локте, прислушиваясь.
   Сигналит машина.
   Далеко за деревьями свет фар.
   На шоссе.
   Наша машина, и рядом с ней другая.
   Я пытаюсь вспомнить, почему она здесь.
   .........................................................................
..
   Она жд„т меня.
   Я иду.
   Мы выходим на дорогу, держась за руки.
   - Ну наконец-то!- водитель другой машины.
   Он не знает о том, что было сейчас.
   Она ид„т и садится за руль.
   - Что у вас?
   Я подхожу к нему.
   - Бензин...
   - Что бензин?
   - Нам бы до дома немного...
   - Понятно.
   Он ид„т к багажнику и доста„т из него канистру.
   Я открываю бак.
   Мы заливаем бензин.
   - Вс„,- говорит он  и  отнимает  канистру,  пролив  немного.  Завинчивает
крышку.
   - Спасибо,- говорю я.- До дома хватит, а там заправимся.  Сколько  я  вам
должен?
   Он отмахивается: "Пустое".
   Я осторожно смотрю на не„. Она закуривает.
   Включила зажигание.
   Окно открыто.
   Как странно...
   ......................................................
   Я не спрашивал е„ и не говорил ничего. Она молчала.
   Мне хотелось спать.
   Я подумал: "Мы едем к ней".
   Огни окон. Тени.
   Т„мные переулки, улицы, редкие фонари, стены домов,  вылетающие  на  свет
фар.
   Глаза слипаются.
   .........................................................................
........................................................
   Затрясло       на        брусчатке...        улицы...        раскручивают
карусель................... я хочу соскочить  с  не„........ночная  площадь,
дрожащий огон„к свечи посреди безмолвной пустыни....  Она...обняла  саксофон
и, напрягая лицо, пытается играть...
   Выпустила из губ, убирает со лба ч„лку, смотрит на меня.
   - Тебе нравится танго?
   ...я ищу, куда спрятать пустой бокал, он у  меня  в  руке,  она  сме„тся,
отнимает его у меня и бросает, я вскрикиваю, испугавшись, что он разобь„тся,
меня  пронизывает  судорога.................Собака  принесла  палку,  виляет
обрубком хвоста, я наклоняюсь, чтобы погладить е„.......все пьяные....Толчок
в спину.
   Я продираю глаза.
   Свет из подъезда.
   - Уснул? - она гасит фары.- Выходи, я закрою дверцу.
   Улица качнулась как по инерции.
   Она поднимает стекло.
   Мы ид„м к подъезду.
   3
   Стены тр„х- и четыр„хэтажных домов с розовыми и зел„ными ставнями окон.
   Мачты яхт, причалы, истошные крики чаек над водой.
   Небо над крышами за окном.
   Она сидит за  столом  и  держит  перед  собой  зеркальце,  сосредоточенно
намазывая губы помадой.
   Цветы в стеклянной вазе.
   Комната в светлых обоях. Сервант.
   Портрет женщины на стене над кроватью.
   Сначала это показалось мне забавным, я лежал и лениво обдумывал,  что  бы
это могло значить. А потом подумал: "А  ведь  нужно  об  этом  спросить".  И
испугался. Что теперь уже не в моих силах предотвратить этот вопрос, и  этот
разговор неизбежен.
   - Если ты поторопишься, то мы ещ„ можем пойти в церковь вместе.
   - А как же "доброе утро"?
   - Засоня! Уже давно день. Вставай с улыбкой.
   Я поудобнее устраиваюсь на подушке.
   - А это так обязательно, туда идти?
   Она пускает в меня зайчик строгих глаз. Уже накрашенных.
   - Не говори так.
   - Нет, правда. Я не разделяю  восторгов  по  поводу  дубовых  изваяний  и
каменнокостных догматов. И вообще, тебе не кажется странным, краситься перед
тем как пойти церковь.
   - А что, разве это запрещено?- говорит она.
   - Насколько мне известно, это не поощряется.
