ыполнять  мои  приказы...
Пока что еще страшатся моего  окрика,  ведь  вслед  за  окриком  я  могу
послать войско, но все это шатко, дочь моя, шатко!
   Она прошептала, убитая:
   - И как долго...
   - Всю жизнь, - ответил он ласково, - всю жизнь! Если  тцар  не  хочет
залить кровью собственную страну, он должен  жить  в  таком  вот  шатком
мире. Зато у меня живая страна. Над ней не веет кладбищенским  покоем  и
умиротворением. Последнего заговорщика я казнил  лет  пятнадцать  назад!
Думаешь, их не осталось? Да полно!.. Но я страной управляю указами, а не
мечом. И мои противники все  никак  не  могут  набраться  сил,  получить
поддержку соседей. Это и называю я победой.  Янкерд  давно  бы  выступил
против меня, допусти я серьезные ошибки!.. Но сегодня я,  возможно,  эту
ошибку допустил. Народ в восторге, однако  Янкерд  станет  моим  врагом,
если ему отказать.
   Она возразила горячо:
   - Почему? Он вовсе не сходит по мне с ума!
   Тулей обнял ее, прижал на миг кудрявую голову к груди.
   -  Дорогая,  у  мужчин  очень  ценится  репутация.  Он  не  может  ею
поступиться. Ему всегда все удавалось.  А  теперь  признать  перед  всем
народом, что  обломал  зубы?  Слишком  многие  знают,  как  отчаянно  он
добивался твоей руки!.. Нет, если ему отказать, он станет лютым врагом.
   - Отец, разве у нас не сильны войска? Тулей ответил с неохотой:
   - Войска сильны, накормлены, отдыхают в  бараках.  Еще  сильнее  наши
башни, мимо которых чужая мышь не проползет! Но  я  не  хочу  воевать  с
человеком, который может стать если не другом,  то  хотя  бы  союзником.
Мощь Куявии в том, что мы врагов Превращаем в  друзей.  Или  хотя  бы  в
нейтральных соседей, с которыми начинаем торговать,  общаться,  а  потом
они постепенно все равно становятся нашими друзьями.
   - Отец, - сказала она с твердостью в голосе, - я не пойду за Янкерда!
   Он отстранился,  в  глазах  блеснул  гнев.  Густые  брови  сдвинулись
грозно, а голос прозвучал сдержанно, но с нотками далекого грома:
   - Только дочери простолюдинов могут выбирать, за кого им пойти. Да  и
то  сомневаюсь...  Тцарские  же  дочери  выходят  замуж,  руководствуясь
интересами страны. Слишком многое зависит от такого пустяка, как простое
замужество, и я этим многим пренебречь не могу.
   - Отец!
   Он хлопнул ладонью по столу:
   - Две недели! Еще две недели даем сроку твоему арта-нину.
   Она возразила:
   - Не артанину, а мне!
   - Хорошо, - сказал он уже мирным голосом, видя, что дочь уступила,  -
тебе. Еще две недели разрешаю  тебе  ждать  этого,  признаю,  героя.  Но
затем... прости, дочь,  тебя  возьмет  в  жены  князь  Янкерд.  Интересы
Куявии, дочь моя.
 
ГЛАВА 5 
 
   Он все-таки сходил  к  обрыву,  с  которого  сверзился,  выбрал  пару
подходящих камней. Мох уже носил за поясом, сушил. Еще труднее оказалось
с сухими ветками. В этом влажном липком мире любой  отмерший  сучок  все
равно пропитывается влагой, тут даже воздух наполовину из воды, как  еще
эти люди не стали рыбами или жабами...
   Когда он развел огонь, все  попрятались  по  дуплам.  Он  наслаждался
сухим жаром, выпаривал из себя влагу, приготовил на огне убитую  толстую
птицу, чем-то похожую на голубя, размером с гуся.
