и.  Даже  великий
мыслитель Сократ сказал как-то: "Я знаю, что ничего не знаю".
   - Это мне тоже известно. Лучше расскажите, как устроена ваша коптильня.
   - Нет, давайте закончим тему.
   - У вас есть водка?
   - Кажется, вы уже спрашивали.
   - Не помню.
   Он вста„т и, удалившись в палатку, приносит бутылку водки.
   - Вот это дело,- одобрительно говорю я.
   Он наливает, и мы пь„м.
   - Ух ты,- говорит он, выпив свою рюмку.- Неплохо пошло.
   - Да,- соглашаюсь я.- Хорошая водка.
   - И возвращаясь к нашей теме,- говорит он.- Вы говорите,  что  ваш  идеал
Европы рухнул, что же вам делать.  А  вы  возьмите  и  отдохните  от  своего
идеала. Не пытайтесь ничего анализировать. Возьмите пример с Рериха. Он тоже
был не хуже вас европеец, а уехал  в  Гималаи  и  там,  на  свежем  воздухе,
наслаждаясь прекрасными видами дикой природы...
   - Надо же,- говорю я.- А вы и Рериха знаете.
   - К вашему сведению, я кандидат наук.
   - Да?- говорю я.- А похожи на дачника. И что же, в таком возрасте и всего
лишь кандидат наук?
   - Вы либо сильно пьяны, либо чем-то расстроены,- помолчав, говорит он.
   - И то и другое,- говорю я.
   - Могу я чем-нибудь помочь?
   - Можете,- говорю я.- Тем что, во-первых, наль„те мне ещ„ -  сегодня  мне
хочется напиться, а я постоянно трезвею,- а во-вторых, тем что, вместо  того
чтобы  неуклюже  пытаться  меня  утешить,  расскажете  как   устроена   ваша
коптильня.
   - И расскажу, и покажу,- обещает он.
   - И научите ловить рыбу?
   - Что?- удивл„нно говорит он.- А вы не умеете?
   - Я говорю фигурально.
   - А,- говорит он.- Это из Библии, я понимаю...
   - Хотя, может быть, вы и правы, если не относиться  ко  всему  этому  так
серь„зно... Как гласила надпись на кольце Давида: "Пройд„т и это". Одного  я
не могу понять, как же вы здесь спасаетесь от комаров?
   - От комаров?
   - Да. "Фумитокс" ведь некуда воткнуть - розеток нет.
   - Да, некуда, но к комарам привыкаешь. Переловишь их всех в палатке и...
   - Так уж и всех,- с недоверием говорю я.
   - Ничего, это не так страшно, как кажется.  Я  лично  мажусь  специальной
мазью.
   - А в остальном вс„ выглядит очень даже мило.
   - Кстати, вы тоже можете присоединиться к нашему лагерю.
   - А вы возьм„те меня на матобеспечение? Дело в том, что у меня совсем нет
денег...
   - Не проблема,- говорит он.- Если, конечно, вы умеете спать на земле  без
спального мешка, укрывшись одним только одеялом.
   - А чем ещ„ можно укрываться?- говорю я, подставляю рюмку. Он наливает.
   - Может быть, лучше выпьем под рыбу?- говорит он.
   - Но ведь вы уже налили. Что же, сливать обратно в бутылку?
   - А и правда,- говорит он, махнув рукой, и наливает себе тоже.
   - Тем более, что я не голоден.
   - А я, признаться, очень хочу есть.
   Мы выпиваем.
   - Вы посмотрите, какой день-то сегодня чудесный!- говорит он.
   - Да,- соглашаюсь я.- И дым пахнет можжевельником.
   Он кивает.
   - Да... Вы уже выпили?
   - Да,- говорю я.- Но вы пейте или вылейте. Не обращайте на меня внимания.
   - Ну как же...
   - Да вот так,- говорю я.- Пейте.
   Он пь„т.
   - Не надо было бы мне пить...
   - Так что, рыба уже готова?
   - Да,- говорит он.- Так вот... Вы никогда не изучали историю Китая?
   - Нет.
