л его на странице, где был этот снимок. На н„м  была  женщина  с
длинными распущенными волосами.  Снимок  был  небольшой  и  даже  не  вполне
ч„ткий, что показалось мне несколько странным. Е„ лицо... Впрочем, я  ничего
ещ„ не понял. Только, выходя  из  машины,  спросил:  "Можно  я  возьму  этот
журнал?"
   - А что это?- спросил хозяин машины,- звали его, кажется, Игорь.
   Я пожал плечами.
   - Какой-то журнал. Он был в заднем кармашке.
   - Дай-ка посмотреть,- сказал он.
   Я отдал ему журнал. Он посмотрел и вернул его мне.
   - Да забирай,- сказал он.- Наверное, немец сунул, который  продавал,  или
просто так оставил. Забирай, конечно.
   И я забрал его.
   Приехав домой, я бросил его на диван и тут же уехал в магазин, потому что
у меня кончились сигареты, но я уже знал, почему я забрал этот журнал.
   Я начал догадываться.
   Потом я снова  и  снова  смотрел  на  не„  и,  наконец,  понял,  что  это
случилось. Так долго я готовил себя к этому, и вдруг оказался как будто даже
не готов и обескуражен.
   Жизнь моя отныне совершенно переменилась, а я ещ„ даже не знаю, какой она
теперь будет. Вс„ изменилось так быстро, и больше я не  смогу  жить  прежней
жизнью, как если бы этой женщины не было, ведь теперь она есть! И что же мне
делать?
   И кто она, как е„ имя? Ах, почему я не умею  читать  по-немецки!  Я  знаю
английский,  когда-то  увлекался  латынью,  пробовал  изучать   итальянский,
французский, но ни разу не брался за немецкий, так что у меня  даже  словаря
нет. Впрочем, это неважно. Попрошу кого-нибудь  перевести.  Завтра.  Сегодня
уже поздно, все спят...
   Но кого попросить? Среди моих знакомых, кажется, нет никого, кто  мог  бы
помочь. Что же делать?
   В возбуждении я расхаживал по квартире, потом подумал:  "Надо  что-нибудь
выпить". Выпил немного водки,- у меня оставалось в холодильнике,- и  чуточку
успокоился. Конечно, сегодня уже поздно, а завтра кто-нибудь перевед„т  мне,
и я вс„ буду знать, и незачем сейчас пытаться разгадать эти  слова,  которые
для меня не больше чем набор букв,  половину  из  которых  я  не  умею  даже
прочесть, а может, и все. Кто его знает, как они  это  произносят,  и  какая
разница... А если она  немка?  Нужно  будет  выучить  немецкий.  Надо  будет
поехать в Германию, нужны деньги... Вс„ это не о том,  и  вообще,  рано  ещ„
думать об этом, ведь я ещ„ ничего толком не знаю...  Господи,  что  же  это,
Господи, свершилось, Господи!..
   Прошла ночь. Уснуть я смог только здорово напившись. Это было  невыносимо
томительно - вс„ понимать и ничего  ещ„  не  знать  толком.  Проснувшись,  я
первым делом схватил журнал и удостоверился, что снимок на месте.
   Я наспех позавтракал, думая только о  том,  кто  же  перевед„т  мне  этот
текст. И вдруг меня осенило, что  можно  просто  заказать  перевод.  Я  взял
последние номера рекламных газет и стал обзванивать фирмы. Потом собрался и,
взяв журнал, отправился по адресу. Через два с чем-то часа у  меня  уже  был
перевод. Я решил не читать его, пока не приеду домой,  и  правильно  сделал,
потому что, прочитав его, вести машину я бы, наверное, уже не смог.
   Эта  женщина  на  снимке  сделана   из   силикона.   Такие   производятся
американской фирмой и стоят 5000  долларов.  Е„  можно  заказать  по  почте,
указав требуемый цвет волос, глаз, тип лица, ну и вс„ такое...