   Цветок осмелела первой, он научил ее есть жареное мясо. Она пришла  в
восторг, носилась между костром и дуплами, Придон слышал  ее  счастливое
верещание. Наконец оттуда начали вылезать испуганные мужчины.
   Так прошел еще один день, а  на  следующий  уже  пробовали  траву  не
вытаптывать, а выжигать. Посреди поляны горел  большой  костер,  в  него
постоянно подбрасывали ветки, Придон всякий  раз  повторял,  что  мокрые
ветки не горят, надо искать сухие.
   Сегодня он  проснулся  с  ощущением,  что  слабость  почти  покинула,
выветрилась. Он здоров или почти здоров. Выглянул из дупла: вверху мир в
несколько слоев перекрыт толстыми,  как  оладьи,  и  такими  же  жирными
зелеными листьями. Не только переплелись, как переплетаются вьюнки, но и
срослись, словно здешний мир обступило со всех сторон  одно-единственное
дерево с мириадами стволов.
   Вытоптанная вчера, выбитая и выжженная поляна заросла за ночь жирными
сочными стеблями толщиной с руку. Высушенные вечером огнем костра стволы
снова влажно блестят, из щелей выпучивает белесые шляпки грибов размером
со щиты.
   Костер полыхает победно, жарко,  но  трое  мужиков  все  еще  тупо  и
покорно утаптывают траву по  старинке.  Еще  четверо  старательно  рубят
каменными ножами сочные побеги, оранжевые, почти прозрачные, видно,  как
внутри бегут соки.
   Женщины самые сочные комки уносят,  руки  перепачканы,  толстые  губы
блестят, даже вся шерсть на шкурах мокро блестит, словно по ним всю ночь
ползали эти гигантские слизни.
   Придон вылез, постоял, держась за край.  Голова  закружилась,  но  на
ногах удержался. На него оглядывались, как ему почудилось, со сдержанным
любопытством, потом  понял,  что  это  даже  не  любопытство,  а  просто
молчаливое приглашение включиться в работу, как только почувствует  себя
достаточно окрепшим.
   Эти люди, подумал с брезгливым изумлением, мало чем отличаются от тех
деревьев, против натиска которых воюют. Они не слыхали про  титаническую
битву Артании, Куявии и их Славии за господство над  миром,  не  слыхали
даже про города, другие племена и народы. До них доходят смутные  слухи,
что еще есть деревни, но никогда других людей не  видели,  потому  в  их
существование просто не верят... Они вообще не представляют, что человек
может воевать против другого человека!
   Он отпихнулся от дерева, под  ногами  непривычно  прогибался  толстый
слой жирного мха.  Иногда  под  ногами  чавкало,  выбрызгивалась  тонкая
струйка рыжей воды.  Пахло  смрадом,  гнилью,  разлагающимися  болотными
растениями, дохлой рыбой и жабами.
   Силы возвращались с каждым шагом. Комочки  глины  с  перевязи  сперва
отламывались мелкими сухими камешками, остальное  размокло,  перепачкало
грудь, зато ремень теперь гнется, с ловно стал частью собственной  кожи.
Только рукоять осталась скрытой под налипшими серыми комьями.
   Домики отступили и скрылись за покрытыми  мхами  деревьями.  Он  даже
видел некоторое время впереди тропинку, деревья с обеих сторон почернели
обугленной корой, но саму тропку уже затянуло влажной сочной травой. Это
хорошо,  сказал  он  себе  подбадривающе.  Вон   дальше   за   деревьями
раскинулась ржавчина топкого болота. Обнаглело, даже не  прячется  пс  д
ковром мха. Посреди болота осклизлые корни вывороченного  дерева,  ствол
под водой, а вершинку можно  угаДать  по  блестящим  от  слизи,  черным,
голым, как черни, ветвям, что жутко торчат из гнилой тухлой воды.