   - Кем? Богом?
   - А ты вот так, запросто, ходишь по воскресеньям в гости к Богу?
   - Если не хочешь, можешь не идти со мной.
   - Дело не в этом...
   - Дело в том, что некоторым  людям  лень  оторвать  задницу  от  дивана,-
обрывает меня она.
   - Ладно. Раз милосердие тебе неведомо...
   Я потягиваюсь.
   - Лил, поправь юбку, а то я за себя не ручаюсь.
   - Ничего,- говорит она, но юбку оправляет.- Потерпишь.
   - Тебе легко говорить.
   - А пока хватит с тебя и вчерашнего.
   - А что, между нами уже что-то было?
   Она выкручивает помаду.
   - Если бы я знала, что алкоголь напрочь отбивает у тебя память, я  бы  не
позволила тебе столько пить.
   - Если женщина красит губы, значит, разговор окончен, да?
   - Не знаю, о ч„м ты говоришь.
   - Лил, мне надо выпить.
   - Пиво в холодильнике. И пожалуйста, давай быстрее. Я не  собираюсь  тебя
ждать долго.
   Черепичные крыши, просоленная ветром глина,  солнце,  халдейские  тексты,
смятый тюбик краски в ладони  художника,  седина  его  бороды,  вытертая  до
белизны  ткань  джинсовки,  герань  в   горшках,   обгоревшая,   выгоревшая,
скрученная лепестками краска крестовин, карнизов, глазам больно  от  солнца,
на лотках чешуится мокрый блеск рыбы.
   Я прикрываю глаза ладонью, заслоняясь от света.  Каменная  кладка  улицы,
запах средневековой аптеки, шея, потная под  воротником,  под  рубашкой  вс„
мокрое.
   Вон там будет тень. Да.
   У церкви, в тени. Замучился уже ждать е„.
   Вечность что ли она собирается там торчать?
   Ид„т? Нет - перешла в другое место. Теперь е„ не видно.
   Я курю, дожидаясь е„. На меня неодобрительно косятся те,  кто  входят,  и
те, кто выходят. Наверное, это церковь общества борьбы с курением. Борьбы  с
курильщиками, так точнее.
   Заглянув с другой стороны дверей, я пытаюсь высмотреть е„. Да.  Вот  она.
Доста„т ещ„ одну свечку. Да сколько же у не„ их там?
   Не знаю, право, неужели в этом полумраке и духоте, в царстве затверженных
формул может родиться какое-то светлое чувство... Благодарность Творцу.  Для
меня это совсем иначе, всегда внезапно,  неожиданно,  и  так  ярко,  что  не
нуждается в слащавой подсветке чадящего воска. Это  может  быть  музыка  или
цвет неба, или улыбка глаз, но скажите на милость... Вс„. Ид„т к выходу.
   - Ну что, долг исполнен - можно радоваться жизни на законном основании?
   - Ты несносен.
   Старухи осуждающе пялятся на е„ голые ноги.
   - Не знаю, что их смущает. Уж на что короткая  у  тебя  юбка,  а  вс„  не
умещается в рамки их канонов.
   Может, им не нравится, что ты без чулок? Надо было надеть. Знаешь,  такие
ч„рные, в сеточку...
   Она пихает меня локтем.
   - Только бы дурачиться!
   Обратившись к одной из дуэний, я произвожу  танцевальное  телодвижение  в
стиле Майкла Джексона. Е„ брови ползут по лицу в судорожном гневе. Я  смеюсь
и прикладываю руку к сердцу, потом к губам.
   - Глянь. Чего это она на нас так таращится?
   Лил не видела этой пантомимы, но догадывается, что  что-то  неладно.  Она
од„ргивает меня и ускоряет шаг.
   Кошмар какой-то. С тобой просто невозможно ходить в приличные места.  Что
они обо мне подумают? Но я же не озабочен этим.  Правильно,  ты  эгоист,  ты
озабочен только тем, как бы поддеть кого-нибудь. Не преувеличивай.
