е.  Судя  же  по
страдальческому выражению на лице полковника, она все еще  не  могла  забыть
вкус земных блюд. Я посочувствовал ей - нелегко есть  и  с  каждым  кусочком
вспоминать кушанья детства, которые скорее всего для тебя  так  и  останутся
воспоминаниями.
   - Тебе, Руссо, не приходило в голову, что мы здесь не к месту? - спросила
она.
   - Если ты будешь называть меня Майком, это не будет  вопиющим  нарушением
дисциплины Военно-космических сил. Всех об этом прошу, но никому и дела нет.
От тетраксов 1ак или иначе ждешь формального обращения, но ты бы могла стать
исключением.
   - Нарушать привычное положение только  потому,  что  мы  знакомы  друг  с
другом! - воспротивилась она. - Черт побери, Руссо, я ничего о тебе не знаю,
хотя вынуждена проводить все время в твоей компании. Так вот,  мне  кажется,
что этот робот-вездеход со всем справляется сам. Нам не надо  управлять  им,
не надо стрелять - этот дурацкий чемоданчик делает все сам, так?  Если  даже
рычаги - механические, так чемоданчик и  эта  косматая  двуполая  наследница
вполне могут с ними управиться. Зачем же здесь мы?
   Не стоило заострять ее внимание на просьбе - называть меня по  имени  или
же упирать на то, что мы знаем друг друга гораздо лучше, чем кажется.
   - Мы здесь потому, что истоми, как и мы,  не  могут  разобраться  в  этом
деле. Они не знают, чего ждать от нижних уровней. Но  одно  им  известно  об
Асгарде - и, уж коли на то пошло, о Вселенной, - что мы, слабые создания  из
плоти и крови, на что-то годимся.
   - Давай договоримся, - предложила  она.  -  Я  постараюсь  называть  тебя
Майком, если ты не будешь говорить со мной загадками.
   - Истоми, - продолжал я, слегка уязвленный, - очень умны. Кажется, они во
всем превзошли нас. Вот  почему  у  нас  возникает  чувство  ненужности.  Но
Асгард, как и остальная Вселенная  за  его  пределами,  населен  в  основном
существами, подобными нам. Истоми никак не могут понять:  почему,  если  они
такие умные. Вселенная  не  принадлежит  им?  Они  силятся  разглядеть  свою
ахиллесову пяту. Однажды они уже пострадали от контактов с  Нечто,  свободно
разгуливающим по компьютерному пространству Асгарда.
   Истоми столь могущественны, что нам представляются  богами,  а  на  самом
деле они вовсе не боги. Они уязвимы во  всех  отношениях.  Мы  пробили  себе
бластерами дорогу сквозь враждебную программу, явившуюся за нами, но это  не
было войной. Это  был  прорыв.  Наверное,  нам  еще  придется  противостоять
чему-нибудь посерьезнее, чем салют, которым нас встретили в первой шахте.  Я
говорю про нападение враждебных программ. Каждый раз, когда  Клио  выпускает
щупальце и ищет потайной замок, она  обнаруживает  себя.  Таким  же  образом
Девятка  исследовала  глубины  компьютерного  пространства   Асгарда   и   в
результате пострадала В решающий момент к битве будем готовы лишь  ты  и  я.
Так что береги спой скаридский автомат - когда-нибудь...
   Тут я вынужден был прервать свое мелодраматическое повествование,  потому
что вездеход накренился, зашатался, и  я  вцепился  в  собственную  лежанку.
Казалось, что сейчас мы сорвемся, что механические паучьи ножки  совсем  нас
не держат.
   - Это объясняет, почему истоми готовы развлекать  нас.  -  Голос  Сюзармы
вторгся в мои размышления. - Но что мы делаем здесь,  а,  Руссо..,  то  есть
Майк?
   Я уставился на нее с  некоторым  изумлением.  В  конце  концов  она  сама
вызвалась на это  дело.  Ей  следовало  подчиниться  приказу  и  последовать
наверх. И  хотя  обстоятельства  сложились  против  нее,  помешав  выполнить
приказ, она уже вообразила, что обратно мы не  вернемся  никогда.  Теперь  я
понял, что она пришла к этому решению,  руководствуясь  лишь  отрицательными
мотивами. Ее приказы казались ей же самой нелепыми,  внушенными  силами  без
человеческих  чувств,  без   сердца,   и   ее   подсознание   диктовало   ей
неповиновение. Над остальным она не задумывалась.