   Деревья, что ближе к болоту, усажены уродливыми грибами. Когда Придон
проходил слишком близко, начинали распухать и наливаться  желто-красным,
похожие на гнойные нарывы. Внизу  из-под  корней  выступают  серые,  как
кожаные шлемы из козьей кожи, шляпки  болотных  грибов.  Он  всякий  раз
делал крюк, от грибов воняет гадостно, к тому же шипят, поворачиваются в
его сторону, следят, готовые выстрелить  мельчайшими  семенами.  Он  уже
видел людей в деревне, что покрываются зелеными пятнами. Если не  облить
едким соком из раздавленных болотных червей,  то  семена  пустят  корни.
Такое  уже  случалось  с  ротозеями,  которые  попались  так  далеко  от
деревни...
   Странность болот в том, что  если  в  Артании  болото  -  всего  лишь
умирающее озеро, что зарастает тиной и ряской, его обычно видно с одного
берега и вплоть до  противоположного,  то  здесь  вокруг  болот  деревья
теснились так, что палец не просунуть,  все  больные,  с  исковерканными
покрученными стволами, ветки не тянутся вверх, а бессильно свисают прямо
в гнилую воду, по ним постоянно выползает что-то слизкое, мокрое, Придон
не  успевал  рассмотреть,  ветвей  слишком  много,  листья  почерневшие,
умирающие, на глазах скручиваются и тяжело срываются с таких  же  черных
влажных веток.
   Часто  за  плотной  завесой   умирающей   зелени   кто-то   неведомый
душераздирающе кричал. Придон сперва вздрагивал и отпрыгивал под  защиту
деревьев, но крики звучали равномерно, ни плеска, ни шлепков по  болоту,
значит, этот крикун с места не сдвигается, и он для себя решил, что  это
просто что-то вроде гигантских лягушек.
   Дорожка шла  вдоль  болота.  Деревья  стали  мельче,  совсем  жалкие,
гниющие на корню, вместо  сока  получающие  только  гнилую  воду.  Голые
безлистные ветки с черной, облепленной слизью  корой  уже  не  закрывают
желто-багровую поверхность, что  иногда  поднимается  бугром;  с  жутким
звуком лопался пузырь, и Придон задыхался от придонного смрада.
   Сердце колотилось все чаще, он наконец сообразил, что
   Боль не из-за быстрого бега, это острая тоска,  это  то,  что  ломает
даже неломаемых героев. Из груди вырвался рык, в глазах стало красно. Он
ощутил, как с силой ударил кулаком в ствол дерева. Мох смягчил удар, тут
хоть головой бейся, везде мох,  а  там  Итания,  там  истекает  время...
сколько он пролежал без сознания, сколько метался в горячке? Местные  не
ведут счет времени, у них день похож на другой...
   Наконец деревья исчезли, вдоль берега торчат  только  жалкие  огрызки
кустов, зато под ногами стало чавкать, при  каждом  шаге  выбрызгивалась
гнилая затхлая вода. Запах смрада стал сильнее.
   Слой опавших листьев сменился ровным  покровом  коричневого  мха.  Он
покрывал землю, вылезшие корни, стволы деревьев, даже редкие валуны, уже
наполовину погрузившиеся в землю, сплошь закрыты мхом.
   Он еще не успел понять, что тревожит, как ноги потеряли опору.  Вроде
бы плотный мох расступился, словно не мох, а ряска на старом  озере.  Он
едва успел раскинуть руки, пальцы правой цапнули за корень дерева, что и
задержало падение в черную глубь: гнилая вода уже у подбородка.
   Он с трудом повернулся, еще слаб, одной рукой свое  тяжелое  тело  не
вытащит, ухватился двумя... и в этот миг кто-то сильный ухватил за ноги.
