выхвачены  куски  мяса,  несмотря  на  костяной
панцирь. По хребту от головы массивные шипы, но острия  обломаны...  Чем
по ним ударили: скалой или железной дубиной размером со ствол дерева?
   Сзади послышался дрожащий голос женщины:
   - Придон... Я никогда о таком... никогда!
   В ее голосе был дикий страх. Его самого трясло, в таком лесу, да  без
оружия, а тут еще этот зверь, но ее страх странным образом придал  силы.
Все-таки он видел больше,  знает  больше.  Чудовищ  видел,  а  о  других
наслышан, уже не дрогнет, когда встретит. А  может,  и  дрогнет,  но  не
сильно удивится, все-таки знает по рассказам, у какого куявского дракона
какие повадки и особенности.
   - Пойдем, - проговорил он, стараясь держать голос твердым.  -  Кто-то
прошел здесь раньше нас.
   - Так это же и страшно!
   - Почему? - спросил он. - Нам меньше махать дубинами.
   Но  сердце  трепетало  в  ужасе.  Спина  трещала,  не  желала   гордо
выпрямляться, он с усилием напомнил себе о доблести предков, что пращуры
и сейчас смотрят на него из заоблачного вирия, спорят: выберется из Леса
или сгинет, как вот этот дракон, у которого такие зубы, такая  пасть,  а
лапы с железными когтями вообще страх...
   Он сглотнул комок, сказал хриплым голосом:
   - Погоди, Цветок! Она обернулась:
   - Что ты хочешь?
   В ее голосе была надежда.
   - Впереди пойду я, - заявил он твердо. - В моих краях негоже  мужчине
идти позади женщины в опасных местах. А ты все время  забегаешь  вперед!
Забыла, что обещала?
   - Но ты не в своих краях, - ответила она удивленно.
   - Но я, - прервал он, - все тот же Придон!
   Придержал ее, женщина смотрит умоляюще, но  он  заставил  себя  выйти
вперед. Деревья пошли по  обе  стороны  медленнее,  он  чаще  оступался,
спотыкался о невинные кочки мха, которые оказывались твердыми как камень
вспучившимися корнями, чуть-чуть прикрытыми зеленой  бахромой,  едва  не
падал, когда со всего размаха пытался опереться на гранитные валуны, что
не валуны вовсе, а невесомые домики водяных гусениц, сплетенные из травы
и листьев...
   На самом деле не стыд или отвага подвигну ли пойти впеРед, хотя тоже,
тоже, но еще больше - отчаяние. Ну сколько можно  прятаться  за  женской
спиной? Ведь будь этот зверь жив, он растерзал бы обоих,  иди  он  сзади
женщины или впереди. Так пусть же последний вздох не будет отягощен хотя
бы стыдом.
   Он  услышал  ее  детский  вскрик,  вскинул  голову.  Впереди  поперек
звериной  тропы  стояли  лохматые  заросшие  мужики.  Пятеро.  Все  выше
Придона, руки длиннее, груди толстые и выпяченные, как винные  бочки.  В
руках огромные суковатые дубины, бороды от самых глаз, а  волосы  падают
на  брови,  так  что  Придон  видел  только  блестящие  глаза.   Странно
блестящие, в отличие от тусклых глаз жителей деревни.
   Все в лыковой одежде, та влажно блестит.  Блестят  и  дубины.  Придон
покрепче сжал свою суковатую палку, взмолился отчаянно богам,  чтобы  не
вертелась в мокрых пальцах.
   - Стоять, - проревел один из мужиков жутким голосом,  хотя  Придон  и
женщина и так застыли в страхе, не двигались. -  Что-то  чужаки  в  наши
края зачастили...
   - Убить, да и все дела, - буркнул второй. - Чего ты с ними?
   Придон сказал торопливо:
   - Мы не те чужаки!.. Мы здесь впервые. Я хочу выйти из Леса...