   - Кстати, если мы выдержим этот темп, мы ещ„ можем успеть в одно не менее
приличное место.
   - Что?- спрашивает она.
   Я показываю ей на часы. До сеанса десять минут. Ах, да, я и  забыла.  Так
пойд„м другой дорогой. Можно дойти ближе? Ну конечно.
   - Это потому что ты эгоистка.
   Мы вышли из кино, и она сказала: "Посмотри, какая благодать!"
   Вс„ излучало солнце, с моря л„гкий струился ветер, и жасмины трогали  его
ладонями.
   - Да,- согласился я, доставая сигарету.- Это и есть Бог.
   Или ты предпочитаешь заученное бормотанье в отвед„нные часы в  отмеренном
количестве?
   - О ч„м это ты?- удивилась она.
   Это по поводу нашего разговора там, у церкви.
   - А. Но я же без всякой связи.
   Я начал было развивать свою мысль, но она уже  вспоминала  фильм,  заново
переживая все сцены.
   Она подражает голосам, сме„тся  над  шутками.  Она  напевает  мелодию,  я
хватаю е„, и мы начинаем танцевать прямо посреди тротуара.
   А дома, вековые крепости в надвинутых на брови карнизов  крышах,  дряхлых
шлемах с присохшим голубиным пом„том, привычно  готовятся  к  затемнению,  и
если бы они могли, они, наверное, покрутили бы пальцем  у  виска,  показывая
друг другу на нас. Поглядите на чокнутых!
   Если бы у них были руки.
   Шелест листвы.
   Она исчезает, она возникает снова, вручает мне мороженое. Леденящий  язык
вкус миндаля, зел„ный  бутон  в  вафельной  хрустящей  чашечке.  Я  думаю  о
монахинях, танцующих блюз на монастырском дворе, она говорит: "Леди Дэй была
очаровательна". Я говорю: "Как на качелях". Она прячется, возникает снова, я
думаю о донгеновской танцовщице, гуляющей в окружении хрустальных павлинов в
лиловых садах семивратной столицы, седьмая дверь - тишина.  Сказать  о  ней,
значит, убить е„. Названное дао... насмешливая графика рисунка-иероглифа,  а
мы вс„ ищем наш первоязык. Нельзя сказать о тишине, не погубив е„, и Лао Цзы
был прав, так значит,  вс„  так  просто,  и  она  права,  и  леди  Дэй  была
очаровательна, и прав был Эврипид, сказавший, что вода...
   - Какой смешной у тебя вид,- радостно сообщает она.
   Ты так старательно водишь мороженым по подбородку, как будто  надумал  им
побриться.
   Она протягивает  мне  платок,  невесомый  в  пальцах,  кремовый  рисунок,
пахнущий е„ духами... летний вечер... край  занавеса  приподнят  сквозняком.
Складки ч„рного  бархата,  волны,  и  где-то  на  краю  мыса  в  жаростойком
бронзовом ореоле маяк, призрак Александрии, который станет звездой  в  ночи.
Слова перекатываются как жемчужины на фарфоровом блюде,  кто  разгадает  его
рисунок?
   Кто разгадает их тайну...
   Она распахнула окно настежь и, отпрянув назад, в  комнату,  оборачивается
ко мне: "Ну иди же!"
   Я  подхожу  и  сажусь  на   подоконник.   Она   подсаживается   рядышком.
Откинувшись, она тянется заглянуть в небо. Сверху вниз.
   - Как ты думаешь, люди встречаются на небесах?
   - Ничего не скажешь, умеешь ты придумывать вопросы.
   Какую сферу этого вопроса ты предпочитаешь?
   - Седьмую.
   - Какую?- переспрашиваю я, опешив.
   - Ну... говорят же, седьмое небо.
   А. Да.
   - Рай должен быть бесконечен. Иначе там станет скучно.
   - По-моему, Рай - это любовь, но как бы ещ„ больше.