Придон закричал от страха и омерзения, начал бить ногами. Мох  на  корне
исчез, Придон чувствовал, как пальцы  сползают  по  гладкому  и  мокрому
корню, он все еще держится, но хватка слабеет, корень слишком скользкий,
не удержаться, а  неведомый  зверь  повис  на  ногах,  дергает  рывками,
тяжелый, как гора...
   Зловонная жижа плеснула в лицо. Он зажмурился, в последнем  отчаянном
усилии чуть подтянулся, вынырнул, весь облепленный  нечистотами  болота,
вскрикнул, даже сейчас не видно солнца, только хмурые больные деревья...
   Внезапно прямо перед ним шлепнула по воде толстая суковатая палка. На
конце три загнутых сучка, и Придон,  не  успев  даже  подумать,  что  за
глупость делает, выпустил корень и ухватился за эту палку.  За  рогульки
хвататься удобно, он даже ухитрился бросить руку так, что кисть защемило
в
   Развилке, перестал погружаться, а  потом  этот  шест  начал  медленно
вытаскивать его из зловонного болота!
   Он тряхнул головой, грязь  с  глаз  сползла.  За  ближайшим  деревом,
упершись  плечом,  стояла  женщина,  которую  он  называл  Цветком,   и,
нахмурившись,  изо  всех  сил  тянула  к  себе  шест.  Выбрала   момент,
перехватила поудобнее. Некрасивое лицо было  перекошено,  губу  закусила
так, что выступила кровь, побежала струйкой через скошенный подбородок.
   - Тащи, - прохрипел Придон, - только не дай мне утонуть в грязи...
   Чудовище, что тянуло на дно, вдруг забарахталось. Придон ощутил,  что
его буквально разрывает надвое. Цветок сообразила, сумела зацепить  шест
за дерево. Болотный зверь был так силен, что переломил бы и  бревно,  но
сейчас приходилось лишь в кто перетянет.
   Несколько минут молча старались пересилить друг друга. Придон стонал,
хрипел, но мысль, что погибает не в  бою,  а  тонет  в  зловонной  жиже,
заставляла цепляться  обеими  руками,  а  когда  понял,  что  и  так  не
удержится, с рычанием вцепился в шест зубами.
   Шест наконец медленно пополз на берег. Женщина  устала,  но  и  зверь
выпустил жертву. Цветок выволокла облепленное  грязью  и  жидкой  глиной
тело, Придон приподнялся, сделал несколько  шагов  подальше  от  воды  и
рухнул лицом вниз.
   - Спасибо... - прохрипел он.
   Она, сама едва держась на ногах, молча переворачивала  его,  вытирала
пучком листьев. Грудь ее ходила  ходуном,  из  горла  вырывались  хрипы.
Придон вяло поворачивался, ее пальцы быстро ощупывали  его  худое  тело,
обрывали пиявок, присосавшихся червей, отыскала и с мясом выдернула  два
болотных корешка, что уже углублялись под кожу.
   Когда наклонилась, проводя по его  телу  кончиками  пальцев  снова  и
снова, но уже ничего не попадалось, Придон молча  притянул  ее  к  себе.
Долго лежали, выравнивая дыхание, собираясь  с  силами.  Она  попыталась
снять с него перевязь, так и не поняв, что это  он  упорно  надевает  на
себя, он придержал ее пальцы.
   Наконец он повернул голову,  взглянул  в  ее  бледное,  перепачканное
зеленью лицо.
   - Как ты меня отыскала?
   - Я шла по твоим следам, - ответила она тихо.
   - Зачем?
   - Если бы ты меня увидел, ты бы прогнал меня назад.
   - Это понятно, - сказал он. - А зачем шла? Она помолчала, спросила:
   - Разве я не пригодилась?
   Он погладил ее по спине, как кошку, почесал за ухом,  уверенный,  что
ей такое приятно. Ответил с чувством:
   - Если бы не ты...
   Плечи его  передернулись.  Он  покосился  на  ловушку.  Мох  медленно
стягивался к центру. Гнилая вода тускло блеснула и  пропала.  Коричневые
толстые края сомкнулись, срослись, стали единым ковром.
