ими чадами и не выдержал.  Он
ведь ничего не давал им, даже запретил впускать их к себе в дом.
   - А они вс„ пытались вытянуть из него денежки.
   - Да, звонили ему, даже угрожали.
   - За что же он так измывался над ними?
   - Кажется, они не поладили с его последней женой.
   - А сколько у него было детей?
   - Два сына. От первого брака.
   - Представляю, каково им было иметь такого папашу и не  иметь  ничего.  О
муки Тантала. Его ведь уже как-то раз довели до инфаркта?
   - Да, он всякий раз находил таких любовниц, что не приведи господь.
   - Они, наверное, его и доконали. Уж они-то понимали, что никто не вечен.
   - Может быть, и так.
   - Ты хочешь, чтобы я написал музыку к твоему фильму?
   - Да, я настоял на этом.
   - Хорошо, будет тебе музыка. Ничего, если она не будет незаметной?
   - Ты никогда бы не согласился быть незаметным.
   - Я стараюсь, но у меня не всегда получается.
   - Хотя, может быть, лучше, если бы ты отдохнул...
   - Ночлежка мало похожа на санаторий, ты не находишь?
   - Ну что ты, неужели ты думаешь, что я допустил бы такое!
   - С чего ты решил, что я стал бы тебя извещать?
   - Нет, ты вс„-таки несносно гордый.
   - Нужно гордо нести знамя сест„р-покровительниц.
   - А кто покровительствует мне?
   - Не знаю. Может быть, Плутос? Но до тебя ему самому далеко. Ты, кажется,
сам правишь свой бал. И над тобой только правила игры.
   - Какой игры?
   - Азартной.
   - Нет, правда?
   - Занимайся своей метафизикой и не пытайся разобраться в самом себе, а то
невзначай разрушишь собственное же царство. Знаешь  ведь,  как  опасно  царю
идти за советом к Парнасу. Укради себе треножник, чего проще? Что бы  ты  ни
делал, всегда можно найти себе оправдание, ведь правда? И если  ты  назов„шь
это мудростью, разве кто-нибудь осмелится с тобой спорить?
   - Может, пойд„шь со мной?
   - Нет, я лучше посижу ещ„ немного здесь.
   - Ну тогда ладно. Встретимся ещ„.
   - Встретимся.
   - И вс„-таки ты плохо выглядишь.
   Музыка! Что я могу сказать о тебе, какой  гимн  сложить,  когда  ты  сама
величайший из всех гимнов? Я стою на коленях и плачу, где мой  голос?  Слова
как бисер рассыпались по Млечному Пути, кто собер„т их? Да  и  какой  покров
достоин твоего божественного тела?! Нужно  умереть,  чтобы  воскреснуть  для
тебя, нужно забыть обо вс„м, чтобы на миг вс„  вспомнить  и  задохнуться  от
счастья, захлебнуться эфиром и плакать, и рыдать, и петь, петь!  Я  не  вижу
своих пальцев  на  клавишах,  они  слились  с  ними,  и,  белое  на  ч„рном,
отражается мо„ лицо, но я не вижу уже и его. Милая, сказочная, милая, милая!
Все царства прах у ног твоих, отряхни его, чистота путь твой, зеркало  тво„,
я сбрасываю тяжесть, я становлюсь легче, легче,  я  отрываюсь  от  земли,  и
сердце мо„ не выдерживает и вспыхивает лампадой,  звездою,  что  вста„т  над
древней столицей. Кто увидит е„? Лишь пастухи, греющиеся  у  ночных  костров
своих. И соберут они дары свои и устремятся  к  чистейшему  из  всех  детей,
твоему реб„нку, Музыка! И сложат их у ног твоих на прах  униженных  империй,
прими их дары  и  пой,  пой,  пой!  Стихи  крылья  царицы  небес  птицы,  но
вырывается птица из самого воздуха, и выше, выше  устремляется,  и  нет  уже
слов, и только вздох, последний вздох, и нет и его, и только свет,  горячий,
обжигающий сгусток света, и море света, и океан света, и нет его прозрачнее.
