тся здесь?
     - Я здесь живу.
     Знаешь, жить в городе и хаять его, это... непорядочно что  ли. Мы же не
ублюдки какие-нибудь. Так что лучше ничего не буду говорить.
     Она сказала: "Ты добился успеха".
     - Ну что ты, - сказал я. - Успех, это когда перспектива.
     Сейчас,  сама  знаешь, какое время. Все  крутятся. Никто не знает,  что
будет завтра. Какие уж тут перспективы.
     - А ты?
     - А я не думаю об этом. Себя не переживешь.
     - У тебя хорошая отговорка.
     - Не единственная.


     Она  уехала. Я  едва  не  заскулил.  Возвращаться  не хотелось,  и весь
оставшийся день я слонялся по паркам.
     А потом пришел домой и стал разбирать письма.



Выдержки из переписки. Май 1989 г. - июнь 1990 г.



     Из письма к Марии, 30. 05. 89 г.

     Мессалина.

     Все кончено, нет больше силы
     Размеренно дышать,
     Так хочется разбиться, милый,
     О блядскую кровать.
     Покоя нет, есть только смута
     И ночь без масок дня,
     Нет века, лишь одна минута
     Бездонного огня,
     Покоя нет, и в круговерти
     Мученья не избыть,
     Скажи, к чему бояться смерти,
     Когда тебе не жить?
     Всегда найдутся легионы,
     Найдется нож и яд,
     Имперской власти пантеоны
     Над пропастью парят.
     Один лишь шаг, не бойся, падай
     К началу всех начал,
     Крушенье - вот твоя награда,
     Когда не устоял,
     И кончено. Нет больше силы
     Размеренно дышать,
     Так хочется разбиться, милый,
     О блядскую кровать.


     Из письма к Марии, 28. 06. 89 г.

     "Я  начинаю  много писать.  Если это не  трудно  для  тебя,  передай  с
кем-нибудь мою печатную машинку. Я встречу поезд.
     Я мог бы взять в прокат, но я очень зажат с деньгами".


     Из письма Марии, 04. 07. 89 г.

     "Высылаю  тебе машинку и  деньги.  Ты поросенок.  Почему  сразу  же  не
написал, что на мели? Теперь-то я буду бдительнее".


     Из письма к Марии 07. 07. 89 г.

     "Я  хочу   всего  лишь  очистить  великое   учение  Христа  от   накипи
предрассудков,   которая  напластовалась  на   него...  Открывать   человеку
возможности для его развития, а  не закрывать их,  не сковывать его гений...
Не голос  догмы,  но  живой  голос  собственного призвания. Это  путь любви,
наслаждения, совершенного удовлетворения от жизни".


     Из письма Марии, 16. 07. 89 г.

     "Мне нелегко  вести с тобой  философскую дискуссию.  Твои  познания  не
сравнить  с  моими, но  мне не нравится,  когда  ты  говоришь "новое". Когда
говорят, что  это что-то новое, то обычно отзываются с  презрением  ко всему
"старому". Ты не думаешь, что создаешь всего лишь новый тип Сверхчеловека?"


     Из письма к Марии, 26. 07. 89 г.

     "Наверное, я не совсем удачно сформулировал свои мысли,  и ты не совсем
верно меня поняла. Я вовсе не утверждаю, что благо - это то, чего  еще никто
не видел  и не  знал, то, чего еще  не было  на свете. Я  вовсе не собираюсь
называть шесть  тысячелетий земной цивилизации средневековьем,  боже  упаси.
Напротив, я утверждаю, что гений  не только существовал во все времена, но и
был всегда единственным  двигателем подлинного прогресса. Но не  нужно брать
за образец для подражания Рафаэля или  Бетховена. Нельзя  быть таким, какими
были  они, гений не имеет аналогов, он неповторим, и чтобы следовать тому же
пути, что и Леонардо или Моцарт, или  Гершвин,  не нужно пытаться копировать
их,  нужно идти своим  путем, единственным праведным,  чтобы  быть столь  же
гениальным.
     У нас на полке стоит книжка про Гершвина. Открой ее и найди эпизод, где
Гершвин просит Равеля, чтобы тот  давал ему уроки.  Равель отвечает: "Будьте
первосортным Гершвином. Зачем вам быть второсортным Равелем?"
     Китайцы выразились еще категоричнее: "Встретишь Будду, убей Будду".


