росто. И бесконечно сложно - два мира, мир лиц и мир
масок...
   Облака - розовые перья с золотистой корочкой.
   - Смотри, где уже солнце!
   - Увы, я вижу, как оно наливается бронзой. Конец золотого века...
   - Сколько же прошло времени? Кажется, что целая вечность или одна минута.
   - Так оно и есть. Вечность и минута.
   - А на самом деле?
   - Это на самом деле. А по часам не знаю.
   Темнеет.  И  зв„зды  ночные  восходят  на  трон  единовластного  дневного
владыки. Что они хотят поведать нам? Их  огни  кажутся  великим  хаосом,  но
приглядись, приглядись внимательнее, разве не видишь ты, какую фигуру являют
они, какую  магическую  формулу  они  хранят?  О  мать  смерти  и  сна!  Как
торжественно выезжает она из западных ворот! И снова восходит зерцало царицы
ведьм. Но я не отпущу тебя, нет!
   Ночь не разлучит нас, если земля полна ещ„ тепла и ласки.  Сколько  ночью
отражений солнца? Столько же, сколько ликов луны.
   - Какой у тебя шикарный рубин.
   - Это Карл подарил. Красивое кольцо, правда?
   - Увы...
   - Нам, наверное, пора возвращаться.
   - Нет, не сейчас! Побудем здесь ещ„, хоть немного.  Всегда  так.  Наста„т
ночь, и мы растерянно озираемся  и  говорим:  "Пора  возвращаться",-  и  вс„
стараемся спрятаться, укрыться поглубже и воображаем, что нас окружают сонмы
врагов.
   - Все мы немножко солнцепоклонники. Ах ты бесстрашный мой рыцарь!
   - Ты помнишь, как мы встретились в первый раз?
   - Ещ„ бы.
   - Мне тогда негде было переночевать. И я остался у тебя. С тобой.
   - Да, помню. Была ужасно холодная ночь. А тебе  как  всегда  некуда  было
податься, ты уже собирался идти ночевать на вокзал, ладно отговорила.
   - У меня была комната, но там поселились чужие люди, и я  не  хотел  туда
возвращаться.
   - Ты никогда не желал воевать за очаг.
   - И поэтому всегда грелся у чужого, да?
   - Не похоже. Ведь ты, кажется, везде чувствуешь себя как дома. И  у  меня
ты так быстро освоился...
   - И мы были вместе и вместе ходили гулять, и я что-то писал и читал тебе,
а ты слушала.
   - И ведь это ты убедил меня в том,  что  мне  надо  петь  и  чего-то  там
добиваться! Какая безответственность.
   - Мы были вместе и радовались тому, как оттаивала  земля.  А  потом  было
лето. Такое же как сейчас. Боже мой, сколько мы тогда понаделали глупостей!
   - Не меньше чем теперь.
   - А потом Земля снова ушла в афелий, и я потерял тебя. И чуть не зам„рз.
   - Зато теперь у тебя нет недостатка в слушателях.
   - Я поселился в этом ужасном, таком звукопроницаемом отеле и ждал тебя, я
знал, что ты непременно прид„шь. А потом мы просто сбежали оттуда.
   - И вс„ никак не можем остановиться. Вс„ крутим педали.
   - А ведь ты уже была замужем за Карлом!
   - Он, помнится, ужасно злился.
   - Ты говорила, что тебе нужен только я.
   - Я и сейчас могу тебе это сказать, раз уж тебя потянуло  на  сантименты.
Но мы всегда стараемся беречь то, что нам дорого.
   - И ты стала моим ангелом-хранителем, моим ласковым ангелом.
   - Посмотри, уже совсем стемнело, нам надо отдать лодку. Ведь мы взяли  е„
только на день.
   - Я так и вижу, как Карл мечется по номеру и чертыхается, глядя на  часы.
Что ж, прид„тся сыграть на этот раз роль Харона. Иди, садись.
   - Вс„, устроилась, отталкивай.
   - Прощай, наш эдемский сад! Первобытный страх,  гекутово  жало  раздирает
наши жалкие души.