Музыка!
   Я иду по т„мным в ночи камням, гладким,  отсвечивающим  неверным  сиянием
фонарей, и я слышу трубы и скрипки, я слышу орган и флейту, я слышу гитары и
чувствую в груди своей бег клавиш, и я не остановлю его, нет! Я стану им,  и
быстрее, быстрее взметну его мелодией, и ритм  подхватит  меня,  и  я  стану
ночью и вырвусь из ночи, и я стану желанием и вырвусь из желания, и  коснусь
языком светлых капель упоения на губах твоих.  Ты  мо„  волнение,  я  славлю
волнение, ты покой мой, я славлю этот покой! Я расту,  расту,  я  исчезаю  в
бесконечном мире, или это мир, мерцая, исчезает, тает во мне?
   Я слышу канон голос, другой, третий, полтакта, такт, чьи это голоса?  Чей
это хор? Это ангелы поют? Ангелы не могут петь так,  это  звук  чище  самого
звука, это звук с чистотою беззвучия! Боль, радость, печаль,  сл„зы!  Тепло,
ласка, любовь, сл„зы! Память моя, душа моя, сердце, я ничего не вижу уже, вы
не принадлежите мне больше, летите, летите, плачьте в этом просторе, плывите
на волне  белоснежного  потока  гармонии!  Цвета,  слитые  воедино,  голоса,
ставшие хором, жизнь, ставшая  мгновением!  Нет  времени,  нет  ничего  уже,
ничего, ничего, я умираю. Я бессмертен!..
   - Что с тобой?
   - Что?..
   - Что с тобой? Что случилось?
   - Лиза? Это ты?
   - Слава богу, а то я уже испугалась. Боже! Сколько окурков. Ты же  совсем
не береж„шь себя.
   - Лиза... Это ты...
   - Так нельзя, ты же убь„шь себя!
   - Я бессмертен...
   - Ты, конечно, не спал всю ночь. Нельзя же так работать!
   - Разве объяснение в любви работа?
   - Что с тобой?!
   - Ничего, ерунда, сердце что-то схватило.
   - Не удивительно. Посмотри на себя в зеркало, у тебя же глаза красные как
у...
   - Как у кролика-альбиноса?
   - Шути, шути, будет не до шуток.
   - Кажется, я что-то написал за ночь?
   - Да, я собрала твои ноты. Они валялись на полу, а ты сидел среди  них  и
скалился как идиот, еле вывела тебя из эйфории.
   - Нет, Лиза. Боюсь, что не будет им музыки для фильма. Это,  может  быть,
оратория, но вряд ли это сгодится для  какой-то  там  заставки.  Я  не  могу
писать музыку, какая им нужна. А то, что я пишу, им, наверное, не нужно.
   - Поднимайся. Поднимайся же! Пойд„м, выпьешь горячего кофе.
   - Да, пожалуй. Только покрепче.
   - Будет тебе покрепче.
   - Я люблю тебя, Лиза.
   - Это я знаю.
   -  Понимаешь,  я  не  могу  вовремя  остановиться.  У  меня  никогда   не
получалось. Я зову к себе муз, и они испепеляют мою постель, и, обгорелый, я
беспомощно ползаю по полу.
   - А просто немножко пофлиртовать с ними ты не можешь?
   - Не умею я флиртовать с музыкой.
   - Ещ„ несколько таких ночей, и мне прид„тся устраивать похороны.
   - Скажи только Карлу, пусть устроит попышнее. И пусть не жм„тся.
   - Боюсь, ему прид„тся тогда раскошелиться не на одни похороны.
   - А на чьи ещ„?
   - На мои.
   - Ты не можешь умереть. Всякий раз ты умираешь, чтобы  воскреснуть.  Боги
бессмертны, неужели ты и этого не знаешь?
   - И вс„ равно, я не могу понять.
   - Ты, наверное, и не пойм„шь этого, Карл.
   - Ты исписываешь десятки листов и говоришь, что не  напишешь  простенькой
мелодии? Нет, прости меня, не понимаю.