     Из письма Марии, 03. 08. 89 г.

     "Ты очень подробно пытаешься растолковать мне свои позиции. Но ведь нам
достаточно  просто поговорить,  правда? Если  ты берешься за серьезное дело,
тебе следует  экономнее расходовать  свои силы  и  не  перегружать себя.  Ты
знаешь, я никогда не  обвиню тебя в высокомерии, а потому прошу тебя, береги
себя".


     Из письма к Марии, 09. 08. 89 г.

     "Ты просишь, чтобы я берег себя. Что это значит? Смысл жизни человека в
том, чтобы извлечь из себя все до конца. Всю жизнь свою вложить в то, что он
делает.  Это ницшеанское  стремление к самоуничтожению. Добро отличается  от
зла  тем,  что  его никогда  не бывает слишком много, в  то  время  как зла,
напротив, всегда слишком много.
     Если мы будем сдержаны по отношению к самым близким людям, то перед кем
тогда вообще стоит выкладываться?"


     Из письма к Марии, 16. 08. 89 г.

     "Мы парим над пропастью. Ни один архитектор не способен создать  ничего
подобного. Я аплодирую братьям и сестрам своим, даже не зная их лиц, не зная
метража их квартир и телефонных номеров. Или даже  их  нет вовсе, но не зная
об этом, я аплодирую им.
     Я говорю: "Смотрите! Вот полет над пропастью".


     Из письма к Марии, 19. 08. 89 г.

     "О нашем времени  писал  еще Гофман. Суди сама: "В то несчастное время,
когда язык природы не будет более понятен выродившемуся поколению людей... в
это несчастное время вновь возгорится огонь Саламандра." ("Золотой горшок.")


     Из письма Марии, 10. 10. 89 г.

     "Будь осторожнее. Мне не нравится твой китайский юмор".


     Из письма Марии, 15. 08. 89 г.

     "Мне кажется, что ты должен  быть очень осторожен и чувствовать большую
ответственность за все, что ты говоришь людям, и за то, как это отразится на
их жизни. Ведь ты, по сути, вводишь нового человека в мир".


     Из письма к Марии, 22. 08. 89 г.

     "Каждый человек  обязан отвечать только перед Богом и только за  самого
себя. Я не чувствую ни малейшей ответственности за кого бы то ни было, кроме
себя  самого, за  чьи  бы  то  ни было дела, кроме  своих собственных.  Если
кто-нибудь,  прочитав  мою статью, выпьет  затем литр  самогона и  в  порыве
чувств прирежет кого-нибудь, то я вовсе не считаю себя ответственным за это.
Я исполняю свой долг, и только. Долг перед Богом. И перед тобой".


     Из письма Марии, 29. 08. 89 г.

     "Я писала тебе, чтобы ты  был осторожнее, не потому  что я сомневаюсь в
том, что  ты  и  сам  разберешься, что  и как. Просто легко  можно поддаться
порыву эмоций, а тогда как ты сможешь себя контролировать?
     Я прочитала в Евангелии: "По плоду узнаете дерево".
     Что ты думаешь об этом?"


     Из моего письма, 10. 09. 89 г.

     "Если  ты  вырастишь  яблоню, и  на ней  будут яблоки, а  потом  придет
кто-нибудь  и польет их ядохимикатами, а  ребенок сорвет  яблоко и съест, то
кто виноват в том,  что яблоко  худое? Ты, вырастивший  яблоню, или тот, кто
отравил ее?
     Если в людях просыпается их собственная животность, то я не в состоянии
искоренить  ее,  увы.  Я  могу сделать очень немногое, но то,  что я могу, я
должен сделать. Никто другой не сделает этого, если этого не сделаю я".