   Разбойники  переглянулись.  В  глазах  было  непонимание.  Вожак,  он
говорил первым, глухо хохотнул:
   - Из Леса?.. Тебя бешеная улитка погрызла?.. Тебя убьем сейчас, тогда
тоже попадешь в Лес, только там  уже  охотятся  и  собирают  корни  твои
пращуры. Окромя Леса нет Леса!
   Придон нервно сглотнул. На миг в этом мокром хлюпающем мире  в  самом
деле показалось абсурдным видение знойной раскаленной Степи, где дальний
горизонт, а над головой всегда-всегда небо, когда синее, когда темное со
звездами, когда с тучами...
   Он сказал вполголоса:
   - Женщина, держись сзади.
   Он шагнул вперед, дубина в его руках поднялась. Удар
   Был нацелен в голову, но вместо этого Придон  ткнул  концом  в  живот
вожака, тут же развернулся и отвесил по мощному удару мужикам  справа  и
слева.
   Оказалось, хитрил напрасно, вожак  даже  не  сделал  попытки  закрыть
голову. А от удара в живот медленно согнулся, двое ухватились за головы.
Придон медленно приходил в ту боевую ярость, что обычно вспыхивала в нем
мгновенно, едва слышал зов боевого рога или звон клинков, сейчас же руки
наливались и наливались силой, он крутился, бил, отпрыгивал, бил  снова,
уже выбирая уязвимые места.
   Рукоять дубины  перестала  выскальзывать  из  пальцев,  руки  Придона
вздрагивали, когда слышался сухой стук, будто  бил  по  валунам,  пальцы
немели на миг, но он снова вертелся посреди поляны, мужики  уже  вокруг,
бил, прыгал, что-то орал, снова бил, уже нещадно, стремясь размозжить их
всех в липкое кровавое мясо...
   Сквозь шум в ушах донесся отчаянный крик женщины:
   - Хватит!.. Надо уходить!
   Он с трудом заставил себя остановиться. Дыхание вырывалось с тяжелыми
хрипами. Пот заливал глаза, но сквозь мутную, щипающую глаза  пелену  он
увидел всех пятерых. Один сидел на корточках,  двое  с  руганью  нянчили
поврежденные  руки,  четвертый  щупал  лохматую  голову,  с   изумлением
рассматривал кровь на пальцах. Волосы на голове вздыбились,  слиплись  и
торчали, как гребень рассерженной ящерицы.
   Но вожак стоял под деревом, дубина в руках, цел, разве что  на  скуле
расплывается громадный кровоподтек. Глаза  с  изумлением  уставились  на
Придона.
   - Что за букашка? - проревел он  с  изумлением.  -  Такое  мелкое,  а
дерется?
   Придон чувствовал, что  его  грудь  вот-вот  лопнет,  в  этом  мокром
воздухе  вообще  трудно  шевелиться,  не  то  что  драться,  легкие  уже
превратились в гадкое желе, он прохрипел:
   - Женщина... пошли дальше. Если эти захотят трепки, я  им  ее  устрою
еще.
   Она испуганно  прижималась  к  его  боку,  мешала  двигаться.  Дорогу
загораживал только один, но у него кровоточило
   Ухо, красные капли оросили бок и грудь, и, когда Придон  приблизился,
разбойник поспешно отступил  в  сторону,  ломая  кусты.  Там  послышался
треск, разбойник повалился, заорал, к нему бросились двое, слышно  было,
как молотят  дубинами  по  траве  и  мокрой  земле,  донеслось  звериное
рычание, но Придон все ускорял шаг, Цветок почти бежала, вскоре  деревья
закрыли их от страшных с виду, почти неуязвимых, но никчемных  на  самом
деле бойцов.
   Дорога  пошла  вверх,  земля  стала  чуть  суше.  Придон  со   стоном
привалился к стволу дерева. Цветок вскрикнула, с силой  дернула  его  за
плечи. Придон успел увидеть, как вспучивается мох, лопается, поднимаются
толстые черные корни  с  шевелящимися  мелкими  корешками,  похожими  на
гнусных червей.
