женскому   голосу
присоединились мужские, заревели,  затянули,  заорали  с  присвистом  да
притопом. Говорят, это одна из  тех  песен,  что  сложил  этот  артанин.
Никогда бы не  подумал,  что  такой  здоровяк  может  слагать  песни.  С
чересчур громким голосом в глотке почти невозможно иметь тонкие мысли, а
какая песнь без мысли?..
   Он послушал еще, признал с раздражением, что песня - чисто артанская:
никаких мыслей, один крик, боль, обиды, жалобы, стенания, обвинения... И
что хорошего в  такой  песне?  Однако  же  поют,  дурачье.  Да  еще  как
стараются, душу надрывают...
   Дверь приоткрылась, осторожно вошли Барвник и Ща-жард. Поклонились от
входа, застыли. Щажард  дождался,  пока  Тулей  задержит  на  нем  взор,
поклонился снова.
   - Что изволит Ваше Величество?
   - Отчет о караванах. - сказал Тулей сварливо, - что ушли в  Вантит...
Я вроде бы не давал позволения открывать новую дорогу.
   В окно донеслись  визгливые  крики,  трубы  загремели  громче.  Тулей
поморщился, Щажард ответил с поклоном:
   - Не тцарское это дело -  вникать  в  такие  мелочи.  Вот  и  Барвник
подтвердит...
   - Да что Барвник, - сказал Тулей с досадой. - Он маг, а  не...  Черт,
да там с ума посходили! Щажард, выгони тех певцов к чертовой  матери!  И
чтоб духу их здесь не было!
   Щажард поклонился, развел руками.
   - Как скажете, Ваше Величество...
   - Так и скажу! - заорал Тулей. - Вообще займись этим!  Вычисти  город
от плясунов и песенников! Пусть Ящер на них воду возит!
   Щажард, уже не кланяясь, неверяще смотрел в лицо  повелителя,  сказал
осторожно:
   - Все выполним, Ваше Величество. Но, может быть, мне будет  позволено
узнать, что лежит в основе столь необычного решения?
   Тулей, как показалось Барвинку,  быстро  смахнул  слезу,  сказал  еще
злее:
   - Потому что только эти сволочи заставляют меня  плакать!..  Разве  я
проронил слезу, когда ты зашивал  мне  сапожной  иглой  рваную  рану  на
животе?.. Когда меня завалило в горах и лекари сказали, что мне не жить,
а если жить, то - уродливым калекой? Я все принимал достойно!.. Но вчера
я ревел, как последний дурак! У меня и сейчас вся борода мокрая. Как  на
меня  посмотрит  народ?  Тцар   должен   быть   сильным,   свирепым,   с
мужественным... и вообще с каменным рылом, как у медведя  или  свирепого
вепря!
   Щажард быстро зыркнул по сторонам, словно искал подсказки, поклонился
снова.
   - Ваше Величество... а не лучше ли тогда просто  велеть  певцам  петь
только взвеселяющие песни? Тулей отмахнулся.
   - Ты же знаешь этих гадов!.. Они сами для  себя  тцары.  Не  признают
никакой власти, кроме как от богов. Но  и  с  богами  говорят  напрямую,
жрецы им не указ, а в храмы вообще не заходят.
   Щажард сказал:
   - Как скажете, Ваше Величество. Но без певцов вся наша  жизнь  станет
серой.
   Он высунулся в окно почти до пояса, крикнул.  По  мраморным  ступеням
сбежали с десяток воинов, остановились, задрав головы. Щажард указал  им
на песенников, сделал  всем  понятный  знак  пальцем  по  своему  горлу,
зыркнул на Ту-лея, а тот нехотя буркнул:
   - Это ты слишком. Просто вытолкай  в  шею!  И  не  пускай  во  дворец
больше... У нас есть свои певцы. Прирученные.