   - Как мне тебе это объяснить? Наверное, я мог бы накачаться снотворным  и
состряпать что-нибудь, а может быть, и нет. Когда я соприкасаюсь с  музыкой,
я соприкасаюсь с огн„м, она захватывает меня, и я уже не властен над  собой,
я не могу собой управлять, мной управляет только она, меня вед„т только она,
неужели не понимаешь?
   - Нет, не понимаю. Даже великие поэты сочиняли простенькие стишки в угоду
разным девицам. Если ты можешь поднять тонну, то почему бы тебе  не  поднять
килограмм?
   - Ты огорч„н?
   - Я не принимаю твой отказ. Ты напишешь музыку, и вс„.
   - Я напишу музыку, но это опять будет не то, что тебе нужно. Послушай,  я
знаю очень хороших, талантливых композиторов, они могут,  они  напишут  тебе
то, чем ты будешь доволен. Это будет хорошая музыка, и ты не выбросишь своих
денег на ветер.
   - Пусть мои деньги тебя не беспокоят.
   - Ты хочешь мне  помочь,  но  как  можно  помочь  человеку,  которого  не
понимаешь?
   - И вс„-таки, я думаю, что ты вс„ сделаешь. Я верю в тебя. Может быть, ты
просто нездоров?
   - Я здоров, Карл. Да это и не  имеет  никакого  значения.  Зря  я  вообще
взялся за это дело, а теперь мне даже неудобно.
   - Нет, ты просто  нездоров.  Ты  же  весь  высох,  глаза  блестят  как  у
наркомана. Это вс„ нервы. Я пришлю к тебе врачей.
   - Ну и пошлю я их... сам знаешь, куда.
   - Я пришлю к тебе врача. Ты отдохн„шь и напишешь музыку к фильму.
   - С тобой трудно спорить.
   - А ты и не спорь.
   Плеск воды, сырой песок недолго хранит следы. Шелест и плеск.
   - Как ты думаешь, в этом песке есть золото?
   - Сколько угодно.
   - Тогда давай попробуем намыть.
   - Давай. Прислонись к нему щекой. Закрой глаза. Слышишь, ветер напевает о
ленивой воде... Under lazy water...
   - Откуда это?
   - Из вечности. Люди строят стены от ветра,  и  не  доходят  до  богов  их
жертвы, а только заполняют дома их удушливым чадом. Посмотри на облака,  они
не противятся ветру, они скользят, собираются в башни и строят прекраснейший
из дворцов, Дом Заходящего Солнца.
   - Почему бы тебе не написать книгу о музыке? Никто не видит е„  так,  как
ты.
   - Музыка сама вс„  говорит  за  себя.  Это  божество,  не  нуждающееся  в
оракулах.
   Тишина и... вихрь, движение, летящие складки  плаща  раздувают  огонь,  и
наполняется жаром алтарь, и откуда-то из-за альпийских лугов доносятся звуки
лиры. Выше!
   Опера Королевы. Партер небесам, гал„рка зодиаку. На  сцене  голос  и  ...
свет!
   И две звезды... Кастор и Поллукс, зв„зды-диоскуры. Земля и небо. Ч„рное и
белое.
   - Ч„рное и белое... Расхожая тема.
   - А Бог расхожее слово. Любовь, вечность... все слова так  забавны,  если
прислушаться к ним. Мы говорим: наш  век,  рок-музыка...  исповедь,  путь  к
свету, лестница на небеса...
   - Это был великий век.
   - Был? Есть, будет. Велик только гений. Ведь рок это не идея и  не  набор
идей.  Я  могу  сказать,  что   это   искренность,   честность   как   форма
мировосприятия и самовыражения, и  это  будет  правдой...  но  сказать  так,
значит снова начать эту игру со словами... что такое рок... Может быть,  это
сама любовь.
   - Вс„, что вам нужно это любовь.
   - Любовь это вс„, что вам нужно.
   - Жалко только, что такая страшная война была в этом веке.
   - Да, и не одна. О какой ты говоришь?
   - И эти споры о музыке и вообще, так смешны...
