,  тяжестью
наполнял затылок, словно глыба грязного льда, которая пережила зиму.
   Она разложила учебники и села заниматься.
   Снаружи, в сумерках, что-то  шлепнулось  о  землю,  тяжело  захлопали
чьи-то крылья. Кто-то пытался взлететь. Сова,  наверное,  или  небольшая
гарпия кого-то поймала и тащит своим птенцам. Джейн повернула  рукоятку,
открывающую окно кабины. От вечернего неба было не оторвать глаз!  Низко
над горизонтом мерцали три звезды. Череда красных огоньков светилась над
водоемом.
   В темные вечера она не раз видела бегущих гуськом молодых вурдалаков,
направляющихся  в  парк,  и  слышала  их  вой,  в  котором  были  тоска,
самозабвение,  угроза...  В  такие  минуты  она   умирала   от   желания
присоединиться к их стае, бежать с  ними  -  в  такой  же,  как  у  них,
тяжелой, скрипучей кожаной куртке, в массивных сапогах с  хромированными
цепями у каблуков. Пошляться вместе с ними  у  магазинов,  нарываясь  на
драки, послушать крутую музыку и, может  быть,  разделить  их  запретные
радости.
   Она часто до поздней ночи простаивала у окна,  дожидаясь,  когда  они
пробегут назад - отяжелевшие, сонные, со следами крови  у  рта.  Однажды
один из них, трусивший последним,  обернулся  и  посмотрел  на  нее.  На
мгновение их взгляды скрестились, и она почувствовала  безумное  желание
распахнуть дверь и броситься за ним вдогонку, босиком, как была.
   Но у нее,  конечно,  хватило  ума  остаться  на  месте.  Подходить  к
вурдалакам опасно.
   Поэтому сегодня, как и всегда, ее дверь была заперта.
   Позанимавшись немного, она сняла шарф и расправила  его  на  коленях.
Это был натуральный  шелк,  разрисованный  вручную  художниками-гномами.
Спирали казались живыми, шевелящимися, они исходили  из  одного  центра,
завивались,  переплетались,  переходили  одна  в  другую.  Джейн   снова
повязала шарф концами назад, так что спирали оказались впереди.
   - Ты видел, что у меня есть? Правда, красиво? 7332-й не ответил.
   - Я его украла. Молчание.
   - Я была с одним  мальчиком  в  Торговом  дворе,  и  он  научил  меня
воровать. У меня хорошо получилось.
   Дракон молчал.
   Каждый вечер, прежде чем лечь спать, Джейн мысленно  разговаривала  с
ним. В этой молчаливой медитации она сообщала ему о своих нуждах.  Туфли
совсем износились, думала она,  скоро  понадобятся  новые.  И  резиновые
сапоги тоже. Нужны деньги на учебники, на  новые  джинсы,  на  плакат  с
Брайеном Фаустом, затянутым в черную кожу, со  стратокастером  у  бедра.
Иногда  дракон  слушал,  чаще  не  обращал  внимания.  А  сегодня  долго
копившаяся обида на его безразличие разразилась взрывом яростных слез.
   - Будь ты проклят! Почему ты мне не  отвечаешь,  идиотская  железяка?
Почему? - Она ударила кулаком по стальной обшивке стены. -  Знаешь  что?
По-моему, ты давно сдох! Только на один полет тебя  и  хватило,  и  все,
заряд кончился! Ты просто куча железа! Может, где-то  идет  слабый  ток,
смутно что-то сознаешь, и все. Ты слабоумный, даже говорить  не  можешь!
Ты ничто! Пустое место! Я тебя на металлолом продам!
   Никакого ответа.
   В гневе она смахнула с пилотского кресла учебники. Они соскользнули и
рассыпались по стеганому одеялу, покрывающему лежащий  на  полу  матрац.
Кровати не было. У нее было мало вещей, да и те еле помещались в  тесной
кабине.
   Она с размаху уселась в кресло.
   Мгновенно ожили навигационные системы. Шлем охватил голову,  и  вновь
она глядела глазами Меланхтона. Дракон  неподвижно  уставился  в  землю.