 
*** 
 
   В покоях Тулея Придон сразу  увидел  спины  Щажарда,  Барвинка,  даже
Иргильда с неизменным Горасвильдом стоят перед троном, загораживая собой
Тулея. На стук двери обернулись, Придон успел увидеть сожаление в глазах
Барвинка и злобное торжество на лице Иргильды.
   Они расступились, давая возможность  Тулею  увидеть  пленника.  Тулей
вскинул удивленно брови. Придон предстал перед  ним  целый,  невредимый,
даже руки не связаны. Дунай коротко поклонился.
   - Ваше Величество, он дал слово, потому я не стал его в оковы.
   - Дал слово? В чем?
   - Что пойдет добровольно, - объяснил Дунай неуклюже.
   - И ты поверил? - спросил Тулей. Дунай отшатнулся, глаза выпучились.
   - Ваше Величество... это ж артанин!
   Тулей повернулся к Барвнику, пожал плечами.
   - Видишь? Даже наш Дунай верит, если артане дают слово.  Да,  в  этом
понятии о репутации что-то есть, есть... не ухвачу только, что именно.
   Барвник поклонился.
   - Есть, Ваше Величество. Свод законов, которые  внутри  нас.  Которые
запрещают что-то делать изнутри.
   - Изнутри делать? - спросил Тулей насмешливо.
   - Изнутри запрещают, - пояснил Барвник  терпеливо.  -  А  те  запреты
обмануть труднее, Ваше Величество, чем  даже...  Вас.  Изнутри  за  нами
постоянно кто-то наблюдает! И его не обманешь, он знает,  что  стоит  за
нашими словами и
   Клятвами.
   Остальные слушали их разговор с недоумением, Придон  вообще  перестал
слушать, что-то совсем уж непонятное. Хотя насчет голоса изнутри  правы:
кто-то же подсказывает ему  слова  песен?  Кто-то  же  иногда  настолько
завладевает его душой, сердцем... Даже всем телом, ибо иногда он говорит
и делает то, что не собирался.
   Иргильда заговорила первой, резким неприятным голосом сказала:
   - Ваше Величество, сегодня ночью в своих покоях  убит  Кохан-младший,
князь из достойного рода Коханских. Известно, что у них с этим артанином
была ссора. Больше ни с  кем  Кохан  не  ссорился.  А  стража  сразу  же
обнаружила,  что  артанин  ночью  сумел  выломать  решетку  на  окне   и
выбрался!..
   Тулей покачал головой, взгляд был мрачен. Придон стоял, сжав челюсти,
взгляд поверх голов, в голове стучалась только одна мысль: только бы  не
дознались, куда ходил на самом деле, даже если это спасет его шкуру! Имя
Итании должно оставаться незапятнанным.
   - И что же ты скажешь? - спросил Тулей.  -  Артанин,  мы  не  выносим
приговора, не выслушав обвиняемого!
   Придон по-прежнему смотрел поверх головы  куявского  властелина.  Это
его раздражает, понятно, даже  оскорбляет,  но  правы:  что-то  изнутри,
очень сильное и властное, заставляет делать и нечто нелепое, вредное,  и
сейчас он стоял надменно,  расставив  ноги  и  заложив  руки  за  спину,
смотрел вызывающе, что раздражает и оскорбляет не только Тулея, но  всех
в этой комнате.
   - Ничего, - ответил Придон.
   Тулей вскинул брови, Придон ощутил на себе его ощупывающий взор.
   - Почему?
   - А потому, - ответил Придон резко. - В Артании даже  ребенок  знает,
что мужчина может сделать, а что нет.
   Тулей  всматривался  некоторое  время,  хмыкнул,  перевел  взгляд  на
Барвника. Тот пожал плечами и отвернулся. Щажард смотрел себе под  ноги.