   - Мы стараемся спасти макромир, - напомнил я. - Если нам  нужна  причина,
мы получили ее, когда погас свет. До этого я, кажется, слышал крик о помощи.
А еще до того было простое любопытство - желание решить величайшую  загадку,
загаданную судьбой. Ну, не считая, конечно происхождения  жизни,  это  здесь
можно не учитывать. Кажется, причин достаточно.
   - Может быть, - отозвалась она. - Но мне еще кажется, что откусить-то  мы
откусили, а проглотить  не  сможем.  Как  бы  ни  обстояли  дела,  существа,
подобные нам, довольно ничтожны.
   Я всегда это знал. И понял, что ей-то раньше  такая  мысль  в  голову  не
приходила. Припомнил, как она вела себя, только попав на Асгард.  Тогда  она
считала, что может взорвать Звездную цепь, если  ей  не  дадут  действовать.
Полагаю, что активное участие в уничтожении саламандров лишь подогрело в ней
идеи о значимости Homo Sapiens. A сейчас эти же идеи остывали.
   - Ну йот, - продолжал я.  -  Вирус,  ничтожно  малый,  заметь,  уничтожил
Скаридскую империю, насчитывающую двадцать миллиардов гуманоидов. Нет ничего
незначительного, если оно на своем месте, занимается своим делом и  пришлось
ко времени.
   Тут я почувствовал себя неловко в роли проповедника, но повторил про себя
последние слова, словно смакуя их.  Определенно,  в  моей  проповеди  что-то
было. Однако Сюзарма была настроена отводить душу новым для нее способом.
   - Проблема в том, - задумчиво произнесла она, - что мы  не  представляем,
какова наша роль. Ты только что любезно подчеркнул это.
   Вообще-то я не полез бы за словом в  карман  и  дал  бы  ей  великолепный
убедительный ответ. Но судьба избавила меня от  этой  необходимости.  Что-то
огромное и увесистое  с  чудовищным  грохотом  обрушилось  на  крышу  нашего
вездехода и оторвало нас от стены шахты.
   Стена внезапно стала полом, и я вылетел из койки.  В  моем  мозгу  бешено
стучало, что двадцать пять километров полета вниз - это жутко много  и  даже
низкая гравитация не спасет нас.

Глава 18

      Для наших викингов пришло время ожить и вступить в бой. До этого был страшный миг, когда они неподвижно стояли, а ходячие мертвецы так и сыпались на них.
   - Лук! - крикнул я Мирлину. А сам инстинктивно потянулся к мечу на поясе.
   Я знал - бесполезно оправдываться,  что  я  в  жизни  не  стрелял  ни  из
большого, ни из малого лука.  Здесь  действовала  магия,  и  во  мне  мог  с
легкостью пробудиться Робин Гуд.
   Я схватил колчан и перебросил его через плечо, затем сгреб лук и  вставил
в него первую стрелу. Я представил себе, что именно такой тугой лук  пытался
согнуть один из незадачливых женихов Пенелопы. Мне  он  покорился  с  легкое
-1ью. Я натянул тетиву и  прицелился,  избрав  своей  жертвой  скелет,  чуть
больше прикрытый истлевшей плотью, чем  его  ужасные  соратники.  Он  выбрал
удобную позицию на голове Горгоны. Я выпустил стрелу,  и  она  полетела  так
быстро, что я тут же уверовал в свой лук. Стрела вошла в грудину  скелета  и
разворотила ребра. Кости разлетелись в разные стороны.
   Викинги зашевелились,  размахивая  мечами  и  пиками.  Некоторые  из  них
вздымали над головой боевые топоры, и их лезвия кромсали скелеты с  отрадной
легкостью. Пусть наши воины были автоматами - от этого они становились  лишь
грознее. Ни один из них не задевал другого во время битвы, скелеты  сыпались
со своего мрачного корабля  такими  потоками,  что,  казалось,  должны  были
превзойти нас численностью, но, оказавшись на палубе, они тут же разлетались
на части.
   Один костлявый воин выхватил копье прямо из рук одного нашего молодца.  И
уже собрался метнуть его, как Мирлин сшиб Прага  с  насеста  метко  пущенной
стрелой. Стрела пошла в глазницу, вышла из позвоночника и унесла  жертву  за
собой в мрачные воды.
