него  удается,  лишь  опустив  голову  как
можно  ниже.  Чем  дальше  вы  от  него  будете,  тем  ниже  вам   придется
пригибаться.
   Когда я споткнулся о веревку, натянутую Мирлином в  дверном  проеме,  то
был достаточно близко. Миниатюрное солнце прошло в десяти  сантиметрах,  но
расширилось  еще  не  настолько,  чтобы  обжечь   меня.   Испускаемого   им
электромагнитного излучения оказалось недостаточно, чтобы  прожечь  тяжелый
скафандр. К тому времени, когда раздался второй выстрел,  я  уже  лежал  на
полу и собирался оставаться в таком положении, пока все не кончится.
   Пистолет-огнемет, очевидно, был поставлен  на  автоматическую  стрельбу,
поскольку второй выстрел оказался  далеко  не  последним.  После  пятого  я
сбился со счета, но думаю, что эта  чертова  машина  выплюнула  восемь  или
десять порций огня. Даже если так, то курок наверняка соскочил, потому  что
полностью  заряженный  пистолет-огнемет  имеет  огромный  боезапас.  Я   не
шевелился больше минуты, прежде чем поднял  голову,  а  затем  с  дрожащими
коленками встал на ноги.
   Обернувшись, я ожидал увидеть  за  своей  спиной  горы  трупов,  готовый
лицезреть ужасную картину побоища.
   Там клубились облака газа, дыма,  пара  и  алели  большие  пятна  в  тех
местах, где выступ, вдоль которого мы шли, внезапно нагрелся  с  нескольких
градусов по Кельвину до нескольких тысяч. Одни сани были превращены в  кучу
шлака, столь же бесполезного, как те машины миллионнолетней  давности,  что
встретились нам на шоссе. Вторые были слишком близко от меня - огонь прошел
над ними, не нанеся особого ущерба излучением.
   Если бы капитан и ее люди шли ко мне ближе и  в  тот  момент  входили  в
туннель, их бы зажарило заживо, но  привычная  осторожность  заставляла  их
держаться поодаль. Как только произошел первый выстрел, они  сделали  самую
правильную  вещь,  полностью  использовав  свои  натренированные  рефлексы:
прикрыв глаза, быстро отскочили под защиту монолитной  стены,  подальше  от
взрывов, вызванных попаданием расширяющихся зарядов в сани,  поэтому  огонь
прошел мимо, не причинив вреда. Счастье, что на них были тяжелые скафандры,
а не тоненькие стерильные костюмы, которые описал мне Серн как основной вид
их боевого облачения. Но даже в этом случае я приказал немедленно  провести
серию  тестов,  дабы  убедиться  в  отсутствии  фатальных  повреждений   от
выделившегося тепла.
   - Руссо, - сказала ледяным голосом звездный капитан. - Ты  идиот,  каких
мало.
   - Может, и так, - ответил я. Действительно, я чувствовал себя  последним
идиотом, поскольку не ожидал веревки и даже не предполагал  возможности  ее
существования.
   - Надо благодарить всех богов, что он натянул ее  так  близко  к  двери.
Будь мы метров на тридцать в туннеле, от этих огненных шариков  и  мышь  не
смогла  бы  укрыться.  Как  вы  думаете,  он  тоже  идиот  или  просто  это
предупредительный выстрел над нашими головами?
   - Отставить, Руссо, - сказала она со своим обычным  "шармом".  -  Скажи,
сколько мы потеряли и насколько это снизит наши шансы.
   Я вздохнул.
   - Ну, тут уж ничем  не  поможешь.  Это  обошлось  нам  в  большую  часть
режущего инструмента и целиком потерян пузырь-укрытие. А  это  значит,  что
будут проблемы со сном. Придется крепить гамаки на открытом воздухе, причем
так, чтобы ни в коем случае не упасть. Судя по показаниям тестов, скафандры
в порядке, но материал, из  которого  они  сделаны,  не  любит,  когда  его
облучают инфракрасными и микроволновыми лучами. Он спас нас от поджарки, но
в будущем рискует потерять свою  стойкость.  Идти  дальше  мы  можем,  хотя
теперь риск удваивается. В следующий раз.., в общем, в следующий  раз,  кто
бы ни шел первым, лучше a капкан не попадаться. Вот и все.
