факты, и если это искусство, то это искусство лгать.
   Мне не нужно помнить, чтобы знать это
   Это произошло внезапно и так странно. Я услышал слова,  не  успевшие  ещ„
одеться в грамматику, и много раз повторялись они на разных языках у  многих
народов, но то, что услышал я, не было речью.
   И теперь я знаю о том, что написано в книгах, число которых  таково,  что
человеку не хватило бы жизни, чтобы прочитать их, и дети его  не  прочтут  и
половины того, что не успел прочитать он, и много сменится поколений, а море
останется в своих берегах.
   Я увидел действие, не успевшее ещ„  обрядиться  в  театральные  формы,  и
стихи не прозвучали ещ„ с подмостков, но я слышал оперу.
   Мысль шествует, опережая слова, и с каждым из людей говорит она на языке,
который он разумеет.
   Я умею написать книги, которые никогда не читал, и  мне  говорят:  "Здесь
какой-то фокус".
   Мне нравится разыгрывать своих друзей и знакомых, и я не  знаю,  зачем  я
раскрываю свою тайну.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   A Great Pretender
   Летом лес обманывает нас, сме„тся каждым деревом, играет  с  нами,  и  мы
ид„м к нему, жмурясь от солнца, это так весело, играть,  зажмурив  глаза,  и
дышать запахами трав.
   Осенью лес раскрывает нам летние тайны,  и  мы  умиротворены,  теперь  мы
знаем разгадку. Он отвечает на все вопросы, что  мы  задавали  летом,  и  мы
верим ему.
   И только зимой, долгой ночью зимы, мы понимаем, что Великий  Мистификатор
вновь обманул нас, и с нетерпением жд„м весны, чтобы вновь  искать  разгадку
его тайн. Мы возвращаемся снова, и лес встречает нас  весело,  радуясь,  что
замысел его удался. Какой он хитрый!
   - Пойд„м, посмотрим, какой обман он уготовил нам на этот раз.
   - И правда, - сказала Элисса. - Ведь уже осень.
   - И к тому же, прелестная погода.
   И мы отправились гулять.
   Когда мы проходили мимо церкви, я сказал: "Подойд„м".
   Нет, дальше не нужно. Посидим здесь, на этом красивом холме.
   И мы сидели и смотрели на то, что не увидишь вблизи, а  потом  я  сказал:
"Лето кончилось, тебе не кажется?"
   - И королева меняет свою резиденцию? - сказала Элисса.
   - Да, - сказал я. - Навестим е„?
   - А где она будет теперь?
   - Летний дворец императрицы - зимняя резиденция Королевы.
   - Какая прелесть! - захлопала в ладоши Элисса. - Значит, Царское Село?
   - Да, - сказал я. - Сегодня же и поедем.
   Как сказал однажды маэстро Ногиврозь: "Ах, Париж! Почему я не в тебе!"
   - Кто вы такие? - спросил Александр у вошедших в его кабинет людей.
   - Нам приказано произвести обыск, - сухо ответил один из  них,  по  всему
видно, главный.
   - Как вы кстати! - обрадовался Александр. - Я никак не могу найти запонку
- наверное, закатилась куда-нибудь. Может быть, вы найд„те?
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Деметра
   В прозрачном саду деревья, мраморные грации,
   движение рисунка на шкуре лунного леопарда,
   у фонтанов таятся тени. И тишина.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . .
   Ч„рный бархат пил багровое тепло камина.
   Изгиб складок портьеры, дыхание цветов - сквозняк.
   И свечи, позолота в ч„рных зеркалах портретов.
   И я увидел бронзовую статуэтку - женщину, державшую в руках светильники.
   У ног е„ слова:
   В поисках бессмертия души.
   Я знаю имя женщины - Деметра.
   Я ш„л под сводами, с которых  скалились  химеры,  а  в  нишах,  окутанные
розовыми
   облаками, беззвучные, смеялись надо мной амуры и целились мне в спину.
   И розы, как сгустки крови, теплились на дне зеркал.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Приехав в Пальмиру, мы остановились в гостинице, в прекрасном  номере,  -
мы так долго выбирали его, - Элисса была в восторге.
   Мы поужинали в  ресторане,  потом  немножко  покатались  по  городу.  Она
никогда раньше не была здесь.
   - Неужели ни разу, Элисса!
   - Ни разу, - сказала она. - Правда.