Иргильда сказала с торжеством:
   -  Ему  сказать  нечего!..  Он  приперт  к  стене,  даже  не  пробует
защищаться. Ваше Величество, все ясно, пора выносить приговор. Убит один
из кандидатов на руку Итании! Кому это выгодно? К тому же известно,  что
он ночью тайно покидал свою комнату, а  утром  сумел  вернуться  тем  же
путем.
   Тулей кивнул, соглашаясь,  перевел  взгляд  на  Барвника.  Тот  пожал
плечами.
   - Вы хотите услышать мое мнение?
   - Да, - подтвердил Тулей.
   - Убил не он, - ответил старый маг. Тулей хмыкнул.
   - Но все улики падают на него, заметил?
   - Ну и что?.. Он влюблен, Ваше Величество. Любовь завладела всем  его
существом. А любовь никогда не требует, она только дает.  Любовь  всегда
страдает, никогда не выражает протеста, никогда не мстит за себя.
   Иргильда презрительно фыркнула.
   - А ты откуда такое знаешь?
   Барвник смолчал, лишь поклонился с мрачным достоинством. Тулей слегка
раздвинул губы в улыбке.
   - Барвник, ты меня всегда удивляешь. Странные речи от такого  мудрого
человека! Странные. Ты защищаешь безрассудство?
   Барвник не нашелся что сказать,  а  Горасвильд  поклонился  королеве,
затем только - Тулею, сказал с елейной улыбкой:
   - Говорят, Ваше  Величество,  ваш  любимый  маг  сам  в  молодости...
поступал не очень... рассудительно.
   Иргильда в удивлении вскинула тонкие брови, Тулей поинтересовался :
   - Это верно?
   Барвник ответил суховато:
   - Кто никогда не совершал безрассудства, тот не  так  мудр,  как  ему
кажется. Простите, мне добавить нечего.
   Он поклонился, пряча лицо, а когда выпрямился, уже был сух, холоден и
смотрелся так, словно его сто лет тому вырезали  из  дерева,  а  за  это
время еще и присыпали пылью.
   Тулей оглядел всех, в комнате настала гробовая тишина,  Тулей  сказал
тяжелым рассудительным голосом:
   - Я не понял, что там насчет любовей... Возможно, ты прав, влюбленный
не способен на преступление... Возможно. Но я другое вижу.  Репутация!..
Когда  закон  бессилен...  или  может  совершить  ошибку,   мир   спасет
репутация. Ну не может  артанин  тайком  перерезать  горло  спящему,  не
может!.. Что-то артане могут,  например  -  сжечь  наше  село  вместе  с
женщинами и детьми, посадить  людей  на  колья  просто  для  потехи,  но
ударить в спину, ударить ниже пояса, зарезать спящего... гм... Тем более
не сделает герой. Так что, несмотря на  все  улики  против  артанина,  я
объявляю его невиновным! А ты, Щажард, снова начни поиски - убийцу  надо
найти.
   Барвник уронил  взгляд,  чтобы  тцар  не  увидел  в  глазах  опасного
понимания. Артанина  нельзя  казнить  еще  и  потому,  что  помимо  них,
собравшихся в этой комнате, не поверят и другие. Не поверят  в  Артании,
не поверят в Славии, Вантите и, хуже всего, не поверят в  дотоле  верной
Куявии. А это тяжелый удар по власти тцара. Власть тцара сильна  до  тех
пор, пока она... правильная. Пока ее одобряют, пока ей верят.
   Придон поклонился, чуть-чуть, чтобы  не  подумали,  будто  переполнен
благодарностью. Тцар не сделал ничего особенного,  всего  лишь  поправил
дурость своих подданных. Если копать глубже, то тцар  отвечает  за  них,
ибо сам ставил на эти должности, так что их дурь - это его  дурь  и  его
ошибки. На самом же деле это он, тцар Тулей, должен  поклониться  ему  и
попросить прощения за то, что поднял  с  постели,  привел  под  стражей,
какое-то время думал, что он, Придон, убийца. Но до такого понимания еще
ни один тцар за пределами Артании, страны богов и героев, не дошел,  так
что и это здесь, в стране трусов и дураков, достижение.