Джейн подняла его взгляд. Теперь у него был полный  круговой  обзор.  Он
видел насыпь по одну сторону рощицы,  а  с  другой  стороны  шел  крутой
косогор,  на  который  выходили  задние  дворы  замурзанных,  неказистых
кирпичных домиков. Дворы были завалены кучами золы и  ржавыми  останками
велосипедов и  других  мертвых  машин.  Нацарапанные  углем  на  заборах
надписи  в  драконовом  зрении  сияли  как  неоновая   реклама:   "Долой
эльфократию!", "Вся власть гномам!" - и пара скрещенных молотов внизу. В
человеческом диапазоне три окна светились ненатуральным синим  светом  -
должно быть, от телевизоров. Долгое мгновение она колебалась  -  как  на
краю пропасти - и почти назвала  Меланхтона  по  имени,  эти  слоги  уже
дрожали у нее на кончике языка. Но даже не  звук  его  имени,  а  только
предчувствие звука вызвало у нее прилив тошноты. Джейн чуть не  вырвало.
Что-то зашевелилось у нее в мозгу, какой-то клубок начал распускаться.
   Взгляд ее стал рассеянным. Теперь он был устремлен внутрь, к машинной
диагностике. Зеленые линии  разворачивались  и  умножались  сами  собой,
словно жили собственной жизнью.  На  схеме  было  видно,  как  Меланхтон
страдает, как он нуждается в  починке.  Каждое  место,  где  требовались
смазка, замена детали, новая проводка, отчетливо бросалось  в  глаза.  В
черном железном теле насчитывались тысячи неполадок, и каждая взывала  к
ней, к ее совести  и  чувству  долга.  Она  заложила  свою  душу,  чтобы
починить эту машину.
   Она ощущала дракона  всем  своим  существом,  это  нахлынуло  на  нее
неудержимым потоком -  чувство  железа  и  крови,  холодной  крови.  Она
чувствовала себя как муравей на вершине извергающегося  вулкана.  Дракон
был болен, она чувствовала его болезнь, от которой затмился сам  воздух.
Она поняла наконец, и это поразило ее как громом,  что  Меланхтон  болен
тяжело, что он - калека и, как всякий калека, опасен, тем  опаснее,  чем
он сильнее, чем больше энергии в нем было когда-то.
   Здравый рассудок вернулся к ней и вместе с ним - страх.
   Джейн оторвала от рукояток внезапно  похолодевшие  руки.  Присутствие
дракона погасло.
   Ей потребовалось время, чтобы прийти в себя. Потом она собрала книги.
Она не будет больше обращаться к дракону - во  всяком  случае,  сегодня.
Только  если  произойдет  что-то  очень  важное,  она  с   ним   решится
заговорить.
   Но читать она больше не могла. Ей пришлось семь раз перечитать одну и
ту же страницу, пока до нее не дошло, что она ничего из прочитанного  не
понимает. Она выронила книгу и перекатилась на спину, глядя  в  железный
потолок кабины пустым, невидящим взором.
   Потом она заплакала.
   Она была так одинока! Она была совсем одна, одна-одинешенька,  у  нее
никого не было. В этом мире, полном опасностей  и  соблазнов,  она  была
всего лишь украденной девочкой, отстающей школьницей,  жалкой  маленькой
воровкой.

Глава 7

   Весь материальный мир состоит  в  конечном  счете  из  первовещества.
Никто,  однако,  этого  первовещества  не  видел,  поскольку  само   его
существование есть лишь потенция, реализуемая только при формообразующем
воздействии. Как плоды этого воздействия возникают воздух, огонь, вода и
земля - и бесчисленное множество других  элементов,  каждый  из  которых
есть  некоторая  комбинация  четырех  основных.  Материя  рождается   из
эксгалации, которая бывает двоякого  рода.  При  воздействии  солнечного
тепла на океан возникает  испарение,  холодное  и  влажное,  и  материя,
рождающаяся из него, по большей части, хотя и не исключительно,  состоит
из  воды  и  воздуха.  Но,  когда  солнце  согревает  землю,   возникает
дымоподобная эксгалация, горячая  и  сухая,  и  соответствующая  материя
состоит главным образом из земли и огня.