   Наверное, мы недостойны тебя...
   Вода, милосердная влага, ты наполняешь собой реки,  и  капля  одной  реки
избавляет от жизни, а капля другой - дарует  забвение.  Забвение  и  смерть.
Каюты проплывающих мимо кораблей кажутся такими милыми,  домашними.  Как  мы
все ищем убежища! Как  хочется  нам  спрятаться.  И  то,  что  кажется  дн„м
темницей, становится ночью домом и крепостью. Кажется, только привидения  по
ночам покидают свои гробы. Да ещ„ кошки вспоминают о своей свободе. Но у них
вс„ не как у людей.
   - Послушай. Не плещи в„слами. Слышишь? Что это за музыка играет?
   - Одна американская группа. Нравится?
   - Я где-то слышала эту мелодию.
   - Стикс. "Лодка на  реке".  Одна  из  самых  чудесных  мелодий,  и  самых
грустных.
   - Но ведь музыка не может быть грустной сама по себе, это твои слова.  Мы
сами делаем е„ грустной или вес„лой.
   - Но разве мы  сами  не  часть  мира?  За  каждым  нашим  движением  путь
Вселенной.
   Вот уже и берег, и тр„хглавый фонарь. Маяк на  пристани.  Синий  слепящий
свет. И каждое прощание как в последний раз в жизни.
   Ночь. Ч„рные  реш„тки  заборов,  роковые  тени  на  бледно-синем  полотне
дороги. Окна, за ними залы и спальни, коридоры и двери,  зовущие  вернуться.
Их голос так больно слышим во тьме. Ты уходишь,  и  этот  поцелуй,  пахнущий
миндальным печеньем,  наш  страстный  реб„нок,  не  став  бессмертным,  стал
поцелуем прощания. Твой муж уже жд„т тебя, и он не один, свита  толпится  за
его спиной (я видел, как один из  них  прохаживался  по  берегу,  пыхтя  под
тяжестью своей туши; я узнал его -  он  всегда  послушно  свидетельствует  в
судах); они оденут тебя в  бриллиантовые  покровы  и  сделают  царицей  всех
царств земных. Тебе предлагают  такие  роли,  отказаться  от  которых  может
только безумец. Иди же, иди и стань повелительницей экрана,  его  дворцов  и
угодий, его армий и царедворцев. Иди и снова... прощай.
   IV
   Светлеет небо, из леса чистая звучит свирель, ожившая у губ Парфенийского
бога, даря мне нить созвучия им„н. Реки замутняются молоком и  несут  его  в
подношение. Беззвучные, т„мные движутся в н„м баржи, за  спокойствием  своим
скрывая  ожидание.  Ожидание  чуда  возвращения  солнца.  Приди  же,  приди,
непобедимое, шут-отшельник приветствует тебя! Вот вспыхнули розовые колонны,
и вспенились капители игрой света. Восходит, восходит оно и  набрасывает  на
влажнотрепещущее тело земли пятнистые шкуры. И я ложусь на них и притворяюсь
спящим, и прислушиваюсь, пытаясь обмануть Фавна, но лучи солнца  разоблачают
мой обман. Я чихаю и поднимаюсь.
   Треск, сопение - кабан. Замер, клыкастый, смотрит  на  меня.  Повернулся.
Уходит. Сегодня он не враждебен мне, видно, не решено  ещ„,  какой  из  тр„х
смертей мне надлежит умереть. Я достаю  сигарету,  чиркаю  спичкой,  мельком
замечая выступившую на мизинце кровь. Наверное, ободрался, когда  пробирался
через заросли шиповника. Роза Циннамомея. Педали совсем мокрые,  да  и  ноги
тоже.
   - Испугались?
   Он, наверное, наблюдал за мной. Подходит.
   - Кого?
   - Ну, его. Кабана.
   - Кажется, он был настроен не слишком агрессивно.
