рскому
кабинету. Этой комнаты боялись самые грозные учителя.  Ее  дверь  всегда
была закрыта, и время от времени оттуда доносились леденящие кровь вопли
ужасного создания, заключенного там.
   Кабинет секретарши находился  поблизости  от  директорского.  Хозяйка
кабинета с горящими  глазами  слушала  донесение  школьного  надзирателя
Сучка. При каждом его слове Кошкодав пыхтел от  негодования.  Джейн  еле
держалась на ногах, так ей было страшно. Наконец Сучок закончил.
   - Ну и ну! - Секретарша  стояла  на  одной  ноге,  засунув  костлявое
колено под мышку. - Столько лет я здесь работаю, но такой  испорченности
и бесстыдства мне видеть не доводилось.  Думаю,  относительно  наказания
двух мнений быть не может?
   Она  поглядела  на  Кошкодава.  Он  откашлялся  и  отвел  глаза.  Она
повернулась к Сучку. Этот твердо встретил ее взгляд.
   - Хорошо, - сказала  она  наконец.  -  Бросим  это  испорченное  дитя
василиску.
   Сучок и Кошкодав, избегая глядеть на Джейн, выволокли ее  в  коридор.
Приоткрыв  дверь  директорского  кабинета,  втолкнули  ее  туда.   Дверь
захлопнулась. Джейн оглянулась и  увидела  чудовище.  Оно  восседало  на
стопке бумаги, загаженной зеленоватым пометом.
   Василиск цеплялся когтеподобными пальцами за край письменного  стола.
Это было двуногое без перьев, с кожей бледной,  как  у  курицы,  длинной
шеей и какими-то недоразвитыми обрубками на месте крыльев.  Его  круглый
живот был упруг и плотен, как барабан, а остальное тело вялое,  дряблое,
будто вареное.
   Но самым страшным было его лицо. Глаз  на  нем  не  было,  лба  тоже,
только  крошечные  человеческие  уши  и  рот,  громадные  мягкие   губы,
блестящие от какой-то слизи. Носа тоже не было, эта тварь дышала ртом  и
при каждом вздохе  всхлипывала,  как  от  великой  боли.  Глядя  на  это
странное существо, Джейн невольно попыталась  представить  себе,  каково
это - быть заключенным в такую оболочку. Эта судьба  показалась  ей  еще
отвратительнее, чем само создание. Она хотела отвернуться и не смогла.
   Он захлопал своими покрытыми гусиной кожей обрубками-крыльями.  Потом
внезапно вытянул бледную шею вперед и вниз и  широко  раздвинул  мягкие,
резиновые губы. Показались зубы, ровные и белые, и розовый влажный язык.
Джейн отпрянула от его пронзительного вопля.
   Все померкло у нее перед глазами. Она оказалась где-то  там,  где  не
было ни времени, ни  пространства,  ни  мыслей,  ни  воздуха.  Это  было
абсолютное отрицание сущего, полная пустота.  А  потом,  вздрогнув,  она
снова обрела себя в  директорском  кабинете.  Она  в  ужасе  глядела  на
василиска, на его закрытый, мокрый от слюны рот.
   Джейн защитило беспамятство, но  его  черный,  слепой  крик  все  еще
отдавался у нее во всем теле. Ей хотелось добежать до ближайшего туалета
и там извергнуть из себя вместе с желчью невыносимую мерзость,  которая,
она  чувствовала  это,  замарала  всю  ее  изнутри  -  язык,  рот,   все
внутренности.
   И тут ей наконец удалось отвести взгляд от василиска и посмотреть  на
директора.
   Директор, не шевелясь, сидел за письменным столом. На нем был  темный
костюм-тройка,  галстук.  Руки  неподвижно  лежали  на  коленях.   Глаза
смотрели на неепристальным взглядом рептилии,  без  малейшего  проблеска
эмоций.
   Это был Болдуин.