   Джейн обожала алхимию. Ее приводило в восторг  законченное  изящество
этой науки.  Из  бесформенности  возникали  путем  двоякого  воздействия
четыре  главных  элемента  и  из  них  все  остальное.  Дуб,   например,
разложенный на составляющие, легко сводится к  комбинации  этих  четырех
элеметов. Для доказательства достаточно взять полено и  подвергнуть  его
нагреванию. При начале разложения вырвутся пламя и горячий воздух  -  то
есть обнаружатся первые два элемента. По мере дальнейшего нагревания  на
срубе полена выступит смолоподобная жидкость - вот вам вода. И, наконец,
когда сгорание завершится, останется зола - последний элемент, земля.
   - Дымоподобная эксгалация,  -  сказал  бледнолобый,  -  есть  мужское
начало, а парообразная - женское. Ртуть - это  материнская  утроба,  где
вынашиваются и созревают зародыши металлов. Поэтому все великие алхимики
принадлежали к женскому полу.
   "Женскому", написала Джейн в своей тетрадке и трижды подчеркнула.

***

   - А что хорошего быть ивовой королевой, вообще не понимаю! -  сказала
Джейн.
   Остальные поглядели на нее как на дурочку.
   - А слава, а почет! - сказал  Хебог.  -  В  школу  можно  не  ходить,
экзаменов сдавать не надо, гулять может с кем только  душа  пожелает.  А
под конец едет в большой телеге, а все глядят и кричат ура. И на  голове
у нее дурацкая корона. - Он откашлялся и сплюнул. - Неужели  так  трудно
понять?
   - Да, но...
   - Ох, да не будь ты такой  занудой!  -  Саломе  вытащила  из  сумочки
тонкую розовую сигарету и, никому не предложив, закурила.
   Происхождение  Саломе  трудно  было  определить,  но  пахло  от   нее
плесенью, а волосы были постоянно мокрые. У  нее  были  длинное  лицо  и
дурная привычка грызть в классе ногти. Джейн она не больно-то нравилась,
но выбирать, с кем общаться, особенно не приходилось.
   - Можно от скуки умереть, милая, неужели больше не о чем поговорить?
   - Да уж! - Крысобой  небрежно  щелкнул  Джейн  по  макушке.  -  Смени
пластинку, дурында!
   - А вот и Питер, - сказал Хебог, - легок на помине!  Привет,  старик,
что скажешь?
   Хебог был рыжий гном, и, как у многих из этой породы, его  настроение
постоянно скакало -  от  мрачного  фатализма  до  щенячьего  восторга  и
желания всем угодить. Это было очень смешно.
   -  Привет,   привет!   -   Питер-с-холма   небрежно   кивнул   гному,
проигнорировал  остальных  и  вдруг,  к  ее   чрезвычайному   удивлению,
обратился к Джейн:
   - Слушай, ты, говорят, можешь тырить в Торговом дворе кассеты?
   - Могу, - ответила Джейн.
   - А меня не научишь? Я с русалкой хожу, а они знаешь  какие?  Подавай
ей эту кассету, как ее, ну ты знаешь, а я на мели!
   - Джейн никогда не... -  начал  Хебог.  Она  взглядом  заставила  его
замолчать. В конце концов, это ее дело, и решать ей. И, чтобы  всем  это
стало ясно, она сказала:
   - Ладно! Смотри, вот у меня красная кожаная  сумочка.  Я  ее  несу  в
правой руке, раскрытую, и левой могу сунуть туда кассету, когда никто не
смотрит.
   Все слушали с интересом, особенно Саломе. Обычно  Джейн  не  делилась
своими приемами. У Крысобоя глаза стали как щелочки, он ловил каждое  ее
слово.
   - А как же контроль на выходе?
   - Для того и сумочка! Можно ведь было бы и в карман сунуть. Я подхожу
к выходу,  собираюсь  пройти  и  тут  как  бы  вижу  в  толпе  знакомую,
понимаешь? Ее же надо окликнуть, верно? Вот так: Саломе!
   Как бы в порыве радостного удивления она встала на  цыпочки,  подняла
руку с сумочкой и замахала ею, чтобы привлечь внимание подруги. Один шаг
- и она прошла мимо контрольного механизма. Рука с сумочкой опустилась.