   Он почти бежал на подгибающихся ногах, смутно чувствовал, как женские
руки опустили его на мягкий мох.
   - Вот видишь... - прохрипел он. - Есть люди... Она смотрела  круглыми
от ужаса глазами, на перепачканном лице было потрясенное выражение.
   - Но откуда они?
   - Не знаю, - ответил он. - Из другой деревни... Она договорила:
   - ...Не из города? Он помотал головой.
   - Не из города, точно.
   - Почему?
   - Ты еще не видела города. Самой не захочется возвращаться.
 
ГЛАВА 6 
 
   Дальше он двигался неровно, припадая на ушибленную  ногу,  и  так  же
неровно проплывали, дергаясь  и  покачиваясь,  по  обе  стороны  влажные
заросли. Иногда приходилось ломиться сквозь зеленую  стену,  всякий  раз
из-под ног что-то выскакивало, плюхалось с разбегу в невидимую воду.  До
него долетали брызги, но, сколько ни всматривался, воды не видел.
   За кустами сопело, чавкало, хлюпало. Он видел, как иногда там вдалеке
вздрагивает дерево: неведомый зверь чешется спиной  либо  дерет  когтями
кору. Под ногами попеременно  сменялся  мох  с  красного  на  желтый,  с
желтого  на  коричневый,  совсем  редко  попадались  участки,  полностью
засыпанные  опавшими  листьями.  Затем  снова  мох:   красный,   желтый,
коричневый, грязно-зеленый...
   Он двигался, весь облепленный сором.  Под  одним  деревом  попал  под
падевый  мед,  мельчайшие  капельки  покрыли  всего  с  головы  до   ног
росинками, что расплылись по коже, сразу стало трудно дышать. Паутина, в
которую влезал то и  дело,  теперь  прилипала.  На  руках  и  ногах  уже
барахтаются  беспомощно  всякие  бабочки,  жуки  и   гусеницы,   пытаясь
отлипнуть, гигантские вьюнки на глазах душат деревья, от тех идет треск,
клочья коры сыпятся серым дождем, стучат по голове и плечам, липнут так,
что скоро превратится в серое панцирное чудовище.
   Справа  пошли  толстые  деревья,  где  коры  не  увидеть  под  массой
двигающихся муравьев,  чуть  дальше  настоящий  бой  между  муравьями  и
огромными  разъяренными  осами,  пытаются  отстоять  гнездо  с   жалкими
запасами меда.
   Цветок молча потащила Придона по широкой дуге в сторону.
   Перед глазами плыло, тело стонало,  каждая  мышца  плакала  от  боли.
Чувства притупились, страшного леса не  страшился  уже  потому,  что  от
усталости ничего больше не боялся. Даже трясины, что может оказаться под
толстым слоем мха. Только бы лечь, вытянуть гудящие ноги, а там...
   - Если пройдем через Желтый Лес, - говорила  она  возбужденно,  -  мы
попадем в другую деревню. Так сказал мой дед, а он знал многое...  Никто
не верит, что есть еще деревни, но ты вон есть?.. А ты не  наш.  Хоть  и
говорят, что ты сын бабы Перепугицы, тайком где-то  прятался,  а  ночами
приходил и воровал еду, но мне лучше верить, что еще есть люди...
   - Есть, - заверил он. - есть! Но что за Желтый Лес? Она удивилась:
   - Так мы ж по нему идем!
   Он на ходу огляделся. Лес как Лес, больше зеленый, чем
   Желтый, и деревья такие же:  с  влажной  корой,  неимоверно  толстые,
приземистые, ветви чересчур низко, будто каждое растет на просторе, хотя
им так тесно, а в  тесноте  деревья  тянутся  вверх,  ветки  выбрасывают
только у самой вершинки...