     Из моего письма, 13. 09. 89 г.

     "В том, что это так хрупко, видимо, есть некий смысл.
     Ты стоишь на балконе, и я заставляю свой голос нарушить молчанье,
     чтобы признаться в любви.
     Кто поет так? Я не знаю.
     Может быть, птица в ветвях? Я не знаю.
     Я хочу так немного сказать
     или просто встать на колени, не задев тебя голосом слов.
     Ведь это так хрупко".


     Из моего письма, 18. 09. 89 г.

     "В церкви торгуют мороженым,  мимо как по туннелю проносятся кролики  в
автомобилях, а кто-то стоит на коленях и просит своих палачей подождать.
     Он хочет молиться. Ему говорят: "Три минуты".
     Как твое имя, принц?
     Черное поле и костры огня на нем белые, это наш  герб.  Историки найдут
фамильное сходство в портретах.
     Я беру в руки скрипку и говорю: "Мы впишем свои телефоны в альбом Того,
Кто нас создал".


     Из моего письма, 30. 09. 89 г.

     "К  ужасу   своему  замечаю,  что  начинаю   превращаться  в  какого-то
бодхисаттву. Всегда терпеть не мог этих всезнающих гуру, наставников.
     Но  я не могу изолироваться от людей, мне не удалось  бы это, даже если
бы я и  попытался. Я пытался  уже делать  это. Я не могу молчать, когда вижу
или слышу какую-нибудь дурость. Я говорю, и так начинается моя проповедь.
     Напишу подробнее, когда сам толком разберусь".


     Из моего письма, 06. 10. 89 г.

     "Везут хоронить Пушкина. "Кого хоронят-то?" - "Да Пушкина какого-то".
     Вдруг оказывается,  что о тебе никто и не слыхал вовсе. Обидно, знаете.
Да-с".


     Из моего письма, 17. 10. 89 г.

     "Мне  очень не хватает тебя.  Иногда я  сильно устаю,  и  у меня  опять
начались эти мерзкие  головные боли. Но  это мелочи. Главное, что  я не могу
понять, понимают меня или  нет? Я не вижу, чтобы кто-нибудь спешил  изменить
что-то в своей жизни. Может быть, они уже безнадежно выродились?
     P. S. И почему бы не выпускать таблетки чистого кофеина!"


     Из письма Марии, 22. 10. 89 г.

     "Ты пишешь, что разочарован в людях. Но ведь их тоже легко понять.  Они
вовсе не настолько компетентны в философии, чтобы с уверенностью оценить то,
что ты говоришь им, твои доводы. Как они могут судить о них, подумай сам?  И
потом, я знаю, как  это нелегко, наизлом менять  свою жизнь, зачеркивая  все
прежние свои  устремления.  Тем  более, следуя чьим-то  советам.  Это  очень
непросто, поверь. Попробуй, если  удастся, направить их мысли так, чтобы они
сами убедили себя в том, в чем ты хочешь их убедить.
     P.S.  Я  собираю  посылку.  В  ней  будут  таблетки.  Они  очень хорошо
помогают".


     Из моего письма, 21. 10. 89 г.

     "Я  писал тебе  в прошлый  раз, когда  пребывал в  унынии,  и наверное,
несколько сгустил  краски. Если  я буду писать мрачно, не обращай  внимания.
Просто плохое настроение. Я вовсе не бессилен.  Слово - это,  действительно,
великая сила, а им я, слава богу, владею".


     Из моего письма, 28. 10. 89 г.

     "Иногда не остается ничего другого,  как закатить  истерику. Я понимаю,
это не очень убедительный метод. Но как еще защищаться?"


     Из моего письма, 12. 11. 89 г.