   Ее друзья засмеялись и зааплодировали. - Ну кто с ней сравнится! -  с
гордостью воскликнул Хебог. - Ничего не выйдет! - сказал Питер. - Только
для девчонок годится. - Он повернулся, чтобы уйти. -  Ладно,  все  равно
спасибо.
   - Подожди! - сказала Джейн. - Какая тебе нужна кассета?
   - Избранное из нового альбома "Оппозитс". Называется "Магико".
   - Я возьму для тебя. Просто так, по-дружески. Найди меня завтра.
   - Правда? - Он вытаращил на нее глаза, будто в первый раз  увидел.  -
Классно с твоей стороны!
   - Чего это ты так перед ним разговорилась? - спросил Крысобой,  когда
Питер ушел.
   Джейн и сама не знала. Это вышло само собой.
   - Он симпатичный. - Она пожала плечами.
   - Неровно дышит, - сказал Хебог. - Безнадежная любовь, ха-ха!  Только
парень-то пропал уже. У него все на лбу написано.
   - Как предсказано под Священной Горой, - дурачась, протянула  Саломе,
- и начертано черенком копья глубоко в ее гранитном сердце...
   - Слушай, ты! - Хебог сжал кулаки и свирепо глянул на нее. -  Это  не
смешно!
   Крысобой стал между ними и развел их в стороны:
   - Помолчи, Саломе! И ты тоже, Хебог. Он бросил на Джейн  испепеляющий
взгляд, словно она была во всем виновата.
   - Но Хебог прав, - добавил он. - Безнадежная - не то слово. Эта сучка
русалка, с которой он ходит, знаешь, кто она?
   - Нет, - ответила Джейн. Прозвенел звонок. Перемена кончилась. Саломе
бросила сигарету.
   - Ну, назад в шахты!
   - Иди ты к... - отозвался Хебог. Джейн догнала  Крысобоя  у  двери  и
взяла его под руку.
   - Кто? - спросила она. Крысобой ехидно ухмыльнулся:
   - Зеленая Гвендидва. Да не мотай ты головой,  знаешь  ты  ее!  Знаешь
отлично - она и есть ивовая королева.
   Джейн  проводила  много  времени  в  Торговом  дворе  и  из-за  этого
взрослела быстрее, чем другие девочки из их  класса.  В  этом  блаженном
царстве можно было пропадать  целыми  днями,  а  снаружи  за  это  время
проходили секунды. Джейн делала там  уроки.  Она  очень  продвинулась  в
занятиях, и только из-за того, что учителя все никак не могли расстаться
с предвзятым мнением о ней как о тупице, ее не освобождали от занятий  с
бледнолобым.
   - Что ждет ивовую королеву? - спросила она его в тот день.
   Он поднял глаза от книги и посмотрел в ее сторону, но куда-то мимо.
   - Ты знаешь сама.
   - Да, но почему?
   - Такова традиция. - Он вернулся  к  учебнику.  -  Слова,  являющиеся
транслитерацией арабских терминов, включают компонент "абрик", возникший
в результате метатезы из аль-кибрит,  то  есть  серы,  "алхитрам"  -  от
аль-китран, смола, "альмагест", или аль-маджисти, что значит...
   - Почему такая традиция?
   - Традиция есть традиция.
   - Но почему?
   Бледнолобый вздохнул. Вздох был совершенно лишен  выразительности,  и
все же это было первое проявление чего-то похожего  на  эмоцию,  которое
видела у него Джейн. Она даже вздрогнула.
   Он отложил книгу.
   - Некоторые явления, - сказал он, -  познаваемы,  и  их  мы  изучаем,
чтобы  расширить  свое  понимание  и  увеличить  власть  над   природой.
Например, алхимия, метафизика и некромантия  -  как  раз  такие  области
знания, и на них и на родственных им науках основана наша индустриальная
цивилизация. Но бывают и другие, таинственные явления,  сопротивляющиеся
интеллекту. Намерения Богини не познаны и непознаваемы. Она  кружит  нас
всех, мужчин и женщин, в непрекращающейся пляске по  сходящимся  в  одну
точку спиралям, и  там,  в  этой  точке,  каждый  из  нас  находит  свое
предназначение, изменить которое  не  в  силах.  Она  не  объясняет  нам
причин.