   - Их не пойм„шь. Никогда не знаешь, что у такого вот на уме. Но ничего, я
бы подстраховал вас. Тут на днях один парень  разбился.  На  мотоцикле  был,
ночью, ну и столкнулся с таким же вот  кабанчиком.  Его,  конечно,  насмерть
зашиб, но и сам... Озябли?
   - Мне бы такой тулуп, как у вас. Холодно было ночью.
   - Да, ясно, вот и  выстудило.  Как  с  вечера  тучи  разогнало...  А  мне
нравятся тучи, есть в них... какая-то сила, что ли. Да и не было бы их,  вс„
же засохнет. Разгонять-то их научились, а собирать?
   - Кстати, я умираю от жажды.
   - Так пойд„мте со мной. Я как раз к дому иду. Чаю попь„те. Согреетесь.
   - Спасибо. А жена, ничего?
   - Да что вы. Она у меня простая. Иногда даже слишком.
   - Слишком?
   - Ч„рного от белого порой не отличит, ко всем одинакова.
   - Это кому угодно бывает трудно сделать впотьмах.
   - Впотьмах? А ведь  верно.  Говорят,  чужая  душа  пот„мки...  Вот  и  на
тропинку вышли. Теперь до дома минут десять.
   - Вы сами из города?
   - А как вы догадались?
   - Не знаю... Вы сказали, минут десять. Так бы сказал горожанин.
   - А.
   - Красиво у вас тут.
   - Да.
   - Тихо.
   - Красиво. Вот ведь странная штука вышла. И родился в городе, и всю жизнь
прожил, и родители у меня, и деды с бабками, все из города,  а  почему-то  в
лес тянуло. Всю жизнь. Странная... как будто, тоска... По дому.
   - И бросили вс„?
   - А как же мне было? Вс„ было как-то не в радость,  и  вроде  вс„  как  у
людей, а такая тоска, поверите. Людей-то  вроде  вокруг  много,  и  нет  их,
людей, хоть факел зажигай. А остался бы, так бы вс„ и  было.  Но  нельзя  же
душу убивать ради...
   - Мяса?
   - Да... Да!
   - И не жалко было?
   - Э. Не говорите!... А знаете, с этим  тулупом  история  ведь  была.  Иду
как-то по лесу, смотрю, белое что-то, и возня стоит.  Пригляделся  -  а  это
волк барана задрал и жрать собирается. Я в него из ружья, ладно, ружь„  было
при себе...
   - Убили?
   - Да нет, только отогнал. А баран  большой  был.  Мне  из  него  тулупчик
сделали. Я тогда ещ„ только перебрался сюда, не знал ещ„ даже, надолго ли...
   - А теперь не тянет в город?
   - Тянет... Иногда.
   - Уходите?
   - Да, мне пора.
   - Я смотрю, вы с братом моим разговорились. Он у меня такой, шустрый...
   - Он мне доказывал, что знает секрет успеха и будет делать только то, что
будет иметь спрос. Я возразил ему, что грохот пустых кувшинов - это  ещ„  не
гром. Так же как маска - это вовсе не лицо. Можно швырять в небо головни, но
разве станут они молниями оттого, что бросать  их  сильнее?  Может,  Карл  и
примет его в свою свиту, но не думаю, что это принес„т ему счастье.
   - А кто это, Карл?
   - Неважно. Ну так прощайте?
   - Прощайте.
   Смех ли это? Волны по зеркалу, и над ними птицы.
   Голос ли это? Ветер. Запах лугов.
   Певучая тяжесть рассудок уснуть заставляет.
   День проходит за дн„м, плетут свой венок Горы, чередуя положенные  сроки,
и в венке этом розы и маки, и цветущая ветка яблони. И в венке этом  нарцисс
и гиацинт, и ветка кипариса. Укрой меня, к тебе взываю, Любовь!
   Одна ты со мною, жена и заступница.
   Забвение - горечь. Память - боль. И только песня  твоя  спасает  меня  от
отчаяния. Любовь - это жизнь. И я не умру, пока ты жива, ласковая моя,  и  я
свободен, пока ты со мной. Любовь - это значит, свобода.
   Пошли мне вестников своих - дельфинов!