   - Ты права, и даже не знаешь, насколько. Не можешь знать.
   - А зачем мне это знать?
   - Действительно, зачем?
   Я три года возводил башню,  и  каждый  мой  день  был  равен  тр„м  годам
человеческим, чтобы с вершины е„ увидеть то,  чем  ты  разбрасываешься,  как
будто это какая-нибудь ерунда.
   - Никакая не ерунда!
   - Я хотел сказать, бездумно, не вникая в смысл того, что ты произносишь.
   - Не знаю, что ты имеешь в виду. Может  быть,  для  тебя  вся  моя  жизнь
кажется бездумной, ну и что?
   Она наполняет грудь воздухом и, запрокинув голову, с сожалением вздыхает.
   Она говорит: "Может быть, мне надо было стать балериной?"
   Она оглядывается через плечо и на улицу, вниз.
   Она проверяет мо„ лицо и, видимо, решает, что оно может  выражать  только
одно - напряж„нную работу мысли.
   - О ч„м ты думаешь?
   И, не дождавшись ответа, она  говорит:  "Ну  правда,  если  вс„  называть
ерундой, то как тогда вообще жить?"
   - Ты хочешь сказать, это для тебя  главное  в  жизни?-  говорю  я.-  Тво„
кредо?
   - Это ты любишь разделять: главное - не главное, важное -  не  важное,  у
тебя это лучше получается. А я просто живу и не думаю, на законном основании
я так живу, или нет.
   А ведь попала!
   Мне  досадно  -  это  несправедливо,  что  она  так  легко  застала  меня
врасплох,- и пытаясь заслониться, избавиться от  этой  досады,  я  торопливо
прижимаю е„ к себе, е„ лицо, губы... Она вырывается, сме„тся.
   - Если бы я знала, что философы так любвеобильны...
   - Что ты, любовь моя, какой же я философ?  Философ  -  это  тот,  у  кого
борода.
   - Ну да, а мужчина - это тот, у кого деньги...  Ты  испортишь  прич„ску!-
вскрикивает она.- Мне же ещ„ работать.
   - Подумаешь, велика важность! Извинишься.
   Видите ли, я только что из постели, поэтому немножко растр„пана...
   - Это было бы уже слишком.
   - Но кто-то же должен быть первым! Как ещ„  мы  можем  расширять  границы
реальности?
   Она закрывается подушкой.
   Она  протягивает  руку  и,  нащупав  выключатель  бра,  крутит  кол„сико,
прибавляя свет, лампа делается вс„ ярче, и вс„ вокруг как  будто  отступает,
бледнеет, отступает, и оста„тся один только свет.
   Е„ голос: "И этим кем-то должна быть я?"
   "Она как  картины  Ван  Гога,  его  солнечные  пожары,  подсолнухи,  поля
пшеницы, его цветущие деревья, сирень... Но что-то далианское  есть  в  этом
небе, эта прозрачная ясность синего цвета... Я не знаю, что  это,  блаженное
ли спокойствие безумца, или та  степень  страха,  когда  он  превращается  в
бесстрашие.
   Однажды она сказала мне: "Мы не знаем, кто вед„т нас. Мы просто  отда„мся
во власть..."
   Я не знаю, что происходит со мной.
   Может быть, когда-нибудь у меня ещ„ будет время разобраться во вс„м этом,
если будет желание. Может быть, но не теперь, завтра, да! Завтра..."
   В зеркале отражается комната, стол у окна.
   Что-то похожее на огонь.
   Лил в зеркале, она сидит у окна и красит губы помадой.
   Другая Лил передо мной. На ней белая водолазка.
   Какой-то невнятный гул, как будто множества голосов.
   На стене пятно электричества.
   Я пытаюсь вспомнить что-то, но мысли соскальзывают, я говорю, и мой голос
звучит как бы сам по себе, словно я слушаю его со стороны.
   Я говорю, зная, что сейчас ночь, хотя в зеркале день.