   Едва не задохнувшись, она с трудом подавила восклицание.  Значит,  ее
все-таки разоблачили! Меланхтон обещал укрыть  ее  от  разоблачения,  от
преследования. От допросов. Очередная  ложь!  Такого  острого  отчаяния,
такой покинутости и беспомощности, как  сейчас  она  еще  не  испытывала
никогда.
   Но Болдуин молчал и,  хотя  не  сводил  с  нее  глаз,  не  сделал  ни
малейшего движения, чтобы задержать ее, когда она отступила к порогу.
   Рука Джейн была уже на дверной ручке, когда она заметила на коленях у
Болдуина папку. Это была обычная картонная папка, и он крепко держал  ее
двумя руками. Что-то сказало Джейн, что она должна на нее посмотреть.
   "Я схожу с ума", - подумала она. Но, преодолев  неприязнь,  заставила
себя подойти к нему.
   Глаза Болдуина следили за ее рукой, потянувшейся к папке. У него были
бледные руки, покрытые крупными старческими  веснушками.  Осторожно  она
взяла папку двумя пальцами и потянула. Папка выскользнула  из  его  рук,
глаза Болдуина поднялись следом. На папку был наклеен листок  с  именем.
Джейн прочла его.
   Питер-с-холма.
   Охваченная   нетерпением,   она   раскрыла   папку.   В    ней    был
один-единственный  листок  папиросной  бумаги,  больше  ничего.  Он  был
исписан бледными чернилами, неразборчиво - Джейн  не  могла  читать  его
здесь, в таком состоянии.  Она  сложила  листок  вчетверо  и  сунула  за
пазуху.
   Болдуин не пошевелился, даже когда она вкладывала папку назад, в  его
руки.
   Джейн медленно вышла в пустой коридор. Какой-то учитель, выходящий  в
этот момент из класса, заметил ее и торопливо нырнул обратно. Он явно не
хотел ничего знать.
   Медленно, не  чувствуя  ног,  ничего  не  видя  вокруг,  шла  она  по
коридору. Голова кружилась.
   У кабинета секретарши Кошкодав и Сучок схватили ее за руки и  втащили
внутрь.
   - Что он тебе сказал? - спросила секретарша. - Что он сказал?
   До  этой  минуты  Джейн  сдерживалась.  Но  сейчас  ее  самообладание
рухнуло, и она разрыдалась. Страх и отвращение переполняли ее.
   - У нее истерика! - Секретарша подняла руку и  закатила  Джейн  такую
пощечину, что звон пошел. - Что он сказал?  -  прокричала  она,  брызгая
слюной.
   И тут  Джейн  какой-то  холодно-расчетливой  стороной  своей  натуры,
глубоко до сих пор запрятанной, о которой сама  раньше  не  подозревала,
оценила ситуацию и увидела, какие возможности  она  несет.  О  том,  что
произошло в кабинете, никто из них знать не мог. Они все  так  панически
боялись директора, что не осмеливались встречаться с ним лицом  к  лицу.
Они знали о его намерениях столько же, сколько о намерениях Дамы Луны.
   - Он сказал, что я должна стать алхимиком, - прорыдала она. - Сказал,
что вы должны дать мне стипендию.
   Троица обменялась недоуменными взглядами. То, что они услышали,  было
невозможно, но еще менее реальным казалось им,  что  можно  лгать  после
встречи с василиском. Слова Джейн были невероятны, но неоспоримы.
   В конце концов, что они могли тут поделать?
   Секретарша села за машинку и начала заполнять бланки.

Глава 10

   У бокового входа курили, сбившись в стайку, девушки-стрекозы. Их тела
и  после  созревания  оставались  на  вид  совершенно  детскими,  и  это
придавало им какой-то извращенно-порочный вид. Джейн  видела  их  каждый
день, они собирались, сплетничали, и их прозрачные крылышки трепетали от
возбуждения. Узкобедрые и безгрудые, одетые в дорогие  тесные  джинсы  и
прозрачные шелковые блузки, небрежными щелчками пальцев они разбрасывали
по двору свои окурки в ярко-алой помаде.