   Он выпрямился, сказал в пространство:
   - Солнце взошло. Надеюсь, моего коня уже седлают?
   Тулей  несколько  мгновений  смотрел  на  него  пристально.  На  лице
попеременно вспыхивали раздражение, даже бешенство, тут же переходили  в
восторг. Наконец он сказал со вздохом:
   -  Не  перестаю  тобой  любоваться,  Придон.  Ладно,  езжай...   Будь
осторожен на улицах Куявии! Ты - герой, но теперь, как  видишь,  кому-то
стал очень опасен.
   Барвник напомнил:
   - Ваше Величество, сроки... Тулей хлопнул себя ладонью по лбу.
   - Ах да, вот еще. Как ты  понимаешь,  мы  не  можем  ждать  вечность.
Итания состарится, если ты будешь искать долгие годы. Тем более,  мы  не
будем знать, жив ты или твои кости уже давно белеют в лесах.
   Придон сказал настороженно:
   - Я понимаю.
   Тулей оглянулся на Барвинка.
   - Сейчас какой день?.. Новолуние?.. Первая неделя? Придон, ты  должен
принести лезвие меча через месяц. В такой же день рождения  новой  луны,
как и сейчас. Или раньше. Но... не позже! Ты понял?
   - Все понял, - ответил Придон с достоинством. - Я  сейчас  же  покину
город.
   Тулей поморщился, на выходе из  зала  остановилась  и  повернулась  в
сторону двери Иргильда, одна. Даже свою неразлучную тень  -  Горасвильда
отослала.
   - Только не говори, - сказал он саркастически, - что ждала меня.
   - Мой тцар, - сказала она высокомерно, - Вы это знаете. Зачем  пустые
слова?
   Он взмахом отослал  следовавших  сзади,  вокруг  образовалось  пустое
пространство. Иргильда милостиво кивнула, что заставило его нахмуриться.
Всегда ведет себя так, и всегда получается так, что  он  при  ней  будто
старший над слугами.
   Мелкий управитель в ее дворце. Все-таки есть в этой высокорожденности
нечто, что не выбьешь палкой и самому никак не обрести, несмотря на  всю
мощь всесильного государя.
   - Ну-ну, - сказал он и добавил мстительно:
   - Брякай. Ты же умная у нас.
   Она  приподняла  бровь,  красиво  и  высокомерно.  Глаза  по-прежнему
красивые, отметил он невольно, не портят даже мелкие  морщинки  у  глаз,
зря сводит всяческими колдовскими притираниями.
   - Мне кажется, - произнесла она ровно, - Вы слишком  много  наобещали
варвару. Он скривился.
   - Не начинай снова. Ты о Терпуге?
   - Да. Ты же видишь, это самый удачный выбор. Он кивнул.
   - Возможно. А что это меняет?
   - Обещание варвару, - напомнила она. Он покачал головой.
   - Знаешь, все будет по-твоему. Не потому, что ты вот так  меня  вдруг
переубедила... Просто варвару не  собрать  обломки  меча.  С  тем  мечом
что-то связано страшное. Итания выйдет за Терпуга, так  что  умерь  свою
ненависть к артанину, она чересчур заметна.
   - Ну и что?
   Он усмехнулся с некоторым торжеством.
   - А то, что тебя не все любят, не все. Чем больше твоей  ненависти  к
артанину, тем больше у твоих противников к нему симпатии. И вот еще...
   Она      насторожилась,      тон       Тулея       изменился       от
саркастически-покровительственного до очень серьезного.
   - Слушаю тебя... тцар.
   - Проскользнули слухи,  что  Придона  кто-то  пытался...  ну,  убить.
Дважды. Один раз в городе, а второй  раз,  подумать  только,  здесь,  во
дворце! Это был бы позор лично для меня, а этого не допущу.  Если  такое
случится, я знаю, с кем расправиться!.. Все запомнила,  жена?  А  теперь
иди.