   Это была катастрофа. Собственно, жизнь моя, только вчера начавшись, вдруг
разом и кончилась. Вс„. Вот и вс„.
   Вот и конец истории под названием "моя жизнь".
   Что же, я родился по ошибке, так что ли? Но этого не может быть,  так  не
бывает, нет! Но что же тогда?
   Я вышел на улицу.
   Была осень, октябрь месяц, деревья стояли в  убранстве.  Ветра  почти  не
было, светило  солнце,  и  оно  казалось  каким-то  нездешним,  едва  ли  не
случайным здесь, в этот день, в пустыне холодного бледно-голубого неба.
   Я купил в киоске пол-литровую банку крепкого пива и выпил е„.  Потом  ещ„
одну. Потом я долго сидел в каком-то дворе  на  стволе  поваленного  дерева,
глядя в это бледное небо над крышами, без движений, без мыслей, без  ничего.
Какая-то женщина выглянула из окна и что-то крикнула, но не мне,  а  кому-то
другому. Я поднял голову и посмотрел на не„, а она захлопнула форточку, и  я
очнулся.
   Я вернулся домой, прихватив по дороге бутылку водки.
   Не разуваясь и не заходя в комнату, прош„л на кухню, сел и стал смотреть,
как темнеет за окном во дворе.
   Потом встал, взял чашку, открыл бутылку и стал пить.
   Потом врубил музыку, стал ходить по квартире и что-то орать.  Потом  меня
рвало. Потом началась истерика.
   Перед глазами вс„ прыгало, но я упрямо  уговаривал  себя,  что  надо  ещ„
выпить, и смеялся, хлопая себя по щекам. Ужасно, что я вс„ это помню.
   Утром я, наконец, уснул, сидя на кафельном полу в туалете.
   Когда я проснулся, был день. Я ещ„ не знал, что я буду делать.  Мне  было
плохо - я слишком много курил вчера.
   Озарение пришло постепенно. Я открыл настежь окно  на  кухне  и  сидел  в
куртке, тихонько покачиваясь на табуретке, слушал, как поворачивают с кольца
трамваи, как дребезжат, въезжая на брусчатку автобусы и машины, а солнце уже
скрылось, и наступили сумерки. Я представил себе осенний лес, мимо  которого
я еду на электричке, потом море и песчаные дюны,  потом  снова  этот  лес  и
какую-то пустынную площадь, вымощенную брусчаткой,  со  старыми  телефонными
будками, краска на которых уже облупилась, и вдруг вс„ стало для меня ясно.
   Так и стоит перед моим мысленным взором эта картинка - голубое  небо  над
красными  телефонными  будками,  телеграфные  столбы  с  проводами,   старая
брусчатка безлюдной площади и ж„лтая листва осенних  деревьев...  Словно  бы
это что-то объясняет.
   Я куплю е„.
   Пока не знаю, что дальше, но я куплю е„. Нужно  будет  собрать  деньги  и
сделать заказ. А будет ли она живой, или нет, теперь это зависит от меня.
   Ну конечно, она живая, ведь я люблю е„!
   И не случайно вс„ произошло именно так. Потому что это и есть моя судьба,
она не похожа на другие судьбы, и моя любовь, она совсем иная, и  я  никогда
не смогу пройти с моей любимой по улице, так что же. Столько людей ходят  по
улицам со своими ж„нами или просто подругами и даже не счастливы, и  у  меня
была жена, и я ходил с ней по улицам, заходил в магазины, сидел в гостях,  в
театре и на концертах, и не был счастлив. И вот теперь я знаю  свою  судьбу.
Так пусть же она свершится!
   Отныне у меня нет иной жизни, как нет у меня иной любви, и эта жизнь, она
вся впереди. И она всегда будет со мной. Мне просто повезло - я дождался.
   Так кончился этот день, первый день моей новой жизни.
   А на следующий день я начал поиски денег.