   Джейн выбрала одну, которая показалась ей чуть дружелюбнее остальных,
и дождалась, пока она отойдет в сторону.
   - Извини, пожалуйста...
   Стрекоза, уже  пройдя  мимо,  остановилась  и  бросила  презрительный
взгляд через Плечо.
   - А, воровка... - сказала она в пространство.
   - Посмотри-ка! - Джейн вынула из сумочки серебряный амулет -  кованый
цветок каланты, - изящную вещицу и весьма недешевую. Джейн  стащила  его
нынче утром, пропустив ради этого уроки, и, если бы попалась, шуму  было
бы много. Но рискнуть пришлось, потому что приносить украшения домой она
не могла. Магия холодного железа губила их, они заболевали и умирали.
   Серебро заиграло в солнечных лучах. Стрекоза широко раскрыла глаза.
   - Это тебе.
   - Мерси! - Она протянула за вещицей тощую руку.
   Джейн отдернула свою.
   - Но не даром.
   Глаза стрекозы стали  тусклыми,  злыми.  Губы  раздвинулись,  обнажив
остренькие жемчужные клыки. Джейн отважно продолжала:
   - Где можно узнать... как предохраняться? Полное недоумение.
   - Предохраняться? Тебе? - Стрекоза откинула голову и расхохоталась  -
безжалостным эльфийским смехом.
   - Ну что, берешь или нет?
   - Давай сюда!
   Едва  коснувшись  узкой  ладони,  амулет  мгновенно  исчез  из  виду.
Стрекоза, отвернувшись, поспешила прочь.  Но  в  воздухе  за  ее  спиной
повисли слова:
   - Иди к Пег-с-насыпи. Заплатишь серебром.

***

   Не одна неделя прошла, пока Джейн набиралась храбрости. И вот наконец
дождливым и холодным утром первого  дня  Материнской  Луны  она  стояла,
дрожа в  легкой  курточке,  перед  одним  из  тех  неказистых  кирпичных
домишек, чьи задние дворы выходили на насыпь. Только  прибитая  к  двери
покоробившаяся и ржавая жестяная  табличка  со  знаком  двойного  топора
указывала на то, что в доме живет ведьма. По передней стене бежала вверх
трещина, сдвигая и перекашивая кирпичи. Все окна были  заделаны  изнутри
листами пластика, занавески опущены.
   Джейн смотрела на дверь и не находила в себе сил подойти.  Впервые  с
той отчаянной ночи, когда они убежали с завода, она, не на словах, а  на
деле, и притом деле  такой  важности,  пошла  наперекор  Меланхтону.  Ее
приход сюда был  настоящей  изменой  -  девственность  была  необходимым
условием работы с магической электроникой. Джейн не понимала, почему это
так, но знала,  что  во  всех  крупных  корпорациях  только  оскопленным
инженерам доверялась ответственная работа.
   Она вынула из кармана листок бумаги из папки Болдуина. Он был  сложен
вчетверо, края обтрепались и замусолились.  Джейн  развернула  его  и  в
тысячный раз перечитала. Его содержание не изменилось.
   "Вздохни поглубже, - сказала она себе.  -  Поднимись  по  ступенькам.
Подойди к двери. Постучи".
   Она поднялась и постучала.
   Долгое  молчание.  Скрип  половиц.  Опять   тишина.   Наконец   дверь
распахнулась.
   - Ну? Что надо?
   Пег оказалась старой, жирной размалеванной бабкой.  В  зубах  торчала
сигарета. На ней были купальный халат и стоптанные шлепанцы. Под глазами
круги. В руках кружка с кофе.
   - Я... я могу прийти попозже...  -  забормотала  Джейн.  -  Если  вам
удобнее... Я не хотела вас будить или...