   - Почитайте как-нибудь, очень успокаивает нервы, рекомендую. Вс„,  о  ч„м
вы так переживаете, уже давным-давно было, и вообще, в этом мире  уже  давно
не происходит ровным сч„том ничего нового. Сейчас американцы рвутся  создать
свою собственную империю - ну как же, у всех были империи, а у них - нет. Но
даже если они и создадут что-то подобное, то их империю жд„т та  же  судьба,
что и все другие. Разложение, крах, распад, гибель. Вс„ это уже было,  и  не
раз. Их беда в необразованности -  они  просто  не  знают  мировой  истории,
поэтому и верят во всяких микки-маусов, не догадываясь, что то, что они  так
рьяно проповедуют, известно людям уже много столетий, равно как  и  то,  чем
вс„ это заканчивается...
   - Я знаю.
   - Да? Но если вы вс„ это знаете, тогда к чему вы так нервничаете?
   - К тому что жизнь скоротечна, и я  не  могу  измерять  е„  историческими
сроками.
   - Ладно,- говорит он, ставя рюмку на землю.- Тогда давайте есть рыбу.
   - А что, уже готова?
   Он поднимается и ид„т к коптильне.
   - Ну конечно.
   20
   -Принесите, пожалуйста, вон те тарелочки. Будем выкладывать.
   Я приношу тарелочки, и он начинает выкладывать на них рыбу, снимая  е„  с
реш„тки.
   - А ничего, что огонь уже давно погас?- спрашиваю я.
   - Так ведь она уже давно готова,- отвечает он.- Ещ„ немного бы, и остыла.
   Мы возвращаемся к расстеленной на траве скатерти.
   - Принести картошки?
   - Спасибо,- говорю я, усаживаясь.- Я не ем сырую картошку.
   - Вчера нап„к,- говорит он.- Принести?
   Я киваю.
   Он приносит картошку.
   - Хлебосольный у вас лагерь,- говорю я.- Ну, наль„м?
   - Ах, да,- спохватившись, говорит он и наливает нам по рюмке.
   Мы пь„м и приступаем к еде.
   - Так значит, это не вы наловили?- говорю я.
   - Рыбу? Нет. Какой из меня рыбак... Так, выезжаю иногда на лодке, но...
   - А у вас лодка есть?
   - Да, есть.
   - Так давайте покатаемся!
   - Нет,- строго говорит он.- Я выпил.
   - А вы никогда не садитесь за руль, если выпьете?
   - Никогда.
   - Надо же,- говорю я.- А я так вовсе без прав езжу.
   -  А  что  гаишники?  Не  боитесь?  Или  как   они   теперь   называются,
гибдэдэшники?
   - Да мне плевать. У меня пистолет в бардачке.
   - Ах, так,- говорит он.- Ну тогда конечно. Как рыба-то?
   - Что?
   - Нравится?
   - Очень. Только костей много.
   - В речной рыбе всегда много костей,- говорит он.- Но зато это  настоящая
рыба, можно сказать, исконно русская.
   - Исконно русская рыба - это осетрина.
   - Ну,- говорит он и сме„тся.- Зачем же так категорично...
   - И в самом деле,- говорю я.- А что это такое?
   - Что?
   - Что это за рыба?
   - Да обычная плотва. Но вкусно?
   - Да,- говорю я.-  Вкусно.  И  вообще,  хорошо  здесь.  Хотя  мне  больше
нравится Предуралье.
   - Да? Но здесь тоже природа... Природа - это всегда природа.
   - Вот я и говорю. Хорошо, легко, как будто и нет никакой войны...
   - Но на нас вроде бы бомбы  не  падают,-  посмотрев  на  безоблачно-синее
небо, говорит он.
   - Да,- говорю я, наливая.- И не будут падать. Потому что у нас  лучшие  в
мире системы ПВО.
   - Так что, выпьем за ПВО?
   Я киваю, и мы поднимаем рюмки и пь„м.
   - Скажите, а вам не горько за то, что вы родились, чтобы стать свидетелем
национального позора?
   - Я родился вовсе не для этого,- возражает он.