   - Как ты не почувствовал? - спросила она с удивлением.
   - А как я бы почувствовал? - пробормотал он.
   - Но это же... так просто!
   - Да?
   - Да, - ответила она с  убеждением.  -  Нет,  ты  точно  из  какой-то
дальней деревни. Может быть, у вас и таких болот нет?
   Он посмотрел в  ее  честные  глаза,  там  грустная  насмешка.  Лесная
женщина не верит в его помутившийся разум. Как же,  весь  мир  зарос  их
лесом и покрыт болотами!
   - Я хочу выйти из... - он проглотил слово "леса", не  поймет,  сказал
вместо:
   - Этих краев. Мне надо выйти. Но если ты пойдешь со мной,  ты  можешь
погибнуть. Я сам скорее всего погибну. Тебе лучше вернуться. Иди, дорогу
ты знаешь.
   - Но ты же идешь? - спросила она.
   - Я,  -  сказал  он  с  гордостью,  даже  попробовал  приподняться  и
раздвинуть плечи. - Я - другое дело.
   - Почему?
   - Я мужчина, дурочка!
   - И что же? -  спросила  она  непонимающе.  Он  ответил  с  некоторым
раздражением:
   - Мужчина должен  идти  впереди.  Встречать  опасность...  грудью.  А
женщина должна быть сзади. Ее лицо просияло, она воскликнула:
   - Так я ж и шла сзади!.. И пойду сзади.
   - Пойдешь? Зачем?
   Она вскинула брови, подумала, ответила нерешительно:
   - Не знаю. Но, думаю, мне лучше пойти с тобой. А ты как думаешь?
   Придон пожал плечами.
   - Не знаю. Со мной может быть  опасно.  Даже  очень  опасно.  Правда,
можем наткнуться на город...
   - Что такое город? Он вздохнул.
   - Узнаешь. Но города должны быть. Не из деревень же у славов армии?..
А в городе тебе жить будет интереснее.
 
*** 
 
   Он снова двигался через проклятый лес, деревья - как зеленые  мшистые
горы, Цветок забегала вперед, скакала перед ним, говорила с жаром:
   - Ты не думай, что мы такие дикие, другой жизни не видели!.. Мы  ведь
из другой деревни. Все из другой!
   - В самом деле? - спросил он, заинтересованный.
   - Ну да! - ответила она гордо. - К нашей подступил Лес, а  мужчины...
которые все впереди, не сумели загодя вырубить сочники. А на другой день
уже такие крепкие и большие... Правда, можно было еще и  на  другой,  но
наши опять не сумели, и тогда Лес начал рушить наши дома, сажать  в  нас
семена... Многие умерли, тогда  только  все  бежали.  Многие  умерли  по
дороге...
   Придон представил себе, как все  племя  двигается  через  Лес,  через
болота, задыхаясь в ядовитых испарениях, бредут по колено, а то и по шею
в воде, а болотные звери подкрадываются и выхватывают самых беспечных.
   - Наши мужчины отыскали место, - донесся ее рассудительный голосок, -
мы поселились в хороших  дуплах,  но  теперь  даже  женщины  обходят  по
очереди Большую Поляну... Мужчинам нельзя верить!
   Обходят и рубят эти  сочники,  подумал  он  брезгливо.  Где-то  рубят
головы врагам,  добывают  славу,  а  здесь  рубят  молодые  побеги,  что
вылезают из земли в неположенном месте. Правда, он сам видел,  что  один
такой стебель способен за двое-трое суток вымахать в мощное дерево. Если
не срубить, то может перевернуть дом,  разрушить,  разорвать  корнями...
Что за жуткий Лес, что за народ эти славы? Эти, правда, не  знают  даже,
что они - славы.