   Старуха вздернула подведенную бровь, скривила намазанные губы:
   - Туда или сюда, только  в  дверях  не  стой.  Я  тут  с  тобой  жопу
отморожу.
   Пег не закрыла дверь, и Джейн проскользнула мимо  нее  внутрь,  задев
мягкий живот старухи и ее громадные груди.  От  халата  шел  застарелый,
въевшийся запах табака и ладана.
   В пляшущем каминном огне  шла  телепередача  -  новости,  репортаж  о
каркассонских беженцах. Пег нетерпеливо щелкнула  пальцами,  и  передача
прекратилась.  Гостиная  была  маленькая,  душная  и  до   невозможности
заставленная   разнообразной   мебелью.   Джейн   заметила    гномовскую
наковальню, гравюры, изображающие лошадей с  содранной  кожей,  аптечный
шкафчик черного дерева, гомункулуса в бутыли с рассолом. Все в целом  не
складывалось в единую картину, напоминая коллаж.
   - Присаживайся, - сказала Пег. - Я пойду  что-нибудь  накину.  -  Она
ушла в соседнюю комнату. Забрякали кольца, держащие  занавеску,  которую
хозяйка не потрудилась откинуть.
   Джейн села, сложив на коленях руки, и стала ждать. Электронагреватель
в центре комнаты слабо жужжал и потрескивал. Одному боку ее стало жарко,
другой мерз. Гомункулус пялился на  нее  мертвыми  глазками,  в  которых
застыло удивление, словно он хотел ей сказать:
   "Ну ты и уродина".
   Она отвернулась. На камине под стеклянным колпаком  стояли  золоченые
бронзовые часы. Они шли, секундная стрелка нервно прыгала, но тиканья не
было слышно: из-под  колпака  был  выкачан  воздух.  Скоро  Джейн  снова
невольно бросила взгляд на создание в  бутыли  с  рассолом  на  аптечном
шкафчике. "Ненавижу тебя, - говорили его неподвижные  глазки,  -  потому
что ты можешь ходить, а я нет, ты свободна, а  у  меня  никакой  надежды
освободиться, а ведь тебе свобода и не нужна совсем".
   Джейн беспокойно заерзала на стуле.
   Напротив   стоял   шкафчик   со   стеклянными   полками.   Спрятанные
электрические лампочки освещали их недобрым, холодным светом. На  полках
ровными рядами лежали яйца - самые разные, хоть  и  одного  размера:  из
малахита,  белого  обсидиана,  зеленого  и  розового  оникса,  кварца  с
золотыми искорками, синего аргонита, опала. Были и  хрустальные  яйца  с
миниатюрными  картинами  внутри  -  городские  улицы,  горные   вершины,
играющие дети. В одном яйце можно было видеть человекоподобную  блоху  с
корзиной  яиц,  в  каждом  из  которых  была  своя  крохотная  блоха  г.
микроскопическими яйцами.
   Джейн не понимала, почему ей так противно смотреть на эти яйца, но  у
нее тошнота подкатила к горлу. Она резко отвернулась, и ее взгляд  снова
уперся в гомункулуса, в его злобно кривящийся рот и выпученные глаза.
   А ты к тому же и дура.
   Джейн вздрогнула.
   - Что? - проговорила она неуверенно. Заметила наконец. Слабо  у  тебя
котелок  варит.  Запоздалое  развитие.  Туповата,  туповата,  ничего  не
поделаешь.
   Это не могло быть ее собственными мыслями, с чего бы ей говорить себе
гадости? Джейн удивленно подошла, потрогала бутыль. Человечек внутри был
белый и какой-то распухший, словно готовый лопнуть гриб-дождевик.
   - Ты что, живой?
   А ты?
   Джейн отскочила. Она понимала, что надо бы что-нибудь сказать, но  не
находила слов. А ты спроси, чего я хочу, - подсказал человечек. -  Такой
вопрос всегда уместен.
   - Чего ты хочешь?
