влюбл„нный бог создал эту землю для своей возлюбленной богини? О, если
бы люди могли любить хотя бы сотой долей  этой  великой  любви,  они  бы  не
делали друг другу так больно, так непереносимо больно...
   Лиза развалилась на траве, запрокинув лицо к пылающему колодцу солнца.
   ...но спешат они забиться поглубже в свои норы и шкуры и молиться  своему
идолу-страху, и трепетать перед ним, ими же созданным, и каждый вед„т войну,
не видя того, как поражает себя своими же стрелами.
   - Ну вот, вроде бы нормально. Можно ехать.
   - А может, ну его, этот концерт?
   - Но тебе же выступать. Это же твой бенефис. Ты знаешь, что это за штука,
неустойка?
   - Плевать. Могут хоть разок обойтись без меня.
   - На твоей коронации? Ну ладно, отдыхай, а я пока покурю.
   - Скажи, почему люди не могут всегда быть так счастливы?
   - Счастливы? Учти, это слово священно.
   - Ну почему не может быть всегда так хорошо?
   - Ты сама решаешь за себя свою жизнь.
   - И вс„ дело в страхе?
   - Да.
   - Неужели можно бояться радости?
   - Можно. Люди не верят, что радость может быть бесконечной,  и  стараются
испортить е„, чтобы уменьшить будущее огорчение.
   - Они хотели бы вообще не жить.
   - Они называют любовь отравой и остерегаются  пить  е„,  боясь  повредить
своему мясному здоровью.
   - Скажи, тебе действительно никого не жалко?
   - Жалко, жалко, ужасно жалко, да только жалость бывает разной. Как-то раз
я ш„л по дороге к церкви, погода была морозная, сухая,  но  снега  почти  не
было. Кажется, был декабрь. А навстречу мне шла старушка,  не  из  тех,  что
вечно заигрывают с Богом, жалуясь ему на то, в ч„м сами виноваты,  а  такая,
просветл„нная, что ли, старушка. Мы остановились, просто так,  поболтать.  Я
смотрю, у не„ сл„зы на глазах. "Жалко мне,"- говорит, - "людей". "Отчего  же
жалко?"- спрашиваю. А она мне: "Мучаются, бедные, не ведают благодати".
   - Сердобольная старушка.
   - Да. А ведь эти самые люди, которые мучаются, тоже, наверное, жалеют эту
старушку, такая она бедная, даже машины у не„ нет, пешком ходит  до  церкви.
Может они и меня жалеют. Но разве человек не может сам решить, что для  него
важно, а что нет? Зачем навязывать друг другу свои взгляды?
   - Как ты можешь курить, когда такой воздух?
   - Уже гашу.
   - Расскажи мне какую-нибудь историю.
   - Что же тебе рассказать...
   - Не знаю. У тебя всегда получается так интересно.
   - Хорошо, слушай. На одном острове был дворец-лабиринт...
   - На Крите?
   - Нет. А хоть бы и на Крите, неважно. И жил  в  этом  дворце  царь  этого
острова, и почитал он себя величайшим из всех царей,- видишь ли, остров  его
был далеко от других берегов, и других земель, кроме своей, он  не  знал,  а
потому не было у него и соперников. Кроме  одного  -  которого  он  видел  в
зеркале, мрачного и надменного воина, высокомерно и гордо смотревшего ему  в
глаза всякий раз, когда он сходился с ним лицом к лицу.
   - Постой, ведь это же было его отражение.
   - Ну да. Но зеркало это было на острове единственным, и во дворце не было
другого. Стояло оно в тронном зале, и никто кроме царя не смел войти туда.
   - Как же он правил?
   - Так и правил. Один. Вернее, не один, а вдво„м с этим воином в зеркале,-
он восходил на трон, и тот делал то же самое и так же гордо восседал на  н„м
и правил. Как же величайший из царей может делить с  кем-то  свою  власть  и
величие! Разве великих может быть двое? И решил царь во что бы то  ни  стало
избавиться от своего двойника, чтобы уже никто не смел  соперничать  с  ним.