   - Вы же говорили, что не существует внешних  сил,  направляющих  нашу
жизнь! Что есть только вероятность и случайные события.
   Он пожал плечами.
   - Вы так говорили!
   - Богиня  непознаваема,  и  ее  цели  непостижимы,  непредсказуемы  и
необъяснимы. Они могут быть и случайными. Мы проживаем короткую жизнь  в
неведении и затем умираем. Вот и все.
   - Но все мы умрем когда-то, неизвестно когда. А ивовая королева умрет
в этом году!
   - Вы слышали, что я говорил? - Коротким гневным движением он сунул  в
рот новую сигарету, прикурил и отшвырнул картонную спичку так, что она с
силой ударилась о доску. - Богиня хочет  крови.  И  уж  то,  чего  хочет
Богиня, она получает. Так или иначе. И если, принося ей время от времени
жертвы, мы можем отвести ее желание от себя, тогда это вопрос наибольшей
пользы для наибольшего числа людей.
   - Да, но...
   Бледнолобый встал - впервые Джейн видела, как он встает, - и  подошел
к окну. Голубая струйка  дыма  потянулась  за  ним  через  всю  комнату.
Оконные  стекла  в  честь  прихода   весны   были   украшены   бумажными
фестончиками, фаллическими фигурками,  птичьими  яйцами.  Украшения  уже
успели выцвести по краям. Бледнолобый стоял  и  смотрел  сквозь  грязное
стекло, защищенное частой решеткой, хотя  смотреть  было  не  на  что  -
только  задняя  стена  спортзала   и   разгрузочная   площадка   учебных
мастерских.
   - Я не здешний, - сказал он. - Но  там,  откуда  я  родом,  был  один
молодой дурак... Он любил - не ивовую королеву, а одну ореаду. У них там
начинали строить многоквартирный дом, и она была избрана для  жертвы.  У
нее волосы были как огонь, а кожа прозрачная и чистая, как  шелк.  А  он
был из ученых и носил черную мантию. И, как  ты,  он  думал,  что  можно
перехитрить Вороньего бога. Так что он изготовил из цветов подобие своей
красавицы. Работа была искусная. Когда цветочную  девушку  сжигали,  она
рвалась и кричала очень убедительно...
   Они тайком уехали подальше. Он нашел место  помощника  учителя.  Снял
комнату на деньги, которые нам... им удалось отложить. Первым  делом  он
купил матрац и телевизор, а потом холодильник,  кресло  и  кровать.  Они
были, можно сказать, счастливы.
   Но настал вечер, когда воздух наполнился криками сов и злыми знаками,
а экран телевизора стонал и сочился кровью. Тот дом,  новый,  сгорел,  и
двести человек погибло. Ее глаза подернулись  белым  туманом,  а  волосы
поднялись дыбом, и в них зашуршали электрические  искры.  "О  Богиня,  -
закричала она, - что мы наделали!" Он утешал ее как только мог - но  что
он мог?  Фактов  не  изменишь.  Ее  должны  были  сжечь.  Ее  вина  была
неоспорима. Ее вина сжигала ее изнутри, так что кожа  у  нее  вздувалась
пузырями и  отслаивалась.  Я...  он  просыпался  по  ночам,  оттого  что
простыни дымились и тлели. Приходилось держать под рукой ведро с водой.
   Однажды я открыл глаза  и  увидел,  что  все  залито  страшным  синим
светом. Она пылала как ацетиленовый факел. Пламя гудело, искры летали по
всей комнате. Я набросил на нее одеяло, сбил, погасил пламя.  Когда  она
снова стала собой, уложил ее в постель. Утром она  не  разговаривала  со
мной. Она плакала, но вместо слез из ее глаз шел пар.
   Так продолжалось изо дня в день. Я остриг ей  волосы,  опасаясь,  что
они вспыхнут. Выбросил все спички, чтобы она не глотала  их.  Убрал  все
электроприборы. Перед  уходом