   И только, когда время перевалило далеко  за  полночь,  Элисса  призналась
мне, что устала с дороги.
   Я обругал себя в душе за то, что не догадался об этом сам.
   Утром мы отправились во Дворец.
   Когда мы вышли из машины, все, кто были поблизости,  повернулись  в  нашу
сторону и стали подзывать других и показывать  на  нас.  Они,  должно  быть,
вообразили, что сейчас здесь будут снимать кино. В  Вавилоне  высокий  парик
Элиссы и е„ пышное платье не привлекали  такого  внимания.  Здесь,  в  самом
городе,  тоже.  Но  на  фоне  Екатерининского  дворца  она   выглядела   так
естественно, так органично,  что,  конечно,  не  могло  быть  и  речи  о  е„
принадлежности к нормальной жизни. Только где же остальные киношники?
   Я боялся, что Элисса смутится, но увидел,  что  недооценил  е„.  Для  не„
существовало только то, ради чего она приехала.
   Она немедленно заявила, что будет жить здесь.
   Я напомнил ей о номере в гостинице. Она сказала: "Ну пожалуйста".
   - Но я не знаю, какие здесь комнаты
   - Ты же сам говорил. С окнами на дворец.
   Я смешался.
   - Да, конечно, но... я не знаю, как здесь с местами.
   Она засмеялась, как будто подловила меня на несообразности. Впрочем,  так
оно и было.
   Я сам не мог объяснить, отчего я так упрямлюсь.  Наконец,  я  понял,  что
веду себя просто возмутительно.
   - Ладно, - сказал я. - Если ты так хочешь, останемся здесь.  Но  питаться
будем в городе. Подожди меня минутку.
   И я договорился о комнате. А когда вышел к Элиссе, она  сказала:  "Только
две комнаты, ладно?"
   - Конечно, - сказал я (хотя только что договорился об одной).  -  Подожди
меня ещ„ немножко, о'кей?
   И я вернулся с извинениями и сказал, что ошибся, и сам не  знаю,  сколько
нам понадобится комнат, а потом вышел к Элиссе и сказал: "Ну,  пойд„м.  Сама
выберешь, что тебе больше понравится".
   Мне вовсе не хотелось снова идти извиняться. А в том, что мне не прид„тся
этого делать, я вовсе не был уверен. С Элиссой творилось что-то  непонятное.
Ей нужна была большая комната, чтобы было где пировать. Ей нужна была ещ„  и
маленькая комната, чтобы было где переодеваться. Ей нужны  были  наряды.  Ей
нужна была ещ„ одна комната, чтобы было где спать и читать.  Ей  нужна  была
музыка, и я купил для не„ проигрыватель и кучу пластинок, хотя вс„ это  было
у нас дома, в Вавилоне. Она хотела, чтобы у нас всегда было шампанское, и  я
купил целый ящик, но она заявила, что этого будет мало. Я не спорил с ней.
   Прихотям е„ не было конца. Е„ изобретательность приводила меня в восторг.
   Сначала я просто глупо удивлялся. И только  когда  мы  гуляли  с  ней  по
парку, и она взбежала на мостик и позвала меня, а когда я подош„л,  сказала:
"Теперь видишь, как хорошо, что мы остались? Посмотри!" - я  понял,  что  не
видел всего этого раньше. О ч„м же я рассказывал ей?
   И, потряс„нный, я понял, что здесь она дома.
   И я приехал сюда к ней.
   Как же я не видел, не знал этого раньше!
   Была ночь. Деревья. И зв„зды. Фонари, галерея, ступени, окна  в  вычурных
рамах. Она говорила, и в голосе е„ был смех. Она звала меня,  и  пораж„нный,
на каждом шагу открывал я новый для меня мир. А ведь я мнил, что  знаю  его,
как никто другой - любимый из моих дворцов...
   Между  тем,  денежная  сумма,  которой  я  располагал,   оказалась   явно
недостаточной. Да и много ли я мог отложить на поездку? Ведь я  не  турецкий
султан, и мой папа не турецкий султан, и деньги никогда не проливались  надо
мной дожд„м.