Конечно, можно было спрятать зеркало или просто вынести его  вон,  но  разве
назвали бы это победой? Нет,  только  поединок!  И  вот  царь  прин„с  богам
обильную жертву и выпросил у них стрелу, чудесным образом пронзавшую  грани,
непроницаемые для стрел. И подош„л царь  к  зеркалу  и  поднял  свой  лук  и
натянул тетиву. На какой-то миг сердце его  дрогнуло,  но  внезапная  ярость
пересилила закравшееся было сомнение. Великий властелин не  может  проиграть
бой какому-то самозванцу! И прицелившись, он пустил стрелу. Чудесная  стрела
прошла сквозь зеркало и вонзилась в сердце его двойнику. И в тот же миг царь
упал, пораж„нный насмерть, и последним, что он  увидел,  был  его  умирающий
враг, возликовал он и... умер. И его похоронили,  а  над  могилой  соорудили
памятник, и приходят теперь к этому  памятнику  люди  и  клянутся  погибшему
герою, что будут достойны его. Ну что, отдохнула?
   - Да, пожалуй, надо ехать.
   - Тогда поднимайся, а то до ночи не добер„мся.
   Ты по„шь. Ведь это всего лишь твои глаза...
   Аквамарин, брызжущий солью, шоссе наливается светом, радость стремительна
в скорости. Сестра моя сбрасывает сандалии и  бежит  босиком  по  пляжу.  Не
цепляйся корнями за сыпучесть песка. Собаки сгоняют к морю овец, а на уступе
скалы невидимый гений играет на клавесине. Башни из розового  дерева  хранят
рисунок рассвета.
   Ведь это всего лишь твой голос...
   Лимоны нарезаны дольками льда облаков лезвия граней прозрачней  стекла  и
тоньше в бокалах настой хлопает пробкой йодистый запах т„мная
   накипь сохнет по краю спуститься обрывом над чайками видно как острова
   лениво плавают в рассоле.
   Ведь  это  ты,  ты  сама.  Во  мне  что-то  переворачивается.   Это   так
неожиданно... Как ощущение нового смысла, зарождение новой жизни. Или  новой
игры? Что же меняется? Что перевернулось во мне, ведь я знаю тебя  как  себя
самого, хотя... Что мы знаем о себе самих?
   Сл„зы счастья - вкус солнца на губах...
   - Как я тебе сегодня?
   - Ты всегда восхитительна. Ты создана для успеха. И души идут к  тебе  по
ночным лугам на свет  твоего  костра.  И  дело  не  только  в  том,  что  ты
невозможно красивая.
   - Ко мне идут овцы, а к тебе? Овечки?
   - Надеюсь, ты не будешь меня ревновать? А то прид„тся мне стать  одинокой
сосной на голой вершине. Тогда одна у меня останется радость - что и  сосной
я буду вс„ же храмовым деревом.
   - Из тебя получилась бы неплохая сосна, стройная и высокая.
   - А из тебя? Сладкоароматная Мирра?
   - Между прочим, это ты подарил мне эти духи... И что ты сцепился  с  этим
лектором? Разве он не правильно говорил?
   - Он демагог. "Сохранение мира - вот главная  цель  человечества".  Можно
подумать, что есть некая самая главная цель, которой  можно  достигнуть,  не
утруждая себя  достижением  целей  менее  значительных.  Ну  точно  как  тот
ненормальный, что висит на вер„вке над бездной, подрезает е„ лезвием  и  при
этом говорит, что главное не  упасть.  То  что  он  подрезает  вер„вку,  это
ничего,  главное  -  не  упасть!  Слова  не  могут  быть   правильными   или
неправильными. Но какой смысл  произносить  слова,  которые  сам  толком  не
разумеешь, и которые непонятны тем, кому ты говоришь. Слова - это же  звуки.
Звуки может издавать каждый, а петь - нет.