   Больше нечего  было  добавить,  да  она  и  не  собиралась.  Нет  смысла
запугивать меня всеми мыслимыми и немыслимыми угрозами,  если  я  настолько
глуп, что могу позволить себя  убить.  Ей  пришлось  просто  поверить,  что
впредь  я  буду  осторожнее.  Никто  заменить  меня  не  мог  -  здесь  моя
территория, а гарантией выхода из глубин были ее ребята.
   После происшедшего идти стало  еще  труднее.  Крадучись,  мы  прошли  по
коридору, миновали место, где Мирлин укрепил на потолке пистолет, и  начали
искать путь в лабиринте  по  меткам  Саула  и  моей  фонограмме.  Двигались
медленно, внимательно оглядывая дорогу впереди.
   До привала на ночлег мы обнаружили еще две веревки-ловушки, скрывавшиеся
в темноте. Но ни одна из них не была ни к чему привязана - просто  обманки,
чтобы задержать нас и поиграть на нервах. Для андроида у этого Мирлина было
слишком развитое чувство юмора.
   Гамаки мы развесили на пластиковых рамах, стоявших на  полу  на  четырех
ножках. Без пузыря другой защиты от холода у  нас  не  было.  Холодный  пол
причинить вреда нам не мог,  поскольку  от  него  нас  отделял  метр  почти
полного  вакуума,  и  так  спать  мне  уже  приходилось  дюжину   раз,   но
удовольствия было мало.
   Стартовав вновь, мы, следуя  указаниям  Саула,  вышли  в  более  широкий
коридор с  двумя  массивными  рельсами,  приподнятыми  над  полом,  некогда
служившими монорельсовой железной дорогой с двусторонним движением.  Я  рад
был их видеть. Однако туннели, по которым в далеком прошлом ходили  поезда,
казались практически бесконечными, без каких-либо мешающих движению дверей.
Они могли привести в  некоторые  интересные  места,  -  например,  станции.
Станция - прекрасное место для поиска лифтовой шахты.
   - Сколько еще идти? - спросила капитан после того,  как  мы  полдня  уже
протащились между рельсами. Я справился с записками Саула.
   - Через несколько часов мы перейдем на третий, -  сказал  я  ей.  -  Вот
тогда действительно попадем в холод. Но в ледяном доме пробудем лишь сутки.
Через двенадцать - четырнадцать часов после привала  доберемся  до  большой
шахты. Саул долго ее искал, но мы можем направиться туда напрямую.
   Это оказалось не так просто, как я предполагал, частично из-за того, что
в туннеле мы натолкнулись на потерпевший  крушение  поезд,  заблокировавший
проход. Для Саула он препятствий не представлял, но это было до  того,  как
добрый наш приятель Мирлин заложил взрывчатку и разворотил его, загромоздив
обломками все пространство. По счастью, он  разорвал  поезд  на  достаточно
мелкие куски, и баррикада  оказалась  легкопреодолимой.  Стены,  потолок  и
дорога были слишком крепки, чтобы их  могла  повредить  маленькая  петарда,
применяемая старателями, поэтому Мирлину не удалось создать завал,  который
помешал бы нашему продвижению.
   Расчищая дорогу, воины трудились, как троянцы, и  вскоре  мы  продолжили
путь со всей  возможной  скоростью.  Лишняя  помеха  слегка  омрачила  наше
настроение, но моих товарищей по оружию и без того уже  переполняла  злость
на несчастного беглеца, поэтому я понимал: где бы и когда бы он ни  попался
им в руки, они ему покажут почем фунт лиха.
   Я  дал  себе  слово  при  этом  не  присутствовать,  если  только  будет
возможность находиться где-нибудь в другом месте.
   Переход на третий уровень отнюдь не напоминал  увеселительную  прогулку,
но  у  нас  по-прежнему  были  веревки  и  достаточно  оборудования,  чтобы
установить лебедку и сделать подъемник, поэтому спуск  в  пустую  шахту  не
представлял особой проблемы. Очень скоро  нам  пришлось  сделать  еще  одну
остановку и опять  взяться  за  лебедку.  Воины  выглядели  устало,  но  не
раздраженно. Мы продвигались сквозь тесные проходы уже целый день. Я знавал
людей, ранее никогда не выказывавших признаков клаустрофобии, но в подобных
условиях у них начинала ехать крыша; несмотря  на  параноидальные  замашки,
эти ребята держались крепко как кремни. Возможно, они находили облегчение в
том, что их  пытается  убить  лишь  враг-одиночка,  а  не  берут  в  кольцо
кровожадные инопланетяне и страшные биотехногенные жуки.  Невзирая  на  то,
что андроид сотворил с клевретами Амары  Гююра,  и  несмотря  на  маленький
инцидент  с  ловушкой,  они  его  действительно  не  боялись.  В  них  жила
уверенность, что тому стоит  только  попасться,  а  уж  поджарить  его  они
сумеют.