   Столкнувшись, оба корабля замерли на месте. Наша корма  слегка  выступала
из-за корпуса другого. То возвышение, на котором  стояли  мы  с  Мирлином  и
богиней, было труднее атаковать, чем  основную  палубу.  Однако  по  веревке
костлявые воины могли спуститься и на него. Лук больше не  был  подмогой;  я
опустил его и вынул меч из ножен. Раскрутил в воздухе с чудовищной скоростью
- навстречу тем, что спускались ко мне, держа  наготове  собственные  ржавые
мечи. Оба были разрублены пополам.
   Я не мог избавиться от ощущения, что все давалось слишком легко, что  эти
страшилища, несмотря на их внешность, не могли быть серьезными противниками.
Но тут увидел, как белокурый воин споткнулся, увидел, как  его  тянут  руки,
которым вообще не подобало двигаться. Тогда стало  понятно  -  мало  разбить
скелеты. Кости снова могут соединяться и образовывать новые тела.
   Наша гвардия нарубила столько противников, что палуба была  вся  засыпана
костями. Но из них уже начало возникать новое воинство. И, восстав, мертвецы
начинали наносить удары - пусть даже некоторые из них и потеряли  мечи,  они
снова могли хватать, ломать и тащить все, что попадалось под руку.
   На нашем мостике дела пока шли не так  плохо.  Мои  противники  ссыпались
грудой костей вниз или за борт. Мирлин размахивал своим молотом и  превращал
нападавших даже не в обломки, а в пыль.  Но  опасность  таили  в  себе  даже
осколки, собиравшиеся у наших ног. А скелеты  псе  прыгали  на  нас  сверху,
готовые распасться на кости и соединиться вновь.
   Действительно, мертвых нельзя убить.
   И не было смысла предостерегать наших викингов, они бы не услышали нас. Я
оглядывался в поисках богини - только она  знала,  как  противостоять  нашим
напастям. Только она умела и знала, как защитить нас с помощью магии. Смогла
же она спасти нас от огненной дуги.
   Она стояла в одиночестве в самом дальнем углу нашей "крепости" и боролась
с луком, который  я  отбросил.  Она  пыталась  приладить  к  нему  стрелу  с
обернутым тканью  наконечником.  Бьющиеся  по  ветру  лоскуты  осложняли  ее
задачу.
   Я не знал, каковы были ее намерения, но понял, что ей нужен защитник -  к
ней подбирался скелет, зажавший между  гнилыми  зубами  дротик.  Вот-вот  он
пригвоздит ее к палубе.
   Я ударил плашмя мечом, намереваясь не рассечь его, а сбросить в море. Мой
замысел был удачен, но тут я почувствовал костлявую руку на  своем  горле  -
другой скелет подобрался ко мне сзади. Я не мог ударить его мечом,  но,  как
только мерзкие пальцы сомкнулись  на  моей  шее,  я  ткнул  свободной  рукой
наугад, стараясь попасть в пустые глазницы. Когда мне удалось и это, я резко
дернул руку кверху. Нежить была почти невесомой - я раскрутил ее и бросил за
борт, чтобы не усеивать палубу смертоносными останками.
   И снова я должен был сражаться с очередным скелетом, который подбирался к
богине. К тому времени она уже справилась с луком  и  выпустила  стрелу.  Та
пролетела всего в метре от моей головы, когда клочья материи вдруг вспыхнули
ярким огнем. Я обернулся и увидел, как стрела  вонзилась  в  борт  странного
корабля.
   Пламя перекинулось с наконечника на роговой  борт  и  уцепилось  за  край
одного из парусов. Последний сразу занялся, словно того и ждал. Через минуту
все чудовищное судно  было  объято  синеватым  пламенем.  Скелеты,  все  еще
стоящие на палубе своего  корабля,  были  погребены  под  горящими  крыльями
падающих парусов. Их старые  кости  с  трудом  уступали  пламени.  Казалось,
пламени противостоит тот же дух, что заставлял кости собираться вместе.
   Скелеты на нашем корабле объяла такая паника, что они начали  разбегаться
и  словно  растаяли  в  воздухе.  Некоторые,  правда,  добрались  до  нашего
возвышения, но Мирлин обрушивал на них сокрушительные  удары.  Молот  в  его
руках  был  пострашнее  любого  меча  и  нес  собой  разрушение  под   стать
колдовскому огню женщины. Гигант остановился лишь на  краткий  миг  -  чтобы
спрыгнуть на нижнюю палубу, спеша остальным на помощь. Он проскользнул  мимо
сверкающих мечей, которыми размахивали викинги, круша черепа, пальцы,  ноги,
руки.  Какой  бы  скелет-воин  ни  пытался  подняться  из  праха,  он  снова
превращался в прах.