     "Труднодоступно для понимания! Как тебе это нравится?
     Я не видел,  чтобы в чьей-нибудь квартире драгоценности валялись бы где
попало, на  полу или на кухонном  столе, а стекляшки хранились бы  под семью
замками. Чем возвышеннее, чем вдохновеннее произведение, тем меньшему  числу
людей оно доступно. Это же так естественно!
     Печать гения не доступна зрению и слуху того, в ком гениальности нет ни
на грош".


     Из моего письма, 20. 11. 89 г.

     "Выродившееся  племя! Несчастное выродившееся племя. Если  в  один день
вся их планета  взлетит на воздух, никто кроме них не будет в этом  виноват.
Хотя смеяться по этому поводу тоже непорядочно. Как ты думаешь?
     К тому  же им  тяжело. Ведь  человек несет  на  своих плечах  груз всей
Вселенной".


     Из моего письма, 25. 11. 89 г.

     "Почитай только, что эти кретины пишут в своих идиотских статейках!"


     Из письма Марии, 30. 11. 89 г.

     "Ты переживаешь,  что до  людей не  доходит то,  что ты говоришь, и при
этом злишься, когда в газете  или журнале печатают какую-нибудь глупость. Ты
ведешь  себя не слишком разумно, ты не находишь? Прошу тебя, не принимай все
так близко к сердцу.
     Сэгви иль туо корсо э ляшья дир ле дженти".


     Из письма к Марии, 07. 12. 89 г.

     "Данте... его оценки  не всегда на высоте его небес. Мне не по душе его
догматизм.  И  все  же,  нельзя упрекнуть  его  в  непоследовательности. Ему
удалось сделать  то,  что  удалось сделать лишь очень немногим (Баху, Битлз,
Ньютону  и  т. д.)  -  создать замкнутый  объем, создать  мир  предсказуемых
реакций...  Мне нравится у  него фраза:  "Мы - звезды во  тьме". Кажется, из
"Чистилища", не помню номер стиха".


     Из моего письма, 13. 12. 89 г.

     "Я как бездомная собака. Всякий дурак может швырнуть в меня камень. Или
пнуть ногой. А теплее всего лежать оказывается на канализационных люках".


     Из письма Марии, 31. 01. 90 г.

     "С твоей стороны не очень-то любезно так долго не писать".


     Из письма Марии, 14. 02. 90 г.

     "Я тревожусь за тебя. Что случилось? Почему ты не пишешь?"


     Из письма Марии, 26. 02. 90 г.

     "Что случилось? Неужели так трудно чиркнуть хоть пару строчек?"


     Из моего письма, 23. 02. 90 г.

     "Я  гений. Впрочем, когда так метет, и из серого  неба валит серый снег
на серый асфальтобетон, трудно судить. Остается лишь уповать на это".

     Из моего письма, 06. 03. 90 г.

     "Надо быть искренним  до конца. Неискренность  - тревожный  симптом. Но
быть искренним - значит быть беззащитным. Что это?"


     В голову упорно  лезет какой-то мужик.  Будто  бы он смеется и фокус на
столе показывает с разноцветными горошинами, смотрит на меня, а я на руках у
Марии. Он  достает трубку, но Мария говорит: "Не курил бы ты  здесь. Ребенок
все-таки".
     И он уходит на балкон, а в небе облака.
     Первый раз это появилось  после того, как я увидел пластинку Телеманна.
На ее  конверте какой-то тип  с  виолончелью ухмылялся, такой довольный, как
будто он и есть Телеманн собственной персоной.
     В тот день на "Октябрьской"  что-то  невероятное  творилось. Никогда не
видел такого количества немецких пластинок, ошалел с непривычки и нахапал от
души. А потом поехал на вокзал встречать Лиду.
     Раз я помню слова, то значит, я говорил уже? Сколько же мне было лет? И
что это за мужик такой?
     Чувствую, не вытерплю, спрошу у Марии.


     Из письма Марии, 23. 03. 90 г.