   Она вздрогнула от властного голоса и поспешно пошла к
   Выходу, прежде чем сообразила, что на этот раз  он  ее  отослал,  как
служанку.
   Тулей потер ладонями лицо, так и не вспомнил, куда он шел, ругнулся и
уже бесцельно приблизился к окну, выглянул. Во  дворе  стук  копыт,  это
артанину выводят из конюшни коня, обтирают  чистыми  тряпками,  укрывают
попоной.
   За спиной послышались шаги.  Не  оборачиваясь,  узнал  Барвинка.  Тот
почтительно  встал  рядом,  смотрел  с  краешку,  стараясь  понять,  что
заинтересовало тцара.
   - Да, - сказал Тулей, - он герой... Если бы  только  не  сочинял  эти
песни, на нем вообще бы ни единого пятнышка! Барвник, не глядя на тцара,
покачал головой.
   - Да, все мы знаем, что легче  и  непрочнее  песни  ничего  на  свете
нет... И что песни - самое нелепое занятие для мужчины.  Тем  более  для
такого, который может держать в руках меч или  топор...  Дела  мужчин  -
строить замки, создавать государства, завоевывать и покорять народы...
   Тулей  кивал,  принимая  мудрые  слова  старого  мага.   Но   Барвник
неожиданно закончил:
   - Все же опыт меня научил... а также мудрость  старых  книг,  что  со
временем  рассыплются  в  прах  замки,  государства,   забудутся   имена
правителей,  даже  некогда  грозных  народов...  а  вот  песни...  песни
почему-то останутся.
   Тулей нахмурился, засопел, но Барвник не отрывал взгляда от  артанина
далеко внизу, и Тулей смолчал.
   Конь Придона нетерпеливо стучал копытом, уже  оседланный,  двое  слуг
привязывали седельные мешки на заводного коня.  Снова  появился  Черево,
суетился, распоряжался неумело и крикливо,  но  от  Придона  держался  с
другой стороны коня. Придон видел  только  толстые  ноги  в  сапогах  из
неприлично мягкой кожи.
   - Ладно, - сказал он громко, - Черево, не прячься.  Я  не  знаю,  что
тебя так... но ты не совсем уж и предатель. Другие куявы куда хуже.
   Черево вышел из-за  коня,  отряхивая  руки,  словно  лично  затягивал
ремни. А может, и затягивал, чтобы  хоть  что-то  сделать  полезное  для
человека, которого готовился убить.
   - Да что там, - буркнул он. - Я же не отказываюсь. Да, я прилетел  на
драконе с этими ребятами, чтобы убить тебя и других. И  почти  преуспел,
разве не так?
   Придон сказал со злым интересом:
   - А что помешало?
   - Снежная буря, - ответил Черево. - Снежная буря продержала нас  двое
суток в той проклятой пещере. До сих пор вздрагиваю! А за эти двое суток
наслушался  твоего  бреда.  Ну,  весь  этот  лепет  о   несравненной   и
божественной... Насмотрелся  на  твои  слезы.  Двое  суток  некуда  было
деться, я слушал и смотрел. Пока меня всего не...
   - Не выблевало? Черево слабо улыбнулся.
   - Нет, пока сквозь толстую шкуру ороговевшего сердца не  проклюнулось
одно  воспоминание.  Понимаешь  ли,  хоть  как   любовь   ни   редка   и
божественна... ибо это в самом деле бесценный дар богов, но...  все  это
брехня, что любовь посещает только избранных. Даже - Избранных! Мол, для
этого надо быть не то героями, не то  вовсе  потомками  дэвов...  Брехня
это, Придон. Брехня. На самом же деле в жизни  каждого  мужчины,  да-да,
каждого, даже самого что ни есть простолюдина или нищего, бывает момент,
когда ему стоит только протянуть руку... и взять этот дар!