   Надо было занять у кого-нибудь. Но под что? Ведь будут расспросы. Как под
что? Под покупку машины. На машину могут и дать, ведь она становится залогом
того, что деньги  я  верну.  Когда-нибудь.  Интересно,  сколько  понадобится
времени, чтобы рассчитаться, даже без уч„та процентов? Хорошо бы  взять  без
процентов, как-нибудь по-дружески, хотя это и не главное.  В  любом  случае,
занимать прид„тся по-дружески, а иначе таких денег  просто  никто  не  даст.
Значит, прид„тся дружить. Не так, как раньше, когда я общался с  друзьями  и
знакомыми лишь тогда, когда мне самому этого хотелось. А когда мне этого  не
хотелось, я ни с кем не общался. Я в„л себя  с  людьми  так  или  иначе,  но
всегда по собственной прихоти, потому что они ничего по существу не  значили
для меня, и вот теперь они вдруг понадобились мне, и я  иду  просить  у  них
деньги, и нужно добыть эти деньги непременно, и я добуду их, но  теперь  вс„
будет совсем иначе, и я уже не волен общаться или не общаться,  дружить  или
не дружить, слышать или не слышать.
   Я мог жить в замкнутом пространстве, насел„нном лишь одним человеком, имя
которого - "Я Сам", когда я жил ожиданием своей судьбы, и бежать от  людских
голосов, чтобы они невзначай не заглушили того единственного голоса, который
я должен был однажды услышать. Когда же это случилось, я больше не волен был
жить так, и ничто в моей жизни уже не могло остаться прежним, потому что это
была уже новая жизнь, совсем иная, е„ не было прежде, и вот, она есть.
   Отныне я не принадлежал себе больше.
   Я увеличил журнальный снимок на ксероксе и,  наклеив  на  кусок  картона,
повесил на стену напротив дивана. Теперь  он  всегда  был  передо  мной,  е„
портрет, и засыпая, я прощался с ней,  а  просыпаясь,  говорил  ей:  "Доброе
утро!" И улыбался, и она улыбалась мне. Я разговаривал с ней, уже называя е„
Мартой, обещал, что скоро, уже совсем скоро я вс„ сделаю.  И  даже  когда  я
уходил из дома и не видел перед собой е„ лицо,  она  незримо  присутствовала
рядом, и я ощущал е„ присутствие.
   Она прилетела рейсом из Копенгагена. Я опускаю подробности  того,  как  я
переводил деньги, - оказалось, что это не так  просто,  и  нужно  переводить
деньги частями, но вс„ это были уже мелочи. В тот вечер, когда я разложил на
полу перед Мартой эти деньги - пятьдесят купюр по сто долларов,- я  уже  мог
праздновать победу. И отпраздновал - купил  шампанское,  хотя  я  редко  пью
шампанское и, вообще, вино, предпочитая ему водку, купил  торт,  хотя  я  не
люблю сладкого, но праздник есть праздник, и у него свои правила и ритуалы.
   В тот декабрьский день  мне  позвонили  на  работу  с  таможни  аэропорта
"Храброво" и сообщили, что на мо„ имя приш„л груз, и я могу получить его  по
прохождении таможенных формальностей. Я сказал: "Конечно",- сел в  машину  и
приехал в аэропорт, где, едва сдерживая волнение,  заполнил  все  положенные
бумаги и уплатил деньги.
   Потом мы ехали в город, Марта и я. Она сидела на заднем сиденье,- ящик не
поместился в машину, и мне пришлось извлечь е„ из него, а  она  была  совсем
голой, в одном только кружевном белье. Конечно, следовало подумать  об  этом
заранее и попросить у кого-нибудь верхний багажник, но о  ч„м-нибудь  всегда
забываешь подумать, всего не предусмотришь. Так мы и ехали - я в„л машину, а
она сидела на заднем сиденье, и навстречу нам летел коридор т„мных деревьев.