   В то время я занимался строительными подрядами. Я был  посредником  между
заказчиком и бригадиром. С  первого  я  получал  деньги,  второму  платил  -
разница в мою пользу. Строили много, - не так много, как теперь, но вс„  же,
- и зачастую беспорядочно; студенты,  которые  записывались  в  стройотряды,
даже не знали, сколько денег заплатил заказчик за строительство объекта,  и,
вообще, кто заказчик, кому вс„ это нужно... Я н„с полную ответственность  за
конечный результат строительства, но дело было на мази, кругом были все свои
люди, и сбоев почти не случалось. Приходилось,  конечно,  время  от  времени
наведываться  на  стройку,  изображать  из   себя   начальника...   Каникулы
кончились, но желающих подработать не убавилось. На жизнь денег  хватало,  и
даже с лихвой, но ничего подобного тому, что происходило теперь, в эту  нашу
поездку, я не предполагал, и ни на что подобное не рассчитывал.
   Втайне от Элиссы я послал телеграмму своему другу, - да, да, тому самому,
- и предложил ему двадцать процентов в  месяц.  Сроком  на  месяц,  или  как
получится.
   Он откликнулся почти сразу же. Выслал деньги. Довольно большую сумму.
   Конечно, мне предстояло их каким-то образом отдавать,  но  в  тот  момент
меня это не тревожило.
   Получив деньги, я полностью умиротворился.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Она стояла на галерее Камерона, и мне захотелось крикнуть: "Вот оно!" Вс„
только так и должно быть, только так, навсегда!  Только  так...  Я  едва  не
заплакал.
   А потом нагрянула эта толпа туристов, увешанных  лупоглазыми  камерами  и
лопотавших на каком-то непонятном, из вымирающих, языке.
   Элисса подошла ко мне и, взяв меня за руку, увела к озеру.
   И мы сидели на скамейке, и поодаль была статуя императора Нервы.
   И я сказал: "Это было  лучшее  из  врем„н.  Прекраснейшее,  нежнейшее  из
врем„н".
   - Но для чего тогда появилось вс„ это, откуда? - она  кивнула  в  сторону
толпы.
   - Наверное, для того, чтобы мы научились видеть сквозь камень,  -  сказал
я, наблюдая, как ветер беспокойно мн„т складки золота  парка.  -  И  подобно
Моисею умели освободить таящийся под ним родник.
   - Зачем нам это? - спросила она.
   - Мы же не ангелы. Что-то таится в нас самих?
   "Чтобы мы научились умываться грязной водой",  -  как  сказал  бы  Ницше.
Посмотри, вон он высунулся из воды, ой, сейчас что-то скажет!
   .........................................................................
...................................................
   - Разве это Нерва? - спрашивает она, ещ„ не остыв от смеха.
   - Нет, конечно. Но так написано.
   - И они тебе совсем не мешают? - спросила Элисса. Она опять вспомнила  об
этой толпе на галерее, ну что ты будешь делать.
   - Нет, - сказал я. - К тому же я  могу  избавить  тебя  от  них  в  любую
минуту.
   - Прошу вас, сударь, сделайте это.
   Я поцеловал ей руку. Потом поднялся и направился вверх по ступеням.
   Встав перед  толпой,  я  раскинул  руки  и  вежливо  но  настойчиво  стал
повторять: "Матушка устала. Почивать легла. Устала. Очень прошу вас придти в
другое время. При„ма не будет. Государыня почивать легла".
   Некоторые смутились и стали топтаться на месте, другие стали смеяться,  а
кто-то нав„л на меня фотоаппарат и щ„лкнул затвором.
   Я посуровел.
   - Немедленно засветите пл„нку!
   Толпа притихла.
   - Засветите пл„нку немедленно, - повторил я, теряя терпение. - А ну дайте
сюда!
   Толпа обратилась в бегство.
   Площадка опустела. Очень стремительно это произошло, я даже пожалел,  что
не успел произнести свою коронную фразу: "Пройд„мте,  гражданин".  Обычно  у
меня это очень хорошо получается.
   Однако вскоре пятеро смельчаков вернулись. Под предводительством девушки,
в которой легко было узнать гида. Хорошая, славная девушка. Она  подошла  ко
мне и деловито поинтересовалась, кто я такой.
   Я сказал ей на ушко. Она слушала, а потом отвернулась от своих  спутников
и тихонько рассмеялась.
   - Хорошо, - сказала она. - Ладно.
   Я отпустил е„ пальцы. Она вернулась к  своим  подопечным  и  сообщила  им
что-то такое, после чего они испуганно воззрились на меня и  без  дальнейших
возражений покинули пределы видимости.
   Я вернулся к Элиссе.