   - Если музыкант попад„т под  власть  одной  ноты,  он  просто  не  сможет
сочинять музыку, один композитор...
   Лил, сидящая передо мной на стуле, перебивает.
   - Ты, конечно, думаешь, что мы сами собираем  свою  жизнь  как  домик  из
кубиков, да?
   - А кто же?- спрашивает мой голос.
   - Как по плану, придумал, и строишь, да?
   - Кто же тогда? Духи умерших? Небеса?
   Она пожимает плечами.
   Сумрак огромного зала.
   Гул  голосов,  шарканье  ног  под  сводами  колоннады.  Откуда-то,   едва
различимо, доносятся звуки танго.
   Гобелен:  грозный  единорог  стоит  на  коленях,  склонив  голову   перед
девушкой, одетой в белое.
   Языки пламени.
   Шумит дождь.
   Огон„к фонаря в прол„те арки, раскачивается.
   Узкая полоска электрического света на мокрой брусчатке.
   Дверь захлопнулась.
   Теперь на этом месте отсвет фонаря и другого, синего, там, во  внутреннем
дворике. Сквозь шум пробивается голос, но слова неразличимы.
   Вот они становятся внятней: "... так ливень обрушивается на узкие  кривые
коридоры улочек средневековой  крепости,  и  катится  вода,  смывая  людское
зло... Молния ударила в шпиль! О долгожданная гроза, очищение!  И  пурпурную
ткань плаща срывает ветром, и в белых складках тоги Ника обретает крылья,  и
ввысь!.."
   Тихо вскрикнула женщина. Вскрикнула громче. Вздохи.
   Шум проезжающей мимо машины.
   Огон„к вспыхнувшей в глубине двора сигареты.
   Тишина.
   Этот же двор. Вс„ залито солнцем, только в проходе под аркой тень.
   Раннее утро.
   В одном месте брусчатка немного просела. Т„мная лужа.
   Открылась и захлопнулась дверь в глубине дома. Кто-то легко сбегает  вниз
по деревянной лестнице подъезда - стук каблучков  по  ступеням.  Сейчас  она
выбежит сюда...
   Выбеленная стена, увитая плющом. По листьям пробегает трепет от ветерка.
   Звякнул звонок велосипеда.
   Солнце на умытых дожд„м окнах.
   За окном улица.
   Тюль занавески  приподнимается  порывом  сквозняка,  и  дым  от  сигареты
относит к моему лицу, развеивает.
   И опадает.
   Моя рука на подлокотнике шезлонга.
   Лида.
   Она стоит у окна спиной к зеркалу, и  я  вижу  е„  волосы,  собранные  на
затылке.
   Она смотрит на меня, но тут же отводит глаза и отворачивается к окну.
   Я смотрю в зеркало на е„ профиль.
   Тюль, взметнувшись на сквозняке, на секунду-другую скрывает его.
   Опадает.
   Она смотрит куда-то вдаль перед собой.
   Я выдыхаю дым, и он красиво повисает облачком посреди  комнаты,  медленно
движется в сторону от окна.
   Она опускает руки, дотронулась пальцами до подоконника.
   - Я прекрасно понимаю тебя,- говорит она.- Ты не  хочешь  брать  на  себя
ответственность, поэтому ты приш„л и сообщил мне об  этом,  ведь  это  самое
простое. И безопасное. И знаешь, ты по-своему прав.
   - Промолчать было бы вс„ равно что солгать,- говорю я.
   -  Сказать  правду  -  самое  простое.  Солгав,  ты  принял  бы  на  себя
ответственность.
   Резко повернувшись, она смотрит мне в глаза. Я выдерживаю е„ взгляд.
   - Когда ты ш„л сюда, ты  продумывал  свои  слова,  да?  Да?  И  наверное,
просчитывал, как я отреагирую?
   -
............................................................................
...................................Да.
   Она легонько кивает, не отводя глаз.
   Отвернулась.