   - Да, но ведь вас, как  и  меня,  не  спросили,  хотим  ли  мы  наблюдать
унижение своей страны.
   - Никто не заставляет вас признавать самый факт его. Будьте проще!
   - И уподобиться американцам?
   - А хоть бы и так.
   - Ну уж нет! Не дожд„тесь.
   - А я и не жду,- говорит он.- Я рыбу ем. И вам советую.
   - Я тоже ем рыбу, но не перестаю при этом думать.
   - И как вам, нравится?
   - Рыба? Очень. Я и не знал, что такое бывает.
   - Вот видите,- наставительно говорит он.- Вы многого ещ„ не знаете в этом
мире, а уже вынесли ему вердикт.
   - Профессор, да вы ещ„ больший зануда, чем я!
   - Во-первых, я не профессор, а всего лишь доцент,- говорит он.
   - А во-вторых?
   - А во-вторых, самый больший зануда - это тот, кто не  призна„т,  что  он
зануда.
   - А вы призна„те?
   - Да.
   - Ну так выпьем за это!
   - Вы же не налили,- замечает он.
   Я смотрю на свою рюмку.
   - И правда,- говорю я.- Кажется, мне вс„-таки удалось напиться.
   - Тогда, может быть, не стоит больше пить?- осторожно спрашивает он.
   - Нет уж,- говорю я и беру бутылку.- Нужно закрепить успех.
   - Ну ладно,- со вздохом говорит он.- Тогда уж наливайте и мне.
   - Спокойствие,- говорю я и, налив, ставлю бутылку.- За что мы  собирались
выпить?
   - Насколько я помню, за занудство.
   - Ну уж, нет,- решительно говорю я.- Что за глупость!
   - Так ведь это вы предложили.
   - Да оставьте вы свою рыбу! Вы что сюда, жрать пришли?
   - Я говорил, что очень голоден.
   - Да? Ну ладно, я подожду.
   - Нет. Я выпью с вами,- говорит он и бер„т рюмку.
   - Тогда давайте просто, без всяких тостов - по русски: "Поехали".
   Он кивает, и мы пь„м.
   - Вот вы говорите, что испытываете стыд за свою страну. А  вправе  ли  вы
испытывать этот самый стыд,  и  не  является  ли  это  само  по  себе  делом
постыдным?
   - Нет,- говорю я.- Мне нечего стыдиться.
   - Так ли уж нечего?
   - Стыдиться следует только двух вещей - отсутствия совести  и  отсутствия
ума. Но те, у кого нет ума, не думают о том, что у них его нет,  потому  что
им нечем думать, а те, у кого нет совести,  вообще  не  способны  испытывать
стыд. Вот и выходит, что стыд - это типичный фантом.
   - Так в ч„м же дело?
   - Какое именно?
   - А я вам скажу. Ваша проблема в том, что вы мыслите слишком глобально. А
между тем вс„ очень просто. Каждое, пусть незначительное,  но  доброе  дело,
делает вас чище, а чем вы чище, тем безмятежнее ваше сознание. Но вам  нужно
вс„ сразу, вы не хотите продвигаться медленно, шаг за шагом...
   - Может быть. Но вы сами не понимаете, что говорите.
   - То есть, как это?
   - Вы путаете причину и следствие. Помните, детское: "Почему  ветер  дует?
Потому что деревья качаются". То же самое делают американцы,  на  то  они  и
дети. А ведь совершение добрых дел - это не  цель,  а  следствие.  В  основе
всего лежит покаяние, осознание своей греховности. Потому что все мы грешны.
И вот когда мы осозна„м это и каемся, мы становимся  чище,  и  чем  чище  мы
становимся, тем больше добра и тем меньше зла мы совершаем. Но это не  более
чем следствие, можно сказать, побочный  эффект.  Как  можете  вы  рассудить,
какие поступки будут добрыми, а какие злыми? Что есть благо, а что есть зло?
Ведь и эти натовские недоумки полагают, наверное, что совершают благое дело,
убивая детей в Белграде. А святости в них не больше чем в леп„шке навоза.
   - Да я вовсе не защищаю их.