   Город встречал нас, ни о  ч„м  не  догадываясь  и  не  зная.  Что  ж,  мы
победили, и можно было снова идти за шампанским.
   Теперь я каждый год буду отмечать этот день  -  20  декабря  1997  года,-
день, когда я вн„с е„ на руках в свой дом.
   Бедняжка, она была совсем голая, а я не знал даже, как определяют  размер
женской одежды, а ведь был  когда-то  женат...  Стал  спрашивать,  узнавать.
Потом отправился по магазинам. Она должна  была  быть  одета  во  вс„  самое
лучшее. А что сейчас модно? Вот интересно,  что  сейчас  модно?  Или  купить
платье классического покроя? Или в стиле рококо, а где его взять? Или свитер
и трикотажную юбку? Она не могла сказать, нравится ей или нет эта одежда или
та, и я очень нервничал.
   Что-то я вс„-таки купил, на первое время, пока не узнаю е„ ближе, во  что
она любит быть одета. Это потом уже мы вместе листали журналы с  выкройками,
и я показывал ей модели и уже  знал  точно,  что  ей  нравится  больше,  что
меньше, а что и вовсе не нравится.
   Я подсчитал, что выгоднее купить машинку и шить самому. Так я превратился
в портного, а теперь уже и в модельера.
   Первой вещью, которую я сшил для не„, была длинная юбка из т„мно-зел„ного
шифона. Получилась она у меня здорово, но промучился я с ней  почти  неделю.
Потом дело пошло быстрее.
   Конечно, пришлось объяснять, куда делись  деньги,  ведь,  занимая  их,  я
говорил, что собираюсь купить новую машину. Теперь мне  пришлось  объяснить,
что машину я разбил по дороге, такая вот невезуха,  и  хорошо  ещ„,  что  не
успел продать свой "фольксваген", и что отделался  так  легко  -  подумаешь,
пара ушибов, которые даже не видны под одеждой. Так что ни машины, ни  денег
теперь у меня нет, но я  особо  не  огорчаюсь,  дело  житейское,  деньги  я,
конечно, верну... И зачем нам приходится столько врать!
   Все недоумевали, как можно было ухитриться так сильно разбить машину,- не
получив при этом ни единой травмы,- чтобы бросить  е„  на  дороге,  даже  не
попытавшись отбуксировать е„ домой и поставить в  сервис.  Уговаривали  меня
поехать на место аварии, предлагали помощь, от которой  я  как  можно  более
вежливо, но тем не менее, категорично отказался. По моей версии, разбил я е„
в Германии, ехать туда далеко, да и незачем, и я не поеду.
   Вероятно, на мой сч„т тут же был сделан  вывод,  что  я  просто  дурак  и
недот„па, и денег мне в  долг  давать  нельзя,  но  мне  вс„  это  было  уже
безразлично.
   Неправдоподобность моей версии была почти очевидна,  но  я  настаивал  на
ней, и скоро все отступились.  Надо  было,  наверное,  придумать  что-нибудь
поинтереснее, какую-нибудь  холодящую  кровь  историю  с  ночным  нападением
бандитов, но я не подумал об этом заранее и  сказал  первое,  что  пришло  в
голову.
   Оказалось, что я о многом не подумал заранее. Но всего не  предусмотришь,
к тому же, вс„ это было теперь уже неважно.