   Он не поверил глазам: в  сторонке  за  деревьями  блеснуло  небольшое
озеро, совсем  крохотное,  но  вода  прозрачная,  чистая,  не  болотная.
Деревья склоняли над ним кроны. Повеяло прохладой. Ноги подгибались,  он
заспешил, уже представив, как погрузится  раскаленной  глыбой  железа  в
прохладную воду, начнет остывать, впитывать ее всеми порами тела...
   С дерева сорвался желтый лист, красиво опускался прямо  над  озерцом,
покачиваясь из стороны в сторону, словно дергали  за  кончики  невидимые
комарики. Он коснулся поверхности озера, исчез. Придон тут же застыл  на
месте, нога остановилась в воздухе, не касаясь воды. Она чуть  подернута
рябью, это дует легкий ветерок, листок должен был встопорщиться и  резво
побежать по воде к берегу. Или  не  резво,  но  он  должен  остаться  на
поверхности!
   Задержав дыхание, он отступил на шаг. Потом еще. Третий  шаг  сделать
не успел,  вода  разом  исчезла.  Среди  заросшей  темно-зеленой  травой
полянки поднялся безобразный раструб, похожий  на  цветок  колокольчика,
только размером с закрученные спиралью бараньи рога.
   Из раструба выметнулся длинный гибкий язык, похожий на увеличенный во
много раз язык жабы. Придон пытался отпрыгнуть, но язык  петлей  обвился
вокруг лодыжки. Сдавило сильно, он услышал свой вскрик, тут же мелькнуло
гибкое женское тело.
   - Ну что же ты... - донесся горестный вскрик.
   Он сопротивлялся молча, обеими  руками  ухватился  за  дерево,  мышцы
трещали от натуги. Цветок часто вскрикивала, за ногу дергало больно,  он
слышал глухие удары. Наконец ногу отпустило,  он  торопливо  извернулся,
схватил палку.
   Гибкий язык  уже  спрятался  под  прочный  костяной  панцирь,  а  тот
основанием  врос  в  землю.  Придон  подумал  устра-шенно,  что  там,  в
глубинах, этот зверь может быть в десятки раз крупнее. А то и в сотни.
   - Давай убираться отсюда, - прохрипел он.
   - Сиди, - велела она. - Дай  осмотрю  ногу...  Если  содрал  кожу  до
крови...
   - То что? - спросил он настороженно.
   Цветок всматривалась долго, он чувствовал на  лодыжке  ее  прохладные
пальцы, наконец с облегчением опустила ему штанину.
   - Крепкая на тебе одежда, - сообщила она. - Вроде  бы  шкура,  но  не
шкура. Что это? Он заставил себя подняться.
   - Пойдем. Скоро ты увидишь такие диковинки, что эти шкуры замечать не
будешь.
   Россыпь болот осталась позади, но у  многих  деревьев  между  темными
корнями тускло блестела совсем черная вода. Дважды он видел, как  оттуда
высовываются круглые блестящие головы и смотрят ему  вслед.  С  деревьев
свисали неопрятные комья, похожие на опутанную  паутиной  омелу,  воздух
показался ему несколько суше.  Сперва  решил,  что  почудилось,  но  чем
Цветок карабкалась выше, тем листья  становились  суше,  под  ногами  не
чавкало,  пружинил  толстый  роскошный   мох:   с   кроваво-красными   и
фиолетовыми пятнами, похожими на трупные.
   Потом он услышал надсадный рев, а чуть  позже  с  холодком  по  спине
понял, что по  их  следам  ломится  большой  и  могучий  зверь.  Однажды
попутный ветер даже донес его смрадное дыхание.  Мороз  пошел  по  всему
телу Придона: как воочию, увидел куски гниющего мяса,  застрявшие  между
зубов чудовища. Но крупному зверю тяжело ломиться  сквозь  заросли,  где
тонкие человеческие тела  проскальзывают  между  массивных  стволов,  он
иногда глухо ревел, однажды вскрикнул от боли, будто наступил на  что-то
острое или сдуру напоролся на острый сук.