   Хочу умереть... Хочу засунуть ведьму в эту бутыль, живьем, чтобы  она
помучилась так, как я. Хочу знать, кто у тебя за спиной.
   Джейн быстро оглянулась, но там никого не было.
   Естественно, - сказал с раздражением гомункулус, - когда ты смотришь,
его  там  не  будет.  Это  уж  такое  создание.  Посмотри-ка  лучше   на
наковальню. Уж кувалду-то, наверно, даже ты видишь?
   На наковальне, в полуметре от гомункулуса, в поле его  зрения,  лежал
двадцатифунтовый молот.
   - Вижу.
   Подойди,  потрогай.  Больше  я  ничего  не  прошу,  только  потрогай.
Приятная штука  на  ощупь,  эта  кувалда,  верно?  Лежит  хорошо,  такая
увесистая.
   Бледно-серебристый луч пробрался  через  занавешенное  окно,  кольнул
Джейн в зрачок. Она моргнула, в глазах заплясали крохотные солнца-искры.
Гудел обогреватель. У нее закружилась голова.
   - Да... приятно.
   Возьмись  за  рукоятку.   Гладкая?   Приподними   немножко.   Тяжесть
чувствуешь? Мускулы напрягаются, сокращаются... Чудное ощущение, роскошь
прямо-таки, нужно быть парализованным, как  я,  чтобы  оценить.  Подними
повыше. Размахнись как следует. Чувствуешь, как он тебя увлекает,  какое
усилие нужно, чтобы его удержать?
   - Да, верно... - Джейн никогда особенно не обращала внимания на  свои
телесные ощущения. Это было ново и интересно. Комната куда-то  уплывала,
а гудение обогревателя делалось громче, разрасталось... - Это приятно...
   Ну-ка, подними молот над головой. Чувствуешь. как у тебя руки  дрожат
от  напряжения?  Он  хочет  опуститься.  Молот  тянет  вниз  твою  руку,
чувствуешь?
   - Да.
   Ну так опусти его. Разбей бутыль.
   Джейн чуть не послушалась, но вовремя опомнилась.
   - Нет!
   Ей удалось в последний момент повернуть молот, и он с  грохотом  упал
обратно на наковальню.
   - Зачем ты это сделал?
   Ох, ну зачем ты остановилась? Мы же  почти  у  цели.  Освободи  меня.
Подари мне забвение. Ведьме скажешь, что я тебя заставил.
   Джейн не пошевелилась.
   - Ну да, а что она скажет, когда увидит, что я разбила ее бутыль?  Ей
это не понравится. Она может выместить зло на мне.
   А если и так, мне-то что? Она истязает меня. Она такая  толстая.  Ест
живых мышей. Слишком коротко стрижет ногти на ногах, нарочно, чтобы меня
помучить. Курит сигареты без фильтра. Глотнет  виски  и  спичку  ко  рту
подносит, чтобы обжечь губы. И такую тесную обувь носит!
   - Но ведь это она не тебя мучает, а себя. Больно-то ей!
   Ты что, не слышала о болеуловителях?
   Джейн покачала головой.
   Тише, она идет.
   Вошла Пег, набросила на бутыль покрывало и Тяжело плюхнулась на стул.
   - Денежки вперед!
   Джейн вынула из  кошелька  пригоршню  серебряных  лунных  долларов  и
единственный  золотой  цехин  с  изображением  смеющегося  солнца.   Пег
отодвинула цехин длинным ярко-красным ногтем и сгребла остальное.
   - Ну так что с тобой стряслось? Залетела? - Она  подмигнула.  -  Нет?
Проблемы с мальчиком? Джейн кивнула.
   - И что ты хочешь? Яд? Заговор? Яд вернее, зато заговор действует  на
расстоянии.  Чтобы  кого-то  отравить,  надо  с  ним  быть   в   хороших
отношениях.
   - Я просто хочу узнать, как предохраняться.