   Последний скелет перегнулся через  поручень  и  пытался  пронзить  богиню
мечом, но я остановил удар, а затем скинул нападавшего в воду.
   Теперь  вражеский  корабль  был  весь  объят  пламенем,  и  жара   стояла
невыносимая, но весла работали что было сил, унося нас прочь.
   Вода, разделившая два корабля, кружилась  и  пенилась.  И  корабли  стали
отдаляться друг от друга, сначала медленно, а затем все быстрее  и  быстрее.
Уцелевшие весла уносили нас от горящей развалины.
   Воины в рогатых шлемах, хоть и были  машинами,  не  были  лишены  чувства
долга и начали убирать останки своих врагов. Их  сбрасывали  в  воду,  лишая
возможности снова ожить. Шестеро из воинов получили роковые раны, но,  слава
Богу, только шестеро. А разбитые кости были  только  разбитыми,  нестрашными
костями.
   Я не осмеливался передохнуть и  решил  осмотреть  наше  возвышение  -  не
осталось ли там зловещих обломков. Когда это неприятное дело  было  сделано,
моим первым желанием было взглянуть на море перед  нами  -  не  выставил  ли
кто-нибудь из мертвецов мерзкую голову над волнами. Но не было видно ничего,
кроме стены серого тумана.
   - Передышка? - спросил я нашу предводительницу, когда она опустила лук  и
обвела поле битвы сияющими глазами.
   Она покачала головой.
   - Они должны дать нам время отдохнуть или собрать совет. Мы не ограничены
материей или пространством, да и они тоже. Не сомневаюсь,  они  очень  умны,
они поняли, как им следует атаковать.  То,  что  прячется  в  тумане,  горит
желанием уничтожить нас, как и то, что уже миновало нас. И оно близится.
   Я невесело усмехнулся:
   - Мы достигли цели? Мы можем рассчитывать на помощь?
   - Не могу сказать, - ответила она. - Я не знаю, насколько мы  сильны,  не
говоря уж о том, что не знаю, чему придется противостоять на  этот  раз.  Мы
создали этот мир из ваших тайных мыслей и снов, Майкл Руссо. Никто не знает,
сколько продлится затишье, что нарушит его. Они пробуют разные образы защиты
и нападения. Никто не знает, что на сей  раз  изобретут  они,  что  придется
делать нам, чтобы  противостоять  этому.  Делайте  все  возможное,  а  время
покажет, достаточно ли этого. Помните, что вы, очевидно, могущественнее всех
нас, что вам уже помогают.
   Я отвернулся к стене тумана, готовой поглотить нас, и  подумал,  что  это
слабое утешение. Может, это и был мир моих  снов,  но  в  нем  я  все  равно
чувствовал себя чужаком.  Если  я  и  был  там  раньше,  во  времена  своего
глубочайшего сонного забытья, я не помнил об этом, да  и  способности  моего
подсознания не соответствовали этому волшебному миру. Меч мог  быть  легким,
как перышко, глаз мой зорок, рука тверда, а лук меток,  голос  был  послушен
моей воле, но я был человеком мира, где правили злые духи. И они могли  быть
гораздо могущественнее, чем можно представить себе. За образами  сражающихся
против нас стояли сущности, которые привели Асгард к уничтожению. Им не было
нужды до конца понимать нас - они могли сокрушить нас так, как Мирлин крушил
костлявых воинов.
   А потом надо мной сомкнулся туман, и холод  пробежал  по  моему  телу.  Я
устал, и даже холод, отеревший пот сражения с моего лба, не взбодрил меня.
   Вдруг показалось, что мы движемся сквозь туман словно против ветра, затем
наш ход замедлился, словно огромная рука остановила наш корабль. Я не  видел
весел, но знал, что они работают, и работают впустую. Не важно, сколь близко
мы подошли к таинственному берегу. Теперь мы остановились.

Глава 19

      У меня было неприятное ощущение, что я умер и был мертв давным-давно. Умер и для мира материального, и для собственного сознания. В обычном случае потеря сознания так или иначе разрывает вторую связь с миром, который существует в тебе и независимо от тебя. Но я уже не был "обычным". Как и Тульяр-994, я приютил внутри своего разума чужака, который в подобных обстоятельствах мог сделать все возможное, чтобы укрепить свою власть над моим рассудком.