   - А я на них и не нападаю. Я  вообще  никогда  не  противопоставляю  себя
никому и ничему. Я лишь дополняю и обобщаю.
   - Но вы недолюбливаете Америку...
   -  Я  не  против  Америки,  я  против  глупости,  когда  она   становится
агрессивна.
   - Так значит, вы вс„-таки противопоставляете себя глупости?
   - Ну надо же,- говорю я.- Подловили. Браво, браво.
   - А если Америка представляется вам воплощением глупости, пусть  даже  не
сама страна, а только е„ политика, то это и есть антиамериканизм.
   - Что ж,- говорю я.- Может быть. Но меня больше интересует другое.
   - Да? И что же?
   - Есть ли у вас вода для умывания?
   - Есть,- кивает он.- Полная река.
   - Так что же, мне опять умываться в реке?
   - Нельзя дважды умыться в одной реке. Об этом сказал ещ„ великий Лао-цзы.
   - Верно,- говорю я, поднимаясь.- И об этом уже сказано.
   21
   Я возвращаюсь и вижу, что за время моего отсутствия  на  поляне  рядом  с
палаткой появился ещ„ некто - длинноволосый парень в линялых джинсах и белой
майке с портретом Джима Моррисона.
   - Да что же это такое!- возмущаюсь я.- Стоит мне отлучиться, как  тут  же
появляется кто-то ещ„. А говорят, что мы плохо плодимся.
   - Вот, рекомендую,- говорит мне доцент.- Юра.
   - Ты слышал?- возбужд„нно сообщает мне парень.- Война кончилась!
   - Очень приятно,- я протягиваю  ему  руку.-  Олег.  Так  говоришь,  война
кончилась?
   - Да!
   - Этого не может быть. Война только начинается.
   - Я по радио слышал, они прекратили бомбить!
   - Ну и что?- говорю я.- Поцеловать их за  это  в  задницу?  Сделать  вид,
будто ничего не произошло? Жизнь, продолжается, да? И вообще, кто ты такой и
зачем приш„л?
   Парень недоум„нно переводит взгляд на доцента.
   - Не обращай внимания,- говорит тот.- Мы тут уже успели выпить...
   - Так что присоединяйся,- приглашаю я.- Хотя тут уже и пить нечего. У вас
есть ещ„?
   Доцент отрицательно качает головой.
   - Ну вот!- разочарованно говорю я.- Что же вс„ в этом мире  заканчивается
прежде, чем успеет приобрести хоть какую-то ценность!
   Парень присаживается к нам.
   - А что это вы едите?
   - Рыба,- говорит доцент.- Ты поздно приш„л - мы уже вс„ съели.
   - И выпили,- добавляю я.- Слушай, Юра, уведи меня отсюда.  А  ещ„  лучше,
знаешь что? Давай убь„м доцента!
   Юра недоверчиво смотрит на меня. Потом усмехается.
   - Это он так шутит,- объясняет доцент
   - Да нет, какие уж тут  шутки.  На  фига  он  нам  нужен?  Покатаемся  на
лодке...
   - Нет уж,- говорит Юра.- Я-то ещ„ не выпил.
   - Зам„тано,- говорю  я.-  Сейчас  ид„м,  выпиваем,  возвращаемся  сюда  и
кончаем его. Зачем ему жить, если он ничего в этой жизни не понимает?
   Юра молчит.
   - Ничего не скажешь, хорошие у вас шутки,- недовольно ворчит доцент.
   - Вот видишь,- говорю я.- Он думает, что я шучу. А я вовсе  не  шучу.  Он
ведь думает как - хорошо устроился, сидит  на  травке,  ест  рыбу,  солнышко
светит, бомбы не падают, от речки прохладой веет, и рыба, пожалуйста, и жена
бывшая в двадцати шагах, всегда можно навестить -  рыбки  копч„ной  принести
или ещ„ чего,- а тут ещ„ подрастающее поколение шастает, на огон„к заходит -
есть с кем пообщаться, уму-разуму поучить. А мы возьм„м да и зажарим его  на
этой самой коптильне.
   - Точно!- поддерживает Юра.- Только на коптильне не жарят, а коптят.