   - Споры вообще смешны. Чем меньше люди понимают, тем больше  они  спорят,
именно поэтому больше всего спорить они будут о Боге, об истине, о музыке. И
всякий из них возносит одного из братьев на Олимп, а  другого  в  это  время
отправляет в подземелье.
   - Приходит кто-то новый и меняет вс„ наоборот...
   Самол„т расчерчивает небо. Ветер раздувает листву, и шумит она, и  бь„тся
о бронзу ветвей. И разогретый воздух пахнет дубом и  мрамором.  Что  откроют
нам боги в шелесте листьев?
   - А почему бы тебе, наконец, не сделать музыкальный фильм?
   - Кажется, у Карла другие планы. Да и потом, после "Кабаре"?
   - Но ты же пишешь музыку после... Моцарта.
   - Что значит после? К музыке это понятие неприменимо.  Что  значит  после
музыки?
   - А что значит после "Кабаре"? Что ты сме„шься? Ты имеешь  что-то  против
кино?
   - Вовсе нет. Это самое пластичное из искусств.  Я  восхищаюсь  им  всякий
раз, когда оно того заслуживает.
   - Тогда почему бы тебе не сделать музыкальный фильм?
   - Нет, Лиз. Это, конечно, прекрасная идея, но этого я не смогу.  Я  опять
вс„ сделаю не так.
   - И почему у тебя всегда вс„ получается не как надо?
   - Я не знаю, как это объяснить. Понимаешь, я не могу работать над  темой,
я не могу работать над каким-то сюжетом, над  какой-то  идеей.  Вс„,  что  я
делаю, это полнейшая импровизация. Я  просто  настраиваюсь  на  определ„нную
волну, и вс„, что происходит дальше, уже не зависит от  меня.  Знаешь,  есть
такое выражение: исполнился наития. То есть как сумасшедший. И я никогда  не
знаю, что у меня получится, как это будет выглядеть.
   - Но цари же держали при себе пророков.
   - Вовсе нет. Они посылали за ними время от времени, когда в очередной раз
становились в тупик. Держать же их вс„ время при  себе  было  бы  неуютно  и
беспокойно, ты не находишь? Да и пророчества  вовсе  не  всегда  оказываются
приятны слуху. Вспомни библейских пророков. Или Тиресия.
   - Надеюсь, ты не сойд„шь с ума по-настоящему.
   - Только ты сохраняешь мне разум в этом безумном мире.
   - Я посылал к тебе врача...
   - Я же предупредил тебя, что не пущу его на порог. Если кому-то  и  нужен
врач, то уж точно не мне.
   - Но он говорит, что тебе следовало бы отдохнуть.
   - Я примерно знаю, что это означает.
   - Послушай, он посоветовал одно очень хорошее заведение, где он  сам  мог
бы наблюдать за тобой...
   - Чудовищно! Карл, ты хоть задумываешься, что ты говоришь?
   - Да не упрямься же ты. Он врач, и ему виднее.
   - А если я не хочу?
   - Но тебе это необходимо.
   - По какому праву другие люди решают, что мне необходимо, а что нет?
   - Я хочу для тебя только блага, пойми.
   - Благими намерениями, знаешь, куда дорога вымощена?
   - И вс„-таки, тебе надо туда поехать.
   - А если я не захочу?
   - Это очень уважаемый врач, большой авторитет...
   - Оставь авторитеты поклонникам авторитарии.
   - Ты упрям, но я ещ„ упрямее. Если это нужно для твоего блага...
   - Не упрячешь же ты меня в клинику насильно!
   - Если это будет необходимо для твоей пользы...
   - Ну конечно! Ты его купишь, и он выдаст такой диагноз, что меня заставят
отправиться туда. Вот пример того, как жалость может быть безжалостной!
   - Мой долг помочь тебе.
   - Что ж, тогда оста„тся только одно. Бегство.
   - Ты уезжаешь?! Так неожиданно...
   - Да, Лиз. Спасаюсь от меценатов.
   - Ты бросаешь меня.
   - Поехали вместе!
   - Ты же знаешь, что я не могу. Сейчас не могу.