   - Хорошо. - Пег раздавила свой окурок в пепельнице и тут же зажгла от
дешевой зажигалки новую сигарету. - Предохраняться очень просто.  Первым
делом ты должна знать, что предохранить себя ни от чего нельзя... - Как?
   - Риск есть всегда. Какие  меры  ни  принимай,  но,  если  играешь  с
мальчиками  в  бутерброд,  всегда   рискуешь   получить   полный   живот
последствий.
   - Но ведь...
   - Заговоры не слишком надежны. Ведь их сила идет от Матери, а  Матери
нужны дети. В  каждом  ритуале  есть  слабое  место,  в  каждом  амулете
недостаток. В общем, предохранение - это способ заставить  тебя  сыграть
Ей на руку.
   - Значит, рано или поздно я попадусь?
   - Я этого не говорила.  Для  многих  это  срабатывает,  и  достаточно
часто, так что остальные тоже хотят рискнуть. Но шансы всегда хуже,  чем
кажется, и гарантий нет.
   - Все равно я хочу знать.
   - Ясно, хочешь. Годы твои такие.
   Пег поднялась со стула и, подойдя к шкафчику,  сняла  с  него  что-то
черное, из резины.
   - Возьми-ка  вот.  Это  точная  модель  мужского  прибора  в  рабочем
состоянии. Размер, правда, может отличаться.
   Джейн с опаской взяла в руки предмет. Ведьма  бросила  ей  на  колени
пакетик.
   - А это презерватив. То, что у вас, ребятишек, называется "резинка".
   Пег,  конечно,  была  грубовата,  но   дело   свое   знала   и   была
добросовестна. За ближайшие два часа Джейн  узнала  все,  что  можно,  о
презервативах,  таблетках,   противозачаточных   гелях,   о   том,   как
оборудовать алтарь на подоконнике и сколько голубей в месяц приносить на
нем в жертву. Она узнала семь тайных имен Дамы  Луны,  куда  обращаться,
чтобы поставили спираль, и какими последствиями грозит  перевязка  труб.
Наконец Пег протянула ей каменную статуэтку и сказала:
   - Это двуликая ипостась Богини. Джейн повертела  статуэтку  в  руках.
Лица глядели в разные стороны.
   - Она с одной стороны беременна, а с другой нет.
   - Вот именно. Эта же самая фигурка помогает и от бесплодия.
   Она  научила  Джейн  ритуалу  заклинания,  словами  и  движениями,  и
критическим оком глядела, как Джейн, радуясь, что хоть гомункулус ее  не
видит, изобразила священную пляску посреди комнаты.

В косточке дело, тин, тарадей. ручкой задела, оземь бей!
   Левым коленом, правой рукой, пленом и тленом прыгай и пой!
   Вертимся, вертимся, вертимся, вертимся, вертимся, вертимся, ой!

Это было заклинание против задержек. Фигурку надо было поворачивать столько раз, сколько прошло дней с начала последнего периода, и в те дни, когда наверх выходила Дева, можно было делать все, что угодно, а когда сверху оказывалась Матерь, надо было возд
ерживаться. Это надежно, заверила ее Пег, лишь бы не обсчитаться, не пропустить ни одного утра без пения заклинания, а вечером не напиться и не забыть, которая сторона нынче была наверху.
   - Вот и все, - сказала наконец Пег. - А теперь, насколько я знаю вашу
сестру, голова у тебя забита всякими глупостями,  а  на  языке  вертятся
дурацкие вопросы. Можешь спрашивать.
   - Я хочу знать... Правда,  это  к  предохранению  не  относится,  это
скорее колдовство... -  Джейн  покраснела.  -  Я  хочу  знать,  как  мне
пользоваться своей женской мудростью.
   - Женской мудростью? Нет на свете такого зверя.
   - Нас учили в школе,  что  все  явления  принадлежат,  либо  женскому
началу, либо мужскому. Считается, что  действие  возникает  из  мужского