   Я падаю на землю и тону взором в океане неба, пришли мне вестников своих!
   Ты одна, оставшись со мной, не станешь моим несчастьем.
   Одна указуешь мне путь к вершине.
   Расплавленный сапфир. Белизна. Башня-лестница. Терпко-струящийся зной.
   Медь, кипящая в сердце, срывается с губ - трубы! Гимн городу  на  вершине
горы.
   Я снова здесь, в этом отеле. Кондиционеры. Бар. На окнах жалюзи. Нет,  на
этот раз нет. Столик, и на н„м  свежий  номер  журнала.  Навязчивые  голоса.
Обложка измята. Фотографии, фотографии, улыбки, рампы,  бокалы,  бриллианты.
Улыбчивые девушки. Облегающие платья. Серьги. Глаза, губы. Помада. Улыбчивые
сирены. Летите, летите искать мою подругу! Ответите  мне,  где  она  теперь?
Здесь нет е„ среди фотографий. Ищите, ищите е„ и найдите!
   Гитара моя, расскажи мне про ту, что ушла, про ту, в которой вс„. Я  буду
гладить струны твои, а ты будешь вспоминать и говорить, говорить и  петь,  и
деревья  склонятся  послушать  рассказ  твой,  и  скалы  дрогнут  и  брызнут
родниками, и побежит вода и уйд„т в землю, и вырастут  на  не„  цветы,  дети
твои, Деа Гитара. И звери прийдут, и олень прид„т, и лев и козерог, и  птицы
слетятся и будут слушать тебя, ты вспоминай, вспоминай, родная.
   Гитара моя, девочка моя ласковая, шесть  струн  у  тебя  и  семь  цветов,
восьмой белый, нет его светлее. Цвет радости и цвет печали, как  цвет  волос
е„, чистый, как цвет огня  е„,  чистый.  Не  бойся  сл„з,  не  бойся  смеха,
вспоминай, играй, гитара моя...
   - Красавчик, а красавчик, пойд„м со мной!
   - Мне нечем тебе заплатить.
   - Ну иди же!
   - И тебе не нужно денег? Но это же против правил.
   - Плевать. Ты мне нравишься.
   - Хочешь, я сплету тебе пояс?
   - Из чего?
   - Обрежу волосы и сплету... Уже уходишь?
   - Что делать. Я вс„ время должен уходить.
   - Зачем?
   - Чтобы идти.
   - А зачем?
   - Только если ид„шь, можешь вернуться.
   - Разве можно куда-нибудь вернуться?
   - Нет, но можно родиться заново.
   Голоса. Резкие лампы, мутный воздух. Дым и запах перегара. Зачем я здесь?
   - Эй, парень! Выпей-ка с нами.
   - Нет. В другой раз.
   - Ну так в другой раз и приходи!
   Вино и то бывает разным... Можно стать свинь„й, можно стать фениксом  или
грифоном. Сатиры и менады. И пол, мокрый и скользкий.
   Почему вс„ так? Из чего сложен  золотой  трон?  Из  страха,  конечно,  из
страха. Карл? Прич„м здесь Карл? Если создано царство  великое,  то  великим
будет и царь его, и чем больше слуг у него, тем сильнее его власть. В театре
масок нет разницы, какое лицо скрыто  под  той  или  другой  маской.  Вечный
кругобег. И поставили люди золотого тельца-идола и стали ему поклоняться,  и
возгневался Бог и  наслал  на  людей  змей  ядовитых,  и  жалят  змеи  наших
возлюбленных и похищают их. Сбрасывает змея кожу, облекается в новую,  меняя
казни. Змея пробралась на наш остров, и мы не заметили е„, гуляя, и  укусила
она тебя, милая. Клубок змей в наших свадебных  покоях.  Венценосная  кобра,
чей укус смертелен.
   Призрак моря - пурпур, из обрезанных волос плет„тся тога  императору.  От
всего этого само слово "покорность" обретает полынный привкус.