   Совершенно неожиданно впереди  открылось  болото  со  стоячей  водой,
странно неподвижной, что не переливалась через низкие края,  не  стекала
вниз, в нижнее болото, настоящее, большое. Здесь из воды торчали коряги,
корни затонувших деревьев,  поднимались  белесые,  как  утренний  туман,
выСокие растения, похожие на упавшие в снег кверху острием сосульки.
   Цветок прыгала по кочкам и корягам очень ловко, непривычно ловко  для
вообще-то медлительных и  неуклюжих  жителей  деревни.  Во  все  стороны
летели брызги, коряги под ее весом погружались, но она успевала скакнуть
на следующую, наконец погрузилась до пояса, но все же  быстро  добралась
до исполинского  выворотня:  мокрые,  осклизлые  корни  упавшего  дерева
торчат как страшные когтистые лапы паука, все черные, покрытые гнилью, а
снизу из тухлой воды вылезают безглазые  мелкие  животные,  карабкаются,
слабые и беспомощные... с виду слабые и беспомощные.
   - Бери левее! - прокричала она с выворотня. - Там под водой  ствол...
По нему и добежишь!
   Придон прыгнул в вонючую  воду,  от  смрада  перехватило  дыхание.  С
берега начали сигать в болото мелкие зверьки, похожие на лягушек,  но  с
гребнями на спинах, а он с тоской пытался увидеть  в  мутной  жиже  этот
ствол, ведь справа и слева бездна, наконец Цветок,  сообразив,  вытянула
руку, он сдвинулся левее, под ноги попалось твердое, округлое, склизкое.
   Он вспомнил, как ребятней вскакивали на бочки и гоняли  по  двору  на
спор: кто дольше удержится, надо было  только  быстро-быстро  перебирать
ногами и держать равновесие, но сейчас под ним не  сухой  бок  бочки,  а
нечто осклизлое, невидимое в тухлой смердящей воде.
   Сцепив зубы, он бежал, воды  сперва  по  колено,  потом  ствол  начал
приподниматься,  но,  когда  мутной  жижи  было  по  щиколотку,  подошва
соскользнула. Он взмахнул руками и обрушился в  болото,  руки  раскинул,
стремясь за что-то, да  ухватиться.  Грязь  залепила  глаза,  но  пальцы
ухватились за толстое, скользкое, он с  усилием  встянул  себя  на  этот
полузатопленный ствол, даже пошел на четвереньках, уже не стыдясь своего
негероического облика.
   Полуослепший, он ткнулся лицом в переплетение корней, даже не  понял,
что это не хищные лапы зверя, но Цветок ухватила за волосы.  Он  кое-как
поднялся  на  ноги,  хотел  оглянуться,  держась  за  корни.  Цветок   с
неожиданной силой удержала.
   - Не оглядывайся! - сказала она настойчиво.
   - А что там?
   - Не оглядывайся, - повторила она сдавленным голосом.  -  Ни  в  коем
случае не оглядывайся!
   Он ощутил странное чувство, как будто  кто-то  огромный  и  чудовищно
сильный пристально смотрит ему в спину, взгляд проникает  через  плотную
одежду из лыка,  продавливается  сквозь  кожу,  просачивается  в  плоть,
достигает внутренних органов...
   Сердце кольнуло. В груди  начал  нарастать  холод.  Настоящий  холод,
которому не место в этой влажной бане.
   Цветок соскользнула с выворотня, пошла  наискось  к  противоположному
берегу. Вода поднялась ей до середины груди. Придон поспешно слез, холод
из  груди  словно  бы  переместился  на  шею,   замерзло   ухо,   словно
прихваченное морозом, но вскоре  ощущение  холода  опустилось  снова  до
уровня лопаток.