   Вот потому-то я приходил в себя дважды, причем сначала - не в себя,  а  в
сон, который казался чужим. Я присутствовал во сне как зритель, наблюдая  за
ходом событий отстраненно, из далекой дали, чего никогда раньше не испытывал
во сне или под действием психотропных веществ.
   Сон, который прервался на сей раз, был сном о Сотворении, но я  не  знал,
когда оно началось. Я опоздал к рождению Вселенной, если то, что я  упустил,
можно было назвать рождением. Не  увидел  я  и  причудливого  танца  атомов,
которые возникли гораздо раньше сложных молекул, а  из  них  потом  возникли
первые живые организмы. Я не знал, появились ли и начали сменять друг  друга
мириады  самовозрождающихся  молекулярных  систем,  пропустил  то,  как  эти
системы восходили по лестнице эволюции, не знал, какие причинно-следственные
связи взяли верх над логикой случайностей. Когда я пришел в этот сон,  самые
молодые звезды  возникающей  Вселенной  давно  уже  были  мертвы,  и  взрыв,
умертвивший их, породил  множество  тяжелых  элементов.  Последние,  в  свою
очередь, скорректировали схему, по которой должна  была  развиваться  жизнь.
Уже существовала молекула -  первый  предшественник  ДНК,  а  также  другие,
занявшиеся сложной игрой передачи энергии.
   Обиталище этих игривых молекул находилось не на поверхности  миров,  а  в
облаках газа и пыли, столь  исполинских,  что,  реши  кто-нибудь  пройти  их
насквозь, ему понадобились бы годы. В чреве  этих  облаков  вызревали  новые
звезды. В свете, сопровождавшем  их  появление,  радостно  роились  молекулы
первой жизни. Где-то еще их попытки стать жизнью были неудачными, где-то  их
хитроумные старания были сведены на нет всесильной темнотой, но молекулы  не
прекращали своей игры. Даже в самых мрачных уголках Вселенной они  терпеливо
ждали сияния новых звезд, чтобы вновь  попытаться  стать  жизнью.  С  каждым
новым солнцем молекулы создавали все более и более сложные формы,  с  каждой
смертью светила взрыв разбрасывал эти зачатки жизни по  окраинам  Вселенной,
где большинство гибло, а  немногие  уцелевшие  снова  ждали  момента,  чтобы
продолжить нескончаемую историю существования.
   Проходили века, и  появилась  подлинная  жизнь  -  жизнь  ДНК,  она  была
побочным детищем рождения и распада звезд, детищем Вселенной, чей  пульс  не
переставал биться, она была началом всех начал.
   Не  всюду  во  Вселенной  царила  жизнь,  кое-где  она  просто   опоздала
возникнуть. Но там, где ей это удалось, она нее громче заявляла о себе.  Она
плодила себе подобных в разных  уголках  пространства.  Раз  возникнув,  она
распространялась мириадами одноклеточных, которые  искали  и  находили  себе
пищу  в  толще  облаков.  Клетки  охотились  за  пищей  и  светом,  росли  и
развивались дальше.
   Жизнь, по сути, открывала новые миры - планеты, купающиеся в свете солнц,
планеты с перепадами гравитации, это позволяло молекулам собираться  тесными
группами и продолжать свои игры в доселе невиданном единении.  Нелегко  было
завоевывать миры. Они были полны опасностей. Однако в газовых облаках  жизнь
находила укрытие, а в водных океанах, плещущихся вокруг скал, жизнь играла в
захватывающие игры - борьба  за  жизнь  там  была  жесточайшей,  а  эволюция
поднималась по ступенькам, становилась все сложнее и  требовала  все  больше
ума для выживания.
   Казалось, нужно только время - пусть это время и занимало миллиарды  лет,
- чтобы жизнь  в  самом  деле  заполонила  Вселенную,  добравшись  до  самых
отдаленных ее уголков. Она затаилась, она ждала лишь вспышки  новой  звезды,
чтобы можно было проснуться и устремиться вперед. Казалось, не было  ничего,
что могло бы замедлить или остановить ход великой игры.
   Казалось, не было ничего.
   Но что-то все же было.
   Сущность этого нечто я  не  совсем  постиг.  Я  должен  был  бороться  за
понимание этого. Возникло ли оно позже, чем началась история жизни? Было  ли
это,  удивлялся  я,  другой   формой   жизни,   которая   играла   материей,
пространством и временем по