     "Мне кажется,  ты  слишком  резок, и  это еще  больше будет настраивать
против тебя всех. Вряд ли они заслуживают ненависти, ведь они так несчастны.
Правда? Старайся избегать ненависти. Постарайся. Я знаю, как это трудно".


     Из письма к Марии, 28. 03. 90 г.

     "Я всегда буду говорить только то, что думаю.  А как  к этому отнесется
кто-то там, это его проблема, а не моя. Я не отвечаю  за людское пристрастие
к лицемерию и лжи. Они так привыкли лгать  себе, что им не  остается  ничего
другого, как лгать  друг другу. Они так привыкли лгать друг другу, что им не
остается ничего больше, как лгать самим себе".


     Из письма к Марии, 06. 04. 90 г.

     "Я устал без конца  превращаться в  железо. Мне надоела  роль железного
дровосека. К тому же, в отличие от него, у меня есть сердце.
     ...Они, может быть, и не против оставаться скотами, но я вовсе не хочу,
чтобы они угробили землю.  На ней, между прочим, живу и я. Но это еще ладно.
На ней живешь ты".


     Из письма к Марии, 21. 04. 90 г.

     "Есть вещи,  с  которыми  я  не  могу мириться, но я ни  с кем  не хочу
воевать. Есть вещи, вызывающие у меня презрение, но я не презираю людей. Как
мне это объяснить им?"


     Из моего письма, 24. 04. 90 г.

     "Меня блокируют со всех сторон. Только непонятно, зачем".


     Из моего письма, 29. 04. 90 г.

     "Какая унылая жизнь у бедных иностранцев! Разъезжать и осматривать наши
засаленные достопримечательности".


     Из письма к Марии, 03. 05. 90 г.

     "Те, кто играют на животных инстинктах, легче добиваются понимания. Как
это ни печально. А впрочем, какое мне дело до них!
     P. S. Я люблю тебя".


     Из письма Марии, 13. 05. 90 г.

     "Чтобы плыть, нужно забыть про глубину. Помнишь нашу поездку?
     P. S. Я всегда любила тебя".


     Разве это можно забыть? Разве это можно вспомнить до конца?


     Из письма к Марии, 06. 05. 90 г.

     "На  автотрассе великих кумиров время  утомительно как навязчивое тесто
пейзажа, и машины терзают закат, заставляя его не кончаться".


     Из письма Марии, 08. 06. 90 г.

     "Ты опять не на шутку замолчал".


     Из моего письма, 08. 06. 90 г.

     "Посылаю тебе новое стихотворение. Кажется, получилось неплохо".


     Из моего письма, 19. 06. 90 г.

     "Я не бодхисаттва. Просто я - это я. Леннон был прав, это прекрасно.
     P. S. Я люблю тебя, Мария".




     Из письма от 08. 06. 90 г.

     Церковный свечной угар
     и чад от ревущих моторов,
     острые искры мороза, осколки
     рождественских стекол
     хрустят под ногами.
     Крылья ангелов над маяками -
     неверный лед переправы на Аваллон.
     Свет, отливающий ртутью и бронзой,
     над бензозаправками звезды,
     над снегом металл ступеней оборван,
     вмерзший во тьму караван.
     Я отрываюсь,
     я исчезаю
     в скорости и высоте,
     а мое тело падает, падает
     вниз, к немецким камням и французским дворцам
     английским озерам,
     и надо мною одно лишь оно -
     сивиллово небо, глазом белым
     косящее в сторону Вифлеема


     ........................................................


     Вчера я сжег свои письма. Выписал немного и сжег.
     Лида прислала телеграмму. Два дня  назад, но я не могу сейчас уехать. К
Рождеству вырвусь непременно, так и написал ей.
     Мария  удивляется,  почему  это  я  пишу  письма  Лиде  на  ее   адрес.
Разыгрывает удивление. Чтобы она да не поняла.
     А меня больше всего занимает один вопрос.
     Что бы такого подарить Марии на Рождество? Может быть, шубку?