   - Вот и вс„, - сказал я.
   - Даже Скарамуш не сделал бы этого лучше, - сказала она.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
   От биения твоего  сердца  содрогается  небо,  и  падают  зв„зды,  и  дети
загадывают желания, глядя на них, и родники  тихонько  смеются  во  сне.  Им
снится дворец любви твоей. Дети земли и неба, они  грезят  о  тво„м  дворце,
Королева, где прикосновения твоих туфель дрожью  озноба  пронизывают  мрамор
парадной лестницы.
   Твой голос летит дальше на крыльях звука и  света,  дальше  по  телеграфу
ночных фонарей всех городов, и ветер бережно держит его в  ладонях,  горячее
чудо любви.
   Я слышал его и спрашивал себя: "Чей это голос? Голос ли это?"
   Я не знал тебя раньше.
   Я прочитал множество книг, но в них не наш„л тебя, и многих женщин видел,
но не было среди них тебя, и во многих домах бывал, но не  встретил  тебя  в
них.
   Я не знал тебя прежде.
   Птицы летят от рук менестрелей и пьют вино  из  золотого  кубка,  который
держит в руке Король, их глаза начинают блестеть, они изливают песни, и огни
канделябров танцуют.
   Ч„рная мушка на белилах лица над верхней губой, улыбка любезности. Любви?
   Мне красиво. Ягуары слизывают кровь с королевской мантии.
   - Вы очень милы.
   Мне красиво.
   Я был среди шлейфов и пожатий пальцев, надушенных платков  и  драгоценных
колье, и ночь была где-то далеко, или е„ не было вовсе. Мне было тепло, и  я
не думал о холоде, мне было красиво.
   Сгорбленные деревья садов сторожили безмолвие, в зеркалах  были  скрипки,
под„ргивания смычков, траурно прильнувшие к округлости дерева лица.  Бледные
лица, и в руке короля был кубок, и птицы пили вино.
   Мне улыбались фрейлины, и было что-то ещ„, но  я  не  различал  очертаний
изысканной лени. Ночь потянулась ко мне.
   Я почувствовал е„. Услышал?
   Откуда-то повеяло голосом, и я отозвался ему.
   Я вышел за бронзовые ворота, и ворота захлопнулись, и я остался  один.  Я
ш„л дальше в гулкую соборную жуть, и холодная ясность ветра пугала меня.
   Последние всполохи малинового света погасили за моей спиной,  разорванная
когтями вселенского сквозняка мантия.
   И была ночь  и  похоронное  шествие  плачущих  крыльями  птиц,  они  были
невидимы во тьме, несчастные.
   Я не знал, куда мне идти, и откуда звучит  голос,  а  холод  выжигал  мой
мозг, мою душу, я был близок к отчаянию, я кричал, и плач эхом вторил  моему
крику.
   Я узнал, что такое ужас.
   И когда я увидел эту землянку, теплившуюся мутным воспал„нным  светом,  я
издал вопль восторга. Укрыв меня от чудовища  страха,  она  стала  для  меня
самой жизнью, грубая и неопрятная, убогая и вечно больная, я видел е„ сквозь
пелену горячки. Я метался в бреду, и незрячие глаза сжигали мои глазницы.
   Мы должны быть снисходительны к близким, но покорность отупляет, я  узнал
и это.
   И была ночь, и я вновь вош„л в не„.
   Дважды входил я в дом, где жила Смерть.
   Какие неземные сокровища  могла  ты  обещать  мне!  Какую  нечеловеческую
любовь? Я доверил тебе вс„, чем я был, и отринул  вс„,  чем  владел.  Мессия
обещал воздать стократно, но тебе я поверил без слов, без посулов...
   Какое наслаждение могло быть наградой тому, кто дважды спускался за ним в
Аид!
   Я сказал, что не знал тебя прежде. Неправда!
   - - Я всегда знал тебя.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
   На казнь Марии Антуанетты
   Я видел, как кричали о равенстве на  площадях  и  улицах,  и  рушили,  не
разбирая,
   дворцы и храмы,
   приюты,
   тюрьмы,
   город был растоптан, его не стало. Была пустыня,
   посреди не„ разыгрывали нищие пикник, и поедали ил, и запивали грязью,
   а вокруг непогреб„нными лежали тела амуров, и над кострами влачился дым.