   Сам Серн сказал мне перед сном, что не понимает, как это человек может в
одиночку бродить по подземельям в течение двадцати дней и не спятить, но  я
заверил его, что  при  некоторой  практике  бремя  одиночества  переносится
довольно легко. Одноцветная окружающая обстановка, поведал я ему, действует
в какой-то мере успокаивающе. Но сообщать о том, что обычно мой  магнитофон
загружен музыкой на несколько сотен часов звучания для преодоления скуки  и
что у меня есть привычка непрерывно говорить с самим собой, я не стал.  Это
означало бы признание в слабости, неприличное даже  для  самого  захудалого
героя Военно-космических сил.
   На следующий  день  разговор  пошел  уже  более  непринужденно,  отчасти
потому, что мы стали чувствовать себя комфортнее в присутствии друг  друга,
отчасти из-за того, что пейзаж вокруг оставался настолько бедным для  глаз,
что все мы нуждались хотя бы в слуховой  стимуляции.  Бесконечные  коридоры
лабиринта, по которым мы блуждали, не сильно отличались друг  от  друга,  а
Мирлин перестал подкладывать свои незамысловатые ловушки в виде привязанных
или непривязанных веревок.
   Я рассказал воинам о своих приключениях во время работы в  пещерах  -  о
вещах, которые находил, о вещах, которые каждый хотел бы найти  ради  того,
чтобы совершить очередной качественный скачок  в  познании  Асгарда  и  его
таинственных обитателей. В ответ они рассказали мне о своих приключениях во
время войны с саламандрами. Их истории казались куда более  захватывающими,
чем мои, а лаконичный стиль повествования заставлял кровь стынуть в жилах.
   - Возможно, это глупый вопрос, - наконец не удержался я, - но за что  мы
воевали с саламандрами?
   - Мы пытались колонизировать один и тот же  район  космоса,  -  ответила
капитан. - За пределами этого  района  мы  попали  бы  в  окружение  других
цивилизаций,  уже  давно   укрепивших   свои   пространственные   владения.
Оставалась лишь горстка миров, которыми можно было  завладеть,  причем  как
люди, так и саламандры  находились  в  одинаково  благоприятном  для  этого
положении. Не мы начали войну -  на  самом  деле  мы  хотели  сотрудничать,
соглашались  совместно  владеть  большей  частью  этих  миров  и  совместно
защищать их, если кто-то еще попытается вклиниться.
   - Девяносто процентов этих миров представляют  собой  мертвые  скалы,  и
потребуются тысячи лет, чтобы сделать их действительно пригодными для жизни
- не важно, будем ли мы организовывать на них жизненную  форму  по  земному
образцу, или забьемся внутрь, как на астероидах. Сражаться там  особо  было
не за что, и нам казалось, что договориться с саламандрами, кто какую  кучу
камней себе возьмет, будет просто. Некоторое время  мы  прямо-таки  бредили
сотрудничеством, особенно когда обнаружили, что  биотехнология  саламандров
опередила нашу, в то время как у  нас  лучше  была  технология  металлов  и
физика плазмы, - здесь, как казалось, мы  бы  только  обоюдно  выиграли  от
обмена информацией.
   Однако чем ближе становились наши расы, тем больше возникало  трений.  В
конце концов мы поняли, что стали  слишком  близки.  Когда  начинает  расти
вражда, ее нельзя ни удержать внутри,  ни  направить  в  другое  русло.  Мы
попали в замкнутый круг, превративший череду отдельных  инцидентов  в  цепь
разрушительных конфликтов. А  когда  начались  бомбардировки,  остановиться
было уже невозможно. Либо геноцид, либо небытие, и вопрос  состоял  лишь  в
том, которая из рас будет либо уничтожена, либо превратится  в  рабов.  Для
переговоров о мире посредники нам были не нужны, поскольку  расселились  мы
очень слабо, в куске пространства порядка сотни световых лет в диаметре,  и
как только стало известно,  что  в  дюжине  мест  началась  резня,  другого
ответа, кроме ввода Военно-космических  сил,  не  оставалось.  Если  бы  мы
промедлили, то, вероятно, были бы уже уничтожены. В результате мы  потеряли
половину населения вне системы и заметную часть внутри - особенно на  поясе
и на внешних точках.