   - И вс„-таки это не стоило того, чтобы остаться теперь без ночлега.
   - Так всегда получается. Я никого не хочу цеплять,  но  оказывается,  что
цепляют меня. Хорошо, что это не повредило тебе.
   - Ты о ч„м?
   - Ну, меня же одного выставили за дверь.
   - Неужели ты думаешь, что я буду спокойненько спать, в то  время  как  ты
бродишь по улицам точно тень отца Гамлета.
   - Насколько я заметил, тут всего одна улица.  Можно  будет  представлять,
что я капитан, разгуливающий по палубе.
   - Ты скорее будешь похож на Христа, ходящего по воде.
   - Да. Небеса решили одарить нас дожд„м, и щедрость их, похоже,  не  скоро
иссякнет.
   - Вс„-таки люди бывают ужасно злы и несправедливы.
   - Но они же не приглашали меня устраивать дискуссию. Она и не нужна  была
никому, я сам ввязался и разозлил их всех.
   - Но я тебя не оставлю, можешь на это и не рассчитывать.
   - А если вспыхнет огонь, чтобы душа моя рассталась с телом, ты  бросишься
в пламя?
   - Что-что? В какое пламя?
   - Аргосский царь Капаней однажды поплатился за неуважение к одному весьма
почтенному авторитету, и его жена, не желая расстаться с  ним,  бросилась  в
его погребальный кост„р. Дабы осветить ему дорогу к зв„здам.
   - Когда это было?
   - Ещ„ во времена Эдипа. Но повторилось.
   - Века проходят, и ничего не меняется.
   - Меняться-то оно, может, и меняется, только  повторяется  вс„  время,  а
ведь, ходя кругами вокруг колодца, не добер„шься до воды. За шесть веков  до
Христа Будда сказал, что жизнь - это страдание. В третьем веке  Мани  назвал
мир злом, и через полтора тысячелетия Шопенгауэр повторил эту мысль. Но  это
ещ„ не так печально, а войны? Каждая кончается лишь  для  того,  чтобы  дать
возможность подготовить новую.
   - Так ты совсем потонешь в пессимизме. Хватит.  Посмотри,  разве  это  не
чудесное кафе? И вообще, что плохого в дожде?
   - Ничто само по себе не грустно  и  не  радостно.  Мы  сами  делаем  одно
печальным, а другое вес„лым.
   Хорошо смотреть на дождь через стекло, сидя в светлом и уютном кафе.
   - А давай не уйд„м отсюда. Останемся на  всю  ночь  и  будем  пить  кофе.
Посмотри, мы здесь совсем одни, разве это не здорово?
   - Нас, наверное, выгонят.
   - Ах ты бедняга, привык, что тебя везде и отовсюду гонят. Но ты ведь  сам
затеял всю эту историю. Люди пришли для того  чтобы  расслабиться,  получить
удовольствие, а вовсе не для того чтобы ломать голову над твоими доводами.
   - Тогда зачем вся эта комедия?
   - Боже мой, да ведь это всего лишь ритуал. Никто не заставляет относиться
к этому всерь„з. Просто так принято, и вс„.
   - Конечно, ты права. Но  что  мне  делать,  если  я  совершенно  не  умею
сдерживать себя? Не умею и не хочу. Пытаться спрятаться, слиться с  фоном  -
это ведь вс„ тот же страх, страх-убийца.
   - Ты говоришь, что не желаешь ничего бояться. Но знаешь, чего ты боишься?
Просто умираешь от страха.
   - Чего же, интересно?
   - Ты боишься бояться.
   Эх Лиза, Лиза, ты сама не знаешь, как много ты сказала сейчас. Но  почему
это звучит как насмешка? Наверное, Господь Саваоф  устроил  наш  мир  таким,
чтобы подшутить над нами. Что ж, шутка вполне удалась.
   - Ну не дуйся. И не молчи.
   - Разве ты ещ„ не устала от моей болтовни?
   - Ничуть.