   А я сижу в лесном ущелье и разжигаю огонь, и наливаю в кот„л воду, и варю
противоядие, но разве прорицатель я? Волк не да„т  мне  ответа,  терзает  он
овечью шкуру, и не на чем уснуть мне в ночь.
   Но я пойду к тебе, я найду тебя, и ты верн„шься из царства м„ртвых. И  не
для того, чтобы вновь  умереть,  а  для  того,  чтобы  жить,  жить,  сколько
можно...
   Брезент. Ребята у палатки. Кост„р. Что они там жарят,  мясо?  Нет,  хлеб.
Волонт„ры дороги. Оркестр в движении...
   Я сажусь на камень, покатый, отполированный. Наверное, это ледник  прин„с
его сюда. Л„д, ведь это тоже вода: даже став камнем, не может  она  остаться
недвижной. Я беру гитару и перебираю струны.
   Я должен воскрешать тебя каждый день, каждую  минуту,  чтобы  не  умереть
самому.
   Подходят.
   - А ты здорово играешь.
   - Это не игра. Это музыка.
   - В точку!
   - Ты нигде не учился?
   - Разве есть другой учитель, кроме самой музыки?
   - Другой учитель? - растерянно.
   - Любовь!
   - Это одно и то же.
   - Бог...
   - Музыка - Его голос...
   - Музыка - это обряд очищения...
   - Ты молодец, что не стал пить с этими кабанами.
   - Скотами? Вино лишь развязывает душу,  и  тогда  она  открывается  своим
содержанием, скотская она или великая, и одних оно возвращает  к  блаженству
животных, другим дарует крылья. Хайям, Ли Бо... Моцарт. Ведь и  "Марсельеза"
была написана после изрядной дозы шампанского.
   - Но в каждом человеке есть основа скотская и основа духовная.
   - Это верно, но всякий раз какая-то из них преобладает.
   - Человек получил два наследства от рождения  -  животность  и  память  о
Причащении. Он полубог и полузверь.
   - В каждом из людей есть глоток божественного напитка.
   - Напитка бессмертия?
   - Чтобы воскреснуть для света, нужно умереть для тьмы.
   - Никто не войд„т в царствие счастья,  не  родившись  заново  от  воды  и
духа... Человек рожд„н от земли, великой матери...
   - И дочери!
   - ... разве земля наделила его тьмой?
   - Земля тоже подвластна круговороту света и тьмы. Разве она не воскресает
каждый раз вновь?
   - И умирает, разве не так?
   - Так, ребята. Увы, это так.
   - Цветок, лишь умирая, да„т семя нового цветка. Разве путь - трагедия?
   - Нет, но расставанье всегда печально.
   - Расставанье тяжело, но не печально. За всем, что оста„тся,  вста„т  то,
что обретается, и обретение всегда  выше.  Прошлое  -  это  гибель  цвета  и
причащение цветом. Будущее - Воскресение цвета.
   - И что же, дух победит?
   - Только в этой победе свет жизни. Иначе смерть.
   - И царство м„ртвых...
   - Иначе смерть. Это всеобщий закон.
   - Это великий закон, верно. Но вс„ единое для всех разнится для каждого.
   - Но это вовсе не мешает людям идти вместе. Вот корабль плыв„т, и  кто-то
стоит у штурвала, кто-то поднимает паруса и убирает их, и меняет, кто-то  на
марсах. Ничто не мешает людям идти вместе, если они идут к свету.
   - Это самый славный корабль. На н„м не вешают на реях. Что ж, плывите.
   Плывите, и пусть Эол поможет вам.
   - А ты? Ведь ты тоже наш! Пойд„м с нами.
   - Что ты молчишь? Пойд„м с нами!
   - А что ответил бы вам Орфей, если бы вы предложили ему стать орфиком?
   Притихли.
   Что ж, плывите. Быть может, кто-то из вас и найд„т сво„ золотое руно.
   Четв„ртый месяц ид„т к концу. Четв„ртый месяц иду я за солнцем.