   Охваченный паникой, он понесся за нею, как обезумевший  лось.  Цветок
шла быстро, за нею, как за плывущей уткой,  расходились  клином  тяжелые
коричневые волны, непроницаемые, теплые, наполненные останками  болотных
растений и животных. Запах тоже был омерзительный, болотный.
   Перед самым берегом он обогнал женщину, вломился в  заросли  болотных
растений,  непривычно  жестких  и  острых.  Ощущение  тяжелого   взгляда
ослабело, холод в груди начал размываться.
   А когда он выбрался на твердое,  чувствовал  в  груди  только  острый
осколочек, словно туда попала мелкая  заноза.  Цветок  выбралась  легко,
грациозная, как молодой олененок.
   - Не садись, - предупредила она, - здесь  плохой  мох...  И  туда  не
садись, посмотри,  что  над  головой!..  Нельзя  под  деревом  ложиться,
нельзя!.. С ума сошел?
   Хрипя и задыхаясь, он позволил увлечь себя  вверх  по  тропе,  Цветок
называла это тропой, хотя он не  видел  даже  звериных  следов,  там  ее
пальцы разжались, он рухнул на сравнительно твердую и почти сухую землю,
только ухватился за приглашающе свесившуюся ветку, подтянулся, но Цветок
вскрикнула в ужасе и негодовании:
   - Ты что же...
   Он не успел ничего понять, как она прыгнула,  послышался  хруст.  Она
переломила ветку намного выше, а он повалился на спину. Обломанная ветка
осталась в его руках.
   - Ты чего? - спросил он.
   - Это ты чего, - ответила она зло. - Как будто в вашем лесу не растут
эти липалы!
   Придон попытался выбросить ветку, но она намертво прилипла к ладоням.
Цветок, ворча, набрала в руки травы и, обхватив ветку,  обломала  концы.
На ладони Придона остался прилипший обломок чуть длиннее  самой  ладони.
Он ужасно мешал, Придон сперва  злился,  потом  со  страхом  понял,  что
теперь, даже попадись  ему  на  дороге  топор,  не  сможет  ухватить  за
рукоять...
   - Чего это они, - сказал он с неловкостью. Глаза  отводил,  но  и  не
рассказывать же, что есть края, где таких деревьев нет.
   - Они людей не едят, - сообщила Цветок. Он удивился, она добавила:
   - Но приходят звери и... едят. А кровь и кости  зачем-то  дереву.  Не
знаю почему, но эти деревья и звери давно в таком сговоре.
   - Подлый сговор, - прохрипел он.
   - Почему? - удивилась она.
   - Просто подлый...
   - А, тогда ладно. Ну,  отдохнул?  Сколько  в  тебя  влазит?  Вон  уже
зеленушка подбирается.
   Придон  со  стоном  подхватился,  рукоять  меча  больно  стукнула  по
затылку. И снова бежали между огромными, покрытыми толстым зеленым  мхом
скалами, что не скалы, а всего лишь стволы деревьев... там, под  толстым
жирным слоем живого хищного мха, что  уже  и  не  мох,  а  что-то  злое,
ненасытное, страшное...
   Женщина  легко  скользила   между   деревьями,   иногда   падала   на
четвереньки,  он  обычно  не  успевал,  его  стегали  жгучие  нити,   он
вламывался в липкую ядовитую паутину, на голову сыпались  влажные  комья
и, быстро-быстро двигая слабыми лапками, заползали под  лыковую  одежду.
Он падал и катался,
   Давил, как его  учили  в  деревне,  Цветок  испуганно  вскрикивала  и
оборачивалась, он поспешно вскакивал, чтобы она не возвращалась, несся к
ней.
   Справа земля пошла настолько сухая, что у него сердце заныло,  словно
встретил давно забытое, родное, ноги  сами  понесли  в  ту  сторону.  Он
услышал предостерега