   Деревья проплывали, покачиваясь, приземистые,  раскоряченные.  Не  то
готовились прыгнуть, не то  шарили  вслепую  по  земле  ветвями,  искали
добычу. Воздух оставался такой же влажный, гнилостный, но теперь  в  нем
появились и другие запахи.
   Пробитая зверьми дорога явно вела в сторону от воды, есть же звери  в
этом Лесу, что живут не в воде, им нужны сухие  норы.  Или  хотя  бы  не
затапливаемые...
   Пролетела стая огромных, как  птицы,  бабочек.  Мохнатые,  с  нелепым
вихляющим полетом, запорошили пыльцой, от которой сразу  пошла  чесаться
кожа, покраснела,  вздулись  мелкие  гадкие  пузырьки.  Цветок  поспешно
сорвала известные ей листья,  потерла  Придона,  выдавила  ему  на  руки
липкий сок. Зуд ослабел, затих.
   Дважды дорогу перегораживали крупные муравьи. В  первый  раз  колонна
шла порожняком,  двигались  только  рабочие  муравьи  с  охранявшими  их
широкожвалыми солдатами, а  во  второй  раз  повстречали  переселяющуюся
семью. Няньки и даже рабочие несли куколок, личинки, мелкий  расплод,  а
солдаты выбегали в сторону от колонны, бдили, щелкали  жвалами  с  таким
звуком, будто на стол падали игральные кости.
   Под ногами чаще всего пружинил мох, затем истончился, ноги ступали по
твердому. Одно время они вовсе шли по россыпи мелкой  гальки,  никак  не
удавалось Лесу накрыть ковром, поглотить болотом.
   Деревья меняли цвет, мокрые стволы сперва покрылись мхом от  земли  и
до вершинок, затем мох остался только  с  одной  стороны,  да  и  то  не
поднимался выше середины ствола. Кустарник пошел мелколистный, в  кронах
все чаще переклиКались птицы и странные звери. В зарослях кто-то  сопел,
чесался,  деревья  вздрагивали.  Придон  сжимал  кулаки,   для   мужчины
невыносимо ощущать собственное бессилие.
   С грозным ревом медленно  пролетели,  даже  проплыли  жуки.  Крупные,
словно  камни  для  баллисты,  тяжелые,   двигались   медленно,   Придон
рассмотрел их литые головы и мелкие глаза, обращенные книзу.  Жуки  явно
выбирали место для нового гнезда. Жуки,  как  он  уже  знал  от  жителей
деревни, как и люди, живут поселениями.
 
*** 
 
   Он шел быстро и, чтобы  остановиться,  ухватился  за  ствол  молодого
деревца. Пальцы сжали кору, под  ней  пустота  пополам  с  трухой,  само
дерево повалилось, а он, не удержавшись на ногах, сделал еще пару  шагов
вперед.
   Сзади грохнуло дерево, в спину плеснуло  жидкой  грязью.  А  впереди,
всего в пяти шагах, застыл чудовищный зверь, похожий на ящерицу размером
с быка. Огромная голова с немигающими глазами с тупой злобой  уставилась
на человека. Пасть оскалена, блестят два  ряда  длинных  и  острых,  как
ножи, зубов...
   Прошла вечность, в которой сердце успело тукнуть лишь  два  раза.  Он
успел увидеть, что под зверем земля сухая, твердая, будто на  ней  долго
держали раскаленный  камень.  Трава  в  пепел,  кустарники  почернели  и
уронили листву. А на  тех,  что  подальше,  листья  скрутились,  как  от
невыносимого жара.
   Зверь вообще полз как по раскаленной земле, что тут же теряла  влагу,
превращалась в камень. Но Придон  с  облегчением  и  ужасом  смотрел  на
задние лапы чудовища. Вернее, на то место, где должны быть.  Только  два
огрызка, следы зубов глубокие, висят клочья кожи... Зад вырван, страшные
раны на спине, с  бедер