   - А вы уверены, - спросил я,  -  что  драку  абсолютно  невозможно  было
остановить?
   - Да нет же, черт возьми, - отрезала она. - Не  надо  мне  тут  заливать
тетронские штучки насчет совместного сосуществования,  Руссо.  Мы  все  это
знаем. Мы знаем, что наша галактика  -  большая  и  в  ней  полно  разумных
гуманоидных рас, и мы хотим быть частью одной большой и  счастливой  семьи,
как все остальные. Но раз уж бойня началась, то нельзя впадать в  оптимизм.
Приходится  каждый  раз,  когда  ложишься  спать,  беспокоиться,  как   бы,
проснувшись, не узнать, что за  ночь  все  человечество  вымерло  от  чумы,
выращенной саламандрами, или Землю превратил в  груду  мусора  какой-нибудь
корабль-планетокол. Раз уж они  начали  нас  убивать,  то  мы  должны  были
первыми покончить с ними. Вот и все, что  оставалось  делать.  У  тебя  нет
никакого права говорить, что мы неправильно поступили, потому что тебя  там
даже не  было.  Ты  здесь  ишачил  на  Тетрон,  помогая  этим  лицемерам  с
обезьяньими  рожами  удерживать  первенство   среди   технологических   рас
галактики. Сам понимаешь, некоторые из людей вообще могут  посчитать  такое
поведение предательством.
   Я и в самом деле это понимал. Но сдаваться не собирался.
   - Дело не в одних тетраксах, - возразил я ей.  -  В  Небесной  Переправе
живет несколько  сотен  различных  рас.  Это  единственное  место  во  всей
галактике, где каждый должен сотрудничать со всеми. В КИЦ  работают  ученые
десятков миров, включая Землю,  и  если  есть  где-то  во  вселенной  зерно
настоящего галактического содружества, то только здесь.  Возможно,  работа,
которую мы ведем, и способы, которые применяем, - единственное, что  спасет
население целой галактики от гибели в бессмысленных войнах.
   - А может, и нет. -  Ее  слова  прозвучали  как  аргумент  человека,  не
собирающегося сдаваться под напором разумного критицизма.
   Затем она добавила нечто действительно интересное.
   - Может быть,  этот  железный  искусственный  мир  -  единственное,  что
осталось от последней межзвездной войны. И именно поэтому  на  нем  выжжена
атмосфера, а верхние слои выморожены. Черт,  да  война  может  до  сих  пор
продолжаться там, внизу, - и хозяева никогда  не  вылезали  на  поверхность
именно потому, что они все, до последнего, пережили катастрофу.
   Я вынужден был признать существование такой вероятности.  Мысль  о  том,
что это может оказаться правдой, была самой угнетающей из всех, с  которыми
до сих пор мне приходилось сталкиваться. Что бы ни ждало нас в центре,  оно
наверняка должно быть лучше. Из  всех  возможных  решений  загадки  Асгарда
наиболее тягостным было бы узнать, что наша  общая  цивилизация-прародитель
уничтожена межзвездной войной. Даже капитану с ее темпераментом волчицы оно
не очень-то было по вкусу.
   - Галактические расы достаточно похожи друг на друга, чтобы быть членами
одной семьи, - сказал я. - В действительности у вас и у меня  больше  общих
генов с гориллами и шимпанзе,  но  по  особенностям  работы  мозга  люди  и
саламандры, - черт, даже тетраксы  и  вормираны  -  практически  зеркальные
отображения друг друга с очень маленькими различиями.
   - Это точно. А девяносто процентов убийств случаются в семье. И так было
со времен Каина и Авеля.., и, похоже, будет всегда. Межзвездные  расстояния
лишь упрощают ссоры, вот и все.
   - Надеюсь, вы не правы. От всего сердца надеюсь, что не правы.
   - О черт, Руссо, - сказала она. - А что, по-твоему, я  ощущаю?  Но  ведь
одной надежды мало, не так ли? На это мне нечего было ответить.