   Задумчиво потупившись, отходит от окна в комнату.
   Снова подходит к окну.
   Я уже потушил сигарету, и воздух прозрачен.
   Она говорит ровным негромким голосом, немного усталым.
   - Со мной уже было такое - когда мне казалось, что мир  больше  не  может
оставаться таким, каким он был до этого дня, и никто больше не  имеет  права
жить. Как раньше, и я никогда не смогу. Но прошло время - год, больше года,-
и вот, однажды я выхожу на улицу, а вс„ вокруг осталось прежним. Мир  просто
не может измениться от того только, что однажды ты узна„шь о  н„м  то,  чего
прежде не знал. А ты приходишь, усаживаешься в шезлонг и, закурив  сигарету,
сообщаешь мне, что  жив„шь  с  другой...  девушкой,  наблюдая,  как  я  буду
реагировать. И ты думаешь, что ты изменил мир? Ты ничего  не  изменил  и  не
изменишь.
   - Я не хотел...
   - Ты ничего не изменишь,- убежд„нно повторяет она.
   - Но это не просто какая-то девушка!
   - Ну конечно, не просто какая-то,- с иронией говорит она.- Иначе бы ты не
относился к этому так серь„зно.
   - Да. В отличие от других, она повесила над своей кроватью твой портрет в
рамке.
   Она вздрогнула.
   - И что же ты думаешь об этом?- наконец, говорит она.
   Я не отвечаю.
   Некоторое время мы молчим.
   - Наверное, она твоя дочь? Вы с ней похожи...
   Она молчит.
   - Это так?
   Стена дома, пятна сырости на штукатурке.
   Капли, срываясь с водосточного желоба, падают по одной, разбрызгиваясь  о
жесть.
   Ограда палисадника. Женский голос монотонно кличет кого-то, далеко.
   Звук ударяющих о жесть капель.
   Во дворе на скамейке сидит женщина,
   е„ ноги, ч„рные туфли-лодочки,
   раскрытая книга, лежащая на е„ коленях. Край белого платья.
   На странице цветная миниатюра, изображающая Адама и Еву в Раю.
   Где-то в городе на башне бьют куранты часов.
   4
   Шум городской улицы.
   Солнце отражается в стекле  витрины.  Лил  стоит  у  прилавка  в  глубине
магазина и примеряет перед продавщицей шляпку.
   "Ну как?"- показывает она мне.
   Я показываю "о'кей".  Она  сомневается.  Продавщица  что-то  говорит  ей,
предлагая другую.
   Она сидит на кровати, поджав под себя ноги. Заст„гивает на груди рубашку.
   Я говорю, продолжая: "... Просто я хочу понять, за что я тебя люблю.  Как
сказал Калигула своей любовнице".
   - Узнал?- спрашивает она.
   - Нет, но пообещал, что уж под пытками-то она признается. Пошутил.
   - Но ты шутить не намерен, да?
   Я закуриваю и наблюдаю за ней сквозь сизо-бурые  изгибы  невесомых  нитей
сигаретного дыма.
   Она смотрит на увядшие цветы в вазе на столе.
   - Жалко выбрасывать.
   Она переводит взгляд на меня.
   Улыбка сползает с е„ губ. Что-то с моим лицом.
   "... ты задыхаешься, это как кошмарный сон,  от  которого  ты  не  можешь
проснуться. Умереть не страшно, когда смерть - это ступени вверх, но страшно
искать жизни и не находить е„ вокруг, так л„гкие ищут вдохнуть воздух, а его
нет, я задыхаюсь, задыхаюсь, я задыхаюсь... Зачем я был создан иным,  нежели
этот мир!.."
   Загородившись подушкой, я притворяюсь спящим.
   Она собирается уходить, ходит по комнате. Остановилась. Смотрит на меня.
   Я притворяюсь спящим.
   Она выходит в прихожую. Надевает туфли.
   ........................................................
   Дверь захлопнулась.
   Пустая комната.
   Она ушла.