   - Ну и прекрасно,- развеселившись, говорю я.- Значит, закоптим.
   - Договорились,- кивает он.- Только сначала мне нужно догнать тебя.
   - Какие проблемы!- говорю я.- В этом лагере можно разжиться?
   - Можно,- говорит он, на секунду задумавшись.-  Хотя,  честно  говоря,  у
меня были другие планы.
   Доцент встревожено наблюдает за нашей беседой.
   - Да?- говорю я.- И какие же?
   - Я хочу съездить в город. Там вс„ и купим.
   - Можно и так,- соглашаюсь я.- Ну что, пошли?
   - Пошли,- говорит он.
   Мы вста„м и уходим.
   - Эй,- кричит нам доцент.- Если поедете, захватите для меня пакет кефира.
   - Ладно,- говорит Юра.
   - Обойд„тся,- говорю я.- Ему и так неплохо. Так что ты говоришь,  сегодня
не бомбили?
   - Не бомбили,- говорит он.-  А  почему  ты  считаешь,  что  война  только
начинается?
   - А ты думаешь, сербы так просто сдадутся?
   - А что им ещ„ оста„тся?
   - Воевать. Раз уж война началась, то нужно  побеждать,  чего  бы  это  ни
стоило.
   - А ты сам-то готов?
   - К чему?
   - К тому чтобы умереть.
   - Да.
   - К тому чтобы умереть за них? Да они же через десять лет  о  тебе  и  не
вспомнят!
   - Это не имеет значения. Когда человек  готов  умереть,  он  умр„т  и  за
собаку, а когда он не готов к этому, вот тогда-то и начинается поиск высоких
идеалов.
   - Осторожно, здесь где-то дерьмо. Не наступи.
   - Спасибо. Я чуть было не наступил. А тебе сколько лет, Юра?
   - Двадцать один.
   - Двадцать один? А мне тридцать, представляешь?
   - Не похоже,- обернувшись, говорит он.
   - Да мне и самому кажется, что это просто нелепо - мне, и вдруг тридцать!
   - Это что, правда?
   - А что, это похоже на шутку?
   - Если честно, то да.
   - В таком случае, спасибо за честность.
   - Да не за что,- говорит он.- А вы что, с доцентом поссорились?
   - Да ну что ты,- говорю я.- Мы с ним выпивали, прич„м очень мило.
   - Я это заметил.
   - Так как же мы могли поссориться?
   - А что, одно исключает другое?
   - Слушай,- говорю я, остановившись.- Или  я,  наконец,  пьян,  или  ты  и
впрямь воспринимаешь вс„ ещ„ серь„знее, чем я.
   - А может быть, и то и другое?
   - Может быть,- говорю я.- Или это  мой  вид  настраивает  тебя  на  столь
серь„зный лад?
   - Да нет...
   - Ладно. Веди меня к своему логову.
   - Пошли,- говорит он, и мы ид„м дальше.
   Мы выходим к его палатке.
   - Слушай,- говорю я.- Вы что все в одном магазине отовариваетесь?
   - А что?
   - У тебя палатка точь-в-точь как у доцента.
   - Нет,- возражает Юра.- У него красная, а у меня - зел„ная.
   - Да, это, конечно, большое различие, - соглашаюсь я.
   Он пожимает плечами.
   - А что, у тебя, правда, нет водки?
   - Правда,- говорит он.- А что, прямо сейчас нужно?
   - Да нет,- говорю я.- Можно и  потерпеть.  Просто,  видишь  ли,  у  меня,
кажется, реминисценция мировой скорби...
   - А,- говорит он.- Ну тогда конечно.
   - Да что ты понимаешь!- возмущаюсь  я.-  Ты  знаешь,  что  такое  мировая
скорбь? Может быть, ты даже знаешь, что такое реминисценция?
   - Остынь,- говорит он.- Они уже перестали бомбить.
   - Это ещ„ ничего не значит,- возражаю я.
   - Ну и ладно,- говорит он.
   - Ты первый заговорил о войне,  а  я  всего  лишь  высказал  сво„  к  ней
отношение.