   - Лиза, я люблю тебя.
   - Я знаю. Значит, никуда не уходим и оста„мся здесь.
   - Это похоже на сидячую забастовку. Только бастуют обычно от злости, а мы
- от любви. Но мне так хорошо, что я даже рад, что вс„ так получилось.
   - Можешь курить свои сигареты сколько хочешь.
   - Ты просто ангел, Лиза.
   - Сверкающий ангел, чьи нежно-розовые волосы спадают на лиловый плащ?
   - Ты это помнишь. Да, ты и есть мой ангел, спасший меня, когда я замерзал
зимой в сво„м ночном восхождении на вершину.
   - Наверное, я безнад„жно испорчена, если совершаю адюльтер и не  чувствую
при этом угрызений совести.
   - Совесть - это приглуш„нный зов из могилы похороненного заживо  счастья.
Плач несчастного нарта, камень живой под камнем м„ртвым. Тому кто  счастлив,
нечего бояться совести.
   Улыбается. Ласковый мой ангел, укрывшийся от дождя в ночном кафе. Мы дети
света. "И свет во тьме светит". Передвижная кумранская община.  Они  изучали
по ночам свои тексты вместо того чтобы изучать тайную книгу  снов.  "Кто  я,
бабочка или  философ?"  -  спросил  китайский  мудрец.  Разве  может  кто-то
ответить? Бодхидхарма говорит:  "Я  не  знаю..."  И  это  наше  убежище  так
эфемерно, так зыбко, но разве не оно хранит нас от дождя? И холода. Сме„тся.
Ну прямо мысли читает. Локрин и Эстрильда. Только у них вс„ было наоборот.
   - Наоборот - значит то же самое.
   - К чему это?
   - Да так, сам с собой разговариваю. Как шизик.
   - С тобой бывает.
   - Тебя это раздражает?
   - Ничуть. Мне это даже нравится. Почитай мне стихи.
   - "И вот мы вместе...
   О ч„м ещ„ мечтать?"
   - И вс„?
   - Вс„.
   - Кто это написал?
   - Один японец. Р„кан, кажется. Стильно?
   - Вполне... модерново.
   - Сказал Экклесиаст: "Нет ничего нового под солнцем".
   - Разве это так?
   - Нет, конечно. Он пошутил. Такого чуда как ты никогда не было и не будет
больше.
   - Даже когда я умру?
   - Ты не умр„шь. Разве можешь ты умереть? Ты, жемчужина вечности в  океане
суеты.
   - И вс„-таки ты молодец, что не промолчал тогда. Здорово ты отделал этого
трепача.
   - И вс„ испортил. Может, не надо было мне приезжать?
   - Ну да, а я бы здесь с тоски подыхала после концерта.
   - И мне без тебя тошно. И зачем ты вышла за этого Карла?
   - Чтобы мы с тобой могли спокойно бывать вместе и не думали,  как  бы  не
зам„рзнуть, когда в очередной раз устроимся спать на скамейке.
   - Увы, я завалил экзамен по лицемерию, бросил Университет Лжи  и  остался
без работы. Без места у конвейера пыток. И в чужом доме у меня нет крыши,  а
в мо„м доме нет ночи, и светит солнце вечного дня. Бодхисатвам  не  положено
думать о ночлеге.
   - Только не надо делать  вид,  что  это  тебя  тревожит.  Ты  всегда  так
заботился, чтобы об этом не думать. Но кто-то из нас вс„ же должен думать об
этом.
   - И, взяв на себя эту ношу, ты сошла с ней в страну Ад.
   - А что делать. Кажется, ты сам хотел видеть меня звездой.
   - Мне всегда было достаточно просто любить тебя.
   - Тебе - да.
   - А за меня ты вышла бы замуж?
   - Если бы браки заключались на небесах...
   - Тогда бы они не были нужны.
   - А раз нет, то нет. Муж - это стена, за которой можно  укрыться.  Ты  не
хочешь думать о деньгах и прочем. Вот пусть Карл  и  думает  о  них  за  нас
обоих.