   Но сегодня
   проснувшись, я увидел, что вс„ изменилось.  Может  быть,  мне  приснился,
наконец, вещий сон? Не знаю,  ведь  сны  так  легко  забываются,  как  цвет,
переливающийся на крылышках бабочки - где был зел„ный, стал синий и  ж„лтый,
кто вспомнит...
   Читая утреннюю газету, я уже знал, что мне делать. И я покатил через реки
и леса, покатил по камням и по дорогам, я устремился на зов, не зная,  голос
ли это жизни или смерти. Или эти два голоса слились во мне в этот тревожный,
наполненный гонкой день?
   V
   Полупрозрачновоздушные платья. Бронзовые ахелои  струят  языки.  Орхидеи.
Мрамор ловит прохладой теней отсветы неба. А там, в лесу проволочные ограды.
Бродил я там как-то, видел.
   - О, и ты здесь!
   - Здравствуй, Карл. Давно не виделись.
   - Давно, давно. Когда приехал сюда?
   - Сегодня утром.
   - А я ничего не слышал, не знал, где ты остановился.
   - О мо„м приезде обычно  не  сообщают.  Ну  как  ты,  проверил  расч„тами
падение незабвенного нашего спутника?
   - Проверил ли я алгеброй гармонию? Ты знаешь, я допустил  одно  упущение,
не заметил, какое было давление в тот день. И теперь нельзя точно рассчитать
силу сопротивления воздуха, а ведь здесь нужна точность, ты понимаешь.
   - Конечно, понимаю. Ну ничего, может быть, в следующий раз повез„т.
   - А ты вс„ нигде не пристроился?
   - Кажется, пристроился.
   - У кого под боком?
   - У Феба.
   - Почему не знаю? Это организация?
   - Нет.
   - Издатель, что ли?
   - Это брат луны.
   - Ты в своей манере. Значит вс„ тряс„шь патлами? Удивительный ты человек,
неужели тебе не хочется настоящего успеха?
   - Что ты называешь настоящим успехом?
   - По-моему,  для  человека  естественно  стремиться  к  тому,  чтобы  ему
поклонялись.
   - Может быть, я не человек? И потом, разве не  глупо  поклоняться  гению,
когда сам можешь быть им? Любовь и поклонение вовсе не одно и то же.
   - Извини, я отойду.
   - Конечно, какой разговор.
   Интересно, страх - это память или предчувствие?  Помню  одного  типа,  он
страдал водобоязнью, умирал от страха перед водой. И что же, утонул!
   - Привет, ну вот и ты.
   - Шикарное у тебя платье.
   - Правда?
   - Ч„рное ид„т блондинкам.
   - Услышала, что ты здесь...
   - Твой дяденька только что отош„л.
   - Ну, на его горизонте появились куда более важные фигуры, нежели ты.
   - А я сейчас думал,  страх  -  это  память  или  предчувствие?  Один  мой
знакомый страдал водобоязнью. И вот,  однажды  случилось  наводнение,  и  он
утонул.
   - Он что, жил на берегу?
   - Нет, но это было  не  какое-нибудь  невзрачное  наводненьице,  это  был
библейский потоп.
   - Тебе здесь не скучно?
   - Ничуть. Это тебе я обязан своим приглашением сюда?
   - Ты недоволен?
   - Напротив. Я получаю огромное количество пищи для размышлений.  Все  эти
светские рауты когда-нибудь уйдут в прошлое.
   - Не думаю. Они будут существовать, пока  люди  будут  тщеславны,  а  они
будут тщеславны всегда.
   - Боюсь, что  это  им  не  удастся.  И  потом,  ты  упрощаешь.  Ведь  это
демонстрация круга, своего круга. Это не деловой при„м, это  парад.  А  люди
всегда будут держаться своего легиона, пока они чувствуют себя как  на  поле
битвы. Пока они враждебны друг другу.
   - А враждебны они, потому что боятся?
   - Пока они враждебны сами себе...  Музыка!  Какой  великолепный  оркестр.
Откуда он здесь?
   - Странный вопрос.
   - Ты слышишь? Скрипки, их тона растворяются в воздухе и вновь  собираются
и становятся листьями, и листья