   - Да какая разница! Надоели все эти проблемы.
   - Можно подумать, ты что-нибудь во вс„м этом понимаешь.
   - Вот теперь я вижу, что тебе не меньше тридцати.
   - Слабовато,- говорю я.- Если уж  ты  хотел  убить  мня  словом,  мог  бы
придумать фразочку и покруче.
   - А я могу,- говорит он.
   - А я в этом не сомневаюсь.
   - Ну так что, подер„мся, что ли?
   - Не знаю,- говорю я.- Может быть,  ещ„  и  подер„мся,  вс„  впереди.  Я,
кажется, решил остаться на ночлег здесь. Пустишь меня в свою берлогу?
   - Конечно,- говорит он.- Без вопросов. А ты разве не собираешься в город?
   - Нет,- говорю я.- А с чего ты взял?
   - Мне показалось, ты сам сказал.
   - Тебе показалось.
   - А мне нужно,- говорит он.- Хочешь, поехали вместе?
   - А на ч„м ты?
   - На мотороллере.
   - У моего деда тоже был мотороллер,- говорю я.- Когда  я  был  маленьким,
мне десять лет  было,  мы  ездили  с  ним  на  рыбалку,  на  речку,  которая
называлась Тихий Ашкодар...
   - Ух ты. Где это такая?
   - В Башкирии. И  ловили  рыбу.  А  потом  возвращались  домой.  Я  сидел,
прижавшись к его спине. Помню ветер, и горячий металл  греет  ноги,  и  этот
запах, который бывает только в Башкирии, в степи, летом и только  вечером...
Однажды он особенно разогнался и сказал: "Вот это - сто километров в час". А
я подумал, надо же, а кажется,  едем  совсем  медленно.  В  какой-то  момент
просто переста„шь чувствовать скорость.
   - Да,- говорит он.- Особенно, если дорога хорошая.
   - Да. А потом мы пили чай, крепкий, как пьют  в  Башкирии,  сладкий  и  с
м„дом, а за окнами была  ночь,  и  в  комнатах  горели  люстры...  Когда  ты
собираешься ехать?
   - Да прямо сейчас.
   - А что, правда, что это он придумал приезжать сюда?
   - Кто, Дмитрий? Да, наверное, правда...
   - Слушай, я, кажется, вдруг понял... Ты трахался с его женой?
   - С кем?
   - Ты слышал.
   - Ты имеешь в виду Лену? Но они уже года два как развелись...
   - Ты трахался с ней?
   - Да с ней почти уже весь лагерь перетрахался.
   - А ты?
   - Ну, и я тоже...
   - Да,- говорю я.- Слишком долго я к ней ш„л.
   - Ну что, поехали?
   - Поехали,- говорю я.- Прямо сейчас?
   - Ну да.
   - Ладно, поехали.
   Он ид„т и выводит из кустов мотороллер, выкрашенный в салатовый цвет.
   - У моего деда был точно такой же,- говорю я.
   Он ставит мотороллер на ножку.
   - Сейчас принесу шлем. По дороге нужно будет заправиться.
   - Очень кстати. У меня остался кое-какой должок.
   Он уходит и возвращается с шлемом. Протягивает его мне.
   - Не нужно,- отказываюсь я.
   - Надень,- говорит он.
   Я надеваю шлем и сажусь за его спиной.
   Он заводит мотор.
   22
   Зачем вс„ это? Зачем мы жив„м этой жизнью,  делая  вид,  что  так  вс„  и
должно быть - разве что чуть-чуть больше  денег  было  бы  неплохо,  и  чуть
больше успеха у женщин. Чуть больше или чуть меньше, но  в  рамках  принятых
норм. Или второе название нашей жизни -  скука,  а  второе  название  нашего
разума - дурь? Все боятся. И я боялся, каждый раз  заново  начинал  бояться,
пока ужас жизни не переч„ркивал мой страх. Или эта красота залитого  солнцем
дня, или пугающе красивый закат бесконечного неба в безбрежной степи...  Или
эта женщина, Нина... Жизнь наша ещ„ не успела начаться, а мы уже  боимся  е„
потерять. "Сбе