   - И ведь Карл совершенно искренне думает, что хочет для меня пользы.
   - Ну хочешь, я отговорю его?
   -  Не  выйдет,  Лиз.  Когда  он  считает,  что  он  прав,  он  становится
несгибаемым, ты ведь знаешь. А считает он так всегда. Прид„тся,  видно,  мне
снова взойти на корабль.
   - Без тебя мне будет невыносимо.
   - А мне без тебя? Что за несчастный жребий!  Правители  разыгрывают  наши
судьбы как карты! Увы, ты видишь эту оборванную тень? Это призрак  Эгестаты,
а она плохая помощница.
   - Я вырвусь отсюда сразу же, как только смогу.
   - Я буду ждать тебя. Ждать и надеяться, что у Мойр для нас  ещ„  осталось
хоть несколько горстей света.
   - Я убью Карла.
   - Что ты,  ведь  и  он  бессмертен.  Слишком  просто  было  бы  придумать
единственного виновника всех бед и наброситься на него с кулаками.  Но  ведь
это же глупо.
   - Ещ„ две-три недели, и мы будем вместе.
   - Я буду ждать тебя.
   - Обязательно дождись. И не исчезай больше.
   - О кей. До встречи, Лиз.
   - До встречи.
   - Только, пожалуйста, не провожай меня.
   И в который раз я не знаю, кто из нас уходит - ты ли покидаешь меня,  или
я ухожу.  Расставание  всегда  обоюдно.  Вот  ты  удаляешься,  твоя  фигурка
расплывается и гаснет, гаснет, уходит, исчезает, и  вновь  я  остаюсь  один.
Свет и тьма несоединимы, и снова граница как  лезвие  проходит  между  нами,
через нас. Я отворачиваюсь от стекла, ладонями закрываю лицо, но я  не  могу
закрыть ими сердце,  и  рв„тся  оно  и  болит.  А  ты  уходишь,  уходишь  по
кипарисовой аллее, исчезаешь, и твоя фигурка расплывается и гаснет,  гаснет,
и ч„рная птица кричит, и дал„кий гудок поезда подхватывает е„ крик и  нес„т,
нес„т за собой, и мечется он среди проводов и... нет его.
   VIII
   - Эй, приятель, что ты там нес„шь? Что в бутылке?
   - Козье молоко.
   - Не слышу, что?
   - Вот лысый хрыч! Вино.
   - Я сразу же догадался, учуял аромат.
   - Она же закрытая.
   - Вино нельзя закрыть, оно само снимает все  запреты.  Давай  выпьем  его
вместе.
   - Да ты, я смотрю, философ.
   - А как же! Ин вино веритас! А ты кто?
   - Ты же сам сказал.
   - Не понял, разъясни.
   - Я Лисий в лисьей шкуре. Понятно?
   - Нет.
   - Ну хорошо, тогда скиталец, бродяга поневоле.
   - Не понимаю.
   - Сейчас пойм„шь.
   - О! Теперь понятно. Наливай скорее, чтобы не пропадал аромат.
   - Ничто не пропадает даром. Не будь жадным, жадность глупа.
   - А я не жаден. Я щедр как...
   - Как само вино?
   - Верно. А ты, я гляжу, понимаешь. Какой вкус! Вино это радость жизнь,  и
мы пь„м е„, покуда можем...
   - А когда настанет трезвость?
   - Зачем думать о смерти? Ведь смерть смерти рознь.
   - И это верно. Ну а вс„-таки, что ты будешь делать тогда?
   - Сегодня я счастлив, а не будет счастья, хоть под поезд вс„  равно  один
конец.
   - Вот образец подлинного бесстрашия! Пример великого героизма.
   - Кто пренебрегает радостью, тот пренебрегает жизнью.
   - Прекрасно. Одна эта фраза стоит винного погреба, и даже больше.
   - А что может быть больше? Что самое святое в мире?
   - Свобода.
   - Выпьем за свободу! А что ещ„?
   - Любовь.
   - Выпьем за любовь! Оглянись, смотри, как земля цвет„т, е„ цветение  вино
жизнетворное.