   А потом мне неожиданно предложили работу, это было уже перед самым  Новым
Годом. Позвонил мой приятель Эдик и сказал, что Саша,- тот самый, у которого
я занял деньги,- просил передать мне, что одним его знакомым нужен человек с
машиной, и место вроде бы неплохое, только  нужно  позвонить  срочно,  лучше
прямо сейчас. Я сказал: "Спасибо",- и записал  телефон.  А  на  другой  день
позвонил Саша и поинтересовался, позвонил ли я  уже  по  этому  телефону.  Я
сказал, что нет ещ„, но сегодня же обязательно позвоню. Он нервничал, и  его
можно было понять, ведь теперь, при отсутствии машины, на которую я  занимал
у него деньги, мой долг как бы лишался залога, а  ведь  он  догадывался  или
знал по слухам, что зарабатываю я не очень-то много, и вс„ шло к  тому,  что
денег своих он не увидит. Вот он и подыскал мне место подоходнее. Или вс„, и
правда, произошло случайно, не знаю. Иногда мне кажется, что этот мир только
и жд„т, когда мы, наконец, зададим ему свой вопрос,  и  все  ответы  у  него
наготове, а мы вс„  никак  не  осмелимся,  лепечем  что-то  невнятное...  Но
однажды вдруг решаемся, и вс„ так неожиданно удачно складывается.
   Так или иначе, но он  позвонил  мне  ещ„  раз,  уже  после  того,  как  я
устроился, спросить, как у меня дела, а заодно  и  ненавязчиво  напомнить  о
долге в форме почти изысканной: "С долгом  можешь  не  торопиться,  даже  не
думай о н„м". Я отвечал, что у меня вс„  хорошо,  долг  я,  конечно,  верну,
место у меня теперь хорошее, и скоро я начну зарабатывать нормальные деньги.
   К Рождеству я готовился тщательно и заранее - купил живую  „лку,  хотя  у
меня есть неплохая искусственная, замесил тесто для пряников и положил его в
холодильник выстаиваться, купил рождественский глинтвейн, постирал скатерть,
которая валялась в кладовке нестиранной  с  прошлого  года,  купил  красивые
свечи.
   Мы были вдво„м, и была музыка - Чайковский, Телеманн,  Гайдн,-  и  горели
свечи, и е„ волосы светились от их огней, и на губах е„ играла улыбка.
   Золотые рыбки плескались в е„ глазах.
   Я сидел подле не„ на полу и, прижавшись щекой к е„ бедру, шептал ей:  "Ты
вернула мне этот праздник, а разве нужно что-то говорить, когда такая музыка
и такая ночь, Марта!.."
   Она была одета в новое платье,- это был мой подарок,- и ткань искрилась.
   "Как немного бывает нужно для счастья!"- говорил я.- "Расхожая  фраза  и,
наверное, лукавая, да, лукавая, ведь разве  может  кто-нибудь  измерить  вс„
это, чтобы сказать "это много" или "это немного"? Никто и никогда не смог бы
измерить этого..."
   Е„ руки лежали на подлокотниках  кресла,  так  спокойно,  эти  руки,  мои
любимые руки...
   "Ты права",- сказал я.- "Это ничего не меняет, эти пряники и эти свечи, и
это вино - вс„ это лишь атрибуты праздника,  а  теперь  для  нас  праздником
будет вся жизнь, каждый новый вечер и день,  и  каждая  ночь...  Но  сегодня
здесь совершается чудо!.."
   Прекрасное виденье, ставшее явью, моя сказочная принцесса...
   Я наливал в свой бокал вино и поднимал его.
   "За тебя, Марта!"
   Я вдыхал аромат е„ духов, я сжимал е„ руки в своих и, уткнувшись лицом  в
е„ грудь, обнаж„нную разрезом декольте, я плакал от счастья.
   "Вс„ для тебя, Марта, вся моя жизнь для тебя!.."
   Я осыпал поцелуями е„ ноги, поднимаясь вс„ выше и,  припав  губами  к  е„
лону, я целовал е„...
   И была ночь любви, и снова, каждая из этих ночей.
   Новый Год я встречал с Мартой. Меня настойчиво зазывали в  компанию,  но,
неблагодарный, я отбился от всех приглашений  и  заш„л  только  к  родителям
поздравить их, посидеть с ними за  столом  у  телевизора,  посмотреть  новый
выпуск "Старых песен о главном".  Потом  решили  прогуляться  до  площади  к
городской „лке, но там была какая-то уж совсем жуткая попойка,  и  мы  скоро
вернулись. Я не стал подниматься  к  ним  и,  пожелав  у  подъезда  ещ„  раз
счастливого нового года, попрощался и поспешил домой, туда, где была  Марта,
о которой не знал никто.