   Ч„рный кот тоски точит свои когти о мо„ розовое сердце.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Ветер рв„т в клочья небо, и  рваные  лоскуты  летят,  ч„рные  над  ч„рной
земл„й, над отшлифованным камнем, седым от соли; вот мимо катится  мраморная
голова, е„ глазницы пусты пустотой смерти. Где храм этого  бога,  где  песни
его жрецов? Ветер погасил огни алтарей, задул светильники и  рв„т  в  клочья
небо, не да„т богам укрыться, и снежным бураном закружились зв„зды,  дальше,
вс„ дальше они, а ветер подхватил уже само  солнце  и  гонит  его  прочь  от
ч„рной земли, от синих площадок для игры в гольф. Пали ниц леса, и камыши не
укроют птиц, кричат птицы, плачут как дети, и хватает их  ветер,  швыряет  в
моторы самол„тов, и падают самолеты, огн„м опаляют окна  домов-крепостей,  и
затворяет город ворота и, осажд„нный, становится сам себе тюрьмой.
   На сцене ночь.
   Но что это!.. Неужели ещ„ остался огонь, и не весь он похищен?
   - - Чья это тень?
   - Можно ли упрекать кого-либо в том, что он порочен?  Кто  из  нас  лиш„н
пороков совершенно?
   - Да. Но власть позволяет одним людям приносить  других  в  жертву  своим
порокам.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
   Я оказался в несколько неловком положении  и  вынужден  это  признать.  Я
никогда бы не объявил  войну  монархии.  Успешная  война!  Придумайте  более
вздорное словосочетание, и я подарю  вам  свою  знаменитую  улыбку.  Нет,  я
никогда бы не объявил войну власти, но  мне  этого  мало.  Я  хочу  мира,  а
значит, союза. И снова и снова пытаюсь примириться с ней, но всегда  тщетно.
И каждый раз мне  приходиться  делать  выбор:  откреститься  от  власти  или
сделаться лицемером.
   Я люблю роскошь. Ее любила и Сапфо. И во дворцах я чувствую себя дома,  и
знаю, что Аристипп был прав. И так хорошо понимаю Вольтера.
   Меня очаровывает Екатерининский дворец, здесь мне было бы легко пасть  на
колени перед Императрицей, но... Я слишком о многом помню?
   Мне не хочется быть лицемером.
   Но вот что странно - когда появляешься ты, все вопросы,  терзавшие  меня,
сами собой исчезают. Ты ничего не делаешь особенного, ничего не доказываешь,
не объясняешь, не осыпаешь меня доводами, нет. Ты просто  ставишь  пластинку
Телеманна и зажигаешь свечи, и улыбаешься, и ид„шь ко  мне.  И  я  падаю  на
колени и плачу от счастья.
   Я люблю тебя.
   "Любовь" - разве это слово что-нибудь объясняет? Когда ты со мной, я  вс„
понимаю, но ничего не могу объяснить, и это так странно. И  мне  не  хочется
объяснений.
   Почему это так, Элисса?
   .........................................................................
...........................
   - Мы  духовная  аристократия,  новая  аристократия,  вельможи  в  одеждах
двадцатого века.
   - А что это значит, новая?
   - Время как пожар - уничтожает вс„ жалкое, сиюминутное, и оставляет  лишь
вечное. Сокровенное, непреходящее... самую суть вещей. Что значит, новая?
   - Я понимаю, что значит новая. Но чем она отличается от старой?
   - По существу, ничем. Что такое аристократия? Оставим в стороне провинцию
с е„ баронами-свинопасами, хиреющими от скуки и тупеющими  от  каждодневного
пьянства в компании конюхов и деревенских шлюх.
   - И что же останется?
   - Вельможи. Придворные, подлинная аристократия.
   - Что такое подлинная аристократия?
   - Это те люди, которые живут полной жизнью, какова бы она ни была, а  она
многолика - жестока, безобразна, нежна, соблазнительна... Они ведут игру  со
Смертью.
   - Как в фильме Седьмая печать Бергмана?
   - Может быть.
   - И когда мы рискуем жизнью, мы ощущаем е„ вкус как... как...
   - Как вкус  последней  сигареты  перед  гильотиной.  Как  вкус  последней
женщины, как последний бал, когда войскам уже отдан  приказ  выступить  рано
утром в поход, как...
   - Да.
   - Так было во все века - огонь террора выжигал  аристократические  семьи,
разорял родовые гн„зда и почти не затрагивал чернь. Бывало, что он