   -  Бедняга,  как  ему  это,  наверное,  трудно  при   его-то   утонч„нном
метафизикой мышлении!
   - Сме„шься?
   - Может, эти чудики были и правы, когда не спали по ночам.  Ведь  ночь  -
это так долго.
   - Преувеличиваешь. Посмотри на часы.
   - А давай завтра махн„м на остров?
   - Давай. Там и отоспимся.
   III
   - Ну что, выспалась?
   - Спала как убитая. Ой, у  меня  часы  встали.  Сколько  сейчас  времени,
интересно?
   - Не знаю. Солнце ещ„ высоко.
   - Разжигаешь кост„р?
   - Вызываю саламандра. Ветки насквозь сырые, третий раз уже гаснет. Весьма
строптивый дух.
   - Это боги мстят нам за похищение огня.
   - Кажется, они уже наделили нас всеми возможными дарами. О, мстительность
богов, ты безмерна!
   - А умываться прид„тся без мыла.
   - Потри руки песком. Кстати, африканцы считают,  что  огонь  был  похищен
вовсе не у богов, а в джунглях у шимпанзе.
   - У всех свои боги.
   - Язычница! Эх, не догадались мы захватить сухого горючего.
   - Какая вода т„плая!
   Плещется. И никаких жалоб на ломоту и головную боль! Как же она играет  с
этим миром. Не зря все е„ так обожают. А что было  бы  проку,  если  бы  она
стала разыгрывать из себя  Жанну  д'Арк?  Кому  от  этого  была  бы  польза?
Провоцировать на комплименты  лучше,  чем  провоцировать  на  грубость.  Она
всегда такая разная, и всегда она одна. Реб„нок играет  так  бескорыстно.  И
чем игра, в сущности, отличается  от  жизни?  И  зачем  нужно  вс„  опошлять
вопросами?
   - О, я вижу саламандр сжалился над тобой.
   - Он капризен, но не жесток. Так что с голоду мы  с  тобой  не  умр„м.  Я
захватил бифштексы.
   - Какая жалость, а я так хотела стать вегетарианкой. Но не умирать же  за
идею, правда?
   - Правда, правда. Знавал я одного вегетарианца. Он начитался Руссо и стал
кричать: "Я Навуходоносор! Я  Навуходоносор!"  Разорвал  на  себе  одежде  и
убежал в леса, сказал, буду питаться растительностью, вернусь к естественной
жизни. И чем кончилось? Наелся волчьих ягод и умер.
   - Хорошо, тебя не слышат ребята, которые читали нам лекцию.
   - Жаль, что не слышат. Отказаться от бифштекса -  не  слишком  ли  убогий
путь  к   любви   и   совершенству?   Вегетарианцы   встречаются   и   среди
маньяков-убийц.
   - Ладно, убедил. Буду есть мясо, хоть для здоровья это и вредно.
   - Голод убеждает лучше чем слова. Между прочим, я тебя люблю.
   - Слышала, помню.
   - Посмотри, ты видишь эти белоснежные океанские лайнеры? Мы  единственные
люди на земле, и сейчас к нам спустится архангел,  который  поведает  нам  о
небесной битве и низвержении сатаны. Послушай, какая музыка звучит в каютах,
посмотри, как танцуют пары на палубе. Кабиры хранят их. Подобно Адаму  видим
мы все царства, что будут воспеты и разрушены, всех людей,  что  будут  жить
после нас.
   - Кажется, в эдемском саду не было моря.
   - Тогда это был вовсе не эдемский сад. Не могло там не  быть  моря.  Море
по„т вс„ ту же песню, которую пело оно над  колыбелью  зарождавшейся  жизни.
Давай жарить над огн„м, а то углей не дожд„шься.
   - Ничего, подожд„м. Я тоже захватила с собой кое-что. Печенье.
   - Миндальное печенье? Тогда давай сварим кофе?