   Снега не было, моросил мелкий дождь, и повсюду на мокрой  брусчатке  были
отблески фонарей и „лочных гирлянд в окнах домов, и отблески фар...
   2
   Я живу в старом немецком доме, где на стене подъезда из-под краски по сей
день  проступает  надпись,  нацарапанная  кем-то  когда-то,  но  я  не  знаю
немецкого и не  могу  прочесть  е„,  и  только  знак  свастики  понятен  без
перевода.
   Ночью дом,  в  котором  я  живу,  красив,  его  окна  посреди  необъятной
космической тьмы - он как корабль, который плыв„т в никуда. Я люблю выйти во
двор, сесть на скамейку, если только она не мокрая от дождя, и смотреть, как
мой дом плыв„т, одинокий  посреди  этой  ночи,  и  небо  над  ним  не  сулит
приютного берега, ничто не сулит ему счастья, но... куда он плыв„т?
   Мне приятно сидеть вот так, на скамейке, курить сигарету за  сигаретой  и
смотреть на его окна.
   В окнах моей квартиры свет, я не выключаю его, выходя  за  дверь,  и  мне
радостно видеть, что в моих окнах свет, и ты  жд„шь  меня,  моя  тайна,  моя
любовь, ты жд„шь меня.
   Кто ты?
   Ты сама тайна.
   Любой твой ответ был бы обманом, и потому ты молчишь. Ты  слишком  любишь
меня, чтобы жить обманом, и ты избрала молчанье. Ты не хочешь быть хуже, чем
ты есть, как это делают  те,  кто,  сопротивляясь  своей  жизни,  защищаясь,
маскируются под свои будни, избрав быть хуже, чем они есть. Но только не ты.
   Марта, Марта, ты одна знаешь, как всю жизнь я любил тебя!
   Ты всегда молчишь. И что-то ты  знаешь,  чего  не  знаю  и,  быть  может,
никогда не узнаю, не успею узнать я... В твоих глазах таится ответ,  но  мне
никогда не найти его, никогда... Мне никогда не дойти до конца.
   О ч„м ты думаешь, когда меня нет дома, и в комнате пустота,  на  плечиках
висят платья, а за окном небо, то пасмурное и хмурое, то голубое, и есть  ли
вообще что-то, когда меня нет?
   Марта!.. Тво„ имя как имя весны, и когда вошла в мой дом, ты принесла  е„
мне как огромное солнце в  нежных  девичьих  ладонях.  Была  зима,  и  дождь
моросил, и тусклые огни фонарей бессильно поникли над мокрой брусчаткой улиц
ещ„ ниже, чем дряхлая черепица крыш.
   Этот город, в котором живу я, что ты знала о н„м раньше?  Эти  люди,  что
живут здесь теперь, немногое смогли изменить в н„м, и эта ночь,  эта  мелкая
морось и свет этих тщедушных фонарей,  и  даже  эти  дряхлые  крыши  в  тени
умирающих древних деревьев, вс„ это здесь вопреки им,  бесприютному  племени
скитальцев, ищущих свой дом  и,  быть  может,  утративших  его  навсегда,  а
впрочем, таких же, как я. Ведь я один из них.
   Тень профессора Канта бродит по безлюдному острову Кнайпхоф  -  сухонькая
фигура в  треуголке,  напудренный  парик  с  косичкой,  в  руке  трость.  Он
отмахивается ей от летучих мышей и ворчит  что-то  по-стариковски.  Когда-то
здесь был его университет, а теперь мы приходим сюда на его могилу...
   И мы верим, что нашли свою родину здесь, в этой сырой и  ненастной  зиме,
морском ветре и этих теня