   Придон набычился, смотрел с подозрением. Черево, эта толстая  жирная,
самодовольная скотина, да чтоб мог даже  говорить  такое?  Опять  плетет
какие-то козни?
   - И что, - спросил он неверяще, - у тебя что... тоже такое было?
   Черево помолчал, буркнул:
   - Ты о чем?..
   - Ну, сам понимаешь.
   - Если о любви, то не было. А возможность... возможность была.  Но  я
сам, трус проклятый... Да что я? Все мы так... ну, трусим. Даже те,  кто
не трусит на поле боя, в таких  делах  трусят.  Почти  все  мужчины,  за
редчайшим исключением, трусовато избегают этого  огня.  Я  уже  знал  по
песням, легендам, пересказам о героях, что любовь всегда доставляет
   Муки и почти всегда ведет к гибели. Даже к ранней  гибели!..  И  тебя
приведет, Придон. А я был не по годам зрел и  рассудителен.  Не  зря  же
теперь у меня такой высокий пост! Словом, я... не стал протягивать руку.
   Придон подумал, кивнул с важностью.  Недоставало  еще,  чтобы  и  эта
жирная свинья оказалась в благородной армии любящих.
   - Ты правильно поступил, - сказал он. - Зато теперь богат и знатен.
   - Да, - согласился Черево трезвым, очень трезвым  голосом,  -  да.  Я
богат и знатен. У меня собственный дворец, куча  слуг,  наложниц.  Но  я
долго не мог забыть, что я бы мог... мог!
   В голосе этого знатнейшего и могущественнейшего  бера  звучала  такая
горечь, что Придон спросил с неловкостью:
   - А кто она? Она тебя любила? Черево отшатнулся.
   - Любила? Нет, конечно. Она не замечала. Более того,  никогда  бы  не
заметила! А если бы я сказал ей о  своей  любви,  только  насмеялась  бы
жестоко.
   Придон тряхнул головой. С силой потер щеки ладонями, лоб.
   - Погоди, я ничего не понял. Так о  чем  ты  жалеешь?  Черево  молчал
долго, наконец сказал тихо:
   - Ты так и не понял?..  Я  великую  возможность  любви  неразделенной
потерял.
 
Часть третья 
 
ГЛАВА 1 
 
   Вяземайт с угрюмой злостью смотрел  на  ночное  небо.  Везде  побывал
человек, по крайней мере - в Артании, разве  что  самые  высокие  горные
долины  пока  что  недоступны,  да  и  то  вопрос  времени,  лишь   небо
недостижимо, загадочно, недоступно. Для всех недоступно, даже для богов,
ибо тоже здесь, на земле: среди лесов,  степей,  поднимаются  из  глубин
земли, иные появляются из грозовых туч, но это все здесь,  земное.  Увы,
небесная твердь отделяет тот, Высший Мир, от этого, земного...
   Он вспоминал рассказы старых волхвов про те давние времена, когда  не
было богов, ни молодых, ни старых, а гремела Великая Битва, суть которой
непостижима даже мудрым волхвам. Известно только,  что  человек,  лучшее
создание Творца, вел себя совсем не так, как задумал Творец,  но  Творец
по-прежнему любил человека и не желал  уничтожить  человеческий  род,  к
чему подталкивали его овеществленные мысли...  Тут  мнения  толкователей
поступков Творца становились совсем запутанными, ведь Творец -  един,  а
его мысли  -  всего  лишь  мысли,  значит  -  он  спорил  сам  с  собой,
сомневался, колебался.
   Когда требования этих мыслей стали  совсем  уж  настойчивыми,  Творец
предложил им облечься плотью, ведь те - чистая мысль и плоти не имеют, и
отправиться на землю, дабы поправить,  как  считают  правильным.  Двести
спустились на высокую гору, облеклись во плоть  и  пришли  к  людям.  Но
недооценили мощь