   - Какой он славный, наш остров!
   - Наш остров на самом краю земли.
   Колонны пахнут канифолью, тр„тся о них  смычок,  звучат  струны,  и  по„т
листва и радуется,  и  славит  всевидящие  лучи  такого  щедрого  солнца.  И
приветствует их земля и дарит амброзию всем пришедшим к ней. Не  бойся  быть
бессмертным, пусть это только на миг, вдыхай этот  запах,  коснись  ладонями
лепестков мака, посмотри, сколько смолистого света собрано в восковые  соты.
Безумное празднество, пир блаженных. Долина среди скалистых ущелий.
   - Не бойся испить напиток бессмертия. Это по„т земля, хранящая наш союз.
   - Она так радуется. Она выпила вина?
   - Нет, е„ напиток - вода, смешанная с желтком и мятой.
   - Почему она так счастлива?
   - Ты пришла к ней, она слышит тебя своим телом. Чего же больше?  Она  так
любит свою дочь...
   - Пч„лы. Посмотри, какие они смешные! Они так упо„нно  возятся  с  каждым
цветком, как будто совершают обряд.
   - Они и есть жрицы, золотистые дети Мелиссы.
   - А вот интересно, они трудятся?
   - Нет. Это человек наказан трудом в поте лица.
   - Но как же? Они собирают нектар и, наверное, устают.
   - Разве объяснение в любви - труд? Когда ты по„шь, разве ты трудишься?
   - Не знаю. Честно говоря, я представляю себе труд как что-то иное.
   - И в этом секрет счастья.
   - Разве кто-нибудь знает толком, что такое счастье?
   - И больше всего говорят о н„м те, кто его не имеет и  только  мечтает  о
н„м.
   - А те, кто счастливы, не замечают его?
   - Разве ты не замечаешь любви? Когда ты по„шь, ты счастлива?
   - Не знаю. Когда я пою, я совсем не чувствую тяжести, но... Скажи,  разве
я певица?
   - Сейчас ты такая, и я знаю каждую твою ч„рточку, ты вся из света, и тебе
не нужно что-то старательно делать и кем-то быть, просто ты - это ты, и сами
вопросы кажутся ненужными и пустыми.
   - Почему все люди не могут быть счастливы!
   - Одни не знают дорогу к Елисейским полям или боятся искать е„. И говорят
себе: "Что бы мы ни делали, мы вс„ равно умр„м". И вот, чтобы снять  с  себя
вину за свои беды, они помещают Элизиум по ту сторону смерти.  А  другие,  и
оказавшись здесь, уже торопятся уплыть и вернуться к своим делам.
   - Но почему?
   - Так над„жнее. Они боятся остаться без дела, они дорожат своим местом  у
конвейера пыток, они боятся потерять  свои  беды.  Они  просто  боятся  быть
самими собой.
   - Забавно. Но можно ли обвинять нас в этом,  ведь  человек  не  всесилен!
Невозможно противостоять всему миру.
   - Да, это не всегда легко. Но ведь можно создать  свой  собственный  мир,
разве нет? Но каждый раз  только-только  отведав  сладчайшего  из  напитков,
человек торопится опять стать простым смертным. Вот и мы так же.  И  как  бы
земля ни была милостива к нам,  мы  вс„  испортим  своим  страхом.  Страх  -
ничтожество. Только безумие может заставить служить ему.
   - Но ведь и служа ничтожеству, можно совершать великие подвиги.
   - Да, но вопреки ему...
   - Ты не знаешь, как называется этот остров?
   - Эдем.
   - А на самом деле?
   -  Элевсин.  Почему  собственно  вс„  должно  иметь  название?   Названия
мимол„тны, и каждое верно только миг. Нет в мире абсолютных определений.
   - Смотри, пшеница!
   - Славные колосья...
   - Откуда она здесь?
   - Это всего лишь чудо. Кто-нибудь проходил здесь и обронил семена, только
и всего. Вс„ настоящее п