   - Но ведь земля не пь„т вина!
   - Верно. Она пь„т дождевую воду и превращает е„ в вино.  Так  делают  все
боги. Что сделал с водой Христос?
   - Ну что ж, вполне логично.
   - И логика тут не нужна. Имущий уши да услышит.
   - Ты как Платон в роще Академа.
   - И он ведь говорил вс„ то же: Отречение от божества есть смерть.
   - Он сказал, что оно должно быть наказуемо смертью
   - А кто наказывает человека? Сам же он себя и наказывает.
   - А Бог это радость?
   - Бог вне определений.
   - Ого! Браво.
   - Ты думаешь, я необразованный, т„мный старикашка?  Да,  Бог  незрим,  но
чтобы могли мы почитать Его, создал Он зримые дары.
   - Ну что ж, бутылка кончилась. Мне пора идти. Прощай, я  не  забуду  твои
слова.
   - Прощай. Надеюсь, мы в расч„те?
   - Вполне. И даже больше.
   Увы. Нельзя мне остаться, ведь это тоже может стать коле„й.  А  чем  одна
колея лучше другой? Счастье нельзя затворить, это  верно,  а  потому  нельзя
затворить его и в бутылке.
   Листвы кипение,  жидкий  янтарь  стекает,  каплет.  Знойнотягучее  масло,
напоенное дыханием твоим, один глоток его лечит безумие,  дарует  прозрение,
солнце восходящее, бурлит оно в чаше, светло ароматом амброзия, разлитая над
палубой, вот ветер всколыхнул его быстрая струя  прохлады,  вся  покой,  вся
движение, и тучи собираются и готовят воду для крещения. Я видел  Садовника,
он пл„л из лоз купель.
   Теснятся тучи, сомкнулись, хлынуло, шумят  сосны,  шумят  дубы,  грохочет
небо, разверзлось, и сверкающий лев совершает прыжок. Молнии  зубцы  короны,
царствуй!
   Благодарю тебя. Славлю тебя. Заветная нить, ведущая прочь  из  лабиринта,
люблю тебя!
   Змея, получившая подарок грозы, спешит искупить  свою  вину  перед  нами.
Подари мне ветку кизила!
   Безумие  скрываться,  безумие   прятаться,   безумие   страх.   Царствуй,
Излечивающая!
   - Как темно у вас на кухне.
   - Дурацкая привычка. Скажите хоть вы, где она, справедливость?
   - На общий вопрос может быть только общий ответ.
   - Да нет же, но вот как это так, что отказываешь себе во  вс„м,  чтобы  в
конце концов это превратилось в привычку.
   - Привычка тюрьма смысла, но человек прикован к себе самому.
   - Думаете, я живу? Я издыхаю, медленно и противно...
   - Тоска?
   - Тоска. А знаете, как было? Вон у вас какие пальцы, тонкие, изящные...
   - У фортуны свои причуды.
   - А я всегда был человеком практическим что  ли.  И  сына  хотел  сделать
таким же, а он... Вс„ на гитаре бренчал, стихи там эти...
   - Гитара тоже натирает пальцы. Посмотрите на мои.
   - Ну да, но я не об этом. Беспечный был какой-то, я вс„ думал,  когда  уж
повзрослеет.
   - И вы боялись за него.
   - Боялся.
   - И пытались вразумить его...
   - Конечно, пытался, да что толку.
   - Вы боялись за него.
   - Компании все эти, друзья, подруги, вс„ такие же. Одно на уме.
   - Вы хотели сделать его другим.
   - Ведь я знал, что он ещ„ хлебн„т лиха,  да  разве  он  хотя  бы  пытался
понять, о ч„м я говорю.
   - Как ни схожи близнецы, а из одного другого не сделаешь. У каждого  свой
путь.
   - Но ему же с ними интереснее, как же... Вс„ музыка. Да разговоры.  Тошно
было смотреть на вс„ это.
   - Так стошнило Цербера, и выросла ядовитая трава.
   - Ну я и не выдержал наконец. Давай вс„ ломать, кру