Глава 21

   Не знаю, что за странный  инстинкт  руководил  Саулом  Линдраком.  Я  не
уставал восхищаться его  поворотами  и  принимаемыми  решениями.  Возможно,
когда он нашел путь к центру, им двигало исключительно упрямство, возможно,
именно  упрямство  является  ключом  к  решению  любой  проблемы.  Одно  не
подлежало сомнению: маршрут вел нас в весьма своеобразную местность.
   Старатели  почти  всегда  охотятся  в  тех   районах   подземелья,   где
сконцентрированы какие-либо технологические конструкции. В конце концов  мы
ищем   артефакты,   и   любой   старатель   надеется   найти   какую-нибудь
сногсшибательную вещицу, которую никто до него не встречал. Вот уж куда  мы
никогда не ходим, так это в дикие места.
   Никто толком не знает, сколько диких  мест  есть  на  первом,  втором  и
третьем уровнях. Хотя на первом и втором их кажется гораздо меньше, чем  на
третьем. Непонятно, что это может означать, но с учетом  того,  что  третий
уровень ничуть не слабее оснащен технологически, чем его  соседи,  лично  я
всегда думал  -  просто  они  любили  дикие  места.  Возможно,  они  хотели
сохранить как можно больше из истории собственной эволюции; возможно, начав
производить пищу при помощи искусственного фотосинтеза,  они  отпустили  на
волю всех  живых  существ,  которых  эксплуатировали  в  более  примитивные
времена, предоставив им место обитания, где те могли бы сами  распоряжаться
своей судьбой. Этого не знал никто, да и вопрос этот всегда считался  одним
из последних в списке загадок Асгарда.
   Саул Линдрак неоднократно ходил в  глушь,  как  будто  искал  там  нечто
особенное; и со временем именно в глуши откопал он свою  бонанзу.  Туда  мы
сейчас и направлялись, преследуя андроида.
   Теперь, кроме деревьев и костей,  от  бывшей  дикой  природы  ничего  не
осталось. Все умерло миллионы  лет  назад,  и  большинство  успело  сгнить,
прежде  чем  холод  законсервировал  оставшееся.  Все  поверхностные  ткани
исчезли, однако тетронские биологи, по праву считающиеся самыми  учеными  в
галактике, сумели восстановить  изрядное  количество  образцов  хромосомных
наборов. На заснеженных деревьях листьев  не  было  -  только  искривленные
стволы  да  узловатые  сучья.  Мой  нетренированный  глаз   не   мог   даже
приблизительно определить количество имевшихся там пород, но  я  знал,  что
самые  старые  из  них  -  с  крупными  стволами  и   ветвистыми   кронами,
разделяющимися до веточек толщиной с иголку.
   Кости, как правило,  залегали  кучами,  часто  в  извилистых  выемках  и
провалах, некогда бывших ручьями и лужами. Вода из них  испарилась  еще  до
наступления большого холода, и теперь они лежали, подернутые тем же  тонким
белым покрывалом из смешанных льдов, что и весь окружающий  ландшафт.  Сами
по себе кости были ничем не примечательны, или это только так мне казалось.
Не составляло труда найти бедренные, берцовые  и  челюсти  с  зубами,  явно
похожие нате, что встречаются в любом гуманоидном мире, обладающем наряду с
квазилюдьми собственным квазискотом и квазиптицей.
   Однако человеческих черепов здесь не было. Не было и динозавров; никаких
ископаемых гигантов; никаких отвратительных существ, мучающих воображение.
   На почве под ногами когда-то росла трава, но, она, как и все  остальное,
вымерла  до  наступления  холода  и  превратилась  в  труху.  Наши  ботинки
безжалостно растаптывали ее в пыль, словно мы шли по мороженой шелухе.
   -  Действительно,  странное  место,  -  заметил  Крусеро,  которому  эта
местность явно нравилась гораздо меньше, чем простой туннель,  по  которому
бегали монорельсовые поезда. - А есть здесь хоть что-нибудь живое?
   Это был далеко не такой глупый вопрос, каким он мог сразу показаться.
   - В таком холоде, - сказал я ему, - не сможет  функционировать  ни  один
живой организм. С другой стороны, здесь ничто не меняется. Есть  простейшие
существа,  которые  были  живы,  когда  пришел  холод,  и   которых   можно
восстановить после миллионов лет криогенной спячки. Пока  что  биологам  не
удалось оживить ничего  сложнее  бактерии,  но  это  не  показатель.  Будет
великим тот день, когда удастся оживить амебу.
   -